, и козленок -
Всё б полетело на нас и пошли б мы, как жертвы
Вечным богам на закланье,
Медом обмазаны, политы винами Вакха!
Право, уйдем-ка, уж так они нас не отпустят!
Видишь - с жрецом в разговоры вступили,
Старый смеется и щурит глаза на открытые плечи.
Правду сказать, у них плечи как будто из воску,
Чудные, полные руки, и - что всего лучше -
Блеск и движенье, здоровье и нега,
Грация с силой во всех сочеталися формах.
1851
АНАКРЕОН
(И. А. Гончарову)
В день сбиранья винограда
В дверь отворенного сада
Мы на праздник Вакха шли
И - любимца Купидона -
Старика Анакреона
На руках с собой несли.
Много юношей нас было.
Бодрых, смелых, каждый с милой,
Каждый бойкий на язык;
Но - вино сверкнуло в чашах -
Мы глядим - красавиц наших
Всех привлек к себе старик!..
Дряхлый, пьяный, весь разбитый,
Череп розами покрытый, -
Чем им головы вскружил?
А они нам хором пели.
Что любить мы не умели,
Как когда-то он любил!
1852
ЮНОШАМ
Будьте, юноши, скромнее!
Что за пыл! Чуть стал живее
Разговор - душа пиров -
Вы и вспыхнули, как порох!
Что за крайность в приговорах,
Что за резкость голосов!
И напиться не сумели!
Чуть за стол - и охмелели,
Чем и как - вам всё равно!
Мудрый пьет с самосознаньем,
И на свет, и обоняньем
Оценяет он вино.
Он, теряя тихо трезвость.
Мысли блеск дает и резвость,
Умиляется душой,
И, владея страстью, гневом,
Старцам мил, приятен девам
И - доволен сам собой.
1852
АНАКРЕОН СКУЛЬПТОРУ
(Графу Ф. П. Толстому)
Что чиниться нам, ваятель!
Оба мы с тобой, приятель,
Удостоены венца;
Свежий лавр - твоя награда,
Я в венке из винограда
Век слыву за мудреца.
Так под старость, хоть для смеху,
Хоть для юношей в потеху,
Мне один вопрос реши!
Видел я твои творенья;
Формы, мысли выраженье -
Всё обдумал я в тиши.
Но одним смущен я крепко...
В них совсем не видно слепка
С наших модных героинь,
Жриц афинского разврата. -
А с любимых мной когда-то
Юных дней моих богинь!
Горлиц, манною вскормленных!
Купидоном припасенных
Мне, как баловню его!
А с красот их покрывало,
Милый друг, не упадало,
Знаю я, ни для кого!
Вот хоть Геба молодая.
Что, кувшин с главы спуская,
Из-за рук, смеясь, глядит -
Это Дафна! та ж незрелость
Юных форм, девчонки смелость
И уж взрослой девы стыд!
Дафну я таил от света!
Этой розы ждал расцвета -
Но напрасно! Раз она,
Искупавшися, нагая,
В воду камешки кидая,
Веселилася одна...
Я подкрался... обернулась,
Увидала, поскользнулась
И с уступа на уступ -
В самый омут... К ней лечу я,
Всплыл - и что же? Выношу я
Из воды холодный труп!
Знал еще я дочь сатрапа!
Подкупив ее арапа,
Проникал в гарем я к ней...
Что же? лик ее надменный,
Нетерпеньем оживленный,
Вижу в Гере я твоей!
Та ж игра в ланитах смуглых,
Та же линия округлых,
Чудно выточенных ног,
То ж изнеженное тело,
И спины волнистость белой...
Нет! ты видеть их не мог!
Иль художники, как боги.
Входят в Зевсовы чертоги
И, читая мысль его,
Видят в вечных идеалах
То, что смертным, в долях малых,
Открывает божество?
1853
АЛКИВИАД
Внучек, верь науке деда:
Верь - над женщиной победа
Нам трудней, чей над врагом.
Здесь всё случай, всё удача!
Сердце женское - задача,
Не решенная умом!
Ты слыхал ли имя Фрины?
Покорялися Афины
Взгляду гордой красоты, -
Но на нас ома взирала,
Как богиня, с пьедестала
Недоступной высоты!.
На пирах ее быть званным -
Это честь была избранным, -
Принимала, как сатрап!
Всем серебряные блюды
И хрустальные сосуды,
И за каждым - черный раб!
Раз был пир... то пир был граций!
Острых слов, импровизаций
И речей лился каскад...
Мне везло: приветным взглядом
Позвала уж сесть с ней рядом -
Вдруг вошел Алкивиад.
Прямо с оргии он, что ли!
Но, крича, как варвар в поле,
Сшиб в дверях двух скифов с ног,
Оттолкнул меня обидно
И к красавице бесстыдно
На плечо лицом прилег!
Были тут послы, софисты,
И архонты, и артисты...
Он беседой овладел,
Хохотал над мудрецами
И безумными глазами
На прекрасную глядел.
Что тут делать?.. Полны злости,
Расходиться стали гости...
Смотрим - спит он! Та - молчит
И не будит... Что ж? Добился!
Ей повеса полюбился,
Да и нас потом стыдит!
1853
АСПАЗИЯ
Что скажут обо мне теперь мои друзья?
Владычица Афин, Периклова подруга.
Которую Сократ почтил названьем друга,
Как девочка, люблю, томлюсь и плачу я...
Всё позабыто - блеск, правленье, государство,
Дела, политики полезное коварство,
И даже самые лета... но, впрочем, нет!
У женщин для любви не существует лет;
Хоть, говорят, глупа последней страсти вспышка,
Пускай я женщина, а он еще мальчишка,
Но счастье ведь не в том, чтобы самой любить
И чувством пламенным сгорать и наслаждаться;
Нет, счастием его дышать и любоваться
И в нем неопытность к блаженству приучить...
А он - он чистое подобье полубога!..
Он робок, он стыдлив и даже дик немного,
Но сколько гордости в приподнятых губах,
И как краснеет он при ласковых словах!
Еще он очень юн: щека блестит атласом,
Но рано слышится в нем страсть повелевать,
И позы любит он героев принимать,
И детский голос свой всё хочет сделать басом.
На играх победив, он станет как Ахилл!
Но, побежденный, он еще мне больше мил:
Надвинет на чело колпак он свой фригийский
И, точно маленький Юпитер Олимпийский,
Глядит с презрением, хотя в душе гроза
И горькою слезой туманятся глаза...
О, как бы тут его прижать к горячей груди
И говорить: "Не плачь, не плачь, то злые люди..."
В ланиты, яркие румянцем вешних роз,
И в очи целовать, блестящие от слез.
Сквозь этих слез уста заставить улыбаться,
И вместе плакать с ним, и вместе с ним смеяться!
1853
ПРЕТОР
Как ты мил в венке лавровом,
Толстопузый претор мой,
С этой лысой головой
И с лицом своим багровым!
Мил, когда ты щуришь глаз
Перед пленницей лесбийской,
Что выводит напоказ
Для тебя евнух сирийской;
Мил, когда тебя несут
Десять ликторов на форум,
Чтоб творить народу суд
И внушать покорность взором!
И люблю я твой порыв,
В миг, когда, в носилках лежа,
С своего ты смотришь ложа,
Как под гусли пляшет скиф,
Выбивая дробь ногами,
Вниз потупя мутный взгляд
И подергивая в лад
И руками, и плечами.
Вижу я: ты выбивать
Сам готов бы дробь под стать -
Так и рвется дух твой пылкий!
Покрывало теребя,
Ходят ноги у тебя,
И качаются носилки
На плечах рабов твоих,
Как корабль средь волн морских.
1857
АРКАДСКИЙ СЕЛЯНИН
ПУТЕШЕСТВЕННИКУ.
Здесь сатиры прежде жили;
Одного мы раз нашли
И живого изловили,
И в деревню привели.
Все смотреть пришли толпами;
Он на корточках сидел
И бесцветными глазами
На людей, дичась, глядел.
Страх однако же унялся;
С нами ел он, пил вино,
Объедался, опивался,
Впрочем, вел себя умно.
Но весна пришла - так мочи
Нам не стало от него.
Не пройдет ни дня, ни ночи
Без лихих проказ его...
Женщин стал ловить и мучить!..
Чуть увидит - задрожит,
Ржет, и лает, и мяучит,
Целоваться норовит.
Стали бить его мы больно;
Он исправился совсем.
Стал послушный, богомольный,
Так что любо было всем.
Бабы с ним смелее стали
Обходиться и играть,
На работы в поле брали,
Стали пряников давать.
Не прошло, однако, года,
Как у всех у нас - дивись -
В козлоногого урода
Ребятишки родились!
Да! У всех на лбу-то рожки
С небольшой лесной орех,
Козьи маленькие ножки,
Даже хвостики у всех.
К нам в деревню прошлым летом
Русский барин заезжал.
Обо всем услыша этом,
Усмехнувшись, он сказал:
"Хорошо, что мы с папашей
Без хвоста и с гладким лбом,
Быть иначе б дворне нашей
И с рогами, и с хвостом".
1853
ПОСЛАНИЯ
П. М. ЦЕЙДЛЕРУ
Вот он по Гатчинскому саду
Идет с толпой учеников;
Вот он садится к водопаду
На мшистый камень, в тень дерев;
Вкруг дети жмутся молчаливо
К нему всё ближе. Очи их
Или потуплены стыдливо,
Иль слез полны, и сам он тих,
Но ликом светел. Он читает
В младых сердцах. Он их проник;
Один душой он понимает
Неуловимый их язык.
В сердцах, забитых от гоненья,
Ожесточенных в цвете лет,
Он вызвал слезы умиленья,
Он пролил в них надежды свет;
И, указуя в жизнь дорогу,
Он человека идеал
Пред ними долго, понемногу
И терпеливо раскрывал...
И вот открыл! - и ослепило
Его сиянье юный взгляд,
И дети с робостию милой
И изумлением глядят.
И каждый сам в себя невольно
Ушел и плачет о себе,
И за прошедшее им больно -
И все готовятся к борьбе.
Ах, Цейдлер! в этом идеале
Ведь ты себя нарисовал;
Но только дети не узнали,
Да ты и сам того не знал!
1856
Я. П. ПОЛОНСКОМУ
1
Твой стих, красой и ароматом
Родной и небу и земле,
Блуждает странником крылатым
Между миров, светя во мгле.
Люблю в его кудрях я длинных
И пыль от Млечного Пути,
И желтый лист дубрав пустынных,
Где отдыхал он в забытьи;
Стремится речь его свободно;
Как в звоне стали чистой, в ней
&