Байрон Джордж Гордон - Чайльд Гарольд

ustify">   Можно быть очень великимъ человѣкомъ и все-таки быть ниже Юл³я Цезаря, представляющаго, по словамъ Бэкона, наиболѣе совершенный типъ во всей древней истор³и. Природа, повидимому, неспособна къ создан³ю столь необыкновенныхъ комбинац³й, изъ которыхъ сложился его характеръ, бывш³й предметомъ изумлен³я для самихъ римлянъ. Первый полководецъ единственный торжествующ³й политикъ, никому не уступавш³й въ краснорѣч³и и мудрости въ эпоху величайшихъ полководцевъ, государственныхъ людей, ораторовъ и философовъ, как³е когда-либо существовали, писатель, оставивш³й превосходный образецъ военной лѣтописи, веденной на походѣ, то ведущ³й полемику съ Катономъ, то составляющ³й трактатъ объ остроум³и и собирающ³й удачныя изречен³я, занимающ³йся одновременно и войною, и любовными похожден³ями, и выражающ³й желан³е покинуть и свою власть. и любовницу ради удовольств³я увидѣть источники Нила,- такимъ представлялся Юл³й Цезарь своимъ современникамъ и потомкамъ, оплакивавшимъ и вмѣстѣ проклинавшимъ его роковой ген³й. Но мы не должны поражаться его удивительною славою, его великодуш³емъ и любезностью до такой степени, чтобы забыть рѣшен³е его безпристрастныхъ согражданъ: "Онъ былъ убитъ справедливо" {"Jure caesus existiraetur", говоритъ Светон³й, I, 76, заключая прекрасную его характеристику. Это выражен³е во времена Лив³я было юридической формулой, употреблявшейся въ приговорахъ, которыми оправдывалось уб³йство (напр., въ случаѣ уб³йства грабителей и т. д.): "Maelium jure caesure pronuntiavit, etiam si regni crimine insens fuerit" (Liv. IV, cap. 15).}.

  

  

   Эгер³я! Ты словно добрый ген³й

   Царю единой радостью была.

   (Строфа CXI).

   Почтенный авторитетъ Фламин³я Вакки заставляетъ насъ раздѣлить его мнѣн³е о гротѣ Эгер³и: онъ говоритъ, что симъ видѣлъ надписъ, удостовѣрявшую, что это былъ именно фонтанъ Эгер³и, посвященный нимфамъ. Въ настоящее этой надписи тамъ нѣтъ, но Монфоконъ приводитъ двѣ строки изъ Овид³я (Fast., III, 275, 276), высѣченныя на одномъ камнѣ, находящемся въ виллѣ Джустин³ани, и полагаетъ, что этотъ камень перенесенъ изъ того же грота {*}.

   {* "In villa Justiniana extat ingens lapis quadranus solidus, in quo sculpta haec duo Ovidii carmina sunt:-

   Aegeria est quae praebet aquas dea grata Camoenis

   Illa Numae conmnx consiliumque fuit.

   Qui lapis videtur ex codera Egeriae fonte, aut ejus vicinia ist huc comportatus",

   Diarium Italie, p. 153.}

   Этотъ гротъ и окружающая его долина въ прежнее время, лѣтомъ, особенно же - въ первое воскресенье мая, усердно посѣщались римлянами, приписывавшими цѣлебныя свойства источнику, который выходитъ изъ отверст³я внизу свода и, протекая, черезъ небольшой прудъ. струится по травѣ и впадаетъ въ находящ³йся ниже его ручей. Этотъ ручей у Овид³я называется Альмо, а нынѣшнее его назван³е - Акватачч³о. Долина носитъ имя Valle di Caffarelli, - по имени герцоговъ, которые потомъ уступили Палавичини источникъ и часть примыкающей къ нему земли.

   Можно сомнѣваться въ томъ, что эта длинная лощина есть именно упоминаемая у Ювенала долина Эгер³и, гдѣ онъ отдыхалъ съ Умбриц³емъ, хотя всѣ комментаторы предполагаютъ, что сатирикъ и его другъ спускались въ рощу Ариц³и, гдѣ эта нимфа встрѣчалась съ Ипполитомъ и гдѣ она пользовалась особеннымъ поклонен³емъ.

   Путь отъ Каненскихъ воротъ до Албанскаго холма, на разстоян³и пятидесяти миль, былъ бы слишкомъ значителенъ, развѣ только принять дикую гипотезу Фосса, у котораго эти ворота путешествуютъ съ ихъ нынѣшняго мѣста, гдѣ, по его словамъ, онѣ стояли во времена царей, къ самой рощѣ Ариц³и, а потомъ, по мѣрѣ уменьшен³я окружности города, опять возвращаются на прежнее мѣсто {De Maguit. Vet. Rom., ap. Graev., Ant. Rom., 1507.}. Туфъ или пемза, которую поэтъ предпочитаетъ мрамору,- главная составная часть берега, въ который углубляется гротъ.

   Новѣйш³е топографы находятъ въ гротѣ статую нимфы и девять нишъ для музъ, а одинъ позднѣйш³й путешественникъ открылъ, что гротъ реставрированъ въ той простотѣ, о которой сожалѣлъ Ювеналъ, говоря, что напрасно ее замѣнили неумѣстными украшен³ями. Но безголовая статуя, очевидно, изображаетъ скорѣе мужчину, нежели нимфу, и въ настоящее время вовсе не имѣетъ тѣхъ аттрибутовъ, как³е ей приписаны: что касается девяти музъ, то едва ли онѣ могли стоять въ шести нишахъ; притомъ, и Ювеналъ вовсе не говоритъ о какомъ-либо отдѣльномъ гротѣ. Изъ словъ сатирика видно только, что гдѣ-то близъ Капенскихъ воротъ находилось мѣсто, гдѣ, какъ предполагали, Нума имѣлъ ночныя совѣщан³я съ своей нимфой, и что тамъ была роща и священный источникъ, а также - храмъ, посвященный музамъ, и что съ этого мѣста былъ спускъ въ долину Эгер³и, гдѣ находилось нѣсколько искусственныхъ гротовъ. Ясно, что статуи музъ не составляли части того украшен³я, которое сатирикъ считалъ неумѣстнымъ въ гротахъ,- такъ какъ онъ опредѣленно говоритъ о другихъ храмахъ (delubra), посвященныхъ этимъ божествамъ въ долинѣ, и, сверхъ того, упоминаетъ, что эти храмы были снесены для того, чтобы дать мѣсто ³удеямъ. Въ самомъ дѣлѣ, маленьк³й храмъ, называемый теперь храмомъ Бахуса, вѣроятно былъ прежде посвященъ музамъ; по словамъ Нардини, онъ стоялъ въ тополевой рощѣ, которая въ тѣ времена находилась надъ долиною.

   Судя по надписи и мѣстоположен³ю, показываемый теперь гротъ, вѣроятно, есть одинъ изъ упомянутыхъ "искусственныхъ гротовъ"; другой изъ нихъ находится нѣсколько выше, подъ кустами; но единственный гротъ Эгер³и есть новѣйшее изобрѣтен³е, основанное на томъ, что имя Эгер³и примѣнялось вообще ко всему этому мѣсту.

   Въ долинѣ много ключей {Quamvis indique e solo aquae scaluriant. Nardini, l. III, cap. 3.}, къ которымъ сходились музы изъ своихъ сосѣднихъ рощъ; этими ключами владѣла Эгtр³я, о которой говорилось, что она снабжаетъ ихъ водою; она была лимфою тѣхъ гротовъ, черезъ которые протекали эти ключи.

   Всѣ памятники по сосѣдству съ долиною Эгер³и получали произвольныя назван³я, такъ же произвольно измѣнявш³яся. Венути говоритъ, что онъ не видитъ никакихъ слѣдовъ храмовъ Юпитера, Сатурна, Юноны, Венеры и Д³аны которые нашелъ - или думалъ найти - Нардини, Циркъ Каракаллы, храмъ чести и Доблести, храмъ Вакха и особенно - храмъ бога Rediculus приводятъ антиквар³евъ въ отчаян³е.

   Предположен³е о существован³и цирка Каракаллы основывается на одной медали этого императора, указываемой Фульв³емъ Урсиномъ, на оборотной сторонѣ которой изображенъ циркъ; по мнѣн³ю нѣкоторыхъ ученыхъ, это - изображен³е Circus Maximus, оно даетъ хорошее понят³е о расположен³и цирка вообще. Съ того времени почва поднялась лишь на небольшую высоту,- если судить по небольшому склепу въ концѣ Спины, гдѣ, по всей вѣроятности, находилась часовня въ честь бога Конса. Этотъ склепъ на половину находится подъ землей; такимъ онъ долженъ былъ быть и въ самомъ циркѣ, такъ какъ Д³онис³й {Antiq. Rom., Oxf. 1701, 1, II, cap. 31.} не вѣрилъ, чтобы это божество было римскимъ Нептуномъ, въ виду того,что его алтарь находился подъ землей.

  

  

         О, Немезида! Ты не забывала

   Измѣрить вѣсъ порочности людской.

   (Строфа СХХХ²²).

   Мы читаемъ у Светон³я {Vit. Augusti, cap. 91.}, что Августъ, повинуясь предостережен³ю, полученному во снѣ, разъ въ годъ одѣвался нищимъ и садился у воротъ своего дворца, протягивая руку за подаян³емъ. Одна статуя, находившаяся прежде въ виллѣ Боргезе, а теперь, вѣроятно, находящаяся въ Парижѣ, представляетъ императора въ этомъ нищенскомъ видѣ. Цѣлью этого самоуничижен³я было успокоен³е Немезиды, постоянно враждебной счаст³ю и удачѣ; о могуществѣ этой богини римск³е завоеватели получало особыя напоминан³я въ видѣ символовъ, украшавшихъ ихъ побѣдныя колесницы. Такими символами были бичъ и "кроталъ", открытые на изображен³и Немезиды въ Ватиканѣ. Вышеупомянутую статую нищаго принимали раньше за изображен³е Велизар³я, и она подавала поводъ къ цѣлому ряду вымысловъ до тѣхъ поръ, пока критика Винкельмана не опровергла всѣхъ заблужден³й. Это былъ тотъ же самый страхъ быстрой смѣны счастья бѣдств³ями, который побудилъ египетскаго царя Амазиса предостерегать своего друга, Поликрата Самосскаго, говоря, что боги любятъ только тѣхъ людей, въ жизни которыхъ счастье перемѣшано съ несчастьемъ. О Немезидѣ говорили, что она въ особенности подстерегаетъ людей благоразумныхъ, то есть такихъ, осторожность которыхъ дѣлаетъ ихъ доступными только случайнымъ ударамъ судьбы. Первый алтарь въ честь этой богини былъ поставленъ на берегахъ фриг³йской рѣки Эсена Адрастомъ,- вѣроятне, тѣмъ самымъ, который по ошибкѣ убилъ сына Креза. Отсюда и сама богиня получила имя Адрастеи.

   Римская Немезида была Sacra и Augusta; ей, подъ именемъ Рамнуз³и, былъ воздвигнутъ храмъ на Палатинѣ; склонность древнихъ вѣрить въ быстрые перевороты событ³й и полагаться на божественную власть Фортуны была такъ сильна, что на томъ же Палатинѣ находился храмъ "Фортуна нашихъ дней" {"Fortunae hujusce diei". О ней упоминаетъ Цицеронъ, De Legib., l. II.}. Это - послѣднее изъ суевѣр³й, сохранившее свою власть надъ человѣческимъ сердцемъ; устремляя на одинъ предметъ потребность въ вѣрѣ, столь естественную въ человѣкѣ, оно всегда проявлялось сильнѣе у тѣхъ людей, которые въ другихъ отношен³яхъ были невѣрующими. По предположен³ю нѣкоторыхъ антиквар³евъ, Немезида была синонимомъ богини Фортуны и Судьбы {*}, но подъ именемъ Немезиды ей поклонялись какъ богинѣ-мстительницѣ.

   {*

   См. Quacstioues Romanae, etc. ap. Graev., Antiq. Rom., v. 942. См. также Muratori, Nov. Thesaur. Tnscrip. Vet, Milano 1739, I, 88, 89, гдѣ помѣщено три латинскихъ и одна греческая надпись Немезидѣ, а друг³я Судьбѣ.}

  

  

   А онъ, какъ шутъ, для римлянъ кровь пролилъ.

   (Строфа CXLI)

   Глад³аторы были двухъ родовъ: принудительные и добровольные; они набирались изъ людей разныхъ состоян³й: изъ рабовъ, которыхъ покупали нарочно съ этою цѣлью; изъ преступниковъ; изъ плѣнныхъ варваровъ - или захваченныхъ на войнѣ и приведенныхъ въ тр³умфѣ, а потомъ оставленныхъ для игръ, или арестованныхъ и осужденныхъ за возмущен³е; а также и изъ свободныхъ гражданъ, изъ которыхъ одни сражались за плату, а друг³е - ради извращеннаго честолюб³я; наконецъ, въ качествѣ глад³аторовъ выступали иногда даже и всадники, и сенаторы,- немилость, первымъ изобрѣтателемъ которой, естественно, былъ первый же тиранъ {Юл³й Цезарь, возвысивш³йся благодаря паден³ю аристократ³и вывелъ на арену Фур³я Лептина и А. Калена.}. Подъ конецъ стали сражаться даже карлики и женщины,- безобраз³е, запрещенное Северомъ. Изъ всѣхъ наиболѣе достойными сожалѣн³я были, конечно, плѣнные варвары; къ нимъ одинъ христ³анск³й писатель справедливо примѣняетъ эпитетъ "невинныхъ" {Tertullian. "Certe quidem et innocentes gladiatores in ludum veniunt, ut voluptatis publicae hostiae fiant". Just. Lips. Saturn. Scermon. lib II. cap. III.}, въ отлич³е отъ професс³ональныхъ глад³аторовъ. Аврел³анъ и Клавд³й дали большое число этихъ несчастныхъ жертвъ. Первый - послѣ своего тр³умфа, а второй - подъ предлогомъ возмущен³я. Никакая война, говоритъ Липс³й {"Credo imo scio nullum bellum tantam cladem vastitiemque generi humano intulisse, quam hos ad voluptatem ludos". Just. Lips. ibid. lib. I. cap. XII.}, но была такъ губительна для человѣчества, какъ эта забава. Не взирая на законы Константина и Констанц³я, глад³аторск³е бои пережили старую религ³ю болѣе, нежели на семьдесятъ лѣтъ; своимъ окончательнымъ уничтожен³емъ они обязаны мужеству христ³анъ. Въ январск³я календы 401 г. въ амфитеатрѣ Флав³я, при обычномъ огромномъ стечен³и народа, даны были глад³аторск³я игры. Одинъ восточный монахъ, Альмах³й или Телемахъ, нарочно прибывш³й въ Римъ съ святою цѣлью положить конецъ этой бойнѣ, бросился на арену и сталъ разнимать сражавшихся. Преторъ Алип³й, человѣкъ, до невѣроят³я увлекавш³йся глад³аторскими играми {Augustinus, Confess. lib. VI, cap. 8: "Alypium suum gladiatorii spectaculi inhiatu incredibiliter abreptum scribit".}, приказалъ глад³аторамъ убить этого монаха, и Телемахъ удостоился мученическаго вѣнца и причислен³я къ лику святыхъ, которое едва ли когда либо прежде или послѣ было наградою за болѣе благородный подвигъ. Гонор³й тотчасъ же запретилъ эти зрѣлища, которыя съ тѣхъ поръ уже и не возобновлялись. Эта истор³я разсказывается Ѳеодоритомъ и Касс³одоромъ {Hist. Eccles., ap. Ant. Hist. Eccl., Basil. 1535 lib. V, cap. 26; lib. X, cap. 2, p. 543.} и заслуживаетъ довѣр³я, несмотря на то, что она помѣщена въ римскомъ мартирологѣ. Не говоря о тѣхъ потокахъ крови, как³е проливались на похоронахъ, въ амфитеатрахъ, циркахъ, на форумѣ и въ другихъ публичныхъ мѣстахъ, глад³аторовъ приводили и на пиры, и здѣсь они терзали другъ друга на части посреди накрытыхъ для ужина столовъ, къ великому удовольств³ю и радости гостей. Липс³й позволяетъ себѣ высказать предположен³е, что утрата мужества и явное вырожден³е человѣчества находятся въ тѣсной связи съ отмѣною этихъ кровавыхъ потѣхъ.

  

  

   И жизнь иль смерть свободно раздавала.

   (Строфа CXLII).

   Когда одинъ глад³аторъ ранилъ другого, онъ восклицалъ: "Вотъ ему!" ("Hoc habet" или "Наbet"). Раненый бросалъ оруж³е и, подойдя къ краю арены, обращался къ зрителямъ съ мольбою о жизни. Если онъ сражался хорошо,- народъ принималъ его подъ свое покровительство; въ противномъ случаѣ или когда зрители не были расположены къ пощадѣ, они опускали внизъ больш³е пальцы своихъ рукъ, и несчастнаго убивали. Толпа отличалась такой дикостью, что проявляла нетерпѣн³е, если бой длился дольше, чѣмъ обыкновенно, безъ ранъ или смерти. Присутств³е императора обыкновенно спасало побѣжденнаго; въ примѣръ особенной жестокости Каракаллы приводится, что во время одного спектакля въ Никомед³и онъ отослалъ умолявшихъ о спасен³и жизни - къ народу, то есть, другими словами, выдалъ ихъ на смерть. Подобный же обычай соблюдается и въ испанскомъ бои быковъ. Власти предсѣдательствуютъ, и послѣ того, какъ всадники и пикадоры окончатъ свое сражен³е съ быкомъ, выступаетъ матадоръ, прося позволен³я его убить. Если быкъ "исполнилъ свой долгъ", т. е. убилъ двѣ или три лошади, или человѣка (послѣднее случается рѣдко), то публика начинаетъ кричать, дамы машутъ платками,- и животное спасено. Раны и смерть лошадей сопровождаются самыми громкими восклицан³ями и выражен³емъ удовольств³я, особенно - со стороны женщинъ, даже самаго высокаго происхожден³я. Все - дѣло привычки. Авторъ Чайльдъ-Гарольда, вмѣстѣ съ авторомъ этихъ примѣчан³й и однимъ или двумя другими Англичанами, несомнѣнно, видѣвшими въ свое время сражен³я болѣе осмысленныя, находился, лѣтомъ 1809 г., въ губернаторской ложѣ большого амфитеатра въ Санта-Мар³а, противъ Кадикса. Смерть одной или двухъ лошадей вполнѣ удовлетворила ихъ любопытство. Одинъ бывш³й при этомъ джентльменъ, замѣтивъ, что они вздрогнули и поблѣднѣли, обратилъ на столь необычайное отношен³е къ такому пр³ятному спорту вниман³е нѣсколькихъ молодыхъ лэди, которыя смотрѣли на нихъ, посмѣиваясь, и продолжали рукоплескать, когда упала еще одна лошадь. Одинъ быкъ убилъ трехъ лошадей "собственными рогами". Его жизнь была спасена рукоплескан³ями, которыя удвоились, когда стало извѣстно, что онъ принадлежитъ священнику.

   Англичанинъ, чувствующ³й большое удовольств³е при видѣ того, какъ два человѣка сворачиваютъ другъ другу скулы, не можетъ выносить вида лошади, скачущей по аренѣ съ кишками, выпадающими изъ ея распоротаго брюха, и съ ужасомъ и презрѣн³емъ отворачивается отъ этого зрѣлища и любующейся имъ публики

  

  

   Вотъ Тибръ сверкаетъ лентой предо мною

   И омываетъ моря син³й валъ

   Брегъ Лац³ума дальн³и...

   (Строфа CLXXIV).

   Весь склонъ Альбанскаго холма полонъ несравненной красоты, а изъ монастыря, стоящаго на самой вершинѣ, на мѣстѣ нѣкогда бывшаго тамъ храма Юпитера Латинскаго, открывается видъ на всѣ мѣстности, упоминаемыя въ этой строфѣ: отсюда видно и Средиземное море, и вся сцена второй половины Энеиды, и беретъ отъ устья Тибра до Цирцея и мыса Террачины.

   Вилла Цицерона находилась, вѣроятно, или у Grotta Ferrata, или на мѣстѣ "Тускулума" принца Люсьена Бонапарта.

   Нѣсколько лѣтъ тому назадъ преобладало первое мнѣн³е, какъ можно видѣть изъ "жизни Цицерона" Миддльтона. Въ настоящее время эта увѣренность нѣсколько пошатнулась. Въ указанномъ мѣстѣ живетъ девять монаховъ греческаго ордена, а близъ лежащая вилла служитъ лѣтней резиденц³ей кардинала. Другая вилла, называемая Руффинеллой, находится на вершинѣ холма, выше Фраскати; здѣсь было найдено много богатыхъ остатковъ Тускулума, между прочимъ - 72 статуи, различной цѣнности и степени сохранности, и семь бюстовъ.

   Съ этой же возвышенности видны Сабинск³е холмы, среди которыхъ лежитъ длинная долина Рустики. Мног³я обстоятельства даютъ право отождествить эту долину съ горац³анской "Устикой"; очень возможно, что мозаичный полъ, отрытый крестьянами, копавшими землю подъ виноградникъ, принадлежалъ этой виллѣ. Вилла, или мозаика, находится въ виноградникѣ, на возвышен³и, поросшемъ каштановыми деревьями. По долинѣ протекаетъ рѣчка, въ путеводителяхъ невѣрно называемая Личенцой: это назван³е принадлежитъ деревнѣ, расположенной на скалѣ надъ долиною и получившей имя, вѣроятно, отъ древней Дигенц³и. Въ Личенцѣ 700 жителей. Выше нея лежитъ Чивителла, съ 300 жителей. На берегу Ан³о, немного раньше поворота въ долину Рустики, влѣво, примѣрно, въ часовомъ разстоян³и отъ виллы, находится городокъ Виковаро - другое совпаден³е съ горац³евскою "Вар³ей". Dъ концѣ долины, по направлен³ю къ Ан³о, стоитъ голый холмъ и на немъ небольшая башня, называемая Бардела. У подошвы этого холма течетъ рѣчка изъ Личенцы, почти совершенно поглощаемая широкимъ песчанымъ ложемъ прежде, чѣмъ она впадаетъ въ Ан³о. Все ото какъ нельзя болѣе удачно подходитъ къ стихамъ поэта,- и въ переносномъ, и въ прямомъ смыслѣ:

  

   Me quotiens reficit gelidas Digentia rivus,

   Quem Mandela bibit rugosus frigore pagus.

  

   Въ верхней части долины рѣчка чиста, но подходя къ холму Бардела, становится зеленовато-желтой, словно расплавленная сѣра.

   Рокка Дж³оване, разрушенная деревня на холмахъ, въ получасѣ ходьбы отъ того виноградинка, гдѣ показывается мозаика, повидимому, стоитъ на мѣстѣ храма Вакуны; найденная тамъ надпись гласитъ, что этотъ храмъ Сабинской побѣды былъ исправленъ Веспас³аномъ. При такихъ данныхъ и мѣстоположен³и, во всѣхъ подробностяхъ отвѣчающемъ тому, что самъ поэтъ говоритъ намъ о своемъ убѣжищѣ, мы можемъ чувствовать достаточную увѣренность относительно того, гдѣ мы находимся.

   Холмъ, въ древности называвш³йся Lucretilis, теперь носитъ назван³е Campanile; идя вверхъ по рѣчкѣ къ предполагаемой Бандуз³и, мы подходимъ къ подошвѣ болѣе высокой горы Дженнаро. Замѣчательно, что единственное распаханное мѣсто по всей долинѣ находится на возвышен³и, гдѣ беретъ начало Бандуз³я.

  

         ... tu frigus amabile

   Fessis vomere tauris

   Traeber, et pecori vago.

  

   Крестьяне показываютъ еще другой ключъ, возлѣ мозаичнаго пола, который они называютъ "Орадина"; онъ стекаетъ съ холмовъ въ прудъ и оттуда струится, впадая въ Дигенц³ю.

   Но мы не должны надѣяться "прослѣдить на музами до ихъ источника", изслѣдуя романическую долину въ поискахъ за ключомъ Бандуз³и. Странно было бы, если бы кто-нибудь принялъ за Бандуз³ю ручей Дигенц³и: вѣдь Горац³й не говоритъ объ этомъ ни слова. На самомъ дѣлѣ безсмертный источникъ оказался во владѣн³и людей, которымъ въ Итал³и принадлежитъ много хорошихъ вещей,- во владѣн³и монаховъ. онъ принадлежитъ церкви св. Гервас³я и Протас³я близъ Венуз³и, гдѣ онъ и отысканъ. Намъ не удастся, подобно недавнему путешественнику, найти ту "случайную пин³ю", которая, будто бы, все еще осѣняетъ виллу поэта. Во всей долинѣ нѣтъ ни одной пин³и, а есть два кипариса, одинъ изъ которыхъ, очевидно, принятъ путешественникомъ за упомянутое въ одѣ дерево. Дѣло въ томъ, что пин³я и въ наши дни, и во времена Виргил³я, была и есть дерево садовое, и никогда не росла на крутыхъ откосахъ долины Рустики. У Горац³я, вѣроятно, было одно такое дерево въ саду, который находился непосредственно надъ его виллой, а не на утесистыхъ высотахъ вдали отъ нея.

  

  

  

  

   Полный переводъ знаменитой поэмы появляется только въ 1860 годахъ. До того, несмотря на огромную извѣстность "Чайльдъ-Гарольда", были переведены только небольш³е отрывки:

   1) Пушкину принадлежитъ печатный починъ. Въ "Сынѣ Отечества" 1820 г., No 46, онъ помѣстилъ стихотворен³е подъ заглав³емъ "Элег³я". По указан³ю П. Б. Анненкова, въ тетради, съ которой печаталось издан³е стихотворен³и Пушкина, вышедшее въ 1826 году, та же "Элег³я" была озаглавлена "Черное море" и имѣла эпиграфомъ начальныя слова прощальной пѣсни "Чайльдъ-Гарольда"" - Good night, my native land. Въ печати, однако, нѣтъ ни эпиграфа, ни заглав³я, зато въ оглавлен³и стихотворен³е названо "подражан³е Байрону". Теперь оно обыкновенно печатается подъ заглав³емъ "Погасло дневное свѣтило".

   "Подражан³е Байрону" - наиболѣе правильная характеристика стихотворен³я, написаннаго главнымъ образцомъ на мотивы "Прощан³я Чайльдъ-Гарольда". Одинъ стихъ:

  

   Волнуйся подо мною, угрюмый океанъ

  

   Почти цѣликомъ взятъ изъ 179й строфы IV пѣсни:

   Roll on, thon deep and dark blue Ocean roll!

  

  

         Погасло дневное свѣтило;

         На море синее вечерн³й палъ туманъ.

         Шуми, шуми, послушное вѣтрило,

         Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!

         Я вижу берегъ отдаленный.

         Земли полуденной волшебные края:

         Съ волненьемъ и тоской туда стремлюся я,

         Воспоминаньемъ упоенный..

         И чувствую: въ очахъ родились слезы вновь;

         Душа кипитъ и замираетъ;

         Мечта знакомая вокругъ меня летаетъ;

         Я вспомнилъ прежнихъ лѣтъ безумную любовь.

         И все, чѣмъ я страдалъ, и все, что сердцу мило,

         Желан³й и надеждъ томительный обманъ...

         Шуми, шуми послушное вѣтрило!

         Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!

         Лети, корабль, неси меня къ предѣламъ дальнымъ

         По грозной прихоти обманчивыхъ морей,

         Но только не къ брегамъ печальнымъ

         Туманной родины моей, страны, гдѣ пламенемъ страстей

         Впервые чувства разгорались,

         Гдѣ музы нѣжныя мнѣ тайно улыбались,

         Гдѣ рано въ буряхъ отцвѣла

         Моя потерянная младость,

         Гдѣ легкокрылая мнѣ измѣнила радость

         И сердце хладное страданью предала.

         Искатель новыхъ впечатлѣн³й,

         Я васъ бѣжалъ, отечески края,

         Я васъ бѣжалъ питомцы наслажден³й,

         Минутной младости минутные друзья,

         И вы, наперсницы порочныхъ заблужден³й,

         Которымъ безъ любви я жертвовалъ собой,

         Покоемъ, славою, свободой и душой

         И вы забыты мной, измѣнницы младыя,

         Подруги тайныя моей весны златыя,

         И вы забыты мной... Но прежнихъ сердца ранъ,

         Глубокихъ ранъ любви ничто не исцѣлило...

         Шуми, шуми, послушное вѣтрило,

         Волнуйся подо мной, угрюмый океанъ!..

             Черное море, 1820. Сентябрь.

  

   2) Но собственно первымъ переводчикомъ "Чайльдъ-Гарольда" слѣдуетъ считать Батюшкова, превосходно передавшаго CLXXVIII и CLXXIX строфы IV пѣсни. Въ печати отрывокъ появился, и то не въ полномъ видѣ, только въ "Сѣверныхъ Цвѣтахъ" 1828 г., но сдѣланъ переводъ въ 1819 году. Батюшковъ по-англ³йски не зналъ и, видимо, переводилъ по подстрочнику одного англичанина, съ которымъ познакомился въ 1819 году въ Неаполѣ.

  

         Есть наслажден³е и въ дикости лѣсовъ.

         Есть радость на приморскомъ брегѣ,

         И есть гармон³я въ семъ говорѣ валовъ,

         Дробящихся въ пустынномъ бѣгѣ.

         Я ближняго люблю, но ты, природа-мать,

         Для сердца ты всего дороже!

         Съ тобой, владычица, привыкъ я забывать

         И то, чѣмъ былъ, какъ былъ моложе,

         И то, тѣмъ нынѣ сталъ подъ холодомъ годовъ.

         Тобою въ чувствахъ оживаю:

         Ихъ выразилъ душа не знаетъ стройныхъ словъ,

         И какъ молчать объ нихъ. не знаю.

  

         Шуми же, ты, шуми, угрюмый океанъ!

         Развалины на прахѣ строитъ

         Минутный человѣкъ, сей суетный тиранъ,

         Но море чѣмъ себѣ присвоитъ?

         Трудися, созидай громады кораблей...

  

   3) Ивану Козлову принадлежитъ рядъ полупереводовъ, полупередѣлокъ отдѣльныхъ мѣстъ поэмы. Изъ нихъ особенная извѣстность выпала на долю "Прощан³я Чайльдъ-Гарольда", названнаго переводчикомъ, какъ и въ подлинникѣ: "Добрая ночь" (появилось въ "Сѣв. Цвѣтахъ" 1825 г.) Положенная на музыку, "Добрая ночь" пользовалась огромною популярностью не только въ обществѣ, но стала любимою народною пѣснью и до сихъ поръ распѣвается фабричными и мелкимъ городскимъ людомъ.

  

             I.

  

             Добрая ночь.

   (Изъ "Чайльдъ-Гарольда" Байрона).

  

         Прости, прости, мой край родной!

            Ужъ скрылся ты въ волнахъ;

         Касатка вьется, вѣтръ ночной

            Играетъ въ парусахъ.

         Ужъ тонутъ огненны лучи

            Въ бездонной синевѣ...

         Мой край родной, прости, прости!

            Ночь добрая тебѣ!

  

         Проснется день; его краса

            Утѣшитъ Бож³й свѣтъ;

         Увижу море, небеса,

            А родины ужъ нѣтъ!

         Отцовск³й домъ покинулъ я;

            Травой онъ зарастетъ;

         Собака вѣрная моя

            Выть станетъ у воротъ.

  

         Ко мнѣ, ко мнѣ, мой пажъ младой!

            Но ты дрожишь какъ листъ?

         Иль страшенъ ревъ полны морской?

            Иль вѣтра буйный свистъ?

         Не плачь: корабль мой новъ; плыву

            Ужъ я не въ первый разъ;

         И быстрый соколъ на лету

            Не перегонитъ насъ.

  

         "Не буйный вѣтръ страшитъ меня,

            Не шумъ угрюмыхъ волнъ:

         Но не дивись, сиръ Чальдъ, что я

            Тоски сердечной полнъ!

         Прощаться грустно было мнѣ

            Съ родимою, съ отцомъ;

         Теперь надежда вся въ тебѣ

            И въ другѣ... неземномъ.

  

         Не скрылъ отецъ тоски своей,

            Какъ сталъ благословлять;

         Но доля матери моей -

            День плакать, ночь не спать,-

         Ты правъ, ты правъ, мой пажъ младой!

            Какъ смѣть винить тебя?

         Съ твоей невинной простотой,

            Ахъ, плакалъ бы и я!

  

         Но вотъ и кормщикъ мой сидитъ,

            Весь полонъ черныхъ думъ.

         Иль буйный вѣтръ тебя страшитъ?

            Иль моря грозный шумъ?

         "Сиръ Чальдъ, не робокъ я душой.

            Не умереть боюсь.

         Но я съ дѣтьми, но я съ женой

            Впервые разстаюсь!

  

         Проснутся завтра на зарѣ

            И дѣти и жена,

         Малютки спросятъ обо мнѣ,

            И всплачется она -

         Ты правъ, ты правъ! И какъ пенять,

            Мой добрый удалецъ!

         Тебѣ нельзя не горевать:

            И мужъ ты и отецъ!

  

         Но я... Ахъ, трудно вѣрить мнѣ

            Слезамъ прелестныхъ глазъ!

         Любовью новою онѣ

            Осушатся безъ насъ.

         Лишь тѣмъ однимъ терзаюсь я,

            Не въ силахъ то забыть,

         Что нѣтъ на свѣтѣ у меня,

            О комъ бы потужить!

  

         И вотъ на темныхъ я волнахъ

            Одинъ, одинъ съ тоской!...

         И кто же, кто по мнѣ въ слезахъ

            Теперь въ странѣ родной?

         Чтожъ рваться мнѣ, жалѣть кого?