Главная » Книги

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения, Страница 30

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения



ustify">  
   Святым в народе он прослыл,
  
  
   За то, что грешную природу
  
  
   Он победил в себе, как мог,
  
  
   Ел только злаки, пил лишь воду,
  
  
   И весь, как мумия, иссох.
  
  
   "Учитесь, - он вещал народу, -
  
  
   Я жил средь вас; я посещал
  
  
   Вертепы роскоши порочной,
  
  
   И яств и питий искушал
  
  
   Себя я запахом нарочно;
  
  
   Смотрел на пляски ваших дев,
  
  
   Коварный слушал их напев;
  
  
   С мешком, набитым туго златом,
  
  
   Ходил по рынкам я богатым, -
  
  
   Но вот - ни крови, ни очам
  
  
   Своей души в соблазн я не дал:
  
  
   Я ваших брашен не отведал,
  
  
   И злато бросил нищим псам,
  
  
   И чист, как дух, иду я ныне,
  
  
   Чтоб с богом говорить в пустыне!"
  
  
   И вышел он, свои стопы
  
  
   В пустыни дальние направя.
  
  
   Смотрели вслед ему толпы;
  
  
   Гиерофант, его наставя
  
  
   На трудный путь, своей рукой
  
  
   Благословил: "Иди, учися, -
  
  
   Сказал, - и после к нам вернися,
  
  
   И тайну жизни нам открой!"
  
  
   Минули многие уж годы...
  
  
   О нем пропал и самый слух;
  
  
   Меж тем он в таинства природы
  
  
   Пытливо погружал свой дух,
  
  
   И изнуренный, исхудалый,
  
  
   Как тень в пустыне он бродил,
  
  
   И ероглифами браздил
  
  
   Людьми нетронутые скалы.
  
  
   Раз у ручья он между скал
  
  
   В весенний вечер восседал.
  
  
   Пустыня в сумраке синела;
  
  
   Верхушка пальмы лишь алела
  
  
   Над головой его, одна
  
  
   Закатом дня озарена...
  
  
   И без конца и без начала
  
  
   Как будто музыка звучала,
  
  
   Несясь неведомо куда
  
  
   В степи, без цели, без следа...
  
  
   Что приносили эти звуки?
  
  
   Пустыни ль жалобные муки?
  
  
   Иль гул от дальних городов,
  
  
   Где при огнях, среди пиров,
  
  
   В садах, во храмах раздаются
  
  
   Кипящей жизни голоса
  
  
   И от земли на небеса
  
  
   Могучим откликом несутся?..
  
  
   И вспомнил жрец, как бы сквозь сон,
  
  
   Как был к сатрапу приведен
  
  
   Обманом он на искус страшный:
  
  
   Чертог в цветах благоухал,
  
  
   Лилось вино, дымились брашны,
  
  
   Сатрап в подушках возлежал;
  
  
   Пред ним лесбиянка плясала,
  
  
   Кидая в воздух покрывало;
  
  
   К сатрапу бросилась потом
  
  
   И кубок подала с вином;
  
  
   Ее обняв, отпив из кубка,
  
  
   Поил он деву, и в уста
  
  
   Ее лобзал, и, как голубка,
  
  
   К нему ласкалась красота;
  
  
   Вдруг он жрецу сказал, вставая:
  
  
   "Она твоя! садись и пей!"
  
  
   И их оставил... И, как змей,
  
  
   К своей добыче подползая,
  
  
   Чарует взглядом и мертвит,
  
  
   Она впилась в него очами,
  
  
   Идет к нему, - и вдруг руками
  
  
   Он белоснежными обвит!
  
  
   Уста с пылающим дыханьем
  
  
   К нему протянуты с лобзаньем,
  
  
   И жизнью, трепетом, теплом
  
  
   Охвачен он... "Уйдем, уйдем! -
  
  
   Она твердит. - Беги со мною!
  
  
   Вон белый Нил! уйдем скорей,
  
  
   Возьмем корабль! летим стрелою
  
  
   К Афинам, в мраморный Пирей!
  
  
   Там всё иное - люди, нравы!
  
  
   Там покрывал на женах нет!
  
  
   Мужам поют там гимны славы,
  
  
   Там воля, игры, жизнь и свет!.."
  
  
   О, злые чары женской речи!..
  
  
   Благоухающие плечи
  
  
   Пред ним открыты... ряд зубов
  
  
   Белел, как нитка жемчугов...
  
  
   Густые косы рассыпались
  
  
   Из-под повязки - и, блестя,
  
  
   Сережки длинные качались,
  
  
   По ожерелью шелестя...
  
  
   И этот блеск, и этот лепет,
  
  
   И страстный пыл, и сладкий трепет
  
  
   В жреце всю душу взволновал:
  
  
   Окаменел он в изумленье -
  
  
   Но вдруг очнулся от забвенья
  
  
   И с диким криком убежал!
  
  
   К чему ж опять она мелькнула,
  
  
   Как по пустыне мотылек?
  
  
   И обернулась, и вздохнула,
  
  
   Пролепетав: "А ты бы мог..."
  
  
   Смутился жрец, удвоил бденье,
  
  
   Но дева всё стоит пред ним!
  
  
   Уж, в неотступное виденье
  
  
   Вперивши взор, он, недвижим,
  
  
   Ей нежно шепчет, как подруге,
  
  
   То страстно молит, то корит,
  
  
   То, вдруг очнувшися, в испуге,
  
  
   Как от врага в степи бежит...
  
  
   Но нет забвенья! нет спасенья!
  
  
   В его больном воображенье
  
  
   Как будто выжжен ясный лик -
  
  
   Везде лесбиянка младая!..
  
  
   И кость в нем сохнет, изнывая,
  
  
   Глаза в крови, горит язык;
  
  
   Косматый рыщет он в пустыне,
  
  
   Как зверь израненный ревет,
  
  
   В песке катаясь, мир клянет,
  
  
   И в ярости грозит богине...
  
  
   А вкруг - без цели, без следа,
  
  
   Несясь неведомо куда,
  
  
   И без конца и без начала,
  
  
   Как будто музыка звучала,
  
  
   И, сыпля звезды без числа,
  
  
   По небу тихо ночь плыла.
  
  
   1848, 1858
  
  
  
   ПОСЛЕДНИЕ ЯЗЫЧНИКИ
  
  
   Когда в челе своих дружин
  
  
   Увидел крест животворящий
  
  
   Из царской ставки Константин
  
  
   И пал пред господом, молящий, -
  
  
   Смутились старые вожди,
  
  
   Столпы языческого мира...
  
  
   Они, с отчаяньем в груди,
  
  
   Встают с одра, встают от пира,
  
  
   Бегут к царю, вопят: "О царь!
  
  
   Ты губишь всё - свою державу,
  
  
   И государство, и алтарь,
  
  
   И вечный Рим, и предков славу!
  
  
   Пред кем ты пал? Ведь то рабы!
  
  
   И их ты слушаешь, владыко!
  
  
   И утверждаешь царств судьбы
  
  
   На их ты проповеди дикой!
  
  
   Верь прозорливости отцов!
  
  
   Их распинать и жечь их надо!
  
  
   Не медли, царь, скорей оков!
  
  
   Безумна милость и пощада!"
  
  
   Но не внимал им Константин,
  
  
   Виденьем свыше озаренный,
  
  
   И поднял стяг своих дружин,
  
  
   Крестом господним осененный.
  
  
   В негодованьи цепь с орлом
  
  
   Трибуны с плеч своих сорвали,
  
  
   И шумно в груды пред царем
  
  
   Свое оружье побросали -
  
  
   И разошлися...
  
  
  
  
   Победил
  
  
   К Христу прибегший император!
  
  
   И пред распятым преклонил
  
  
   Свои колена триумфатор.
  
  
   И повелел по городам
  
  
   С сынов Христа снимать оковы,
  
  
   И строить стал за храмом храм,
  
  
   И словеса читать Христовы.
  
  
   Трибуны старые в домах
  
  
   Сидели, злобно ожидая,
  
  
   Как, потрясенная, во прах
  
  
   Падет империя родная.
  
  
   Они сбирались в древний храм
  
  
   Со всех концов на годовщину
  
  
   Молиться дедовским богам.
  
  
   Пророча гибель Константину.
  
  
   Но время шло. Их круг редел,
  
  
   И гасли старцы друг за другом...
  
  
   А над вселенной крест горел,
  
  
   Как солнца луч над вешним лугом.
  
  
   Осталось двое только их.
  
  
   Храня обет, друг другу данный,
  
  
   Они во храм богов своих
  
  
   Сошлися, розами венчанны.
  
  
   Зарос и треснул старый храм;
  
  
   Кумир поверженный валялся;
  
  
   Из окон храма их очам
  
  
   Константинополь открывался:
  
  
   Синел Эвксин, блестел Босфор;
  
  
   Вздымались куполы цветные;
  
  
   Там - на вселенский шли собор
  
  
   Ерархи, иноки святые;
  
  
   Там - колесницы, корабли...
  
  
   Под твердью неба голубою
  
  
   Сливался благовест вдали
  
  
   С победной воинской трубою...
  
  
   Смотрели молча старики
  
  
   На эту роскошь новой славы,
  
  
   Полны завистливой тоски,
  
  
   Стыдясь промолвить: "Мы не правы".
  
  
   Давно уж в мире без утех
  
  
   Свой век они влачили оба;
  
  
   Давно смешна была для всех
  
  
   Тупая, старческая злоба...
  
  
   Они глядят - и ждет их взор:
  
  
   Эвксин на город не прорвется ль?
  
  
   Из-за морей нейдет ли мор?
  
  
   Кругом земля не пошатнется ль?
  
  
   Глядят, не встанет ли кумир...
  
  
   Но олимпиец, грудью в прахе,
  
  
   Лежит недвижим, нем и сир,
  
  
   Как труп пред палачом на плахе.
  
  
   Проклятья самые мертвы
  
  
   У них в устах... лишь льются слезы,
  
  
   И старцы с дряхлой головы
  
  
   Снимают молча плющ и розы...
  
  
   Ушли... Распятие в пути
  
  
   На перекрестке их встречает...
  
  
   Но нет! не поняли они,
  
  
   Что божий сын и их прощает.
  
  
   1857
  
  
  
  
  ПРИГОВОР
  
  
   (Легенда о Констанцском соборе)
  
  
   На соборе на Констанцском
  
  
   Богословы заседали:
  
  
   Осудив Иоганна Гуса,
  
  
   Казнь ему изобретали.
  
  
   В длинной речи доктор черный,
  
  
   Перебрав все истязанья.
  
  
   Предлагал ему соборно
  
  
   Присудить колесованье;
  
  
   Сердце, зла источник, кинуть
  
  
   На съеденье псам поганым,
  
  
   А язык, как зла орудье,
  
  
   Дать склевать нечистым вранам;
  
  
   Самый труп предать сожженью,
  
  
   Наперед прокляв трикраты,
  
  
   И на все четыре ветра
  
  
   Бросить прах его проклятый...
  
  
   Так, по пунктам, на цитатах,
  
  
   На соборных уложеньях,
  
  
   Приговор свой доктор черный
  
  
   Строил в твердых заключеньях;
  
  
   И, дивясь, как всё он взвесил
  
  
   В беспристрастном приговоре,
  
  
   Восклицали: "Bene, bene!" {*}-
  
  
   {* "Хорошо, хорошо!" (лат.). - Ред.}
  
  
   Люди, опытные в споре,
  
  
   Каждый чувствовал, что смута
  
  
   Многих лет к концу приходит
  
  
   И что доктор из сомнений
  
  
   Их, как из лесу, выводит...
  
  
   И не чаяли, что тут же
  
  
   Ждет еще их испытанье...
  
  
   И соблазн великий вышел!
  
  
   Так гласит повествованье:
  
  
   Был при кесаре в тот вечер
  
  
   Пажик розовый, кудрявый;
  
  
   В речи доктора не много
  
  
   Он нашел себе забавы;
  
  
   Он глядел, как мрак густеет
  
  
   По готическим карнизам,
  
  
   Как скользят лучи заката
  
  
   Вкруг по мантиям и ризам,
  
  
   Как рисуются на мраке,
  
  
   Красным светом облитые,
  
  
   Ус задорный, череп голый,
  
  
   Лица добрые и злые...
  
  
   Вдруг в открытое окошко
  
  
   Он взглянул и - оживился;
  
  
   За пажом невольно кесарь
  
  
   Поглядел - развеселился,
  
  
   За владыкой - ряд за рядом,
  
  
   Словно нива от дыханья
  
  
   Ветерка, оборотилось
  
  
   Тихо к саду всё собранье:
  
  
   Грозный сонм князей имперских,
  
  
   Из Сорбонны депутаты,
  
  
   Трирский, Люттихский епископ,
  
  
   Кардиналы и прелаты,
  
  
   Оглянулся даже папа!
  
  
   И суровый лик дотоле
  
  
   Мягкой, старческой улыбкой
  
  
   Озарился поневоле;
  
  
   Сам оратор, доктор черный,
  
  
   Начал путаться, сбиваться,
  
  
   Вдруг умолкнул и в окошко
  
  
   Стал глядеть и - улыбаться!
  
  
   И чего ж они так смотрят?
  
  
   Что могло привлечь их взоры?
  
  
   Разве небо голубое?
  
  
   Или розовые горы?
  
  
   Но - они таят дыханье
  
  
   И, отдавшись сладким грезам,
  
  
   Точно следуют душою
  
  
   За искусным виртуозом...
  
  
   Дело в том, что в это время
  
  
   Вдруг запел в кусту сирени
  
  
   Соловей пред темным замком,
  
  
   Вечер празднуя весенний;
  
  
   Он запел - и каждый вспомнил
  
  
   Соловья такого ж точно,
  
  
   Кто в Неаполе, кто в Праге,
  
  
   Кто над Рейном, в час урочный,
  
  
   Кто - таинственную маску,
  
  
   Блеск луны и блеск залива.
  
  
   Кто - трактиров швабских Гебу,
  
  
   Разливательницу пива...
  
  
   Словом - всем пришли на память
  
  
   Золотые сердца годы,
  
  
   Золотые грезы счастья,
  
  
   Золотые дни свободы...
  
  
   И - история не знает,
  
  
   Сколько длилося молчанье
  
  
   И в каких странах витали
  
  
   Души черного собранья...
  
  
   Был в собраньи этом старец,
  
  
   Из пустыни вызван папой
  
  
   И почтен за строгость жизни
  
  
   Кардинальской красной шляпой, -
  
  
   Вспомнил он, как там, в пустыне,
  
  
   Мир природы, птичек пенье

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 589 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа