Байрон Джордж Гордон - Чайльд Гарольд

ачен³е четвертой пѣсни. Искреннее сочувств³е къ Итал³и, къ "итальянской идеѣ" не можетъ не привлекать къ ней, хотя въ другихъ произведен³яхъ Байрона оно разработано съ еще большимъ могуществомъ. Но глубок³й, потрясающ³й интересъ составляютъ тѣ новыя, задушевныя ноты, которыя даютъ взглянуть во внутренн³й м³ръ многоиспытаннаго странника, блуждающаго по стогнамъ былого въ раздумьѣ, словно "развалина среди развалинъ", - которыя показываютъ намъ его то въ минуту его призыва къ Немезидѣ, когда онъ грозитъ ополчившимся противъ него людямъ самымъ тяжелымъ своимъ проклят³емъ,- прощен³емъ, - то въ его обращен³и къ "матери-землѣ" и къ небу, которыхъ онъ зоветъ въ свидѣтели,- то въ поворотѣ его настроен³я къ надеждѣ на поэтическое безсмерт³е, къ сознан³ю, что онъ "жилъ не даромъ", что пока будутъ раздаваться звуки его родного языка, завѣты поэта не перестанутъ разноситься по свѣту,- то въ его горячей вѣрѣ въ торжество свободныхъ идей, вѣрѣ, поддержанной энтуз³азмомъ Шелли, и нашедшей лучшее свое выражен³е въ прекрасной метафорѣ "знамени свободы, разорванномъ, пострадавшемъ, но съ бурною силой несущемся противъ вѣтра".

   Этими новыми изл³ян³ями лирической исповѣди обрывается, на этотъ разъ навсегда, нить поэмы. Естественно возникающ³й вопросъ, почему именно здѣсь ей суждено было оборваться, а не продлиться неопредѣленно на друг³я странств³я, разрѣшается тѣмъ, что первоначальный замыселъ, связанный съ мотивомъ путешеств³я, уже ослабѣлъ и изветшалъ къ данному времени, тогда какъ лирическ³й элементъ переросъ его. Для этого же важнѣйшаго элемента одинаково открыты были иные пути проявлен³я. Дѣйствительно, пора было остановиться; послѣ прелестнаго видѣн³я съ горнаго гребня въ Альбано, когда вдали показался старинный любимецъ Байрона, океанъ, удобно было прервать разсказъ на сильно приподнятомъ настроен³и.

   Праздныя попытки такихъ недальновидныхъ подражателей Байрона, какъ Ламартинъ или князь Вяземск³й, сильно агитировавш³й въ томъ же смыслѣ, подбивая Пушкина и Жуковскаго къ работѣ - попытки продолжить, окончить "Паломничество Чайльдъ-Гарольда", выдать подъ своимъ именемъ пятую, послѣднюю часть поэмы, совершенно несостоятельны въ самой сущности своей. "Паломничество" дорого и потомству во всей своей неправильности, незаконченности, вѣчныхъ переходахъ и извилинахъ содержан³я, дорого поэтической мощью, великой душевной правдой, художественными красотами и неизмѣнной, глубокой человѣчностью.

  

  

   "L'univers est une espèce ae livre, dont on n'а lu que la première page quand on n'а vu que son pays. J' en ai feuilleté un assez grand nombre, que j'ai trouve également mauvaises. Cet examen ne m'а point été infructueux. Je haïssais ma patrie. Toutes les impertinences des peuples divers, parmi lesquels j'ai vécu, m'ont réconcilié avec elle. Quand je n'aurais tiré d'autre bénéfice de mes voyages que celuilа, je n'en regretterais ni les frais ni les fatigues".-Le Cosmopolite.

  

   Нижеслѣдующая поэма была написана большею частью среди той природы, которую она пытается описать. Она начата была въ Албан³и, а все относящееся къ Испан³и и Португал³и составлено по личнымъ впечатлѣн³ямъ автора, вынесеннымъ изъ пребыван³я его въ этихъ странахъ - вотъ что слѣдуетъ установить относительно вѣрности описан³й. Пейзажи, которые авторъ пытается обрисовать, находятся въ Испан³и, Португал³и, Эпирѣ, Акарнан³и и Грец³и. На этомъ поэма пока останавливается: по пр³ему, оказанному ей, авторъ рѣшитъ, слѣдуетъ ли ему повести за собой читателей далѣе, въ столицу Востока, черезъ ²он³ю и Фриг³ю; настоящ³я двѣ пѣсни написаны только въ видѣ опыта.

   Для того, чтобы придать поэмѣ нѣкоторую связность, въ ней изображенъ вымышленный герой - лицо, совершенно не претендующее однако на выдержанность и цѣльность. Мнѣ сказали друзья, мнѣн³емъ которыхъ я очень дорожу, что меня могутъ заподозрить въ намѣрен³и изобразить въ "Чайльдъ-Гарольдѣ" опредѣленное, существующее въ дѣйствительности лицо; въ виду этого, я считаю своимъ долгомъ разъ навсегда опровергнуть такое предположен³е: Гарольдъ - дитя воображен³я, созданное указанной мною цѣлью. Нѣкоторыя мелк³я подробности, чисто мѣстнаго характера, могутъ дать поводъ къ такому предположен³ю, но въ цѣломъ я, надѣюсь, не далъ никакого основан³я для подобнаго сближен³я.

   Считаю почти лишнимъ указать на то, что назван³е "Чайльдъ" въ именахъ "Чайльдъ-Ватерсъ", "Чайльдъ-Чильдерсъ" и т. д. я употребляю потому, что оно соотвѣтствуетъ старинной формѣ стихосложен³я, избранной мною для поэмы. Пѣсня "Прости" (Good Night) въ началѣ первой пѣсни, навѣяна пѣсней "Lord Maxwell's Good Night" въ Border Minstrelsy, сборникѣ, изданномъ г. Скоттомъ.

   Въ первой пѣснѣ, гдѣ говорится объ Испан³и, могутъ встрѣтиться нѣкоторыя незначительныя совпаден³я съ различными стихами, написанными на испанск³е сюжеты, но совпаден³я эти только случайныя, такъ какъ, за исключен³емъ нѣсколькихъ заключительныхъ строфъ, вся эта часть поэмы была написана на Востокѣ.

   Спенсеровская строфа, какъ это доказываетъ творчество одного изъ нашихъ наиболѣе чтимыхъ поэтовъ, допускаетъ самое разнообразное содержан³е. Д-ръ Беатти говоритъ по этому поводу слѣдующее:- "Недавно я началъ писать поэму въ стилѣ Спенсера и его размѣромъ, и собираюсь дать въ ней полную волю своимъ настроен³ямъ, быть или комичнымъ или восторженнымъ, переходить отъ спокойно описательнаго тона къ чувствительному, отъ нѣжнаго къ сатирическому - какъ вздумается, потому что, если я не ошибаюсь, избранный мною размѣръ одинаково допускаетъ всѣ роды поэз³и". Находя подтвержден³е себѣ у такого авторитетнаго судьи и имѣя за себя примѣръ нѣкоторыхъ величайшихъ итальянскихъ поэтовъ, я не считаю нужнымъ оправдываться въ томъ, что ввелъ подобное же разнообраз³е въ мою поэму; и если мои попытки не увѣнчались успѣхомъ, то въ этомъ слѣдуетъ винить только неудачное выполнен³е замысла, а не строен³е поэмы, освященное примѣрами Ар³осто, Томсона и Беатти.

  

  

   Я выждалъ, пока большинство нашихъ пер³одическихъ издан³й посвятило мнѣ обычное количество критическихъ статей. Противъ справедливости большинства отзывовъ я не имѣю ничего возразить: мнѣ было-бы не къ лицу спорить противъ легкихъ осужден³й, высказанныхъ мнѣ, потому что въ общемъ ко мнѣ отнеслись болѣе доброжелательно, чѣмъ строго. Поэтому, выражая всѣмъ и каждому благодарность за снисходительность ко мнѣ, я рѣшаюсь сдѣлать нѣсколько замѣчан³й только по одному пункту. Среди многихъ справедливыхъ нападокъ на неудовлетворительность героя, "странствующаго юнаго рыцаря" (я продолжаю настаивать, наперекоръ всѣмъ противоположнымъ намекамъ, что это вымышленное лицо), указывалось на то, что помимо анахронизма, онъ еще къ тому же совершенно не похожъ на рыцаря, такъ какъ времена рыцарства были временами любви, чести и т. д. Но дѣло въ томъ, что доброе старое время, когда процвѣтала "l'amour du bon vieux temps, l'amour antique", было самымъ разнузданнымъ изъ всѣхъ вѣковъ. Тѣ, кто въ этомъ сомнѣваются, пусть прочитаютъ Сентъ-Палэ (Sainte Palaye), passim, и въ особенности томъ ²²-й, стр. 69. Обѣты рыцарства не болѣе соблюдались тогда, чѣмъ всяк³е обѣты вообще, а пѣсни трубадуровъ были не болѣе пристойны и во всякомъ случаѣ гораздо менѣе изысканы по тону, чѣмъ пѣсни Овид³я. Въ такъ называемыхъ "cours d'amour, parlemens d'amour ou de courtésie et de gentillesse" любви было больше, чѣмъ учтивости или деликатности. Это можно провѣрить по Роланду, также какъ и по Сентъ-Палэ. Можно дѣлать как³е угодно упреки очень непривлекательному Чайльдъ-Гарольду, но во всякомъ случаѣ онъ былъ настоящимъ рыцаремъ по своимъ качествамъ - "не трактирный слуга, а рыцарь-тэмпл³еръ". Кстати сказать, я боюсь, что сэръ Тристанъ и сэръ Ланселотъ были тоже не лучше, чѣмъ ихъ современники, хотя они и очень поэтичны, и настоящ³е рыцари "безъ страха", хотя и не "безъ упрека". Если истор³я объ основан³и ордена подвязки не басня, то рыцари этого ордена носили въ течен³е многихъ вѣковъ знакъ памяти о какой-нибудь графинѣ Саллюсбюри, извѣстность которой довольно сомнительна. Вотъ что можно сказать о рыцарствѣ. Бёрку нечего было жалѣть о томъ, что рыцарск³я времена прошли, хотя Мар³я Антуанета была столь же цѣломудрена, какъ большинство тѣхъ, въ чью честь ломались копья и сшибались съ коней рыцари.

   Еще до временъ Баярда и до поры сэра ²осифа Банкса (самаго цѣломудреннаго и самаго знаменитаго рыцаря древнихъ и новыхъ временъ) мало найдется исключен³й изъ этого общаго правила, и я боюсь, что нѣсколько болѣе тщательное изучен³е того времени заставитъ насъ не жалѣть объ этомъ чудовищномъ надувательствѣ среднихъ вѣковъ.

   Я предоставляю теперь "Чайльдъ-Гарольда" его судьбѣ такимъ, каковъ онъ есть. Было бы пр³ятнѣе и навѣрное легче изобразить болѣе привлекательное лицо. Нетрудно было бы затушевать его недостатки, заставить его больше дѣйствовать и меньше выражать свои мысли. Но онъ не былъ задуманъ, какъ образецъ совершенства; авторъ хотѣлъ только показать въ его лицѣ, что раннее извращен³е ума и нравственнаго чувства ведетъ къ пресыщен³ю минувшими удовольств³ями и къ разочарован³ю въ новыхъ, и что даже красоты природы и возбуждающее дѣйств³е путешеств³й (за исключен³емъ честолюб³я, самаго сильнаго стимула) не оказываютъ благотворнаго дѣйств³я на такого рода душу,- или вѣрнѣе на умъ, направленный по ложному пути. Если бы я продолжилъ поэму, то личность героя, приближаясь къ заключен³ю, была бы углублена, потому что, по моему замыслу, онъ долженъ былъ бы, за нѣкоторыми исключен³ями, стать современнымъ Тимономъ или, быть можетъ, опоэтизированнымъ Зелуко.

  

               КЪ ²АНТѢ.

  

         Средь дальнихъ странств³й взоръ мой привлекали

         Красавицъ чуждыхъ дивныя черты,

         И въ легкомъ снѣ ко мнѣ порой слетали

         Воздушныя создан³я мечты:

         Всѣхъ прелестью живой затмила ты.

         Не разсказать мнѣ слабыми устами

         О нѣжныхъ чарахъ юной красоты.

         Ты у однихъ - сама передъ глазами,

         Другихъ лишь обману я блѣдными строками.

         Когда-бъ всегда осталась ты такой.

  

         Сдержавъ весны цвѣтущей обѣщанье!

         Прекрасная и тѣломъ и душой,-

         Ты на землѣ самой любви мерцанье,

         Невинная, какъ юное мечтанье...

         Для той, что нѣжный ростъ твой сторожитъ,

         Ты - словно чистой радуги с³янье...

         Та радуга ей счаст³е сулитъ,

         Предъ красками ея далеко скорбь бѣжитъ.

  

         О, пери Запада! Доволенъ я судьбою:

         Ты молода, мнѣ-жъ вдвое больше лѣтъ.

         Безтрепетно любуюсь я тобою,

         Иной любви огня во взорахъ нѣтъ.

         Я не увижу, какъ завянетъ цвѣтъ

         Твоей красы. Не стану я склоняться

         Средь жертвъ твоихъ безчисленныхъ побѣдъ.

         Не будетъ сердце кровью обливаться.

         Вѣдь безъ страдан³я часы любви не длятся...

  

         Какъ взглядъ газели - взглядъ твоихъ очей,

         То робокъ онъ, то смѣлостью сверкаетъ;

         То манитъ онъ къ себѣ сердца людей,

         То красотой глаза ихъ ослѣпляетъ.

         Пускай-же онъ по строкамъ тѣмъ блуждаетъ,

         Пускай улыбка, прелести полна,

         Въ немъ промелькнетъ... Пусть сердце не узнаетъ,

         Зачѣмъ тебѣ та пѣснь посвящена,

         Но лил³я въ вѣнокъ мой будетъ вплетена.

  

         Что имя ²анты трудъ мой вдохновляло

         Читатели Гарольда моего

         Всѣ будутъ знать: оно стоитъ сначала,

         Его въ концѣ забыть труднѣй всего...

         Разбитой лиры друга своего,

         Чья пѣснь теперь восторгомъ пламенѣетъ,

         Потомъ коснись,- и больше ничего

         Моя надежда ожидать не смѣетъ.

         Ужели дружба правъ на это не имѣетъ?..

                             С. Ильинъ.

  

  

         

             ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

         

                   I.

  

         Въ Элладѣ ты слыла неборожденной,

         О муза, дочь пѣвцовъ! Такъ много лиръ

         Съ тѣхъ поръ терзало слухъ твой утомленный,

         Что не дерзну я твой нарушить миръ...

         Хоть видѣлъ я твой храмъ - обломки зданья

         И твой ручей, что прерывалъ одинъ

         Забытыхъ мѣстъ глубокое молчанье,

         Чтобъ скромное вести повѣствованье,

         Покой усталыхъ музъ тревожить нѣтъ причинъ.

  

                   II.

  

         Жилъ юноша въ Британ³и когда то,

         Который добродѣтель мало чтилъ;

         Онъ дни свои влачилъ въ сѣтяхъ разврата

         И ночи за пирами проводилъ;

         Увы, разгулъ былъ для него кумиромъ;

         Лишь предъ порокомъ онъ склонялся ницъ

         И, презирая то, что чтится м³ромъ,

         Доволенъ былъ лишь орг³ей иль пиромъ,

         Въ кругу развратниковъ и въ обществѣ блудницъ.

  

                   III.

  

         Предъ вами Чайльдъ-Гарольдъ. Я не намѣренъ

         Повѣдать вамъ, откуда велъ онъ родъ;

         Но этотъ родъ былъ знатенъ, чести вѣренъ

         И заслужилъ въ былые дни почетъ;

         Но всякое преступное дѣянье

         Потомка загрязняетъ предковъ честь

         И обѣлить его не въ состояньи

         Ни лѣтописца древнее сказанье,

         Ни рѣчь оратора, ни пѣснопѣвца лесть.

  

                   IV.

  

         Кружился въ свѣтѣ онъ, какъ на просторѣ

         Кружится мотылекъ среди лучей;

         Не могъ предвидѣть онъ, что злое горе

         Его сразитъ нежданно въ цвѣтѣ дней;

         Но вотъ година тяжкая настала:

         Узналъ онъ пресыщенье, а оно,

         Какъ чаша бѣдъ, приноситъ мукъ не мало.

         Въ краю родномъ Гарольду тѣсно стало;

         Такъ въ кельѣ схимнику и душно, и темно.

  

                   V.

  

         Грѣховъ не искупая, онъ стезею

         Преступной шелъ. Красивыхъ славя женъ,

         Гарольдъ былъ очарованъ лишь одною,

         Но съ ней, увы! не могъ сойтися онъ...

         Какъ счастливо, что ласкою разврата

         Не запятналъ онъ свѣтлый свой кумиръ:

         Измѣна за любовь была бы платой.

         Жену бъ онъ разорилъ безумствомъ траты

         И вынесть бы не могъ семейной жизни миръ.

  

                   VI.

  

         Пресыщенъ всѣмъ, утративъ счастья грезы,

         Онъ видѣться съ друзьями пересталъ;

         Въ его глазахъ порой сверкали слезы,

         Но гордый Чайльдъ имъ воли не давалъ.

         Объятъ тоской, бродилъ онъ одиноко,

         И вотъ рѣшился онъ свой край родной

         Покинуть, направляясь въ путь далек³й;

         Онъ радостно ударъ бы встрѣтилъ рока

         И скрылся бъ даже въ адъ, ища среды иной.

  

                   VII.

  

         Покинулъ Чайльдъ-Гарольдъ свой замокъ старый;

         Подъ гнетомъ лѣтъ, казалось, рухнетъ онъ,

         Его жъ щадили времени удары:

         Держался онъ массивностью колоннъ.

         Тамъ нѣкогда монахи обитали,

         Теперь же суевѣр³я пр³ютъ

         Театромъ сталъ паѳосскихъ сатурнал³й;

         Могли бъ подумать старцы, что настали

         Ихъ времена опять, коль хроники не лгутъ.

  

                   VIII.

  

         Порою, словно тайну вспоминая,

         Измѣну иль погибшую любовь,

         За пиршествомъ, нѣмую скорбь скрывая,

         Сидѣлъ Гарольдъ, сурово хмуря бровь;

         Но тайной оставалася тревога

         Его души; друзьямъ онъ не ввѣрялъ

         Завѣтныхъ думъ и шелъ своей дорогой,

         Совѣтовъ не прося; страдалъ онъ много,

         Но въ утѣшен³яхъ отрады не искалъ.

  

                   IX.

  

         Хоть онъ гостей сзывалъ къ себѣ не мало

         На пиршества, все жъ не имѣлъ друзей;

         Льстецовъ и паразитовъ окружала

         Его толпа; но можно ль вѣрить ей?

         Его любили женщины, какъ мота:

         Сокровища и власть плѣняютъ женъ

         (При золотѣ мѣтка стрѣла Эрота);

         Такъ рвутся къ свѣту бабочки; оплота

         Тамъ ангелъ не найдетъ, гдѣ побѣдитъ Мамонъ.

  

                   X.

  

         Гарольдъ не обнялъ мать, пускаясь въ море,

         Съ любимою сестрой въ отъѣзда часъ

         Не видѣлся; души скрывая горе,

         Уѣхалъ онъ, съ друзьями не простясь;

         Не потому онъ избѣгалъ свиданья,

         Что былъ и твердъ, и холоденъ, какъ сталь,

         Нѣтъ! Кто любилъ, тотъ знаетъ, что прощанья

         Усугубляютъ муку разставанья...

         Лишь горестнѣй нестись съ разбитымъ сердцемъ въ даль.

  

                   XI.

  

         Богатыя владѣнья, замокъ старый

         Покинулъ онъ безъ вздоховъ и безъ мукъ,

         Голубоокихъ дамъ, которыхъ чары,

         Краса кудрей и бѣлоснѣжныхъ рукъ

         Могли бъ легко отшельника святого

         Ввести въ соблазнъ,- все то, что пищу дать

         Порывамъ сладостраст³я готово...

         Ему хотѣлось м³ръ увидѣть новый

         И, посѣтивъ Востокъ, экваторъ миновать.

  

                   XII.

  

         Надулись паруса; какъ будто вторя

         Его желаньямъ, вѣтеръ рѣзче сталъ;

         Поплылъ корабль, и скоро въ пѣнѣ моря

         Безслѣдно скрылся рядъ прибрежныхъ скалъ.

         Тогда въ душѣ Гарольда сожалѣнье

         Проснулось, можетъ быть; но ничего

         Онъ не сказалъ и скрылъ свое волненье,

         Онъ твердымъ оставался въ то мгновенье,

         Какъ малодушный плачъ звучалъ вокругъ него.

                   XIII.

  

         Въ вечерн³й часъ, любуяся закатомъ,

         Онъ арфу взялъ; подъ бременемъ тревогъ

         Любилъ онъ волю дать мечтамъ крылатымъ,

         Когда никто внимать ему не могъ;

         И вотъ до струнъ коснувшися рукою,

         Прощальную онъ пѣсню затянулъ,

         Въ то время, какъ корабль, въ борьбѣ съ волною,

         Катился въ даль, и, одѣваясь тьмою,

         Его родимый край въ пучинѣ водъ тонулъ.

  

                   1.

  

            Прости! Родимый берегъ мой

             Въ лазури тонетъ волнъ;

            Бушуетъ вѣтръ, реветъ прибой;

             Крикъ чайки грусти полнъ.

            Въ пучинѣ солнце гаситъ свѣтъ;

             За нимъ намъ вслѣдъ идти;

            Обоимъ вамъ я шлю привѣтъ!

             Мой край родной, прости!

  

                   2.

  

            Насъ ослѣпитъ зари краса,

             Лишь м³ръ простится съ тьмой;

            Увижу море, небеса,

             Но гдѣ жъ мой край родной?

            Мой замокъ пустъ; потухъ очагъ;

             Весь дворъ травой заросъ;

            Уныло воетъ въ воротахъ

                   Покинутый мной песъ...

  

                   3.

  

            - Малютка пажъ! подъ гнетомъ думъ

             Ты плачешь, горя полнъ;

            Тебя страшитъ ли вѣтра шумъ,

             Иль грозный ропотъ волнъ?

            Не плачь! Корабль надеженъ мой...

             Онъ быстро мчится въ даль,

            За нимъ и соколъ нашъ лихой

             Угонится едва ль.

  

                   4.

  

            "Пускай бушуетъ шквалъ, ревя, -

             Я бури не боюсь!

            Но не дивись, сэръ Чайльдъ, что я

             И плачу и томлюсь.

   &