Главная » Книги

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения, Страница 7

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения



ign="justify">  
  
  Взор, полный слез, мольбы, укора и тоски...
  
  
  Тот взор мне всё сказал; он требовал пощады...
  
  
  Он говорил мне: нам пора, расстаться надо..."
  
  
  "И вы рассталися?"
  
  
  
  
   - "Расстались. Я сказать
  
  
  Хотел ей что-то, и она, казалось, тоже;
  
  
  Но тут вошли - должны мы были замолчать..."
  
  
  "Любить! Молчать!!. И вы любили?!. Боже, Боже!.."
  
  
  1844
  
  
  
  
  ХУДОЖНИК
  
   Кисти ты бросил, забыл о палитре и красках,
  
   Проклял ты Рим и лилово-сребристые горы;
  
   Ходишь как чумный; на дев смуглолицых не смотришь;
  
   Ночью до утра сидишь в остерии за кружкой.
  
   Хмурый, как родина наша... И Лора горюет,
  
   Тщетно гадая, о чем ты тоскуешь, и смотрит
  
   В очи тебе, и порой ловит бред твой сквозьсонный.
  
   Что, не выходит твой Рим на картине? Что, воздух
  
   Тонкой струей не бежит между листьев? Солнце
  
   Легким, игривым лучом не скользит по аллее?
  
   Горы не рядятся в легкую дымку туманов полудня?
  
   Руку, художник! ты тайну природы постигнешь!
  
   Думать будет картина - ты сам, негодуя,
  
  
  Выносил в сердце тяжелую думу.
  
   1845
  
  
  
  
  FIORINA
  
  
  "Смуглянка милая, я из страны далекой,
  
  
  И здесь в развалинах блуждаю одинокой,
  
  
  И всё-то чудно мне... Скажи, ты рождена
  
  
  В долине здесь: скажи, какое это зданье?
  
  
  Ты знаешь, ангел мой, как говорит преданье,
  
  
  Кем строено, зачем, в какие времена?"
  
  
  - "Не знаю, мы сюда за земляникой ходим,
  
  
  А на зиму стада пастись сюда приводим.
  
  
  Бывают многие и смотрят. Кардинал
  
  
  Сюда с двором своим намедни приезжал.
  
  
  Я ягод подала ему; он взял немного,
  
  
  Благословил меня, велел молиться богу,
  
  
  Красавицей меня и умницей назвал...
  
  
  На мне в тот день венок был из листков дубовых,
  
  
  А в косы я вплела нить бисеров перловых".
  
  
  1845
  
  
  
  
  ДВОЙНИК
  
  Назвавши гостей, приготовил я яств благовонных,
  
  В сосуды хрустальные налил вина золотого.
  
  Убрал молодыми цветами свой стол, и, заране
  
  Веселый, что скоро здесь клики и смех раздадутся,
  
  Вокруг я ходил, поправляя приборы, пледы и гирлянды.
  
  Но гости не идут никто... Изменила и ты, молодая
  
  Царица стола моего, для которой нарочно
  
  Я лучший венок приготовил из лилий душистых,
  
  Которой бы голос и яркие очи, уста и ланиты
  
  Служили бы солнцем веселости общей, законом
  
  И сладкой уздой откровенному Вакху... Что ж делать?
  
  Печально гляжу я на ясные свечи, ряд длинный приборов...
  
  А где же друзья? Где она?.. Отчего не явилась?..
  
  
  
  
  
  
  
   Быть может...
  
  Ведь женское сердце и женская клятва что ветер...
  
  Эх, сяду за кубок один я... Один ли?.. А он, неотступный,
  
  Зачем он, непрошеный гость, предо мною уселся,
  
  С насмешкой глядит мне в глаза? И напрасно движенья
  
  Досады и ревности скрыть перед ним я стараюсь...
  
  Ох, трудно привыкнуть к нему, хоть давно мы знакомы!
  
  Всё страшно в нем видеть свой образ, но только без сердца,
  
  Без страсти и с вечно холодной логической речью...
  
  Софист неотступный, оставь меня! Что тебе пользы,
  
  Хирург беспощадный, терзать мою душу?..
  
  1843, 1844
  
  
  
  
  LORENZO
  
  
  
  Слава богу, деньги есть
  
  
  
  Шляпу на брови надвину,
  
  
  
  Плащ широкий перекину
  
  
  
  Чрез плечо... войду я в честь.
  
  
  
  Встретит князь меня с почтеньем,
  
  
  
  И поклонится аббат,
  
  
  
  И маркизы с приглашеньем
  
  
  
  Мне навстречу полетят.
  
  
  
  Я высок, красив и ловок...
  
  
  
  Речь - серебряная нить;
  
  
  
  Знаю тайну всех уловок
  
  
  
  Сердце женщины дразнить.
  
  
  
  В будуар благоуханный
  
  
  
  В ночь прокрадусь я тайком...
  
  
  
  Потоскует сердце Наины,
  
  
  
  Знаю я... да что ж мне в том?
  
  
  
  Деньги выйдут... что ж за дело?
  
  
  
  Молоток возьму я свой,
  
  
  
  Буду сечь я мрамор белый
  
  
  
  У скульптора в мастерской.
  
  
  
  А наскучит - повалюся
  
  
  
  Я на паперти церквей
  
  
  
  И калекой притворюся,
  
  
  
  Мол, уродец с детских дней!
  
  
  
  Стыдно, что ль? Пускай пеняют,
  
  
  
  Что казны не клал под спуд!..
  
  
  
  А маркизы?.. Не узнают!
  
  
  
  А узнают -прочь пойдут.
  
  
  
  Что мне в них? Всегда от Нанны,
  
  
  
  Будь в чести ль, в лохмотье ль я,
  
  
  
  Я услышу: "Друг желанный,
  
  
  
  Гость мой милый, я твоя!"
  
  
  
  1845
  
  
  
  
  * * *
  
   Всё утро в поисках, в пещерах, под землей,
  
   В гробницах, в цирках!.. Ну, пусть труд
  
  
  
  
  
  
  свершают свой
  
   Сопутники мои - этрурский антикварий
  
   И немец, кропотун в разборе всякой стари!
  
   Довольствуюсь я, как славянин прямей,
  
   Идеен общею в науке Винкельмана,
  
   Какое дело мне до точности годов,
  
   До верности имен! Голодный, я готов
  
   Хоть к черту отослать Метелла и Траяна...
  
   И жар невыносим! Вся выжжена земля!
  
   Зеленых ящериц пугливая семья
  
   Под листья прячется, шумя плющом руины;
  
   Далекий горизонт в серебряной пыли...
  
   А! вот под аркою старинною в тени
  
   Домишко, слепленный из тростника и глины!
  
   Прощайте! Ну, мой конь! вот берег! берег! в путь!
  
   Ведь в этой хижине живет какой-нибудь
  
   Потомок Ромула, Помпея иль Нерона!
  
   Стучусь: "Э-ге! кто там! Signor padron! padrona!.." {*}
  
   {* Хозяин! хозяйка! (итал.). - Ред.}
  
   О Рим, о чудный край! Всё кажется здесь сном!
  
   Передо мной стоит, с широкими косами,
  
   Хозяйка стройная, с блестящими очами,
  
   Со смугло-палевым классическим лицом
  
   И южной грацией движений и улыбок...
  
   А как роскошный стан изваян! как он гибок!..
  
   Я с жадностью следил, как ставила она
  
   Передо мною сыр с фиаскою вина...
  
   "Вы замужем?" - "Мой муж уехал в город". - "Долго
  
   Пробудет?" - "Дня два, три..." Тут говорил я ей
  
   О мнимой святости супружеского долга,
  
   Что вообще любить не надобно мужей,
  
   А сердцу выбор дать. Она сперва молчала
  
   Иль с миной набожной серьезно отвечала:
  
   "Так бог велит". Потом, вдруг пальчик свой прижав
  
   К устам и глазками на угол указав,
  
   Шепнула: "Завтра". Я взглянул на угол темный
  
   И вижу: капюшон спустивши, тихо, скромно,
  
   Храня смирения и умиленья вид,
  
   Молитву набожно свершает иезуит.
  
   1845
  
  
  
  
  ГАЗЕТА
   Сидя в тени виноградника, жадно порою читаю
   Вести с далекого Севера - поприща жизни разумной...
   Шумно за Альпами движутся в страшной борьбе поколенья:
   Ломятся с треском подмостки старинной громады, и смело
   Мысль обрывает кулисы с плачевного зрелища правды.
   Здесь же всё тихо: до сени спокойно-великого Рима
   Громы борьбы их лишь эхом глухим из-за Альп долетают;
   Точно из верной обители смотришь, как молнии стрелы
   Тучи чертят, вековые леса зажигают,
   Крест золотой с колокольни ударом сорвут и разгонят
   В страхе людей, как пугливое стадо овец изумленных...
   Так бы хотелось туда! Тоже смело бы, кажется, бросил
   Огненный стих с сокрушительным словом!.. Поникнешь в раздумье
   Вдруг головой: выпадает из рук роковая газета...
   Но как припомнишь подробности в целом торжественной драмы,
   Жалких Ахиллов журнального мира и мелких Улиссов;
   Вспомнишь корысть их, как двигатель - впрочем, великого дела, -
   Точно как сон отряхнув, поглядишь на тебя, моя Нина,
   Как ты, ревнуя меня не к газете, а к Нанне-соседке,
   Сядешь напротив меня, сохраняя серьезную мину,
   Губки надув, и нарочно не смотришь мне в очи... Мгновенно
   Всё позабудешь: и грязь, и величье общественной драмы,
   Бросишься мигом тебя целовать. Ты противишься, с сердцем,
   Чуть не сквозь слез, уклоняя уста от моих поцелуев, и после
   Легкой борьбы добровольно уступишь, и долгим лобзаньем
   Я заглушаю в устах у тебя и укоры, и брань.
   1845
  
  
  
  
  АНТИКИ
  
   О мрамор, хранилище мысли былых поколений!
  
   В могилах тебя отыскали средь пепла и камней;
  
   Художник сложил воедино разбитые члены,
  
   Трудяся с любовью, как будто бы складывал вместе
  
   Куски драгоценные писем от милой, безумно
  
   Разорванных в гневе... Израненный, ныне пред нами
  
   Стоишь ты в чертогах, и люди к тебе издалёка
  
   Стремятся, как к чудной святыне толпы пилигримов...
  
   Творцы твои были, быть может, честимы и славны,
  
   На площади града венчанны шумящим народом,
  
   В палаты царей приходили, как лучшие гости!..
  
   Иль, может быть, в жизни узнали лишь горе да голод,
  
   Труда вдохновенные ночи да творчества гордость,
  
   И ныне их имя погибло, и, может быть, поздно
  
   Узнали их гений... и им неизвестно осталось,
  
   Какой фимиам воскурен им далеким потомством,
  
   Нелживый и чистый, подобный тому, что курили
  
   В Афинах жрецы алтарям Неизвестного бога...
  
   <1843>
  
  
  
  
   ИГРЫ
  
  
  
  
  
  
   "Хлеба и зрелищ!"
  
   Кипел народом цирк. Дрожащие рабы
  
   В арене с ужасом плачевной ждут борьбы.
  
   А тигр меж тем ревел, и прыгал барс игривой,
  
   Голодный лев рычал, железо клетки грыз,
  
   И кровью, как огнем, глаза его зажглись.
  
   Отворено: взревел, взмахнув хвостом и гривой,
  
   На жертву кинулся... Народ рукоплескал...
  
   В толпе, окутанный льняною, грубой тогой,
  
   С нахмуренным челом седой старик стоял,
  
   И лик его сиял, торжественный и строгой.
  
   С угрюмой радостью, казалось, он взирал,
  
   Спокоен, холоден, на страшные забавы,
  
   Как кровожадный тигр добычу раздирал
  
   И злился в клетке барс, почуя дух кровавый.
  
   Близ старца юноша, смущенный шумом игр,
  
   Воскликнул: "Проклят будь, о Рим, о лютый тигр!
  
   О, проклят будь народ без чувства, без любови,
  
   Ты, рукоплещущий, как зверь, при виде крови!"
  
   - "Кто ты?" - спросил старик. "Афинянин! Привык
  
   Рукоплескать одним я стройным лиры звукам,
  
   Одним жрецам искусств, не воплям и не мукам..."
  
   - "Ребенок, ты не прав", - ответствовал старик.
  
   - "Злодейство хладное душе невыносимо!"
  
   - "А я благодарю богов-пенатов Рима".
  
   - "Чему же ты так рад?" - "Я рад тому, что есть
  
   Еще в сердцах толпы свободы голос - честь:
  
   Бросаются рабы у нас на растерзанье -
  
   Рабам смерть рабская! Собачья смерть рабам!
  
   Что толку в жизни их - привыкнувших к цепям?
  
   Достойны их они, достойны поруганья!"
  
   1846
  
  
  
  
  * * *
  
   Сижу задумчиво с тобой наедине;
  
   Как прежде, предо мной синеют даль и горы...
  
   Но с тайной робостью покоишь ты на мне
  
   Внимательной тоски исполненные взоры...
  
   Ты чувствуешь, что есть соперница тебе -
  
   Не дева юная... ты слышишь, призывает
  
   Меня немая даль, влечет к иной судьбе...
  
   Ты чувствуешь, мой дух в тоске изнемогает,
  
   Как пленный вождь, восстал от сладких снов любви
  
   И силы новые он чувствует в крови,
  
   И, зодчий ревностный, упрямое мечтанье
  
   Уже грядущего сооружает зданье...
  
   1843
  
  
  
   ДРЕВНИЙ РИМ
  
   Я видел древний Рим: в развалине печальной
  
   И храмы, и дворцы, поросшие травой,
  
   И плиты гладкие старинной мостовой,
  
   И колесниц следы под аркой триумфальной,
  
   И в лунном сумраке, с гирляндою аркад,
  
   Полуразбитые громады Колизея...
  
   Здесь, посреди сих стен, где плющ растет, чернея,
  
   На прахе Форума, где у телег стоят
  
   Привязанные вкруг коринфской капители
  
   Рогатые волы, - в смущеньи я читал
  
   Всю летопись твою, о Рим, от колыбели,
  
   И дух мой в сладостном восторге трепетал.
  
   Как пастырь посреди пустыни одинокой
  
   Находит на скале гиганта след глубокой,
  
   В благоговении глядит, и, полн тревог,
  
   Он мыслит: здесь прошел не человек, а бог, -
  
   Сыны печальные бесцветных поколений,
  
   Мы, сердцем мертвые, мы, нищие душой,
  
   Считаем баснею мы век громадный твой
  
   И школьных риторов созданием твой гений!..
  
   Иные люди здесь, нам кажется, прошли
  
   И врезали свой след нетленный на земли -
  
   Великие в бедах, ив битве, и в сенате,
  
   Великие в добре. Великие в разврате!
  
   Ты пал, но пал, как жил... В падении своем
  
   Ты тот же, как тогда, когда, храня свободу,
  
   Под знаменем ее ты бросил кров и дом,
  
   И кланялся сенат строптивому народу...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   Таким же кончил ты... Пускай со всей вселенной
  
   Пороков и злодейств неслыханных семья
  
   За колесницею твоею позлащенной
  
   Вползла в твой вечный град, как хитрая змея;
  
   Пусть голос доблести уже толпы не движет;
  
   Пускай Лициния она целует прах,
  
   Пускай Лициний сам следы смиренно лижет
  
   Сандалий Клавдия, бьет в грудь себя, в слезах
  
   Пред статуей его пусть падает в молитве -
  
   Да полный урожай полям он ниспошлет
  
   И к пристани суда безвредно приведет:
  
   Ты духу мощному, испытанному в битве,
  
   Искал забвения... достойного тебя.
  
   Нет, древней гордости в душе не истребя,
  
   Старик своих сынов учил за чашей яду:
  
   "Покуда молоды - плюща и винограду!
  
   Дооблачных палат, танцовщиц и певиц!
  
   И бешеных коней, и быстрых колесниц,
  
   Позорищ ужаса, и крови, и мучений!
  
   Взирая на скелет, поставленный на пир,
  
   Вконец исчерпай всё, что может дать нам мир!
  
   И, выпив весь фиал блаженств и наслаждений,
  
   Чтоб жизненный свой путь достойно увенчать,
  
   В борьбе со смертию испробуй духа силы,
  
   И, вкруг созвав друзей, себе открывши жилы,
  
   Учи вселенную, как должно умирать".
  
   <1843>
  
  
  
   PALAZZO {*}
  
  
   {* Дворец (итал.). - Ред.}
  
   Войдемте: вот чертог с богатыми столбами,
  
   Земным полубогам сооруженный храм.
  
   Прохлада царствует меж этими стенами,
  
   Лениво бьет фонтан по мраморным плитам;
  
   Террасы убраны роскошными цветами,
  
   И древние гербы блистают по стенам -
  
   Эмблемы доблести фамилий, гордых властью:
  
   Кабаньи головы да львы с открытой пастью.
  
   Здесь всё еще хранит следы времен былых;
  
   Везде минувшего остатки вековые,
  
   Вот груды пышные доспехов боевых,
  
   И исполинский меч, и латы пудовые,
  
   И Палестины ветвь, и кость мощей святых;
  
   Там пыток варварских орудья роковые.
  
   Колеса и зубцы; вкруг дивный дар руин -
  
   Антики желтые и длинный ряд картин:
  
   То предки гордые фамилии высокой.
  
   Там старцы: латы их изрублены в боях,
  
   И страшен яркий взгляд с улыбкою жестокой...
  
   Там красный кардинал, в маститых сединах,
  
   Коленопреклонен, с молитвою глубокой,
  
   Перед мадонною с младенцем на руках;
  
   Там юноша, средь муз, любимый Аполлоном,
  
   Венчанный миртами лукавым Купидоном.
  
   Там жены: та бела, как мрамор гробовой,
  
   В потускшем взгляде скорбь и ужас затаенный...
  
   То жизнь, убитая боязнью и тоской,
  
   То жалоба души, судьбою обреченной
  
   Служить для деспота свирепого рабой
  
   И сластолюбия забавою презренной;
  
   Как будто говорит она: "Здесь дни губя,
  
   Жила и умерла я в муках, не любя..."
  
   Та - жизни полная и в блеске самовластья -
  
   Сомкнутые уста, нахмуренная бровь...
  
   Обыкновенных жен ей мало было счастья,
  
   И гордая душа прорвалась из оков;
  
   Служили ей кинжал, и яд, и сладострастье
  
   На шумных оргиях, и мщенье, и любовь, -
  
   И взор ее горит насмешкой исступленной,
  
   Всей гордостью души, глубоко оскорбленной...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   И ныне пусто всё в блестящей галерее...
  
   На этих мраморах густая пыль лежит;
  
   Оборванный лакей, в истасканной ливрее,
  
   На креслах бархатных раскинувшись, храпит;
  
   И в залах, как среди развалин Колизея,
  
   Семейство англичан кочует и шумит...
  
   А вы - вы кинули отцов чертог печальный,
  
   Наследники их прав и чести феодальной?
  
   Благословенье вам! Не злато, не гербы
  
   Вам стали божеством, а разум и природа,
  
   И громко отреклись вы от даров судьбы -
  
   От прав, украденных отцами у народа,
  
   И вняли вы призыв торжественной борьбы,
  
   И движет вами клик: "Италии свобода!"
  
   И гордо шелестит, за честь страны родной,
  
   Болонская хоругвь над вашей головой!
  
   Благословенье вам! Италии спасенной
  
   В вас избавителей увидеть суждено!..
  
   Но тише... Здесь живут: раскинут стол зеленый.
  
   Вчера здесь пир был: всё исписано сукно;
  
   Там дребезги стекла... бокал неосушенный...
  
   И солнце облило лучами, сквозь окно,
  
   Перчатки женские и бюст Сократа важный,
  
   Накрытый шляпкою красавицы продажной.
  
   1847
  
  

Другие авторы
  • Наседкин Василий Федорович
  • Держановский Владимир Владимирович
  • Дрожжин Спиридон Дмитриевич
  • Сумароков Александр Петрович
  • Линев Дмитрий Александрович
  • Калинина А. Н.
  • Сенковский Осип Иванович
  • Эрн Владимир Францевич
  • Набоков Владимир Дмитриевич
  • Никитин Иван Саввич
  • Другие произведения
  • Короленко Владимир Галактионович - Пугачевская легенда на Урале
  • Шишков Александр Ардалионович - Ермак
  • Толстой Лев Николаевич - Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении
  • Заяицкий Сергей Сергеевич - Красавица с острова Люлю
  • Каратыгин Вячеслав Гаврилович - Музыкальная хроника
  • Толстой Лев Николаевич - Неделание
  • Клейнмихель Мария Эдуардовна - Из потонувшего мира
  • Айхенвальд Юлий Исаевич - Короленко
  • Гиппиус Зинаида Николаевна - Загадка Некрасова
  • Кантемир Антиох Дмитриевич - Феофан архиепископ Новгородский к автору сатиры
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
    Просмотров: 741 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа