sp; Чево не дѣлаетъ на свѣтѣ семъ она?
Убили птицу,
Какъ будто воробья, дрозда, или синицу.
Гость,
Одну отрѣзалъ кость.
Поѣлъ, погрысъ, за ту копѣйку далъ онъ спицу,
И за одинъ ему мясца онъ далъ кусокъ,
Хотя и выжалъ весь у мяса поваръ сокъ.
Цѣна мала, у той вкусъ птицы не высокъ.
Гость мяса етова накушався не треснетъ,
Однако попугай убитый не воскреснетъ.
LI.
Коршунъ.
Брюхато брюхо, льзя ль по русски то сказать?
Такъ брюхо не брюхато,
А чрево не чревато;
Такихъ не можно словъ между собой связать.
У коршуна брюшко иль стѣльно, иль жеребо,
Отъ гордости сей звѣрь взираетъ только въ небо:
Онъ сталъ павлинъ, не скажутъ ли мнѣ то,
Что коршунъ вить не звѣрь, но птица?
Не бесконечна ли сей критики граница?
Что
Худова въ томъ, коль я сказалъ жеребо?
Для риѳмы положилъ я слово то, для, небо:
А ето пр³искавъ и нѣсколько былъ радъ,
Остался въ точности, какъ должно быти, складъ:
То шутки, каковы Рондо, Сонетъ, Балладъ;..
Отъ етова писцы не рѣдко отбѣгаютъ;
Однако то они когда пренебрегаютъ:
Жеребо, положилъ, не радиль риѳмы я?
Но симъ испорченаль хоть мало мысль моя.
Напрасно кажется за то меня ругаютъ,
Что я неслыханну тутъ риѳму положилъ:
Я критики за то себѣ не заслужилъ.
Жеребо слово я ошибкой не считаю,
А вмѣсто басни той с³ю теперь сплетаю:
Былъ коршунъ гордъ,
Какъ чортъ,
Да только онъ смотрѣлъ не въ адъ, но въ небо.
А черти смотрятъ въ адъ.
Не мните критикой мнѣ сею дати матъ:
Не зрю ошибки я, что я сказалъ жеребо:
Но къ притчѣ приступлю. Сталъ коршунъ быть павлинъ;
Въ ево онъ перьяхъ былъ великой господинъ.
Но птицы протч³я безумца ощипали,
Такъ брюхо гордое и горды мысли пали.
Кто хочетъ, можетъ онъ писателя винить;
Однако должно ли писателя бранить,
А ето слытали мои исправно уши:
Но кто переведетъ на свѣтѣ подлы души!
LII.
Парисовъ судъ.
У парниковъ сидѣли три богини,
Чтобъ ихъ судилъ Парисъ, а сами ѣли дыни,
Росс³йской то сказалъ намъ древности толмачь,
И стихоткачь;
Который сочинилъ какой то глупой плачь,
Безъ склада
И безъ лада.
Богини были тутъ: Паллада,
Юнона,
И матерь Купидона.
Юнона подавилась,
Парису для тово прекрасной не явилась,
Минерва,
Напилась какъ стерва;
Венера,
Парису кажется прекрасна безъ примѣра.
Хотя и всѣ прекрасны были;
Прекрасны таковы Любовь, Надежда, Вѣра.
А сидя обнажась весь стыдъ они забыли.
Парисъ на судъ хоть селъ,
Однако былъ онъ глупъ, какъ лосось или оселъ.
Кокетку сей судья двумъ бабамъ предпочелъ,
И разсердилъ онъ ихъ, какъ пчельникъ въ ульѣ пчелъ;
И дѣло онъ прочелъ
Екстрактъ и протоколъ:
Д³й за ето ево не взрютилъ чуть на колъ.
Венера возгордилась,
Дочь мозгова зардилась,
Юнона разсердилась,
Пр³яма за ето остригла и обрила.
И Трою разорила.
LIII.
Несмысленныя писцы.
Вши въ самой древности читать, писать умѣли
И пѣсни пѣли.
Всползла
Во удивленье взору,
На ту священну гору
Гдѣ музы, вошь была котора зла,
И стала возглашать во злобѣ и роптаньи,
О правдѣ, честости, о добромъ воспитаньи.
Не слушаетъ ни кто что тамъ поетъ та вошь;
Извѣстно что у вши нѣтъ пѣсней ни на грошь.
Когда бы пѣла мышь; мышь кошка бъ изловила;
А вшамъ такихъ угрозъ природа не явила;
Такъ музы разсердясь и въ жалобахъ своихъ,
Хотя вши голосъ тихъ,
И пѣла вошь не шумно,
Ко зевсу кликнули соткавъ прекрасный стихъ:
Со вшами музамъ брань имѣти и безумно;
Но зевсъ не движимъ пребывалъ,
И говорилъ: я вшей и съ роду не бивалъ;
А естьли мнѣ убить ее за гнусны пѣсни,
Въ которыхъ ни чево нѣтъ кромѣ только плѣсни;
Такъ лутче мнѣ побить безмозглыхъ тѣхъ,
Которы мнятъ искать во гнусности утѣхъ:
Да ето строго;
Въ иномъ селѣ людей останется не много:
А на срамную вошь не брошу грома я:
Не осквѣрнится въ вѣкъ рука моя.
О музы! должно вамъ отнынѣ вѣчно рдиться:
Что вы могли на тварь гнуснѣйшу разсердиться:
Воспѣла вошь; но что?
Не вѣдаетъ ни кто:
Но кто хвалили то?
Хвалили тѣ одни, кто сами всѣ ничто.
Которыя сей вши хвалили бездѣлушки,
Не стоятъ гады тѣ и всѣ одной полушки.
LIV.
Лисица и статуя.
Я вѣдаю что ты Парнасскимъ духомъ дышешъ;
Стихи ты пишешъ.
Не возложилъ ни кто на женск³й разумъ узъ:
Чтобъ дамамъ не писать, въ которомъ то законѣ?
Минерва женщина, и вся бесѣда Музъ,
Не пола мужеска на Геликонѣ;
Пиши! не будешъ тѣмъ ты менше хороша;
Въ прекрасной быть должна прекрасна и душа.
А я скажу то смѣло,
Что самое прекраснѣйшее тѣло,
Безъ разума, посредственное дѣло.
Послушай что тебѣ я нынѣ донесу,
Про лису:
Въ какомъ то статую она нашла лѣсу:
Венера то была работы Праксителя.
Сполпуда говоритъ лисица словъ ей мѣля,
Промолви кумушка, лисица ей ворчитъ,
А кумушка молчитъ.
Пошла лисица прочь, и говоритъ лисица:
Прости прекрасная дѣвица,
Въ которой нѣтъ ни капельки ума,
Прости прекрасная и глупая кума.
А ты то вѣдаешъ, Хераскова, сама,
Что кумъ такихъ довольно мы имѣемъ,
Хотя мы дуръ и дураковъ не сѣемъ.
Къ Елисаветѣ Васильевнѣ Херасковой.
LV.
Ворона.
Не принимайтеся безумцы смѣло,
За то вы дѣло,
Которо выше вашихъ силъ,
О естьли бы когда кто ето испросилъ!
Тогдабъ невѣжество напрасно не потѣло.
Орелъ овечку ухвативъ ее унесъ,
И поднялъ до небесъ:
Противъ орла овцамъ худая оборона.
Что дѣлаетъ орелъ,
Увидѣла ворона;
Къ тому же дѣйств³ю и въ ней огонь горѣлъ,
Подобно ухватить овечку захотѣла,
И такъ же какъ орелъ поднять,
Да силы нѣгдѣ взять:
Минутъ десятка стри ворона попотѣла:
Усталъ геройской духъ.
Высокомѣр³емъ ворона ослѣпилась,
И какъ репейной кустъ къ овечкѣ прицепилась:
Пришелъ пастухъ.,
И взялъ обухъ,
И зачалъ онъ тазать героя прицепленна,
И снялъ съ овцы героя утомленна,
И далъ герою онъ ударъ,
И выбилъ вонъ геройской жаръ.
LVI.
Лошаки и воры.
Лошакъ монеты везъ,
Другой овесъ,
И кто изъ нихъ честняй они имѣли споры.
Скончали такъ они о чести разговоры:
Честняе тотъ изъ нихъ, которой деньги везъ,
А тотъ подляй, которой везъ
Овесъ.
Напали воры:
Сказали лошаку, которой везъ
Овесъ.!
Вези ты свой овесъ,
Куда ево ты везъ:
И лошаковъ на волю отпустили;
Лишъ только деньги ухватили,
И деньги унесли. Какая ето честь,
Котору можетъ воръ унесть!
LVII.
Заяцъ и червякъ.
На зайца, я не знаю какъ,
Вск