Байрон Джордж Гордон - Чайльд Гарольд, Страница 8 - Книги

Съ деревьями, скалами и рѣкой,

Ласкаетъ взоръ волшебною картиной;

Вдали каскадъ, несущ³йся съ стремнины,

Хоть будитъ страхъ въ душѣ, плѣняетъ красотой.

XLIX.

Бѣлѣетъ одинокая обитель

Средь рощи, за которою грядой

Синѣютъ цѣпи горъ. Случайный зритель

Глядитъ на чудный видъ, смутясь душой.

Радушенъ здѣсь монахъ. Благословляя,

Всегда онъ встрѣтить путника готовъ,

И тотъ, плѣненъ красой волшебной края,

Уходитъ, съ сожалѣньемъ покидая

Того монастыря гостепр³имный кровъ.

Въ тѣни деревъ здѣсь отдыхать отрада;

Въ полдневный зной играетъ вѣтерокъ,

Больную грудь живитъ его прохлада;

Само здѣсь небо дышитъ: долъ далекъ...

О, странникъ! коротай часы досуга

Средь благовонныхъ рощъ, гдѣ мракъ вѣтвей

Спасаетъ отъ жары и отъ недуга,

И наслаждайся здѣсь природой Юга,

С³ян³емъ зари и прелестью ночей.

LI.

Амфитеатромъ мрачныя громады

Хемар³отскихъ Альпъ вдали блестятъ;

На ихъ подножье путникъ бросивъ взгляды,

Богатую долину видѣть радъ.

Стада пасутся тамъ, ключи, сверкая,

Журчатъ въ тѣни деревъ. То Ахеронъ,

Гдѣ нѣкогда царила смерть нѣмая.

Коль это адъ, то мнѣ не нужно рая,-

Въ Элиз³умъ попасть я не хочу, Плутонъ!

LII.

Кругомъ нѣтъ городовъ; Янина скрыта

Завѣсой мрачныхъ горъ. Ни селъ, ни хатъ

Въ окраинѣ не видно позабытой;

Безплоденъ этотъ край и небогатъ.

Въ ущельяхъ горъ мелькаютъ то и дѣло

Красивыя стада безстрашныхъ козъ;

Подпаски ихъ ведутъ въ одеждѣ бѣлой,

То по горамъ за ними идутъ смѣло,

То подъ навѣсомъ скалъ скрываются отъ грозъ.

LIII.

Додона, гдѣ жъ твой лѣсъ? Гдѣ знаменитый

Тотъ долъ, гдѣ эхо вторило словамъ

Юпитера? Оракулъ твой забытый

Умолкъ на вѣкъ; гдѣ жъ Громовержца храмъ?

О, люди! грѣхъ на то роптать сугубо,

Что смерть готовитъ вамъ свои дары.

Вѣдь съ участью боговъ сродниться любо;

Уже ль вамъ дольше мрамора и дуба

На свѣтѣ жить, тогда какъ рушатся м³ры?

LIV.

Съ Эпиромъ Чайльдъ разстался. Горъ вершины

Томятъ своимъ однообразьемъ взоръ;

Ихъ за собой оставивъ, онъ долины

Увидѣлъ вдругъ чарующ³й просторъ.

Хорошъ и долъ съ рѣкою величавой,

Что отражаетъ въ зеркалѣ своемъ

Густую зелень дремлющей дубравы,

С³янье дня, заката лучъ кровавый

И блѣдный свѣтъ луны, когда все спитъ кругомъ.

LV.

Угасъ закатъ за гранью Томерита;

Былъ грозенъ плескъ Лаоссы бурныхъ водъ;

Сгущалась тѣнь; все было мглою скрыто.

Гарольдъ тропой прибрежной шелъ впередъ.

Катилася рѣка, покрыта пѣной.

Вдали, какъ метеоры, въ тьмѣ ночной

Блестѣли минареты Тепалена.

А вотъ и фортъ; его бѣлѣютъ стѣны;

Тамъ крики войскъ звучатъ; имъ вторитъ вѣтра вой.

LVI.

Пройдя гаремъ, гдѣ царствуетъ молчанье,

Чрезъ ворота, Гарольдъ увидѣть могъ

Волшебно разукрашенное зданье -

Всесильнаго властителя чертогъ;

Въ немъ евнухи снуютъ, рабы, солдаты;

Жилище, гдѣ проводитъ жизнь тиранъ -

Снаружи фортъ, внутри жъ дворецъ богатый;

Предъ деспотомъ всѣ трепетомъ объяты;

Тамъ сборище людей всѣхъ климатовъ и странъ.

LVII.

Среди двора стоитъ, сверкая броней,

Всегда готовый къ бою эскадронъ;

Украшены роскошной сбруей кони;

Стекаются сюда со всѣхъ сторонъ

Войска паши, дворецъ оберегая.

Здѣсь группы грековъ, мавровъ, мусульманъ;

Тамъ, пестрою одеждою сверкая,

Стоятъ, держа знамена, горцы края.

О томъ, что ночь пришла, вѣщаетъ барабанъ.

LVIII.

Въ чалмѣ, въ расшитомъ золотомъ кафтанѣ,

Держа въ рукѣ свой длинный карабинъ,

Стоитъ албанецъ; тамъ, при ятаганѣ,

Гарцуетъ Дели, горъ отважный сынъ;

Здѣсь македонецъ, шарфъ надѣвъ кровавый,

Проходитъ съ чернымъ евнухомъ; а вотъ

Проныра грекъ, и шустрый и лукавый;

Тамъ тоже виденъ турокъ величавый,

Что, на слова скупясь, приказы лишь даетъ.

LIX.

Тѣ курятъ, наблюдая; тѣ играютъ;

Здѣсь турокъ совершаетъ свой намазъ;

Тамъ группы горцевъ гордо выступаютъ;

Болтливый грекъ пускаетъ въ ходъ разсказъ.

Различныхъ группъ повсюду видно много...

Чу! съ минарета муэзина гласъ

Вдругъ прозвучалъ торжественно и строго.

Слова звучатъ: "Нѣтъ Бога, кромѣ Бога,

Одинъ лишь Богъ великъ! Насталъ молитвы часъ!"

LX.

Въ то время постъ тянулся Рамазана;

Всѣ днемъ ему вѣрны; когда жъ закатъ,

Блѣднѣя, угасаетъ средь тумана,

Пророка сынъ разгавливаться радъ.

Въ дворцѣ Али, объятомъ суетою,

Роскошный столъ для пира былъ накрытъ.

Рабы сновали съ блюдами, гурьбою.

Лишь галлереи были скрыты тьмою,

Дворецъ же весь с³ялъ, являя чудный видъ.

LXI.

Здѣсь женскаго не слышно разговора,-

Въ гаремахъ дамы скрыты. Здѣсь жена,

Какъ жертва неусыпнаго надзора,

Душой и тѣломъ мужу предана.

Она въ плѣну, но ей не снится воля;

Она любовь и власть супруга чтитъ;

Дѣтей взрощать ея святая доля.

Они всегда при ней. Ихъ нѣжно холя,

Въ душѣ порочныхъ думъ турчанка не таитъ.

LXII.

Въ роскошномъ павил³онѣ, гдѣ отъ зноя

Спасалъ владыку брызгами фонтанъ,

Али полулежалъ; себя покоя,

Лѣниво онъ склонялся на диванъ.

Онъ вождь и кровожадный, и жесток³й,

Но старика благочестивый ликъ

Не отражалъ его души пороки;

А предъ собой онъ крови лилъ потоки

И совершать дѣла преступныя привыкъ.

LXIII.

Хотя Гафизъ сказалъ, что увлеченья

Дней юности мирятся съ сѣдиной;

Хотя теосск³й бардъ того же мнѣнья,

Но тотъ, кто глухъ къ мольбамъ и черствъ душой,

Кого страданье ближняго не тронетъ,

Тотъ съ тигромъ схожъ по лютости своей;

Кто предъ собою кровь струею гонитъ,

Кто лилъ ее въ дни младости, тотъ тонетъ

Среди кровавыхъ волнъ на склонѣ мрачныхъ дней.

LXIV.

Гарольдъ, разбитый дальнею дорогой,

Въ дворцѣ Али-паши пр³ютъ нашелъ,

Но скоро блескъ восточнаго чертога,

Гдѣ роскоши воздвигнутъ былъ престолъ,

Ему наскучилъ. Пышности отравы

Веселья губятъ скромную среду;

Душевный миръ тревожатъ эти нравы;

Не радуютъ условныя забавы...

Веселье съ пышностью не могутъ жить въ ладу.

LXV.

Албанцы полудик³е суровы,

Но къ доблести имъ славный путь знакомъ:

Они труды войны нести готовы;

Когда жъ они бѣжали предъ врагомъ?

Ихъ жизнь скромна; они не лицемѣрны;

Надежна дружба ихъ, опасна месть;

Ихъ подвиги и удаль безпримѣрны,

Когда съ вождемъ любимымъ, долгу вѣрны,

Торопятся они съ врагами счеты свесть.

LXVI.

Въ дворцѣ Али, гдѣ къ бою все готово,

Гарольдъ увидѣлъ ихъ; судьбой гонимъ,

Впослѣдств³и онъ ихъ увидѣлъ снова,

Когда случайно въ плѣнъ попался къ нимъ.

Отъ злыхъ людей, въ бѣдѣ, не жди защиты.

Ему же горецъ далъ пр³ютъ и кровъ,

Гостепр³имства чтя законъ забытый;

Порой не такъ гостепр³имны бритты,-

Какъ рѣдко намъ отвѣтъ даютъ на сердца зовъ!

LXVII.

Случилось разъ, что Чайльдъ-Гарольда судно

Къ скаламъ Сул³йскимъ буря принесла;

Бороться съ моремъ было безразсудно,

Но и въ странѣ, гдѣ царствовала мгла,

Быть можетъ, смерть матросамъ угрожала.

Страшилъ ихъ край коварныхъ дикарей;

Все жъ судно, наконецъ, къ брегамъ пристало,

Гдѣ горцы иностранцевъ любятъ мало,

Встрѣчая, какъ враговъ, непрошенныхъ гостей.

LXVIII.

И что жъ? Ихъ горцы встрѣтили, какъ братья;

Чрезъ скалы и ущелья провели;

Зажгли огонь; ихъ высушили платья;

Чтобъ ихъ согрѣть, вина имъ поднесли

И скромный приготовили имъ ужинъ;

Но, не скупяся, всяк³й далъ, что могъ;

Такъ поступаетъ тотъ, кто съ правдой друженъ.

Такой примѣръ для эгоистовъ нуженъ:

Краснѣть заставитъ ихъ тотъ нравственный урокъ.

LXIX.

Гарольдъ узналъ, бросая эти горы,

Гдѣ встрѣтилъ онъ и ласку, и привѣтъ,

Что по ущельямъ грабятъ мародеры

И путникамъ сулятъ не мало бѣдъ.

Проводниковъ лихихъ, готовыхъ къ бою,

Онъ нанялъ и направился впередъ...

Оставивъ лѣсъ дремуч³й за собою,

Простился съ ними онъ, плѣненъ красою

Долинъ Эттол³и, гдѣ Ахелой течетъ.

LXX.

Предъ нимъ заливъ, гдѣ дремлющ³я волны

Любовно отражаютъ блескъ небесъ;

Заливъ молчитъ; таинственности полный,

Глядится въ немъ вблизи растущ³й лѣсъ.

Едва скользя по волнамъ, вѣтеръ дышитъ

Той нѣгою, которой Югъ богатъ,

И въ полумглѣ деревья чуть колышетъ.

Здѣсь Чайльдъ-Гарольдъ слова привѣта слышитъ:

Любуясь ночью той, волненьемъ онъ объятъ.

LXXI.

На берегу веселою ватагой

Сидѣли паликары. Вкругъ огни

Бросали свѣтъ. Вина пурпурной влагой,

Окончивъ ужинъ, тѣшились они.

До полночи, подъ яркимъ неба сводомъ,

Ихъ пляска началась. Мечи сложивъ,

Они сомкнулись въ кругъ и полнымъ ходомъ

Пошли плясать; сливаясь съ хороводомъ,

Ихъ пѣсни раздался воинственный мотивъ.

LXXII.

Гарольда не смущали эти нравы;

Невдалекѣ отъ горцевъ находясь,

Слѣдилъ онъ за невинною забавой,

Что поражала грубостью подчасъ.

Движенья паликаровъ были дики;

До плечъ спадали волны ихъ кудрей;

Ихъ взгляды были ярки, смуглы лики,

И походили болѣе на крики,

Чѣмъ на мелод³и, напѣвы дикарей.

Гремятъ барабаны, сраженья суля,

Надеждою духъ храбрецовъ веселя.

Услыша призывъ, иллир³ецъ идетъ,

Химарецъ и мрачный лицомъ сул³отъ.

Онъ въ бѣломъ хитонѣ и буркѣ своей.

Кто въ схваткѣ съ врагомъ сул³ота храбрѣй?

Онъ волку и коршуну стадо даритъ

И въ долъ, какъ потокъ со стремнины, бѣжитъ.

Тотъ горецъ, что мститъ за обиды друзьямъ,

Даруетъ ли жизнь побѣжденнымъ врагамъ?

Пощады не будетъ; намъ месть дорога;

Нѣтъ цѣли отраднѣй, чѣмъ сердце врага.

Пещеру покинувъ, съ охотой простясь,

Герой македонецъ нагрянетъ какъ разъ.

Онъ въ шарфѣ багряномъ, что станетъ алѣй

Отъ крови, которой прольется ручей.

Паргасскихъ пиратовъ пр³ютъ океанъ;

Въ рабовъ обратили они христ³анъ;

И сходятъ теперь со своихъ кораблей,

Чтобъ плѣнные съ звономъ сроднились цѣпей.

Богатствъ мнѣ не надо. Что деньги дарятъ

Безсильному, то заберетъ мой булатъ.

Не мало красавицъ умчу за собой;

На плечи ихъ косы спадаютъ волной...

Красою я юныхъ любуюся дѣвъ;

Мнѣ милы ихъ ласки и сладокъ напѣвъ.

Я гусли имъ дамъ, чтобы пѣли онѣ

О томъ, какъ ихъ пали отцы на войнѣ!