iv align="justify"> И в пире молкнет шутка у меня,
И кубок падает, как эта дума
Внезапно сердце холодом охватит...
Так посреди безумства карнавала
Вдруг падают пестреющие маски,
И шарлатан, и пестрый арлекин
Исчезнут, как раздастся звон печальный,
И меж толпы бледнеющей идут
Суровые монахи и поют
Протяжным голосом: "Memento mori" {*}.
{* Помни о смерти (лат.). - Ред.}
14 декабря 1844
* * *
Для чего, природа,
Ты мне шепчешь тайны?
Им в душе так тесно,
И душе неловко,
Тяжело ей с ними!
Хочется иль словом,
Иль покорной кистью
Снова в мир их кинуть,
С той же чудной силой,
С тем же чудным блеском,
Ничего не скрывши,
И отдать их миру,
Как от мира принял!
<1845>
РОЖДЕНИЕ КИПРИДЫ
(Из греческой антологии)
Зевс, от дум миродержанья
Хмуря грозные черты,
Вдруг - средь волн и всю в сиянье
Зрит богиню Красоты.
Тихо взором к ней поникнул
Он с надоблачных высот
И, любуясь ей, воскликнул:
"Кто хулить тебя дерзнет?"
Слово Зевса подхватила,
В куче рояся, свинья
И, подняв слепое рыло,
Прохрипела: "Я, я, я!"
1845 или 1846
СКУЛЬПТОРУ
Был груб когда-то человек:
Младенцем жил и умер грек.
И в простоте первоначальной,
Что слышал в сердце молодом,
Творил доверчиво резцом
Он в красоте монументальной,
Творил, как песнь свою поет
Рыбак у лона синих вод,
Как дева в грусти иль веселье,
В глуши альпийского ущелья...
И вкруг священных алтарей
Народы чтили человека
В созданьях девственного грека...
А ты, художник наших дней,
Ты, аналитик и психолог,
Что в нашем духе отыскал?
С чего снимать блестящий сколок
Ты мрамору и бронзе дал?
Ты прежних сил в нем не находишь,
И, мучась тяжкой пустотой,
Богов Олимпа к нам низводишь,
Забыв, что было в них душой,
Как лик Гамлета колоссальный
Актер коверкает шальной
Пред публикой провинциальной.
<1846>
АНАХОРЕТ
Двадцать лет в пустыне,
На скале я прожил,
Выше туч, туманов
И громов, и молний.
Изгнанный из мира,
В гневе мир я бросил,
Но забыть с ним трудно
Порванные связи.
И когда вдруг солнце
Облака разгонит,
Города в долине
Заблестят как искры,
Мне на мысль приходит -
В двадцать лет, быть может,
Всё давно свершилось,
Из чего я бился:
Бедный сверг оковы;
Сильны и прекрасны,
Разумом и волей
Племена земные...
Снова к ним пошел бы...
Ну, а если в людях
Самые преданья
О добре исчезли?
И мои им речи
Будут непонятны,
И они от старца
Отойдут со смехом?
<1846>
* * *
Думал я, что небо
Ясное полудня,
Сень олив и мирта,
Музыкальный голос,
Жаркие лобзанья
Жен высокогрудых
Исцелят недуги
Страждущего сердца;
Думал я, что сила
Строгого искусства,
Вековая почва -
Прах святой героев,
Хоть забвеньем сладким
На душу повеют;
Что в ней хоть замолкнут
Жажда теплой веры
И безверья муки,
Жажда дел высоких
И тоска бессилья;
Разума гаданья,
И над ним насмешки...
За порыв восторга
Платишь горькой мукой:
Старая проснется
Прежнего острее,
Как хозяйка злая,
За один взгляд беглый
На красу чужую,
Встретит бранью злее,
Старое припомнит
И язвит, и колет...
Хоть беги со света!
<1846>
НА МОГИЛЕ
Сладко мне быть на кладбище, где спишь ты, мой милый!
Нет разрушенья в природе! нет смерти конечной!
Чадо ума и души - твоя мысль пронесется к потомкам...
Здесь же, о друг мой, мне с трепетом сердце сказало -
В этой сребристой осоке и в розах, в ней пышно цветущих,
В этих дубках молодых - есть уж частица тебя.
1850
* * *
Только пир полночный,
Как задремлют старцы,
Продолжая речи
Важные впросонках;
Только смех вакханки
Дерзкой и румяной -
И люблю я в жизни.
Сладки поцелуи,
Если в опьяненьи
У тебя, у девы,
Голова кружится
И еще не знаешь,
Кто тебя осилит:
Купидон иль Бахус.
Лепет уст и говор,
Страстное дыханье.
Кровь в упругих жилах,
Даже сами мысли
В слухе отдаются
Музыкой чудесной, -
Точно всюду струнный
Гул идет, волнуясь:
Тут и самой смерти
Не услышишь зова.
<1851>
* * *
Сухим умом, мой милый, ты
В меня сомненье не забросишь.
Ты из поэзии мечты,
Как декорации, выносишь.
Нет, мой философ, я поэт!
Мне нужны ангелы и духи,
Все эти тайны, этот бред,
Что завещали нам старухи;
Мне нужны вера в чудеса,
И рай, и ад, и злых тревога,
И если пусты небеса,
То сам бы выдумал я бога.
Я не стою за них горой,
Они пугают лишь невежду, -
Но в них для истины святой
Я вижу дивную одежду.
1852 или 1853
* * *
Полно притворяться,
Юноша счастливый!
Повинись, признайся:
Что ты так встревожен
И хитришь неловко?
Я попал некстати?
Видел я, мелькнуло
Беленькое платье
Посреди деревьев;
Из саду да к дому
Убежала Нина,
По цветам ступая,
Портя и ломая
Милые ей розы,
Мак и гиацинты...
Знаешь ли ты, ветер
Вьется вокруг розы,
Вдруг, как бы спугнул кто.
От нее умчится,
Всё еще исполнен
Запахом чудесным
Благовонной розы:
Что же ты стыдишься?
Очи блещут негой,
На душе так ясно,
Голова весенним
Счастием сияет -
Не бывал ты лучше!
Годы страсть уносят, -
И, поверь, успеешь
Ты еще быть старцем...
А уж что за юность
Без любви и счастья!
1853
ПОЭТУ
Хвалами ты свой дух насытил,
И мыслишь, внемля торжеству,
Что лавр ты Пушкина похитил
И им обвил свою главу.
А думал Пушкин простодушный,
Что прочен здесь его венок.
Но видел я другой урок
Фортуны гордой и бездушной.
Раз, близ Неаполя, осел
На гроб Вергилия забрел
И - лавр поэта многовечный
Переломил бесчеловечно,
И, что ужаснее всего -
Представь себе, - он съел его!
1853
И. А. НЕКРАСОВУ
ПО ПРОЧТЕНЬИ ЕГО СТИХОТВОРЕНИЯ "МУЗА"
С невольным сердца содроганьем
Прослушал Музу я твою,
И перед пламенным признаньем,
Смотри, поэт, я слезы лью!..
Нет, ты дитя больное века!
Пловец без цели, без звезды!
И жаль мне, жаль мне человека
В поэте злобы и вражды!
Нет, если дух твой благородный
Устал, измучен, огорчен,
И точит сердце червь холодный,
И сердце знает только стон, -
Поэт! ты слушался не Музы,
Ты детски слушался людей.
Ты наложил на душу узы
Их нужд строптивых и страстей;
И слепо в смертный бой бросался,
Куда они тебя вели;
Венок твой кровью окроплялся
И в бранной весь еще пыли!
Вооруженным паладином
Ты проносился по долинам,
Где жатвы зреют и шумят,
Где трав несется аромат,
Но ты их не хотел и видеть,
Провозглашая бранный зов,
И, полюбивши ненавидеть,
Везде искал одних врагов.
Но вижу: бранью не насытясь
И алча сердцем новых сил,
Взлетев на холм, усталый витязь,
Ты вдруг коня остановил.
Постой - хоть миг! - и на свободе
Познай призыв своей души:
Склони усталый взор к природе.
Смотри, как чудно здесь в глуши:
Идет обрывом лес зеленый,
Уже румянит осень клены,
А ельник зелен и тенист;
Осинник желтый бьет тревогу;
Осыпался с березы лист
И как ковром устлал дорогу, -
Идешь - как будто по водам, -
Нога шумит... И ухо внемлет
Смятенный говор в чаще, там,
Где пышный папоротник дремлет
И красных мухоморов ряд,
Как карлы сказочные, спят;
А здесь просвет: сквозь листья блещут,
Сверкая золотом, струи...
Ты слышишь говор: воды плещут,
Качая сонные ладьи;
И мельница хрипит и стонет
Под говор бешеных колес.
Вон-вон скрыпит тяжелый воз:
Везут зерно. Клячонку гонит
Крестьянин, на возу дитя,
И деда страхом тешит внучка,
А, хвост пушистый опустя,
&nb