Вступило в бой с драконом? Он с когтями,
Ты беззащитен; он в берлоге скрыт.
Когда б ты подождал, - взращенный днями, -
С копьем-презреньем, взял бы мудрость-щит,
Чудовищам пустынь твой был бы страшен вид.
28
"Шакалы-трусы, храбрые лишь в стае,
И вороны, что ищут мертвеца,
Объедки Разрушенья доедая,
Роняя с крыл заразу без конца, -
Как все они бежали от Певца,
Когда стрелой из лука золотого
Он каждого коснулся наглеца!
Быть наглыми они не смели снова,
Лежат у гордых ног, что топчут их сурово.
29
"Восходит солнце, - гадов рой кишит,
Зайдет, - и в непроглядной смерти тает,
Во мраке стынет рой эфемерид,
И вновь узор бессмертных звезд блистает;
Так меж людей: вот полубог витает,
Окутал небо, землю обнажил,
Исчез, и рой, что блески разделяет,
Или собою свет его темнил,
Оставил ночь души сияньям сродных сил!"
30
Она умолкла; пастухи толпою
От гор пришли, и каждый был томим,
В венке увядшем, скорбною мечтою;
И Вечности явился Пилигрим,
Чья слава как лазурь была над ним,
В которой были молнии и тучи;
Эрин, в усладу горестям своим,
Послал певца воздушнейших созвучий,
И сделала любовь его печаль певучей.
31
Среди других явился хрупкий Лик,
Тень меж людей; он тучкой утомленной
Той бури, что уж кончилась, возник;
Я думаю, что грезою бессонной
На красоту Природы обнаженной
Глядел он слишком долго, и за ним,
За Актеоном, стаей разъяренной,
Те мысли, чьим огнем он был томим,
За жертвою гнались и за отцом своим.
32
Подобный леопарду, Дух прекрасный -
Любовь, что сквозь отчаянье видна;
Дух Силы, что в борьбе живет напрасной
Со слабостью, - едва несет она
Ту тяжесть, что в минуте нам дана;
Свет гаснущий, волна, что вдруг дробится, -
Вот речь о ней, но где теперь волна?
Цветок увял, хоть луч к нему стремится,
И сердце порвано, хотя румянец длится.
33
Он был в венке увядшем, из цветов,
Зовущихся веселыми глазами,
И из фиалок, чей расцвет лилов;
Он легкое копье держал руками,
В плюще, и все обвитое огнями
Лесной росы, а на конце его
Плод кипариса был; он меж тенями
Один был, хоть глядели на него,
На лань, отставшую от стада своего.
34
Сквозь слез все улыбнулись на пристрастье
Его тоски; скорбя, чужое зло
Он слил со скорбью своего несчастья,
Оно в созвучья новые вошло;
И Урания, на него светло
Взглянув, шепнула: "Кто ты?" Он, смущенный,
Вдруг обнажил кровавое чело
С клеймом, и так стоял, окровавленный,
Как Каин иль Христос. - О, лик тоски бессонной!
35
Чей голос над умершим прозвучал,
Нежней? Он смолк. Кто, лик свой закрывая,
Над белой смертью скорбной тенью встал,
Надгробным изваяньем возникая?
В чьем сердце глухо бьется скорбь немая?
Коль это Он, нежнейший меж умов,
Кто мертвого всегда ценил, встречая
Сочувствием, - умолкнуть я готов,
Чтоб не смущать его, скорбящего без слов.
36
Наш Адонаис выпил чашу с ядом!
Какой глухой, с змеиною душой,
Принес конец чуть начатым усладам?
Хотел бы червь быть больше не собой,
Он понял сладость песни неземной,
Той песни, чье чудесное начало
Будило зависть, мыслей смутный рой,
И лишь в единой груди зарычало,
Что песен ждет того, чья лютня отзвучала.
37
Живи, змея, ничтожная средь змей,
И от меня не бойся воздаянья!
Но будь собой, и быть собой умей,
Ты, жалкое пятно воспоминанья!
Копи свой яд, злосчастное созданье,
Излив его, тем низкий дух измерь,
Тебе - в Самопрезренье наказанье,
Ты жгучий стыд узнаешь, подлый зверь,
И виноватым псом ты вздрогнешь - как теперь!
38
Зачем скорбеть, что наш восторг далеко
От коршунов, чьим криком мир смущен,
Он бодрствует иль спит в тиши глубоко,
Не воспаришь туда, где ныне он.
Прах в прах! Но должен дух быть возвращен
К источнику, желанному для взора, -
Часть Вечного, что в зыбкости времен
Незыблемо горит в огнях узора,
Меж тем как пепел твой грязнит очаг позора.
39
Молчанье! Он не умер, он не спит, -
От жизненного встал он сновиденья -
Нас буря лживых грез, взметая, мчит,
Вступаем мы в бесплодное боренье,
Нож духа мы вонзаем в привиденья,
Ничто неуязвимые разим -
Мы, точно трупы, в склепах, в царстве тленья,
Ветшаем, пыткам преданы своим,
И рой надежд в себе, как рой червей, храним.
40
Он выше нашей ночи заблужденья,
Терзанье, зависть, клевета, вражда,
Тревога, что зовется - наслажденье,
К нему не прикоснется никогда,
Мирской заразы в вольном нет следа,
Не будет он скорбеть иль плакать бурно,
Что голова безвременно седа,
Что сердце стынет, что мечта мишурна,
Что дух устал гореть, полна лишь прахом урна.
41
Он жив, он есть, - Смерть умерла, не он;
Жив Адонаис! - Вся в росе блистая,
Зажгись, Заря, - с тобой не разлучен
Тот дух, о ком тоскуешь ты, рыдая;
Леса, не трепещите так, вздыхая!
Цветы, цветите, смолкни, глубь пещер,
Развейся, Воздух, Землю обнажая,
Чтоб лик ее цветист был, а не сер,
Улыбку сонмы звезд ей шлют из вышних сфер.
42
С Природою он слился воедино:
Во всех ее напевах - звук его,
От громких гулов грома-властелина
До пенья соловья; среди всего,
В лучах, во тьме, влиянье своего
Присутствия сознанью он являет,
В цветах, в камнях - путь жизни для него;
Та Власть любви его с собой сливает,
Что держит мир внизу и сверху зажигает.
43
Он часть той красоты, что делал он
Еще когда-то более прекрасной:
Когда сквозь мир, сквозь этот тусклый сон,
Лениво-плотный, Дух проходит властный,
Он новым сонмам ликов, - с ним согласный, -
Дает черты законченных вещей, -
Всем выгаркам, с их тупостью напрасной,
Дает свое подобье, блеск лучей, -
Горит сквозь мир зверей, деревьев и людей.
44
На небосводе времени - сиянье
Возможно затемнить, убить нельзя;
Смерть - лишь туман с непрочностью влиянья,
У них, как у созвездий, есть стезя,
И с высоты они горят, сквозя
Сквозь мрак. Когда возвышенные думы
Вздымают сердце юное, скользя
С ним в воздухе, там слышны споры, шумы, -
Что будет суждено, свет или мрак угрюмый?
45
Толпою, каждый покидая трон,
Наследники мечты недовершенной,
Восстали, там, в Незримом. Чаттертон,
Еще предсмертной мукою смущенный;
Сидней, каким он жил, как пал, сраженный,
Как, кроткий, он возвышенно любил;
Лукан, своею смертью вознесенный;
Забвение, при виде светлых сил,
Отпрянуло, и мрак далеко отступил.
46
И многие, чьи имена негромки,
Но сущность чья излитая живет, -
Как пламя, бороздящее потемки,
Мать-искру пережив, сиянье льет, -
Наполнили лучами небосвод.
"Гори, теперь ты наш", - они вскричали, -
На Небе Песен вон светильник тот
Молчал так долго, ждал тебя в печали.
Займи крылатый трон, о, Веспер нашей дали!"
47
Кто стонет "Адонаис"? О, пойми
Себя, его, - взгляни, узнай воочью,
Душой дрожащей Землю обними
И, к этому прильнувши стредоточью,
Лучистому отдавшись полномочью,
Струи свой свет за грани всех миров;
Потом туда, где день наш с нашей ночью,
Уйди, не то, низвергшись с облаков,
Ты в бездну упадешь, заманен лаской снов.
48
Иль в Рим иди, что сделался гробницей -
О, не его, а наших снов мечты;
И пусть века и царства, вереницей,
В обломках там лежат средь пустоты,
Что создали они же; красоты
Такой, как он, у тех не занимает,
Кто грабит мир; о, нет, его черты
Средь тех, кто мыслью всем завладевает,
Из прошлого лишь мысль одна не умирает.
49
Да, в Рим ступай, он сразу - склеп, Эдем,
И город, и пустыня вековая;
И там, где сонм руин старинных - нем,
Обломками разбитых гор вставая,
И остов Разрушенья одевая
Иди, пока в том царстве мертвецов
Тебя Дух места к склону, где живая
Улыбка трав, не приведет в мир снов,
Средь детской радости смеющихся цветов.
50
Тупое время кормится камнями,
Как скрытый блеск - седою головней,
И, ветхими окружена стенами,
Вздымает пирамида облик свой,
Приют того, кто создал здесь мечтой
Заветный тихий мир воспоминанья;
Внизу могил позднейших виден строй,
Они под Небом, льющим к ним сиянье,
Тому, кто дорог нам, шлют тайное дыханье.
51
Помедли здесь: могилы все кругом
Так молоды, что возле каждой, тая,