lign="justify">
ЖИТЕЙСКИЕ ДУМЫ
ПОСЛЕ БАЛА
Мне душно здесь! Ваш мир мне тесен!
Цветов мне надобно, цветов,
Веселых лиц, веселых песен,
Горячих споров, острых слов,
Где б был огонь и вдохновенье,
И беспорядок, и движенье,
Где б походило всё на бред,
Где б каждый был хоть миг - поэт!
А то - сберетеся вы чинно;
Гирлянды дам сидят в гостиной;
Забава их - хула и ложь;
Танцует в зале молодежь -
Девицы с уст улыбку гонят,
По лицам их не разберешь,
Тут веселятся иль хоронят...
Вы сами бьетесь в ералаш,
Чинопоклонствуете, лжете,
Торгуете и продаете -
И это праздник званый ваш!
Недаром, с бала исчезая
И в санки быстрые садясь,
Как будто силы оправляя,
Корнет кричит: "Пошел в танцкласс!"
А ваши дамы и девицы
Из-за кулис бросают взор
На пир разгульный модной львицы,
На золотой ее позор!
1850
УТОПИСТ
Свои поместья умным немцам
На попечение отдав,
Ты сам меж ними чужеземцем
Проводишь век - и что ж? ты прав...
Твои мечты витают выше...
Что перед ними - нищих полк,
Да избы с сломанною крышей,
Да о житейских дрязгах толк?
Подобно мудрому Зевесу,
Ты в олимпийской тишине,
На мир накинув туч завесу,
Сидишь с собой наедине.
Сидишь, для мира вымышляя
И лучший строй, и новый чин, -
И весь Олимп молчит, гадая,
Чем озабочен властелин...
И лишь для резвого Эрота
У жизнедавца и отца
Миродержавная забота
Спадает с грозного лица.
1857
* * *
Перед твоей душой пугливой
Титаном гордым он предстал,
В котором мир непрозорливый
Родства с богами не признал.
И ты, воспитанная в горе,
Внезапным светом залита,
В замаскированном актере
Не разгадала ты - шута!
И, как обманутая Геба,
Ты от Зевесова стола,
Скорбя, ему, как сыну неба,
Зевесов нектар подала...
Чтоб заглушить его угрозы
Всему, что дорого тебе,
Ты падаешь, глотая слезы,
К его стопам в немой мольбе.
Но тщетно трепетные руки
Зажать уста его хотят!
Твои младенческие муки
Его смешат и веселят...
Ему так новы дум свобода
И свежесть чувств в твоих речах,
Как горожанину природа
В весенних красках и лучах.
1853
* * *
Уйди от нас! Язык твой нас пугает!
У нас сердец восторженный порыв
Перед твоим бездушьем замирает -
Ты желчен, зол, самолюбив...
Меж тем как мы из жизненного мрака.
Стряхнувши прах вседневной суеты,
Вступаем в царство света - сзади ты
За икры нас кусаешь, как собака.
1852
* * *
(Отрывок)
Над прахом гения свершать святую тризну
Народ притек. Кто холм цветами осыпал,
Кто звучные стихи усопшего читал,
Где радовался он и плакал за отчизну;
И каждый повторял с слезами на глазах:
"Да, чувства добрые он пробуждал в сердцах!"
Но вдруг среди толпы ужасный крик я внемлю...
То наземь кинулся как жердь сухой старик.
Он корчился, кусал и рыл ногтями землю,
И пену ярости точил его язык.
Его никто не знал. Но старшие в народе
Припомнили, что то был старый клеветник,
Из тех, чья ненависть и немощная злоба
Шли следом за певцом, не смолкли и у гроба,
Дерзая самый суд потомства презирать.
И вот, поднявшися и бормоча без связи,
На холм могильный стал кидать он комья грязи;
Народ, схватив его, готов был растерзать,
Но Вождь мой удержал. "Ваш гнев певца обидит, -
Сказал. - Стекайтеся, как прежде, совершать
Поминки над певцом и гроб его венчать,
А сей несчастный - пусть живет и видит!"
1855
НА СМЕРТЬ М. И. ГЛИНКИ
Еще печаль! Опять утрата!
Опять вопрос в душе заныл
Над прахом бедного собрата:
Куда ж он шел? Зачем он жил?
Ужель затем, чтоб сердца муки
На песни нам перевести,
Нам дать в забаву эти звуки
И неразгаданным уйти?..
Я эти звуки повторяю -
Но песням, милым с давних дней,
Уже иначе я внимаю...
Они звучат уже полней...
Как будто в них теперь всецело
Вошла, для жизни без конца,
Душа, оставившая тело
Их бездыханного творца.
1857
ЭОЛОВЫ АРФЫ
Засуха!.. Воздух спит... И небеса молчат...
И арф эоловых безмолвен грустный ряд...
Те арфы - это вы, певцы моей отчизны!
То образ ваших душ, исполненных тоской,
Мечтой заоблачной и грустной укоризной!..
Молчат они, молчат, как арфы в этот зной!..
Но если б мимо их промчался вихрем гений
И жизни дух пахнул в родимой стороне -
Навстречу новых сил и новых откровений
Какими б звуками откликнулись оне!..
1856
* * *
Как чудных странников сказанья
Про дальние края,
О прошлых днях воспоминанья
В душе читаю я...
Как сон блестящий, вижу горы,
Статуи, ряд дворцов,
Резные, темные соборы
Старинных городов...
Гремят веселые напевы
За дружеским столом;
В златом тумане идут девы
Под розовым венком...
Но клики пира, дев улыбки
Меня не веселят,
И прежде милые ошибки
Соблазном не манят...
Иного счастья сердце просит...
Уж из знакомых вод
В иные воды ветер вносит
Мой челн; волна ревет;
Кругом угрюмей вид природы,
И звезд иных огнем
Небес таинственные своды
Осыпаны кругом...
К ним так и тянет взор мой жадный,
Но их спокойный вид,
Их блеск холодный, безотрадный
Мне душу леденит!
За всё, чем прежде сердце жило,
Чем билось, я дрожу,
И в даль туманную уныло,
Оставив руль, гляжу, -
И не садится ангел белый
К рулю в мой утлый челн,
Как в оны дни, когда так смело
Он вел его средь волн...
1857
* * *
Когда, гоним тоской неутолимой,
Войдешь во храм и станешь там в тиши,
Потерянный в толпе необозримой,
Как часть одной страдающей души, -
Невольно в ней твое потонет горе,
И чувствуешь, что дух твой вдруг влился
Таинственно в свое родное море
И заодно с ним рвется в небеса...
1857
ФИЛАНТРОПЫ
Они обедали отлично:
Тепло вращается их кровь,
И к человеку безгранично
Их разгорелася любовь.
Они - и мухи не погубят!
И - дай господь им долги дни! -
Мне даже кажется, что любят
Друг друга искренно они!
Октябрь 1853
МАТЬ И ДОЧЬ
Опрятный домик... Сад с плодами...
Беседки, грядки, цветнички...
И всё возделывают сами
Мои соседи старички.
Они умеют достохвально
Соединить в своем быту
И романтизм сентиментальный,
И старых нравов простоту.
Полна высоких чувств святыней
И не растратив их в глуши,
Старушка верует и ныне
В любовь за гробом, в жизнь души.
Чужда событий чрезвычайных,
Вся жизнь ее полна была
Самопожертвований тайных
И угождений без числа.
Пучки цветов, венки сухие
Хранятся в комнате у ней,
Она святит в них дорогие
Воспоминанья прошлых дней.
Порою в спальню к дочке входит,
Рукою свечку заслоня,
Глядит и плачет... и приводит
Себе на память, день от дня,
Всё прожитое... Там всё ясно!
О чем же сетует она?
Иль в сердце дочери прекрасной
Она читает и сквозь сна?
Старушка мучится сомненьем,
Что чужд для дочки отчий кров;
Что дочь с упрямым озлобленьем
Глядит на ласки стариков;
Что в ней есть странная забота...
Отсталый лебедь - точно ждет
Свободной стан перелета,
И клик заслышит - и вспорхнет?..
Но не вспорхнет она на небо!
Уж демон века ей шептал,
Что жизнь - не мука ради хлеба,
Что красота есть капитал!..
Ей снится огненная зала...
Ей снятся тысячи очей,
За ней следящих в шуме бала,
Как за царицей бальных фей...
Полночный пир... шальные речи...
Бокалы вдребезги летят...
Покровы прочь! открыты плечи,
Язвит и жжет прекрасной взгляд, -
И перед нею на коленях
Толпа вельмож и богачей
В мольбах неистовых и пенях -
И сыплют золото пред ней!
Уйди, старушка!.. Бог во гневе
Шлет бич нам в детище твоем
За попеченье лишь о чреве,
И зло карает тем же злом!
Великолепные чертоги
Твою возлюбленную ждут;
К ней века денежные боги
На поклонение придут
И, осмеявшие стремленья
Любви мечтательной твоей,
Узнают жгучие мученья
В крови родившихся страстей!
И будут, млея в жажде страстной,
Искать божественной любви
Под этой маской вечно ясной,
Под этой грацией змеи!
Напрасно! нет!.. Один уж лопнет,
Другой пойдет открыто красть,
Острог за третьим дверь захлопнет,
Кто пулю в лоб... благая часть!
Одна владычица их мира -
Она лишь блеском залита...
Спокойный профиль... взгляд вампира...
И неподвижные уста...
1857
СТАРЫЙ ХЛАМ
В мебельной лавчонке, в старомодном хламе,
Старые портреты в полинялой раме.
Всё-то косы, пудра, мушки и румяны,
Через плечи ленты, с золотом кафтаны:
Дней давно минувших знатные вельможи -
Полны и дородны, жир сквозит под кожей.
Между ними жены с лебединой шеей:
Грудь вперед, как панцирь, мрамора белее,
Волосы горою над челом их взбиты,
Перьями, цветами пышно перевиты...
И во всех-то лицах выразил искусно
Гордость ловкий мастер... И смешно, и грустно!
Кто они такие? Этих лиц не видно
В пышных галереях, где почет завидный
Век наш предкам добрым воздает исправно,
Где живут в портретах старины недавной
Главные актеры, главные актрисы...
Эти ж, видно, были веку лишь кулисы!
Высших потешали пошлым обезьянством,
Низших угнетали мелочным тиранством;
А сошли со сцены - всем вдруг стали чужды,
И до их портретов никому нет нужды,
И стоят у лавки, точно как привратник,
Старая кокетка, ветреный развратник!..
Не - вот лик знакомый, и свежее краски...
Скоро ж до печальной дожил он развязки!
Грубо намалеван - а ведь образ чудный!
И его никто-то, в час развязки трудной,
Не сберег от срама, - и свезен жидами
Он с аукциона вместе с зеркалами!..
Крышку ль над прекрасной гроб уже захлопнул?
Биржа ль изменила? откуп, что ли, лопнул?..
В Риме и Афинах Фрины были, Лиды,
Ветреные жрицы пламенной Киприды;
Но с Кипридой музы в двери к ним влетали,
И у них Сократа розами венчали...
Злая Мессалина, в диком сладострастье,
В Вандале косматом обнимала счастье...
Ныне чужды музам корифейки оргий;
Чужды Мессалинам страстные восторги;
Через них карьеру созидают франты,
И связей и денег ищут спекулянты...
Узнаю в портрете этом я торговку!
Вряд ли разрешала страсть у ней снуровку;
Но она немало жертв с сумой пустила,
И еще робевших воровать учила!
Помню я, бывало, как сидит в театре -
Ей партер дивится, точно Клеопатре.
Плечи восковые, голова Медеи,
Смоляные косы сплетены, как змеи;
Руку на коленях на руку сложивши,
Смотрит исподлобья, губу закусивши,
И из полумрака, в углубленьи ложи,
Точно