| Главная » Книги |
Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения, Страница 5
Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
/div>
На люльки детей и гробницы отцов!
1839
ВЕРТОГРАД
Посмотри в свой вертоград:
В нем нарцисс уж распустился;
Зелен кедр; вокруг обвился
Ранний, цепкий виноград;
Яблонь в цвете благовонном,
Будто в снежном серебре;
Резвой змейкой по горе
Ключ бежит к долинам сонным...
Вертоград свой отопри:
Чтоб зацвесть, твой розан снежной
Ждет твоей улыбки нежной,
Как луча младой зари.
Сентябрь 1841
ЕДИНОЕ БЛАГО
Печальный кипарис, холодный мох забвенья,
В земле сокрытый гроб, и в гробе этом тленье:
Вот каждого удел за жизненной тропой!
Прах внидет снова в прах; пловец к стране родной
Причалит, и душа в отчизну возвратится,
И в двери райские к ночлегу постучится...
Блажен, кого тогда небесный серафим
Приосенит крылом приветливо своим,
И двери отопрет, и тот пришлец усталый
Блеснет в ряду лучей зари, от века алой!
1837
Санкт-Петербург
АНГЕЛ И ДЕМОН
Подъемлют спор за человека
Два духа мощные; один -
Эдемской двери властелин
И вечный страж ее от века;
Другой - во всем вели чьи зла,
Владыка сумрачного мира:
Над огненной его порфирой
Горят два огненных крыла.
Но торжество кому ж уступит
В пыли рожденный человек?
Венец ли вечных пальм он купит
Иль чашу временную нег?
Господень ангел тих и ясен:
Его живит смиренья луч;
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!
1841
ЭЛЕГИИ
ИСПОВЕДЬ
Так, ветрен я, друзья! Напрасно я учусь
Себя обуздывать: всё тщетно! Тяжких уз
Мой дух чуждается... Когда на взор мой томный
Улыбку вижу я в устах у девы скромной -
Я сам не свой! Прости Сенека, Локк и Кант,
И пыльных кодексов старинный фолиант,
Лицей блистательный и портик величавый,
И знаменитый ряд имен, венчанных славой!
Опять ко мне придут игривая мечта,
И лики бледные, и имя на уста,
И взоры томные, и трепет сладкой неги,
И стих таинственный задумчивых элегий.
1841
* * *
О чем в тиши ночей таинственно мечтаю,
О чем при свете дня всечасно помышляю,
То будет тайной всем, и даже ты, мой стих,
Ты, друг мой ветреный, услада дней моих,
Тебе не передам души своей мечтанья,
А то расскажешь ты, чей глас в ночном молчаньи
Мне слышится, чей лик я всюду нахожу,
Чьи очи светят мне, чье имя я твержу.
Март 1841
* * *
Зачем средь общего волнения и шума
Меня гнетет одна мучительная дума?
Зачем не радуюсь при общих кликах я?
Иль мира торжество не праздник для меня?..
Блажен, кто сохранил еще знаменованье
Обычаев отцов, их темного преданья,
Ответствовал слезой на пение псалма;
Кто, волей оторвав сомнения ума,
Святую Библию читает с умиленьем,
И, вняв церковный звон, в ночи, с благоговеньем,
С молитвою зажег пред образом святым
Свечу заветную, и плакал перед ним.
28 марта 1841
ЖИЗНЬ
Грядущих наших дней святая глубина
Подобна озеру: блестящими водами
Оно покоится; волшебного их сна
Не будит ранний ветр, играя с камышами.
Пытливый юноша, годов пронзая мглу,
Подходит к берегам, разводит Осторожно
Густые ветви ив и мыслию тревожной
За взором следует... По водному стеклу
Аврора пурпур свой рассыпала струисто...
Как темны гряды скал! как небо золотисто!
Как стаду мелких рыб, блистая в серебре,
На солнце радостно играть и полоскаться!
Но... юноша, беги! на утренней заре
Опять не приходи смотреть и любоваться
На это озеро! Теперь внимаешь ты
Лишь шепоту дерев и плеску волн шумливых;
А там, под образом блестящей красоты,
С приманкою любви, с приманкой ласк стыдливых,
Красавиц легкий рой мелькнет перед тобой;
Ты кинешься за ней, за милою толпой,
С родного берега... Паденья шум мгновенный,
Урчание и стон пучины пробужденной
Окрестность огласит, и скоро смолкнет он,
И стихнет всё. И что ж, под зеркалом кристалла,
Увидишь ты?.. Увы! исчезнет всё, как сон!
Ни рощ, коралловых, ни храмов из опала,
Ни скал, увенчанных в златые тростники,
Ни нимф, свивающих в гирлянды и венки
Подводные причудливые травы...
Нет! ты падешь к одним скалам немым,
К растеньям, дышащим губительной отравой, -
И, вызвана падением твоим,
Толпа алкающих чудовищ
На жертву кинется, низвергнутую к ним
Приманкой красоты, и счастья, и сокровищ.
1839
БЕЗВЕТРИЕ
Как часто, возмущен сна грустным обаяньем,
Мой дух кипит в избытке сил!
Он рвется в облака мучительным желаньем,
Он жаждет воли, жаждет крыл.
О! молодая мысль с презреньем и тоскою
Глядит на жизни темной даль,
На труд, лелеемый пурпурною зарею,
На скорбь, на радость, на печаль...
Питая свой восторг, безумный и строптивый,
Мятежно рвется ввысь она...
В чертоги вымысла влекут ее порывы, -
Уж вот пред ней блестит волна,
Корабль готов отплыть, натянуты канаты,
Вот якорь поднят... с берегов
Народ подъемлет крик... вот паруса подъяты:
Лишь ветра ждут, чтоб грудь валов
Кормою рассекать... на палубе дрожащий
Пловец желанием горит:
"Простите, берега!.." Но - моря в влаге спящей
Ни зыби вкруг не пробежит,
Не будит ветерок игривыми крылами
Отяжелевших моря вод,
И туча сизая с сребристыми кудрями
Грозы дыханьем не пахнет...
На мачте паруса висят и упадают
Без силы долу... и пловец,
В отчаяньи глядит, как воды засыпают,
Везде недвижны, как свинец;
Глядит на даль... но там лишь чаек слышит крики
И видит резкий их полет.
Вдали теряется в извивах берег дикий:
Там беспредельность настает...
Он смотрит с грустию - ни облака, ня тучи
Не всходит в синих небесах,
Не плещет, не шумит на мачте флаг летучий...
Уж ночь ложится на водах:
Он всё еще глядит на руль, где клубы пены
Облиты месячным лучом,
На мачты тонкий верх, туманом покровенный,
На флаг, обвившийся кругом...
1839
Санкт-Петербург
МРАМОРНЫЙ ФАВН
Бродил я в глубине запущенного сада.
Гас красный блеск зари. Деревья без листов
Стояли черные. Осенняя прохлада
Дышала в воздухе. Случайно меж кустов
Открыл я статую: то фавн был, прежде белый,
Теперь в сору, в пыли, во мху, позеленелый.
Умильно из ветвей глядел он, а оне,
Качаясь по ветру, в лицо его хлестали
И мраморного пня подножие скрывали.
Вкруг липы древние теснились, в глубине
Иные статуи из-за дерев мелькали;
Но мне была видна, обнятая кустом,
Одна лишь голова с смеющимся лицом.
Я долго идолом забытым любовался,
И он мне из кустов лукаво улыбался.
Мне стало жаль его. "Ты некогда был бог,
Цинический кумир! Тебе, при флейте звонкой,
Бывало, человек костер священный жег,
На камне закалал с молитвою ягненка
И кровью орошал тебя... О, расскажи:
Что, жаль тебе тех дней? Как ты расстался с властью,
Развенчанный? Тогда - бывали ближе ль к счастью
Младые племена? Иль это умной лжи
Несбытный вымысел - их мир и наслажденья?
Иль век одни и те ж земные поколенья?
Ты улыбаешься?.. Потом была пора,
Ты был свидетелем роскошного двора;
Тебя в развалинах как чудо отыскали,
Тебе разбили сад; вокруг тебя собрали
Тритонов и наяд, афинских мудрецов,
И римских цезарей, и греческих богов;
А всё смеялся ты, умильно осклабляясь...
Ты видел бальный блеск. По саду разливаясь,
Гремела музыка. В аллее темной сей
Чета любовников скрывалась от гостей:
Ты был свидетелем их тайного свиданья,
Ты видел ласки их, ты слышал их лобзанья...
Скажи мне: долго ли хранились клятвы их
Ненарушимыми? любовь в сердцах у них
Горела вечно ли, и долее ль, чем имя
И уверенья их, на мраморе твоем
Напечатленные и... смытые дождем?
Иль, может быть, опять под липами твоими
Являлися они, условившись с другими?
И твой лукавый смех из-за густых ветвей
С любви их не сорвал предательскую маску,
Не бросил им в лицо стыда живую краску?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так, молча, взором я статую вопрошал,
А циник мраморный язвительно смеялся.
1841
ПРИЗВАНИЕ
Шумя, на полных парусах,
Как на распущенных крылах,
Летел корабль, бесстрашно споря
С волнами девственного моря.
Казалось, чуждо было им
Досель неведомое бремя;
Спокойно венчанное темя
Они склоняли перед ним.
Был вечер. Палуба безмолвна:
Один пловец в плаще стоял
И взор на запад устремлял,
Где вечер гас, краснели волны.
Он видит - слева, между вод,
Громады скал. Их очерк странный
Ему знаком. В выси туманной
Из-за утесов восстает
Немая конная статуя,
Одета броней, со щитом,
И гордо каменным перстом
Ему на запад указуя.
Корабль летел, за водный склон
Зеленый остров погружался,
Тонули скалы, - только он,
Недвижный всадник, оставался,
На дальний запад обращен.
И понял странствователь света
Сокрытый смысл скалы немой:
То божий перст! не столп запрета!..
Вперед! за гаснущей зарей!
Ни безграничность синей дали,
Ни яд, ни ропота гроза,
Ни глубь, ни в гневе небеса
Его полет не устрашали.
Он плыл... И скоро, будто дым,
Под небом вечера златым
Открылись очерки утесов,
Под сенью пальм, в венце кокосов.
И пали ниц пловцы пред ним,
Познав в нем божьего пророка...
Что ж думал он, пловец высокий,
Когда на землю он взирал,
Молился и рукою смелой,
Во имя мудрой Изабеллы,
Кортесов знамя водружал?
Блажен, кто понял с колыбели
Свое призванье в жизни сей
И смело шел между зыбей
К пределу избранный цели;
Кто к ней всегда руководим
Единой мыслью неизменной,
Как Генуэзец, вдохновенный
Гранитным всадником своим!
4 апреля 1841
ОЧЕРКИ РИМА
НА ПУТИ
Долин альпийских сын, хозяин мирный мой,
С какою завистью гляжу на домик твой!
Не здесь ли счастие? Лишь с юною весною
Нагорные ручьи журчащею струею
С холмов меж зеленью младою утекут,
Твой стол обеденный искусно уберут
Младыми розами и почками лилеи
Подруги дней твоих игривые затеи;
И стадо дар несет, с полей его собрав,
Дышащий запахом новорожденных трав;
И голос соловья в саду звучит и блещет,
И ласточек семья под кровлею щебещет,
И пчелы шумною гирляндою летят
К цветущим яблоням, в твой благовонный сад...
Ты любишь ближнего и горд своей свободой,
Ты всё нашел, чего веками ждут народы...
1843
CAMPAGNA DI ROMA {1}
{Римская Кампанья (итал.). - Ред.}
Пора, пора! Уж утро славит птичка,
И свежестью пахнуло мне в окно.
Из города зовет меня давно
К полям широким старая привычка.
Возьмем коней, оставим душный Рим,
И ряд дворцов его тяжеловесных,
И пеструю толпу вдоль улиц тесных,
И воздухом подышим полевым.
О! как легко! как грудь свободно дышит!
Широкий горизонт расширил душу мне...
Мой конь устал... Мысль бродит в тишине,
Земля горит, и небо зноем пышет...
Сабинских гор неровные края
И Апеннин верхи снеговенчанны,
Шум мутных рек, бесплодные поля,
И, будто нищий с ризою раздранной,
Обломок башни, обвитой плющом,
Разбитый храм с остатком смелых сводов
Да бесконечный ряд водопроводов
Открылися в тумане голубом...
Величие и ужас запустенья...
Угрюмого источник вдохновенья...
Всё тяжко спит, всё умерло почти...
Лишь простучит на консульском пути
По гладким плитам конь поселянина,
И долго дикий всадник за горой
Виднеется, в плаще и с палкой длинной,
И в шапке острой... Вот в тени руины
Еще монах усталый и босой,
Окутавшись широким капюшоном,
Заснул, склонясь на камень головой,
А вдалеке, под синим небосклоном,
На холме мазанка из глины и ветвей,
И кипарис чернеется над ней...
Измученный полудня жаром знойным,
Вошел я внутрь руин, безвестных мне.
Я был объят величьем их спокойным.
Глядеть и слушать в мертвой тишине
Так сладостно!.. Тут целый мир видений!..
То цирк был некогда; теперь он опустел,
Полынь и терн уселись на ступени,
Там, где народ ликующий шумел;
Близ ложи цезарей еще лежали
Куски статуй, курильниц и амфор:
Как будто бы они здесь восседали
Еще вчера, увеселяя взор
Ристанием... но по арене длинной
Цветистый мак пестреет меж травой
И тростником, и розой полевой,
И рыщет ветр, один, что конь пустынный.
Лохмотьями прикрыт, полунагой,
Глаза как смоль и с молниею взгляда,
С чернокудрявой, смуглой головой,
Пасет ребенок коз пугливых стадо.
Трагически ко мне он руку протянул,
"Я голоден, - со злобою взывая. -
Я голоден!.." Невольно я вздохнул
И, нищего и цирк обозревая,
| |
| Просмотров: 585 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры