Главная » Книги

Вяземский Петр Андреевич - Стихотворения, Страница 37

Вяземский Петр Андреевич - Стихотворения



nbsp;
   Он с любящей душой ум острый и свободный
  
   Соединял; в своих он мненьях был упрям,
  
   Но и простор давать любил чужим речам.
  
   Тип самобытности, он самобытность ту же
  
   Не только допускал, но уважал и вчуже;
  
   Ни пред собою он, ни пред людьми не лгал.
  
   Власть моды на дела и платья отвергал:
  
   Когда все были сплошь под черный цвет одеты,
  
   Он и зеленый фрак, и пестрые жилеты
  
   Носил; на свой покрой он жизнь свою кроил.
  
   Сын века своего и вместе старожил,
  
   Хоть он Карамзина предпочитал Шишкову,
  
   Но тот же старовер, любви к родному слову,
  
   Наречием чужим прельстясь, не оскорблял
  
   И русским русский ум по-русски заявлял.
  
   Притом, храня во всем рассудка толк и меру,
  
   Петрова он любил, но не в ущерб Вольтеру,
  
   За Лафонтеном вслед он вымысла цветы,
  
   С оттенком свежести и блеском красоты,
  
   На почву русскую переносил удачно.
  
   И плавный стих его, струящийся прозрачно,
  
   Как в зеркале и мысль и чувство отражал.
  
   Лабазным словарем он стих свой не ссужал,
  
   Но кистью верною художника-поэта
  
   Изящно подбирал он краски для предмета:
  
   И смотрят у него, как будто с полотна,
  
   Воинственный _Ермак_ и _Модная жена_.
  
   Случайно ль заглянусь на дом сей мимоходом -
  
   Скользят за мыслью мысль и год за дальним годом,
  
   Прозрачен здесь поток и сумрак дней былых:
  
   Здесь память с стаею заветных снов своих
  
   Свила себе гнездо под этим милым кровом;
  
   Картина старины, всегда во блеске новом,
  
   Рисуется моим внимательным глазам,
  
   С приветом ласковым улыбке иль слезам.
  
   Как много вечеров, без светских развлечений,
  
   Но полных прелести и мудрых поучений,
  
   Здесь с старцем я провел; его живой рассказ
  
   Ушам был музыка и живопись для глаз.
  
   Давно минувших дней то Рембрандт, то Светоний,
  
   Гражданских доблестей и наглых беззаконий
  
   Он краской яркою картину согревал.
  
   Под кисть на голос свой он лица вызывал
  
   С их бытом, нравами, одеждой, обстановкой;
  
   Он личность каждую скрепит чертою ловкой
  
   И в метком слове даст портрет и приговор.
  
   Екатерины век, ее роскошный двор,
  
   Созвездие имен сопутников Фелицы,
  
   Народной повести блестящие страницы,
  
   Сановники, вожди, хор избранных певцов,
  
   Глашатаи побед Державин и Петров -
  
   Всё облекалось в жизнь, в движенье и в глаголы.
  
   То, возвратясь мечтой в тот возраст свой веселый,
  
   Когда он отроком счастливо расцветал
  
   При матери, в глазах любовь ее читал,
  
   И тайну первых дум и первых вдохновений
  
   Любимцу своему поведал вещий гений, -
  
   Он тут воспоминал родной дубравы тень,
  
   Над светлой Волгою горящий летний день,
  
   На крыльях парусов летящие расшивы,
  
   Златою жатвою струящиеся нивы,
  
   Картины зимние и праздники весны,
  
   И дом родительский, святыню старины,
  
   Куда издалека вторгалась с новым лоском
  
   Жизнь новая, а с ней слетались отголоском
  
   Шум и событья дня, одно другому вслед:
  
   То задунайский гром румянцовских побед,
  
   То весть иных побед миролюбивой славы,
  
   Науки торжество и мудрые уставы,
  
   Забота и плоды державного пера,
  
   То спор временщиков на поприще двора,
  
   То книга новая со сплетнею вчерашней.
  
   Всю эту жизнь среды семейной и домашней,
  
   Весь этот свежий мир поэзии родной,
  
   Еще сочувственный душе его младой,
  
   Умевшей сохранить средь искушений света
  
   Всю впечатлительность и свежесть чувств поэта, -
  
   Всё помнил он, умел всему он придавать
  
   Блеск поэтический и местности печать.
  
   Он память вопрошал, и живописью слова
  
   Давал минувшему он плоть и краски снова.
  
   То, Гогарта схватив игривый карандаш
  
   (Который за десять из новых не отдашь),
  
   Он, с русским юмором и напрямик с натуры,
  
   Из глупостей людских кроил карикатуры.
  
   Бесстрастное лицо и медленная речь,
  
   А слушателя он умел с собой увлечь,
  
   И поучал его, и трогал - как придется,
  
   Иль со смеху морил, а сам не улыбнется.
  
   Как живо памятны мне эти вечера:
  
   Сдается, старца я заслушался вчера.
  
   Давно уж нет его в Москве осиротевшей!
  
   С ним светлой личности, в нем резко уцелевшей,
  
   Утрачен навсегда последний образец.
  
   Теперь все под один чекан: один резец
  
   Всем тот же дал объем и вес; мы променяли
  
   На деньги мелкие - старинные медали;
  
   Не выжмешь личности из уровня людей.
  
   Отрекшись от своих кумиров и властей,
  
   Таланта и ума клянем аристократство;
  
   Теперь в большом ходу посредственности братство;
  
   За норму общую - посредственность берем,
  
   Боясь, чтоб кто-нибудь владычества ярем
  
   Не наложил на нас своим авторитетом;
  
   Мы равенством больны и видим здравье в этом.
  
   Нам душно, мысль одна о том нам давит грудь,
  
   Чтоб уважать могли и мы кого-нибудь;
  
   Все говорить спешим, а слушать не умеем;
  
   Мы платонической к себе любовью тлеем,
  
   И на коленях мы - но только пред собой.
  
   В ином и поотстал наш век передовой,
  
   Как ни цени его победы и открытья:
  
   В науке жить умно, в искусстве общежитья,
  
   В сей вежливости форм изящных и простых,
  
   Дававшей людям блеск и мягкость нравам их,
  
   Которая была, в условленных границах, -
  
   Что слог в писателе и миловидность в лицах;
  
   В уживчивости свойств, в терпимости, в любви,
  
   Которую теперь гуманностью зови;
  
   Во всем, чем общество тогда благоухало
  
   И, не стыдясь, свой путь цветами усыпало,
  
   Во всем, чем встарь жилось по вкусу, по душе,
  
   Пред старым - новый век не слишком в барыше.
  
   Тот разговорчив был: средь дружеской беседы
  
   Менялись мыслями и юноши и деды,
  
   Одни с преданьями, плодами дум и лет,
  
   Других манил вперед надежды пышный цвет.
  
   Тут был простор для всех и возрастов, и мнений
  
   И не было вражды у встречных поколений.
  
   Так видим над Невой, в прозрачный летний день,
  
   Заката светлого серебряная тень
  
   Сливается в красе, торжественной и мирной,
  
   С зарею утренней на вышине сафирной:
  
   Здесь вечер в зареве, там утро рассвело.
  
   И вечер так хорош, и утро так светло,
  
   Что радости своей предела ты не знаешь:
  
   Ты провожаешь день, ты новый день встречаешь,
  
   И любишь дня закат, и любишь дня рассвет, -
  
   И осень старости, и весну юных лет.
  
   1860
  
  
  
  
  ДРУЗЬЯМ
  
  
   Я пью за здоровье не многих,
  
  
   Не многих, но верных друзей,
  
  
   Друзей неуклончиво строгих
  
  
   В соблазнах изменчивых дней.
  
  
   Я пью за здоровье далеких,
  
  
   Далеких, но милых друзей,
  
  
   Друзей, как и я, одиноких
  
  
   Средь чуждых сердцам их людей.
  
  
   В мой кубок с вином льются слезы,
  
  
   Но сладок и чист их поток;
  
  
   Так с алыми - черные розы
  
  
   Вплелись в мой застольный венок.
  
  
   Мой кубок за здравье не многих,
  
  
   Не многих, но верных друзей,
  
  
   Друзей неуклончиво строгих
  
  
   В соблазнах изменчивых дней;
  
  
   За здравье и ближних далеких,
  
  
   Далеких, но сердцу родных,
  
  
   И в память друзей одиноких,
  
  
   Почивших в могилах немых.
  
  
   <1861>
  
  
  
  
  * * *
  
  
   Год Новый встретя с беспристрастьем,
  
  
   Как день всем прочим дням под стать,
  
  
   Вас с Новым годом, с новым счастьем
  
  
   Я не намерен поздравлять,
  
  
   Я счастью новому не верю;
  
  
   Нет, счастье не случайный цвет:
  
  
   Оно есть плод; ценю и мерю
  
  
   Его я полнотою лет.
  
  
   Оно растет и созревает
  
  
   Не по часам, а по годам,
  
  
   И тем святей благоухает,
  
  
   Чем дольше присмотрелось нам.
  
  
   Сроднясь с привычкою сердечной,
  
  
   Нам счастье давностью милей;
  
  
   Привычка в жизни скоротечной,
  
  
   Она дает оседлость ей.
  
  
   Привычка - русло, где спокойно,
  
  
   Как волны, льются наши дни
  
  
   И где всегда светло и стройно
  
  
   Возобновляются они.
  
  
   Нет счастья без привычки милой,
  
  
   И в счастье верить мудрено,
  
  
   Когда родных преданий силой
  
  
   Не освещается оно.
  
  
   Напрасно алчною тревогой
  
  
   Мятется ненасытный свет;
  
  
   Мы тесною идем дорогой:
  
  
   Двум счастьям в жизни места нет.
  
  
   <1861>
  
  
  
  
  * * *
  
  
   Кто - в человеке видит дрянь,
  
  
   Кто - на алтарь его возводит.
  
  
   Нелепый суд! Он переходит
  
  
   И тут и там рассудка грань.
  
  
   Ум легкомыслен и упорен,
  
  
   В сужденьях скор и слишком смел.
  
  
   Нет, человек не так-то бел,
  
  
   Да и опять не так-то черен.
  
  
   Оттенок множество для глаз;
  
  
   Нет в людях краски безусловной;
  
  
   Добра не чужд иной виновный,
  
  
   И праведник грешит семь раз.
  
  
   Не мудрствуя замысловато,
  
  
   Спрошу не в честь и не в упрек:
  
  
   Не сероват ли человек,
  
  
   Как наше небо серовато?
  
  
   <1861>
  
  
  
  
  * * *
  
  
   С тех пор как упраздняют будку,
  
  
   Наш будочник попал в журнал
  
  
   Иль журналист наш не на шутку
  
  
   Присяжным будочником стал.
  
  
   Так или эдак - как угодно,
  
  
   Но дело в том, что с этих пор
  
  
   Литература всенародно
  
  
   Пустилась в уличный дозор.
  
  
   На площади ль случится драка,
  
  
   Буян ли пьяный зашумит,
  
  
   Иль без намордника собака
  
  
   По переулку пробежит,
  
  
   Воришка обличился ль в краже,
  
  
   Иль заподозрен кто-нибудь -
  
  
   От литераторов на страже
  
  
   Ничто не может ускользнуть.
  
  
   За шум, бывало, так и знают,
  
  
   Народ на съезжую ведут.
  
  
   Теперь в журнальную сажают:
  
  
   Там им расправа, там и суд.
  
  
   <1861>
  
  
  
  
  СТАРОСТЬ
  
  
  
  
  
   Qui n'a pas l'esprit de son age,
  
  
  
  
  
   De son age a tout le malheur.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Voltaire {*}
  {* Кто не соответствует духу своего возраста - испытывает все бедствия этого возраста. Вольтер (фр.). - Ред.}
  
  
   Беда не в старости. Беда
  
  
   Не состар_е_ться с жизнью вместе;
  
  
   Беда - в отцветшие года
  
  
   Ждать женихов седой невесте.
  
  
   Беда душе веселья ждать
  
  
   И жаждать новых наслаждений,
  
  
   Когда день начал убывать
  
  
   И в землю смотрит жизни гений;
  
  
   Когда уже в его руке
  
  
   Светильник грустно догорает
  
  
   И в увядающем венке
  
  
   Остаток листьев опадает.
  
  
   Вольтер был прав: несчастны мы,
  
  
   Когда не в уровень с годами,
  
  
   Когда в нас чувства и умы
  
  
   Не одногодки с сединами.
  
  
   <1861>
  
  
  
  
  БЕССОННИЦА
  
   В тоске бессонницы, средь тишины ночной,
  
   Как раздражителен часов докучный бой.
  
   Как молотом кузнец стучит по наковальной,
  
   Так каждый их удар, тяжелый и печальный,
  
   По сердцу моему однообразно бьет,
  
   И с каждым боем всё тоска моя растет.
  
   Часы, "глагол времен, металла звон" надгробный,
  
   Чего вы от меня с настойчивостью злобной
  
   Хотите? Дайте мне забыться. Я устал.
  
   Кукушки вдоволь я намеков насчитал.
  
   Я знаю и без вас, что время мимолетно;
  
   Безостановочно оно, бесповоротно;
  
   Тем лучше! И кому, в ком здравый разум есть,
  
   Охота бы пришла жизнь сызнова прочесть?
  
   Но, скучные часы моей бессонной пытки,
  
   В движениях своих куда как вы не прытки,
  
   И, словно гирями крыло обременя,
  
   Вы тащитесь по мне, царапая меня.
  
   И сколько диких дум, бессмысленных, несвязных,
  
   Чудовищных картин, видений безобразных,
  
   То вынырнув из тьмы, то погружаясь в тьму,
  
   Мерещится глазам и грезится уму!
  
   Грудь давит темный страх и бешеная злоба,
  
   Когда змеи ночной бездонная утроба
  
   За часом час начнет прожорливо глотать,
  
   А сна на жаркий одр не сходит благодать.
  
   Тоска бессонницы, ты мне давно знакома;
  
   Но всё мне невтерпеж твой гнет, твоя истома,
  
   Как будто в первый раз мне изменяет сон,
  
   И крепко-накрепко был застрахован он;
  
   Как будто по ночам бессонным не в привычку
  
   Томительных часов мне слушать перекличку;
  
   Как будто я и впрямь на всероссийский лад
  
   Спать богатырским сном всегда и всюду рад,
  
   И только головой подушку чуть пригрею -
  
   Уж с Храповицким речь затягивать умею.
  
   <1861>
  
  
  
   БИТВА ЖИЗНИ
  
  
  Когда припомню я и жизнь, и всё былое,
  
  
  Рисуется мне жизнь - как поле боевое,
  
  
  Обложенное всё рядами мертвых тел,
  
  
  Средь коих я один как чудом уцелел.
  
  
  Дружиной бодрою, отважной молодежью
  
  
  Мы рано вышли все в поход, на волю божью.
  
  
  У каждого был жезл фельдмаршальский в суме,
  
  
  У каждого - своя победа на уме,
  
  
  У каждого - свои надежды, цель и радость;
  
  
  Доверчиво судьбу опрашивала младость.
  
  
  Но скоро ворвалась смерть в юный наш отряд.
  
  
  Сплошной сомкнули мы разорванный свой ряд
  
  
  И, скорбью помянув утраченного брата,
  
  
  Самонадеянно, удалые ребята
  
  
  И каждый о себе беспечный, шли вперед,
  
  
  Бегом - на крутизну, потоком - вплавь и вброд.
  
  
  Мы песнью боевой весь воздух оглашали.
  
  
  Задачи бытия восторженно решали
  
  
  Горячие сердца и смелые умы.
  
  
  Но полдень наступил, и оглянулись мы:
  
  
  Уж многих наших нет, и лучших нет из братии;
  
  
  Смерть выхватила их из дружеских объятий
  
  
  Внезапно, в золотой поре цветущих сил,
  
  
  Когда их зрелый дух так плодороден был!
  
  
  Тут робкий взгляд - вперед и на себя - печальный
  
  
  Вперили мы: хладел тот пыл первоначальный,
  
  
  Которым наша грудь кипела, а наш ум
  
  
  Насытиться не мог в тревоге смелых дум.
  
  
  Стал небосклон темней и путь как будто _у_же,
  
  
  В угасших днях друзей и наши гасли вчуже;
  
  
  А всё еще редел, простреленный насквозь,
  
  
  Строй - некогда стена, теперь - разбитый врозь.
  
  
  Когда же зорю мы пробили в час молитвы,
  
  
  Нас налицо два-три сошлись на поле битвы.
  
  
  Стал недочет и в тех, оставшихся... Поздней
  
  
  Оплакивал один я всех моих друзей.
  
  
  <1861>
  
  
  
  
  ВЕЧЕР
  
  
  Прелестный вечер! В сладком обаянье
  
  
  Душа притихла, словно в чудном сне.
  
  
  И небеса в безоблачном сиянье,
  
  
  И вся земля почила в тишине.
  
  
  Куда б глаза пытливо ни смотрели,
  
  
  Таинственной завесой мир одет,
  
  
  Слух звука ждет - но звуки онемели;
  
  
  Движенья ищет взор - движенья нет.
  
  
  Не дрогнет лист, не зарябится влага,
  
  
  Ие проскользнет воздушная струя;
  
  
  Всё тишь!.. Как будто в пресыщенье блага
  
  
  Жизнь замерла и не слыхать ея.
  
  
  Но в видимом бездейственном покое
  
  
  Не истощенье сил, не мертвый сон:
  
  
  Присущны здесь и таинство живое,
  
  
  И стройного могущества закон.
  
  
  И молча жизнь кругом благоухает,
  
  
  И в неподвижной красоте своей
  
&n

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 522 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа