Главная » Книги

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения, Страница 58

Майков Аполлон Николаевич - Стихотворения



="justify">   Как эта царственная ель,
  
  
   Еще блестящая досель
  
  
   В своем зеленом одеянье, -
  
  
   Не ум, так сердце; не оно -
  
  
   Так чувство чистое одно,
  
  
   Одно отрадное сознанье,
  
  
   Что путь свой честно я свершил
  
  
   И для чего-нибудь да жил.
  
  
   1853 или 1854
  
  
  
  
  <КОЛЯСКА>
  
   Когда по улице, в откинутой коляске,
  
   Перед беспечною толпою едет он,
  
   В походный плащ одет, в солдатской медной каске,
  
   Спокойно-грустен, строг и в думу погружен, -
  
   В нем виден каждый миг державный повелитель,
  
   И вождь, и судия, России промыслитель
  
   И первый труженик народа своего.
  
   С благоговением гляжу я на него,
  
   И грустно думать мне, что мрачное величье
  
   В его есть жребии: ни чувств, ни дум его
  
   Не пощадил наш век, клевет и злоязычья!
  
   И рвется вся душа во мне ему сказать
  
   Пред сонмищем его хулителей смущенным:
  
   "Великий человек! Прости слепорожденным!
  
   Тебя потомство лишь сумеет разгадать,
  
   Когда история пред миром изумленным
  
   Плод слезных дум твоих о Руси обнажит
  
   И, сдернув с истины завесу лжи печальной,
  
   В ряду земных царей твой образ колоссальный
  
   На поклонение народам водрузит".
  
   5 марта 1854
  
  
  
  
  ВСТРЕЧА
  
   Случается порой, в весенний ясный день,
  
   Когда к нам ветерки с полудня прилетают,
  
   С крыш капли быстрые как золото мелькают,
  
   И на душе твоей томленье, сон и лень;
  
   И смотришь, как народ идет толпой шумящей,
  
   Как вздулось синее стекло замерзших рек,
  
   Как скачут вороны, копая рыхлый снег...
  
   Вдруг посреди толпы, как метеор блестящий,
  
   Идет красавица... внезапно пред тобой
  
   Как будто бы пахнёт цветами и весной,
  
   И словно обожжет тебя, как гордо взглянет
  
   В лицо тебе, и ждет, что ты потупишь взор
  
   И, как царице, дашь стопам ее простор:
  
   О, как тут хорошо и вместе стыдно станет!
  
   Вся жизнь в груди в тот миг воспрянет ото сна,
  
   И знать хотелось бы, что думает она -
  
   Меж тем, как ослеплен, потерян и встревожен,
  
   Ты кажешься так мал, незначащ и ничтожен...
  
   Стоишь как вкопанный, а взор за ней следит
  
   В толпе, во множестве мелькающих нарядов,
  
   И всё в душе твоей как струнный гул дрожит
  
   Под электричеством двух встретившихся взглядов.
  
   Вот так рождается и мысль твоя, поэт,
  
   Как образ пламенный, как мимолетный свет,
  
   И только силишься, при трепете блаженства,
  
   Запомнить резких черт красу и совершенство,
  
   Покуда не прошла та творческая дрожь
  
   И душу не объял художнический холод:
  
   Прочь, зодчий! План готов, размерен и хорош,
  
   И плотничать иди пила, топор и молот!
  
   1854
  
  
  
  
  ПАСТУХ
  
  
  Ох, дорога ль моя, ты дороженька!
  
  
  Ты меня на добрый путь наставила,
  
  
  Дурака меня оболванила,
  
  
  Добрым молодцем в люди вывела,
  
  
  Как я был еще млад-младешенек,
  
  
  А потом как был и на возрасте,
  
  
  Нерадивый был, непонятливый.
  
  
  Возьмусь за соху - полоса крива,
  
  
  Возьмусь за косу - из рук валится.
  
  
  Только песни петь умел девкам я,
  
  
  Да разжалобить хмель кабацкую
  
  
  В стариках умел я по праздникам.
  
  
  Долго ждал-глядел и грозил отец,
  
  
  Да и грянул вдруг, что по небу гром,
  
  
  И, что гул в бору, мать поддакнула.
  
  
  Отобрали мой новый синь кафтан,
  
  
  Шляпу с пряжкою, пояс шелковый,
  
  
  Дали в руки кнут да дыряв зипун,
  
  
  В пастухи меня, дурня, отдали.
  
  
  И пастух-то я нерадивый был:
  
  
  Пас в лесу сперва - да соскучился,
  
  
  Стал в луга гонять - закручинился,
  
  
  Норовил потом на дороженьку
  
  
  На проезжую, на шоссейную.
  
  
  Ох, дорога ль моя, ты дороженька!
  
  
  Как пришло тебе твое времечко,
  
  
  Не дорогой ты - стала улицей.
  
  
  Разлетелися галки, вороны,
  
  
  По березничку в стороне сидят;
  
  
  Серый заинька в кустик спрятался,
  
  
  Приложил ушки, сам дрожит как лист;
  
  
  Господа ль катят, шестерик валит -
  
  
  В стороне и те дожидаются;
  
  
  Тройка ль бойкая несет купчика,
  
  
  Пьян ямщик стоит, гонит что есть сил, -
  
  
  Да и ты, купец, поворачивай:
  
  
  Ровно птицы снуют всё фельдъегери.
  
  
  Только утро-свет замерещится,
  
  
  Уж скрыпуч обоз без конца ползет,
  
  
  Всё добро везут, кладь казенную,
  
  
  Вслед полки идут, едет конница,
  
  
  Кони фыркают, сабли звякают,
  
  
  Усачи сидят, подбоченились,
  
  
  Говорят-шумят добры молодцы,
  
  
  Пастуха корят рохлей-увальнем,
  
  
  Дураку кричат: "На кобылу сядь.
  
  
  Сядь на пегую, да лицом к хвосту,
  
  
  Мы с собой возьмем, прямо в вахмистры!"
  
  
  А потом идет артиллерия:
  
  
  Пушки медные, всё сердитые,
  
  
  Фуры крашены с сизым порохом;
  
  
  Офицер идет хоть молоденький,
  
  
  Только быстрый взгляд, носик вздернутый.
  
  
  Пастуха опять дразнят молодцы,
  
  
  Дурака корят рохлей-увальнем
  
  
  И с собой зовут позабавиться:
  
  
  "Эй, деревня, слышь! Зубки беличьи!
  
  
  Погрызи, поди, всласть и досыта, -
  
  
  У нас фуры вон всё с орешками,
  
  
  Всё с орешками, всё с чугунными".
  
  
  Им пехота вслед: вперед музыка,
  
  
  С запевалами, с пляской, с гиканьем;
  
  
  Ружья-что твой лес! Каски медные,
  
  
  Полы загнуты, сапоги в пыли:
  
  
  Идут - стонет дол! Чуешь - сила валит,
  
  
  Проучила меня зевать конница,
  
  
  Проучила глазеть артиллерия:
  
  
  Уж пехоте я в пояс кланялся,
  
  
  С головы скидал шапку старую,
  
  
  Заслужил пастух слово доброе.
  
  
  Брал я удали, заговаривал,
  
  
  Провожал солдат семь и восемь верст;
  
  
  Разузнал от них, на чем свет стоит,
  
  
  Сколько в свете есть городов и сел,
  
  
  И которые христианские,
  
  
  И которые басурманские;
  
  
  Как задумали злые нехристи -
  
  
  Полонить пришли землю русскую,
  
  
  Наругаться пришли над иконами,
  
  
  Обижать пришли царя белого;
  
  
  Да легко сказать - надо с бою взять,
  
  
  А на то пошло - так не выдадим:
  
  
  С нами бог и царь, дело правое.
  
  
  Ох, дорога ль моя, ты дороженька!
  
  
  Ты не долго была битой улицей,
  
  
  И прошло твое красно времечко,
  
  
  Поосела пыль, позатихла молвь,
  
  
  Тишина легла безответная.
  
  
  Приосмелился заяц, выглянул
  
  
  На дороженьку, стал осинку драть;
  
  
  Галки, вороны почали скакать,
  
  
  И один пастух одинешенек
  
  
  При дороженьке, сиротинушка;
  
  
  Он стоит, глядит в дальню сторону:
  
  
  Словно всех родных проводил с двора,
  
  
  Проводил на пир, сам не прошен был.
  
  
  И брала его тоска лютая,
  
  
  И привиделся небывалый сон.
  
  
  Словно буря идет, с громом, с молнией;
  
  
  С треском небо, гляжу, разорвалося,
  
  
  И в сияньи стоит высока жена
  
  
  Красоты в очах неописанной.
  
  
  - Громким голосом на все стороны.
  
  
  Говорит она, мать детей зовет:
  
  
  "Подымайтеся, детки милые!
  
  
  Обижают меня, ох, соколики!"
  
  
  И по слову ее, что ковыль-трава,
  
  
  Колыхается, подымается
  
  
  С четырех сторон рать великая;
  
  
  И, что лебеди по заре кричат,
  
  
  По поморью кричат камышовому,
  
  
  Детки матери откликаются:
  
  
  "Слышим, матушка! Не бойсь, выручим!"
  
  
  И, отколь возьмись, белый конь летит,
  
  
  На меня пахнул из ноздрей огнем;
  
  
  И схватил коня я за гривоньку.
  
  
  На коня вскочил храбрым витязем,
  
  
  И на мне доспех - воронена сталь,
  
  
  Полетел как вихрь, засверкал мечом
  
  
  И откликнулся звонким голосом,
  
  
  Как откликнулись храбры полчища:
  
  
  "Слышим, матушка! Не бойсь, выручим!"
  
  
  А как крикнул я, то и сон пропал,
  
  
  И вскочил, гляжу - а и нет коня,
  
  
  Не доспех на мне, а дыряв зипун,
  
  
  Не булат в руке - пастуховский кнут.
  
  
  И швырнул я кнут, залился слезьми,
  
  
  Наземь ринулся, рвал сыру траву.
  
  
  В сердце зла тоска пуще прежнего.
  
  
  "Али хуже я да честных людей?
  
  
  Аль что плох пастух - так нет удали?
  
  
  Да хоть песни петь молодецкие
  
  
  Пригожуся я, как пойдут на бой!.."
  
  
  Трое суток я пропадал с села,
  
  
  Трое суток я не гонял коров.
  
  
  На четвертые поздно вечером
  
  
  Я пришел с степи к отцу, к матери,
  
  
  До земли челом поклонился им,
  
  
  Заклинал забыть гнев родительский,
  
  
  Что я сам нашел свою долюшку
  
  
  Без отцовского изволения.
  
  
  "Грех с души сними, родна матушка,
  
  
  Отпусти вину, родной батюшка, -
  
  
  Сплю и вижу я: мне в поход идти".
  
  
  Испужалася родна матушка,
  
  
  Почала корить, горьки слезы лить.
  
  
  Сердце рвалося, да не сдалося!
  
  
  Что надумалось во сыром бору,
  
  
  Что под благовест намолилося
  
  
  (Сам дивлюсь теперь, отколь речь взялась),
  
  
  Пошел сказывать, перепархивать
  
  
  Сперва птенчиком низко по земи,
  
  
  А потом пошел что орел гулять,
  
  
  Что в своей воде рыба вольная.
  
  
  Всё ей выложил: рассуди сама,
  
  
  Коль губить - губи! В пастухах держи -
  
  
  Лыко драть, лапти плесть - да коров гонять!
  
  
  Молча слушал отец, на печи лежал;
  
  
  А и вижу, с печи опускается,
  
  
  Сед как лунь, старик, прямо к образу,
  
  
  На колени пал; замолчала мать.
  
  
  Был грозён-умён родной батюшка.
  
  
  "Не кори, - сказал, - не вопи, жена.
  
  
  Не по глупости говорит дитя,
  
  
  Он добро сказал, и добру быть так!
  
  
  Ты зажги свечу перед образом,
  
  
  Осени дитя, как быть следует,
  
  
  Нерушимым ввек крестным знаменьем:
  
  
  Сам свезу чем свет и сдам в рекруты".
  
  
  Просбирала мать во всю ночь меня,
  
  
  Просидел отец до зари со мной.
  
  
  С солнцем впряг коней, словно к празднику,
  
  
  С расписной дугой, сбруя с бляхами.
  
  
  Девки, молодцы все сбежалися,
  
  
  Как с родным, со мной попрощалися.
  
  
  Гордой поступью вышел батюшка:
  
  
  Шапки снял народ, расступилися.
  
  
  Помолясь еще, тронул вожжи он -
  
  
  Кони взвилися, люди ахнули,
  
  
  Завопила мать, наземь грянулась,
  
  
  Подхватили ее люди добрые.
  
  
  Понеслись мимо нас избы с клетями,
  
  
  Зелены луга, ходуны-мосты,
  
  
  С громом въехали мы в губернию.
  
  
  Тут и жизнь моя пошла сызнова.
  
  
  Ох, дорога ль моя, ты дороженька!
  
  
  Не видал я, где ты начинаешься,
  
  
  А уж знаю теперь, где кончаешься.
  
  
  Привела меня ты, дороженька,
  
  
  К славну городу к Севастополю -
  
  
  Отстоять его, коли бог судил,
  
  
  Или лечь костьми во честном бою.
  
  
  1854
  
  
  
  
  АРЛЕКИН
  
  
   Меня всю ночь промучил сплин...
  
  
   Передо мной, к стене прибитый
  
  
   И, видно, няней позабытый,
  
  
   Висел бумажный арлекин.
  
  
   Едва хочу я позабыться -
  
  
   Вдруг арлекин зашевелится,
  
  
   Начнет приплясывать, моргать
  
  
   И точно хочет что сказать.
  
  
   Я ободрил его. Он начал:
  
  
   "У вас мне просто нет житья.
  
  
   Здесь для детей забава я,
  
  
   А то ли я в Европе значил?
  
  
   Там все уж знают и твердят,
  
  
   Что нынче век арлекинад.
  
  
   Мы маскируемся, хлопочем,
  
  
   Кутим, жуируем, морочим
  
  
   И, свет волнуя и губя,
  
  
   Тишком смеемся про себя.
  
  
   Но ты меня не понимаешь...
  
  
   Не мудрено! Ты знаешь свет
  
  
   Из книг французских да газет;
  
  
   И, верно, всё воображаешь,
  
  
   Что арлекин - остряк и шут,
  
  
   Философ жизни, умный плут,
  
  
   Друг Бахуса и всякой снеди -
  
  
   Есть вымысл площадных комедий.
  
  
   Так было прежде, в старину.
  
  
   Тогда нас в строгости держали,
  
  
   Тогда мы роль сваю играли
  
  
   Исправно... Даже не одну
  
  
   Услугу людям оказали...
  
  
   Скажу не обинуясь: мир
  
  
   Вперед мы двигали чудесно,
  
  
   Когда какой-нибудь безвестный
  
  
   Нам роли сочинял Шекспир.
  
  
   Таких Шекспиров было много
  
  
   Во всех родах. Их здравый ум
  
  
   Всем и всему судья был строгой.
  
  
   Их смех был плод глубоких дум...
  
  
   На площади за ширмой пестрой
  
  
   Мы зло язвили шуткой острой,
  
  
   И к нам езжала даже знать,
  
  
   Чтоб каламбур у нас занять, -
  
  
   Инкогнито!.. Мы беспристрастно
  
  
   Тартюфов ставили на смех;
  
  
   Критиковали даже тех,
  
  
   Кого критиковать опасно:
  
  
   Известный взяточник и вор
  
  
   Боялся нас как привиденья;
  
  
   В делах правленья самый двор
  
  
   Нас принимал в соображенье.
  
  
   А шарлатанов-докторов,
  
  
   Сластолюбивых старичков
  
  
   И легких модников аббатов,
  
  
   Скупцов и плутов-адвокатов,
  
  
   Старух - охотниц до интриг -
  
  
   Держал в острастке наш язык.
  
  
   Так в нашем смехе и злословье
  
  
   Нашли орудье короли,
  
  
   Чтоб сор мести с лица земли;
  
  
   И нас любили все сословья:
  
  
   В них силы наша болтовня
  
  
   Возобновляла, как лекарство,
  
  
   Тем в равновесии храня
  
  
   Все элементы государства.
  
  
   Пленясь критическим умом
  
  
   И нашей речи бойкой солью,
  
  
   Нас свет иной, важнейшей релью
  
  
   Решился наградить потом.
  
  
   "Вы гнать умеете пороки, -
  
  
   Сказал, - подайте же вы нам
  
  
   Высокой мудрости уроки!
  
  
   Как дети вверимся мы вам.
  
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 557 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа