Северин Н. - Из недавнего прошлого

  

  

   ...Сдѣлалось вдругъ такъ тихо, что я проснулся. Ни свистковъ, ни толчковъ, ни пыхтѣн³я паровоза, ни стука. Поѣздъ стоялъ. Я оглянулся кругомъ: кондуктора не было видно, всѣ пассажиры спали, свѣчи въ фонаряхъ догорѣли и погасли, мерцалъ только одинъ несчастный огарокъ надъ толстымъ бариномъ въ енотовой шубѣ, который храпѣлъ на весь вагонъ, но свѣтъ отъ этого огарка былъ такъ ничтоженъ, что тѣни, наполнявш³я наше отдѣлен³е, казались отъ него еще гуще, чернѣе и удлинялись безконечно.

   Кондукторъ не являлся, спутники мои не просыпались, спросить о причинѣ остановки было но у кого. Я приподнялъ уголъ занавѣски у окна и провелъ рукой по пушистому снѣгу, которымъ было покрыто стекло: подъ снѣгомъ оказался толстый слой льда.... Нечего было и мечтать о томъ, чтобъ увидѣть что нибудь изъ окна, и только по мертвой, тишинѣ, царившей вокругъ, да по полнѣйшему отсутств³ю суетни, сопровождающей обыкновенно встрѣчу поѣзда на станц³и, можно было догадаться, что остановка наша случайная и что вблизи нѣтъ никакого жилья. Любопытство такъ меня замучило, что я поднялся съ мѣста и началъ осторожно пробираться къ выходу. Пройдти никого не обезпокоивъ, между выдвинутыми для спанья скамейками, разложенными подушками и вытянутыми во всѣ стороны руками и ногами, оказалось довольно труднымъ дѣломъ, однако мнѣ удалось достигнуть довольно благополучно цѣли и, сдѣлавъ послѣднее усил³е, я потянулъ къ себѣ заиндевѣвшую металлическую ручку, но тотчасъ же принужденъ былъ захлопнуть дверь, такимъ пронзительнымъ, холоднымъ вѣтромъ пахнуло на меня.

   Тьма была непроглядная. Кругомъ, на далекое пространство, разстилалась степь. Ужъ по одному вою вьюги легко было убѣдиться въ этомъ; только въ степи завываетъ она съ такими долгими, тоскливыми переливами съ такими взрывами ярости, только въ степи возможно такое полнѣйшее затишье въ промежуткахъ между этими взрывами.

   Прошло еще минутъ двадцать. Буря стихла на время. Я опять посмотрѣлъ въ окно. Вокругъ вагоновъ началась возня. Мимо замерзшихъ стеколъ замелькали тусклые, красноватые огоньки.... Это дорожные служители осматриваютъ вагоны при свѣтѣ фонарей. По мѣрѣ того, какъ огоньки эти передвигались съ мѣста на мѣсто, я мысленно слѣдилъ за неуклюжими фигурами въ полушубкахъ и въ башлыкахъ, пригибающихся къ каждому колесу и оси, чтобъ осмотрѣть - все ли въ порядкѣ. Обыкновенно, вслѣдъ за такимъ осмотромъ, поѣздъ снова пускается въ путь, но на этотъ разъ ничего подобнаго, не произошло,- прошло еще съ полчаса, а мы все продолжали стоять на мѣстѣ.

   Наконецъ, дверь вагона отворилась и вошелъ кондукторъ. На мой вопросъ, гдѣ мы, и почему остановились, онъ отвѣчалъ, что полотно дороги такъ заметено мятелью, что надо переждать, пока не расчистятъ путь.

   Для насъ, степняковъ, это - дѣло самое обыкновенное, противъ котораго только люди, лишонные всякаго философическаго смысла, способны роптать и возмущаться.

   - Сколько же времени мы здѣсь простоимъ? продолжалъ я допытываться.

   - Да кто ее знаетъ! Можетъ часа три, а можетъ быть и больше. До деревни не близко, когда еще дойдутъ..... Да и ночь къ тому же, весь народъ спитъ.

   - Но въ такомъ случаѣ намъ не поспѣть къ поѣзду изъ Р - ни?

   - Гдѣ поспѣть! онъ насъ ждать не станетъ.

   - Такъ какъ же?

   - Да также-съ.

   Возражать было нечего. Это "также-съ" было очень краснорѣчиво и означало неминуемую и почти суточную остановку въ Т - вѣ.

   Кондукторъ вставилъ новыя свѣчи въ фонарь и вышедъ въ другое отдѣлен³е. Сосѣди мои продолжали спать. Огоньки, мелькавш³е вдоль поѣзда, давно исчезли и снова все кругомъ замерло. Вьюга удалилась куда-то; промежутки между ея взрывами дѣлались всѣ продолжительнѣе, завыван³е вѣтра жалостливѣе, протяжнѣе и отдаленнѣе.... Мало по малу все смолкло и водворилась та мертвенная, мрачная тишина, что царитъ въ безлунныя ночи между необъятными пространствами чернаго неба и степью, окутанной бѣлымъ саваномъ снѣговъ.

  

  

   Именно эта степь и тишина, порою прерываемая воемъ мятели, и грезилось мнѣ въ слѣдующую за тѣмъ ночь, которую волей-неволей приходилось проводить въ Т - въ.

   Опятъ увидѣлъ я себя среди снѣжной пустыни, но ни въ тѣсномъ вагонѣ и не во мракѣ; сугробы, облитые мягкимъ луннымъ блескомъ, принимали красивыя фантастическ³я формы, въ переливахъ унылой пѣсни вьюги не было ничего тоскливаго, все яснѣе и яснѣе слышались слова этой пѣсни, все ближе и ближе звучали таинственные голоса....

   Я проснулся; серебристые призраки снѣговъ исчезли, но звуки не смолкали, напротивъ того, они начали раздаваться еще явственнѣе, еще ближе, надъ самымъ моимъ умомъ.

   Кровать моя стояла у запертой двери, сквозь щели которой пронизывались длинныя полосы свѣта; а перегородка, отдѣлявшая меня отъ сосѣдей (судя по голосамъ ихъ было двое, мужчина и женщина), была такъ тонка, что не слышать того, что они говорили, не было никакой возможности. Къ тому же, они не стѣснялись и бесѣдовали между собой довольно громко. Они пр³ѣхали сюда вѣроятно недавно. Когда наканунѣ вечеромъ, измученный и прозябш³й, я вошелъ въ отведенный мнѣ номеръ, корридорный объявилъ мнѣ, что сосѣдняя комната никѣмъ незанята. Впрочемъ, я и самъ могъ убѣдиться въ этомъ когда мимоходомъ заглянулъ въ нее. Комната была такая же маленькая какъ и моя, въ одно окно и такая узкая, что между диваномъ, приставленнымъ къ двери, на которой я спалъ, и кроватью промежутокъ былъ очень тѣсный. Сквозь щели ко мнѣ проникалъ, не только свѣтъ отъ свѣчей, зажженныхъ сосѣдями, но также душистый паръ отъ завареннаго ими чая, запахъ отъ сигары, которую онъ курилъ и тонк³й ароматъ духовъ, которымъ было пропитано ея платье и вещи, по всей вѣроятности, раскиданныя въ безпорядкѣ по комнатѣ. По однимъ этимъ духамъ, да по шелесту чего-то шелковаго, лентъ или юбки, можно было догадаться, что на диванѣ сидитъ женщина молодая. Звукъ ея голоса, нѣжный и немного надтреснутый, какая-то особенная сдержанная порядочность въ интонац³и и въ выражен³яхъ, наконецъ, выборъ этихъ выражен³й, вызывало въ умѣ представлен³е чего-то безконечно хрупкаго, болѣзненнаго, молодаго и изящнаго. Мужчина, съ которымъ она бесѣдовала, съ первыхъ произнесенныхъ имъ словъ, показался; мнѣ старше ея. Голосъ у него былъ тоже очень симпатичный, но порой, когда онъ, забывшись, возвышалъ его, въ немъ звучали нотки выдающ³я привычку повелѣвать и сильную, страстную волю.

   Когда я началъ прислушиваться къ ихъ разговору, онъ уже былъ въ полномъ разгарѣ. Они, повидимому, не догадывались, о моемъ присутств³и, а если имъ и сказали, что сосѣдн³й съ ними номеръ занятъ, не трудно было; и забыть объ этомъ... я спалъ такъ крѣпко и имъ такъ много надо было передать другъ другу, не мудрено было забыть о всемъ остальномъ въ м³рѣ....

   Нарушить ихъ бесѣду, дать имъ понять какимъ-нибудь движен³емъ, что они не одни, теперь когда, безъ сомнѣн³я, самое главное, близкое и интимное уже высказано, было бы жестокой неловкостью съ моей стороны. Пусть лучше они никогда не узнаютъ о томъ, что бесѣда ихъ имѣла невольнаго, посторонняго слушателя.... Врядъ ли мы когда-нибудь встрѣтимся, а если и встрѣтимся, думалъ я, мнѣ всегда можно будитъ не узнать моихъ сосѣдей... О слышанномъ мною я буду вспоминать, какъ объ странномъ сновидѣн³и, пригрезившемся мнѣ послѣ пятнадцатичасоваго пребыван³я въ вагонѣ, занесенномъ въ степи мятелью.

   Вотъ чѣмъ успокоивалъ я мою немножко смущенную совѣсть, вслушиваясь въ бесѣду сосѣдей и пытаясь дополнить воображен³емъ то представлен³е объ ихъ характерѣ, отношен³яхъ между собою и даже лѣтахъ и наружности, которое невольно создавалось въ моемъ умѣ, при ближайшемъ знакомствѣ съ выраженными ими мыслями и чувствами.

   Я сказалъ что по тону и выражен³ямъ моихъ сосѣдей легко было составить себѣ довольное ясное понят³е о чувствахъ, связывавшихъ ихъ между собою. Между ними, кромѣ дружбы, была и большая короткость, обличавшая давнишнее знакомство. Они говорили другъ другу "ты", но онъ не былъ ни ни мужемъ, мы любовникомъ, ни отцомъ, ни братомъ. Между ними ни существовало тѣхъ обязательныхъ отношен³й, которыя заставляютъ людей часто видѣться, болѣе или менѣе аккуратно переписываться и отдавать другъ другу отчетъ въ поступкахъ и намѣрен³яхъ....

   Нѣтъ, съ этой женщиной онъ, можетъ быть, подолгу не встрѣчался, подолгу не думалъ о ней; но выдавались так³я минуты въ его жизни, когда онъ многимъ бы пожертвовалъ, чтобъ имѣть счастье припомнить съ нею вмѣстѣ всѣ пережитое и выстраданное. Вчера, приближаясь къ Т - ву, на него, по всей вѣроятности, напала такая минута: онъ вспомнилъ, что она живетъ въ нѣсколькихъ верстахъ отъ этого города, и наудачу послалъ ей депешу съ просьбой выѣхать къ нему на встрѣчу.

   Она пр³ѣхала и они такъ обрадовались другъ другу, что порѣшили провести время вмѣстѣ до слѣдующаго поѣзда. Но поѣздъ опоздалъ по случаю мятели, пришлось искать убѣжища на ночь въ гостинницѣ. Когда онъ пришелъ въ ея номеръ, чтобъ поболтать и напиться чаю, онъ не думалъ оставаться у нея до утра; но ему надо было такъ много разсказать ей и хорошаго и дурнаго!

   Дурнаго больше. Счастливыхъ людей не выслушиваютъ съ такимъ благоговѣйнымъ вниман³емъ, съ такою глубокою симпат³ею какъ та, что звучала въ ея голосѣ, когда она прерывала его какимъ-нибудь вопросомъ или замѣчан³емъ; въ бесѣдѣ со счастливыми людьми не взвѣшиваютъ такъ тщательно значен³е каждаго слова, не отступаютъ въ нерѣшительности передъ извѣстными выражен³ями изъ боязни разбередить незажившую рану!

   Впрочемъ, онъ, повидимому, давно привыкъ угадывать мысли и сомнѣн³я по выражен³ю ея глазъ или улыбки и спѣшилъ подсказывать ихъ, замѣчая при этомъ, что опасен³я ея напрасны, что онъ теперь относится совершенно равнодушно къ воспоминан³ямъ о пережитыхъ испытан³яхъ.

   Но она ему не вѣрила и продолжала обходитъ тѣ вопросы, которые, какъ ей казалось, должны до сихъ поръ нестерпимо больно отзываться въ его сердцѣ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, прервала она на полусловѣ начатый разсказъ о какой-то истор³и, случившейся съ нимъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, къ которой онъ безпрестанно возвращался съ капризнымъ упорствомъ человѣка, желающаго во что бы-то ни стало испытать степень своей твердости и самообладан³я.

   - Нѣтъ, ты мнѣ вотъ что лучше скажи, какъ ты туда попалъ? Кто тебѣ подалъ эту мысль?

   Онъ засмѣялся. Смѣхъ у него былъ очень симпатичный, веселый и беззаботный, какъ у ребенка.

   - Я отправился туда изъ мести, а также изъ самолюб³я.... Какъ видишь, мотивы у меня были не совсѣмъ благовидные.

   Наступило молчан³е. Онъ шумно опрокинулъ стулъ, на которомъ сидѣлъ и началъ прохаживаться большими, твердыми шагами по комнатѣ. Потомъ онъ снова къ ней подошелъ и спросилъ:

   - Развѣ ты не слышала про депешу, которую я получилъ отъ А - ва?

   Она отвѣчала, что была тогда въ Итал³и и ничего не знаетъ.

   - Вотъ что мнѣ телеграфировали: "Помолитесь Богу, подумайте и если рѣшитесь, поѣзжайте на помощь Ч - ву. Вы намъ тамъ нужны". Можешь себѣ представить, какъ подѣйствовало на меня такое приглашен³е? Это была одна изъ тѣхъ минутъ въ жизни, которыя никогда не забываются, изъ-за которыхъ, какъ бы не былъ человѣкъ нравственно убитъ, уничтоженъ, стертъ съ лица земли; достаточно одной такой минуты, чтобъ воскресить его къ новой жизни и дѣятельности, заставить его почувствовать новую силу въ нервахъ, новое стремлен³е идти впередъ, все дальше и дальше, не взирая ни на как³я преграды, клеветы и неудачи.

   Голосъ его дрогнулъ и оборвался. Черезъ минуту онъ продолжалъ:

   - Въ тотъ же день я отвѣчалъ, что отъ всей души благодарю за честь, сдаю должность и, черезъ три дня, буду въ Москвѣ.

   Все это случилось такъ быстро, что онъ опомнился и началъ разсуждать только въ вагонѣ и отъѣхавши на довольно дальнее разстоян³е отъ столицы. До тѣхъ поръ, нервы его были въ такомъ возбужденномъ состоян³и, что онъ чувствовалъ только радость, глубокую, свѣтлую радость, что его вспомнили, что онъ снова понадобился, что ему снова представляется случай послужить Росс³и. О, родственныхъ намъ народахъ, объ ихъ истор³и, задачахъ и бѣдств³яхъ, онъ имѣлъ тогда самое смутное, самое сбивчивое понят³е, но онъ сознавалъ, что цѣль, для которой онъ идетъ отдавать свою жизнь, достойна такой жертвы. - Чего же больше?

   Хорошо, что между обѣдами съ торжественными спичами и шумными проводами съ громкими, восторженными криками, ему удалось найти, удобную минуту для покупки русско-турецко-сербскаго словаря и тактику Левицкаго. Эти двѣ книжечки сослужили ему впослѣдств³и великую службу.

   Въ Бѣлградѣ, онъ узналъ о мѣстѣ нахожден³я генерала, одѣлся въ сербск³й мундиръ и пустился въ дальнѣйш³й путь. На описан³и главной квартиры сосѣдъ мой останавливался очень долго. Такое множество воспоминан³й тѣснилось въ его умѣ, что ему, повидимому, было довольно трудно распредѣлять ихъ по порядку и рѣчь его выходила довольно сбивчивая, но страстная и сильная, она производила глубокое впечатлѣн³е. Въ этой рѣчи въ особенности въ началѣ ея, преобладало не столько желан³е представить извѣстныя событ³я въ настоящемъ ихъ свѣтѣ, сколько потребность подѣлиться вынесенными испытан³ями съ близкимъ существомъ; вся она состояла изъ горькихъ признан³й чисто личнаго свойства, но каждое слово будило въ воображен³и цѣлый рядъ знакомыхъ событ³й и родныхъ сердцу картинъ, каждое вскользь упомянутое имя - какой-нибудь близк³й образъ изъ прошлаго.... изъ того прошлаго, что такъ еще недавно волновали насъ тоской, страхомъ и надеждой, а затѣмъ, такъ быстро и безслѣдно было погребено и забыто подъ наплывомъ тяжкихъ, растлевающихъ душу чувствъ - безсильной злобы и досады на обманутыя мечты и не сбывш³яся ожидан³я! Какъ живой вставалъ передъ глазами тотъ священный уголокъ на югѣ Европы, гдѣ рѣкой лилась славянская кровь, куда русск³й мужикъ отсылалъ свой послѣдн³й грошъ и на который цѣлыхъ два года въ тоскливомъ ожидан³и были устремлены взоры всего русскаго народа.

   Вспоминались также и люди, которыхъ мы провожали туда, и тѣ, что вернулись оттуда, а еще больше тѣ, что тамъ остались... Грозная, великая картина, одна изъ тѣхъ славнѣйшихъ въ нашей истор³и, прошла въ эту ночь передъ моими глазами, точно въ чудной панорамѣ, озаренной съ одной стороны собственными воспоминан³ями, а съ другой, страстною рѣчью участника кровавой драмы, значен³е которой мы оцѣнить еще не можемъ, потому что слишкомъ къ ней близки, слишкомъ за-живо зацѣпила она каждаго изъ насъ, потому, однимъ словомъ, что намъ "за деревьями еще не видать лѣса".

   - Наконецъ, доѣхали мы до вершины лѣснаго плоскогорья, разсказывалъ мой сосѣдъ.- Мой "кочеяшъ" указалъ на равнину, съ бѣлѣвшимися вдали тремя домиками и объявилъ, что это Делиградъ. При этомъ имени, во мнѣ загорѣлось то же самое восторженное настроен³е, которое я испыталъ при отъѣздѣ изъ Москвы, когда, подъ впечатлѣн³емъ поцѣлуевъ духовенства и безчисленнаго множества знакомыхъ и незнакомыхъ людей, я проходилъ по платформѣ къ вагону, среди несмолкаемаго гула толпы, махающей шапками. Въ ушахъ звенѣли отрывки прощальныхъ рѣчей, перемѣшиваясь съ торжественными звуками только что отслуженнаго молебна, въ глазахъ мелькали растроганныя лица, со всѣхъ устъ срывались благословен³я и пожелан³я, во всѣхъ взглядахъ сверкали слезы, свѣтлыя и восторженныя, читалась надежда и упован³е.... И это былъ народъ, именно тотъ народъ, который мы привыкли называть "сѣрымъ народомъ".... Никогда еще не былъ я къ нему тамъ близокъ, никогда не любилъ я его тамъ, какъ въ эту минуту!....

   Онъ нетерпѣливо подгонялъ своего возницу, жадно всматриваясь въ мелькавш³е передъ нимъ лагери, напоминающ³е цыганск³е таборы. Войники съ исхудалыми лицами, изнуренною лихорадкою и тифомъ, похож³е скорѣе на нищихъ, чѣмъ на солдатъ, поломанныя телѣги, скелето-образные волы, безпорядочныя кучки комордж³евъ съ ружьями безъ замковъ, утлые навѣсы, державш³еся какимъ-то чудомъ на погнувшихся жердяхъ, отъ которыхъ несло гнилью и подгорѣвшимъ саломъ; остовы павшихъ лошадей и воловъ, почтовыя станц³и съ флагомъ "Краснаго Креста" и, наконецъ, как³я-то траншеи съ волчьими ямами и засѣками, служащими, судя по запаху, вовсе не для военныхъ цѣлей.

   Такъ разсуждалъ онъ теперь; но тогда глаза его видѣли совсѣмъ другое: тогда онъ не замѣчалъ ни хаоса, ни безпорядочности арм³и,- сильно бьющееся сердце летѣло къ одной только цѣли, къ завѣтному домику, въ которомъ должна была произойти его встрѣча съ народнымъ героемъ. Мысль объ этой встрѣчѣ затмѣвала въ немъ всѣ проч³я чувства. Наконецъ, телѣжка остановилась у воротъ невысокаго забора, за которымъ стоялъ скромный одноэтажный домъ: эта была главная квартира дѣйствующей арм³и. На террасѣ стоялъ молодой человѣкъ въ адъютантской формѣ. Пр³ѣзж³й подошелъ къ нему.

   - Позвольте узнать, когда можно представиться главнокомандующему?

   - Подождите, процѣдилъ сквозь зубы адъютантъ и скрылся куда-то.

   Проходитъ болѣе получасу; на крылечко выходитъ другой офицеръ.

   - Позвольте безпокоить вопросомъ, когда....

   Но на этотъ разъ его обрываютъ еще суше и торопливѣе.

   - Ништо не разуме, объявляетъ офицеръ, проходя мимо и не удостоивая его взглядомъ.

   На душѣ съ каждой минутой дѣлалось холоднѣе, тоскливое чувство одиночества и предчувств³е чего-то недобраго, все сильнѣе и сильнѣе охватываетъ сердце. Солнце подымается выше и выше, становится нестерпимо жарко. Усталость отъ длиннаго, утомительнаго пути и голодъ даютъ себя чувствовать и натянутыя съ ранняго утра нервы начинаютъ поддаваться.... Въ головѣ тяжесть, во всѣхъ членахъ нестерпимый ломъ, грудь тѣснитъ такъ, что дыхан³е спирается и все та же мысль, неотвязная и несносная, какъ жужжан³е невидимаго комара, мысль объ одиночествѣ, о безполезности чего-нибудь добиться, дождаться.... Чтобъ отогнать эту мысль, онъ прошелся по двору и началъ вслушиваться въ говоръ сербскаго караула, пытаясь уловить смыслъ рѣчи полуроднаго языка, какъ вдругъ движен³е часовыхъ заставляетъ его очнуться: въ ворота входитъ дряхлый, едва державш³йся на ногахъ полковникъ. Его классически подбритыя бакенбарды выдавали въ нимъ "Николаевскаго" служаку.

   Можетъ быть, этотъ окажется доступнѣе и привѣтливѣе.

   - Позвольте спросить, когда можно представиться?....

   Но замѣтивъ, что полковникъ подноситъ руку къ своему уху, пр³ѣзж³й пр³оставливается.

   Впрочемъ, на этотъ разъ онъ нашелъ снисходительнаго собесѣдника и еслибъ только полковникъ не былъ такъ глухъ, отъ него можно было бы добиться кое-какихъ свѣдѣн³й относительно здѣшнихъ порядковъ. Почтенный ветеранъ спросилъ у него съ любезной улыбкой: чѣмъ онъ можетъ ему служить?

   При этомъ, онъ тщетно старался пр³осаниваться и выпрямлять согнутую лѣтами спину, немилосердно коверкая русскую рѣчь на остзейск³й ладъ.

   - Желалъ бы узнать, какимъ образомъ можно представиться главнокомандующему; я цѣлый день здѣсь жду и не могу добиться этой чести, повторилъ свой отвѣтъ мой сосѣдъ.

   Отвѣта на этотъ вопросъ не послѣдовало, но зато полковникъ завелъ длинную рѣчь, о самомъ себѣ; началъ разсказывать, что онъ тоже доброволецъ. когда-то командовалъ полкомъ, потомъ вышелъ въ отставку...

   - Ну, а тутъ народъ, святая война, не вытерпѣлъ и пр³ѣхалъ на свой счетъ... Вы конечно, на счетъ славянскаго комитета? А я скопилъ кое-что на русской службѣ, долженъ быть признателенъ, на свой собрался....

   А въ заключен³е онъ прибавилъ давно ожидаемую фразу:

   - Хотите представиться? Я сейчасъ доложу.... очень, очень радъ!

   Съ этими словами оригинальный доброволецъ, молодцовато переводя руку отъ уха къ козырьку, съ видимымъ трудомъ заковылялъ дальше и началъ подыматься на роковое крылечко.

   - Минутъ черезъ десять меня ввели въ пр³емную комнату. Комната эта была уставлена опрокинутыми ящиками вмѣсто стульевъ, и столами, сколоченными изъ простыхъ досокъ, за которыми нѣсколько писарей усердно скрипѣли перьями. Тутъ кипѣла большая дѣятельность, поминутно врывались адъютанты, посыльные, ординарцы, кто со словеснымъ приказан³емъ, кто съ депешами или съ пакетомъ. Всѣхъ принималъ и отпускалъ щеголевато одѣтый и расторопный штабъ-офицеръ, съ выхоленными до фатовства красивыми усами.

   Съ пр³ѣзжимъ никто не заговаривалъ, никто не обращалъ на него вниман³я. Въ этой толпѣ тѣсно сплоченной общими интересами и короткимъ знакомствомъ, между этими людьми понимающими другъ друга на полусловѣ, разговаривающими больше и знаками и непонятными намеками, ему сдѣлалось еще тоскливѣе, чѣмъ на дворѣ. Здѣсь отчужден³е казалось еще ощутительнѣе. Съ тяжелымъ сознан³емъ, что онъ совсѣмъ чужой и лишн³й, тоскливо ждалъ онъ, скромно прижавшись къ стѣнѣ до тѣхъ поръ, пока усатый офицеръ не провозгласилъ громкимъ, начальническимъ голосомъ.

   - Господа, представляющ³еся офицеры, потрудитесь становиться! Сейчасъ выйдетъ начальникъ штаба.

   Пишущ³е и суетивш³еся вышли и въ комнатѣ осталось человѣкъ десять не больше. Всѣ встали въ одну шеренгу.

   - Я мелькомъ и не безъ любопытства взглянулъ на господ представляющихся, продолжалъ мой сосѣдъ: - у однихъ былъ робк³й и приниженный видъ, у другихъ нѣсколько нахальный и размашистый, благодаря винному подспорью. Ни единой личности, съ которой захотѣлось бы сойтись или заговорить.... Минуты ожидан³я тянулись томительно долго. Наконецъ, явился начальникъ штаба. Важной, нѣсколько театральной поступью и высоко приподнимая голову, какъ вообще все люди маленькаго роста, желающ³е импонировать, началъ онъ подходить къ каждому изъ насъ. Лицо у него было истомленное, глаза сонные и распухш³е, одежда неряшлива и перемятая. Растрепанные волосы торчали смѣшными и безпорядочными вихрами. Вяло и съ оттѣнкомъ презрѣн³я обратился онъ ко мнѣ къ первому:

   - Что вамъ угодно?

   Отвѣчаю, что такой-то, желаю вступить въ сербскую арм³ю и прошу чести быть представленнымъ главнокомандующему.

   - Вы изъ фронта?

   - Пять лѣтъ въ отставкѣ, но на службѣ командовалъ полкомъ.

   Съ каждымъ моимъ словомъ выражен³е его лица дѣлалось угрюмѣе и холоднѣе.

   - По вашему чину вамъ будетъ трудно дать соотвѣтствующее мѣсто, впрочемъ, это зависитъ отъ главнокомандующаго, произнесъ онъ сухо и отрывисто.

   Я хотѣлъ было объяснить, что вопросъ, чѣмъ мнѣ быть, не имѣетъ для меня значен³я; но стоило ли распространяться съ человѣкомъ, которому прежде всего нужно выспаться; затѣмъ умыться, а ужъ потомъ отнестись болѣе или менѣе сочувственно къ пылкимъ порывамъ субъекта, примчавшагося сюда служить святому дѣлу.

   Съ остальными добровольцами разговоръ былъ еще короче. Имъ всѣмъ было объявлено, что генералъ приметъ представляющихся на дворѣ, передъ своимъ отъѣздомъ на позиц³ю.

   Опять ждать! Длиннымъ показался этотъ часъ моему сосѣду и восторженное настроен³е духа неудержимо таяло подъ раскаленными лучами солнца. Вскорѣ дворъ главной квартиры запестрѣлъ самой разнообразной толпой... Тутъ были офицеры, пр³ѣхавш³е съ позиц³и, доктора, конвой съ лошадьми для предстоящей поѣздки главнокомандующаго и до восьмидесяти добровольцевъ, только что прибывшихъ изъ Белграда пѣшкомъ. Это были простые люди въ самыхъ разнородныхъ одеждахъ. Большая часть изъ нихъ состояла изъ солдатъ, меньшая - изъ крестьянъ, купцовъ, чиновниковъ. Между ними было также нѣсколько человѣкъ изъ духовнаго зван³я.

   Принявъ нѣкоторое подоб³е фронта, усталые и запыленные съ похода, люди эти смотрѣли съ безмолвною и сосредоточенною серьезностью на группы стоящихъ и прохаживающихся передъ ними развязныхъ офицеровъ сербской арм³и. Эти волонтеры, изъ простыхъ людей, производили отрадное впечатлѣн³е. Пьяныхъ между ними не было ни одного и всѣ они казались проникнутыми до глубины души тою высокой идеей, которая привела ихъ сюда.

   - Глядя на нихъ дѣлалось стыдно за малодушное нетерпѣн³е, съ которымъ я переносилъ испытан³я, выпавш³я на мою долю въ это достопамятное утро, сознавался мой сосѣдъ.- Обидное равнодуш³е, съ которымъ меня встрѣтили мои будущ³е сослуживцы, напыщенная надменность начальства, даже так³я неудобства, какъ голодъ и усталость, такъ жестоко мучивш³е меня нѣсколько минутъ тому назадъ, всѣ эти непр³ятности начали мало по малу ослабѣвать и стушевываться, такъ что, когда, наконецъ, настала жданная минута и раздалась команда караула: "пушки на рамена!", вслѣдъ за которой главнокомандующ³й показался изъ-за угла, чувство невольнаго благоговѣн³я охватило все мое существо. По привычкѣ къ военной дисциплинѣ я превратился въ неподвижный столбъ; но внутренн³й голосъ не переставалъ взывать: привѣтъ тебѣ, желанный вождь! Да какой-же ты простой! Какъ симпатично улыбается твое загорѣлое лицо! Однако, ты славный солдатикъ, какъ крѣпко сложенъ!.. Не даромъ родной народъ тебя знаетъ и въ тебя вѣритъ!

   Желанный вождь не на него одного, а на всѣхъ произвелъ сильное и хорошее впечатлѣн³е, невзирая на то, что ни на кого не обратилъ особеннаго вниман³я, а для перваго знакомства ограничился коротенькой, прочувствованною рѣчью, въ которой благодарилъ добровольцевъ за то, что они пришли помогать ему, увѣряя при этомъ, что они ему нужны и что онъ ждалъ ихъ. Затѣмъ, былъ отданъ приказъ явиться на слѣдующ³й день и всѣ были распущены... куда глаза глядятъ.

   Началось скитан³е по кафанамъ съ цѣлью найдти пристанище и что-нибудь поѣсть, но ни того, ни другаго не отыскивалось. Въ кафанахъ даже хлѣба для пришлаго человѣка не находилось.

   - Снова начала разбирать меня злость и досада, откровенно сознавался мой сосѣдъ своей снисходительной слушательницѣ. - Я вспомнилъ солдатиковъ, мимо которыхъ проѣзжалъ сегодня утромъ. Они сидѣли версты за двѣ отсюда, у опушки лѣса и варили что-то въ котелкѣ. Еле передвигая ноги отъ голода и усталости, я побрелъ въ ту сторону и нашелъ ихъ на томъ же мѣстѣ, и за тѣмъ же занят³емъ. Обмѣнялись обычнымъ привѣтств³емъ: Здорово, ребята! Здрав³я желаемъ, ваше б-д³е! И началось угощен³е....

   Ему такъ хотѣлось ѣсть, что даже варево, кипѣвшее въ ихъ котелкѣ, показалось ему вкуснымъ. Это былъ супъ изъ баранины, приправленный перцомъ такъ обильно, что безъ привычки не было никакой возможности его глотать, такъ немилосердно дралъ онъ ротъ. Кое-какъ насытившись, надо было подумать о ночлегѣ. Ихъ ждали, ихъ увѣряли, что они нужны, а, между тѣмъ, никто не позаботился даже объ томъ, чтобъ предоставить имъ необходимое - пищу и какой бы то ни было кровъ на ночь... Было отъ чего расхандриться.

   - Даже совѣстно дѣлалось за чувство озлоблен³я и досады, которыя шевелились у меня въ душѣ. Какая-то напала тоска, недостойная жалость къ себѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ припоминались мечты о самопожертвован³и, о мести и славѣ, Съ которыми я сюда стремился, и больно дѣлалось за постыдное малодушество, больно и страшно за будущее. Все чаще и чаще мелькалъ въ умѣ вопросъ: зачѣмъ я сюда пр³ѣхалъ? На что я гожусь? Неужели та высокая идея, подъ впечатлѣн³емъ которой; я сюда явился, нуждается въ поощрен³и въ родѣ любезнаго вниман³я со стороны совершенно незнакомыхъ мнѣ людей и такой пустой поддержки, какъ обѣдъ и постель? Какой же я солдатъ послѣ этого? Но отвѣта на эти вопросы не отыскивалось; кругомъ все было чуждо, холодно и враждебно и, казалось, навсегда останется такимъ.

   Пробродивъ безъ цѣли до вечера, его снова машинально потянуло къ главной квартирѣ, какъ вдругъ, на пути къ ней ему повстрѣчался знакомый офицеръ. Человѣкъ этотъ, когда-то служилъ подъ его начальствомъ, но никогда не было между ними, ни дружбы, ни даже короткаго знакомства; теперь-же пришлось и этой встрѣчѣ радоваться. Офицеръ состоялъ при штабѣ главнокомандующаго, у него была отдѣльная палатка, въ которой можно было провести ночь.

   Когда они вошли въ эту палатку, она была биткомъ набита пьющимъ и играющимъ въ карты народомъ. На предложен³е перекинуться карточкой-другой онъ наотрѣзъ отказался, гостепр³имствомъ хозяина воспользовался не безъ наслажден³я. Гостепр³имство это ограничилось угломъ на голой землѣ, но послѣ нравственныхъ и физическихъ мукъ, вынесенныхъ въ этотъ день, даже и такой уголъ показался ему великой благодатью. Онъ подложилъ себѣ подъ голову чье-то сѣдло, валявшееся тутъ же, и тотчасъ же заснулъ глубокимъ, мертвымъ сномъ.

   Когда онъ проснулся часа черезъ два, шумный говоръ смолкъ, кругомъ было темно и тишина нарушалась только храпомъ хозяина. Снова заснуть въ смрадномъ, душномъ воздухѣ, пропитаннымъ табачнымъ запахомъ и винными парами, не было никакой возможности, надо было во что бы то ни стало выбраться отсюда. Чтобъ никого не безпокоить, онъ тихонько приподнялъ тотъ край холста, у котораго лежалъ, и выползъ на свѣж³й воздухъ.

   Непроглядная тьма дохнула ему холодомъ въ лицо и въ душу. Ощупью добрался онъ до забора, сѣлъ на завалинку и началъ думать. Ночь была тихая; южная ночь; съ глубокимъ чернымъ небомъ, усѣяннымъ звѣздами, необыкновенно большими и ясными. Кругомъ все спало. Вдали, на горѣ, сверкали огоньки турецкаго бивуака.... Невеселыя мысли давили сердце.... Врагъ былъ такъ близко, а все родное такъ далеко, далеко!... Воспоминан³я изъ давно прошедшаго безпорядочными обрывками налетали на душу, смущая воображен³е мучительными сомнѣн³ями, тяжкими, намъ кошмаръ, жгучими, какъ совѣсть....

   - И знаешь ли, о томъ продумалъ я тутъ до разсвѣта? спросилъ мой сосѣдъ у своей слушательницы. Мнѣ, Богъ знаетъ почему, начали вспоминаться сцены изъ дальняго прошлаго, продолжалъ онъ, не дожидаясь отвѣта. - Я увидѣлъ себя маленькимъ ребенкомъ въ спальнѣ матери. Въ углу большой к³отъ, уставленный образами въ ризахъ.... Восковыя свѣчи, пожелтѣвш³я отъ времени, вербы, перевязанныя цвѣтными лентами и цвѣтами, больш³я просвирки.... Помнишь, тѣ просвирки, что богомолки приносили намъ, возвращяясь изъ путешеств³й по разнымъ святымъ мѣстамъ?... Мнѣ мерещился трепетный блескъ зажженной лампадки.... красноватый огонекъ дрожитъ и переливается въ золотѣ и серебрѣ вѣнчиковъ, на фольгѣ и пестрыхъ разноцвѣтныхъ лентахъ, и освѣщаетъ, своимъ мерцающимъ свѣтомъ, то ту, то другую черту суровыхъ и мрачныхъ ликъ, таинственно выглядывающихъ изъ разукрашенныхъ ризъ... Спалъ ли я въ ту ночь, грезились ли мнѣ призраки изъ дальняго прошлаго во снѣ или на яву,- этого я не могу сказать, одно только было ясно, это - то, что воображен³е унесло меня далеко отъ настоящаго....

   - Мнѣ было пять лѣтъ; мать сидѣла на большомъ креслѣ передъ к³отомъ и держала меня на колѣняхъ. Я чувствовалъ на себѣ ея любящ³й взглядъ... милый, нѣжный голосъ шепталъ мнѣ на ухо: "ты долженъ говорить правду, одну только правду, безъ утайки... Видишь этотъ огонекъ? Онъ тотчасъ же погаснетъ, если ты солжешь."

   - Помнишь, какъ мы твердо были увѣрены въ томъ, это оно именно такъ и будетъ, что огонекъ въ маленькой лампадкѣ погаснетъ, если мы солжемъ? Помнишь, съ какимъ таинственнымъ трепетомъ мы посматривали на к³отъ, разсказывая ей приключен³я дня? Какъ мы старались припомнить малѣйш³я подробности нашихъ дѣтскихъ шалостей и ссоръ, какъ жутко дѣлалось при мысли, что огонекъ погаснетъ, если мы какъ-нибудь даже неумышленно, исказимъ истину? Помнишь, помнишь? спрашивалъ онъ у своей слушательницы.

   Онъ смолкъ въ ожидан³и отвѣта и съ минуту тишина въ ихъ комнатѣ нарушалась только потрескиван³емъ дровъ въ затопленной печкѣ. Наконецъ, она отвѣтила на его вопросъ. Говорила она тихо, медленно, подолгу останавливаясь передъ нѣкоторыми словами.

   - Я помню... И знаешь ли что я тебѣ окажу? Не смѣйся, пожалуйста, но право же, я и теперь иногда испытываю это ощущен³е когда приходится слышать ложь или присутствовать при какомъ-нибудь нагломъ обманѣ. Не знаю, какъ другимъ, но мнѣ всегда дѣлается страшно, такъ вотъ и кажется, что даромъ то пройдти не можетъ, что вотъ, вотъ сейчасъ, случится что-нибудь... сверхъестественное... Однимъ словомъ, мнѣ дѣлается точно также жутко, какъ тогда, когда мы были маленьк³е и вѣрили въ маминъ огонекъ...

   И помолчавши немного, она прибавила:

   - Кто знаетъ! Я, можетъ быть, поэтому до сихъ поръ не научилась лгать!

   Онъ громко засмѣялся.

   - Гдѣ тебѣ было выучиться! Вѣдь тебя не отдали семи лѣтъ отъ роду въ корпусъ, ты выросла дома, въ атмосферѣ любви и правды, въ семьѣ, тебѣ нельзя не вѣрить въ добро... Ну, а во мнѣ судьба и люди такъ усердно разшатывали эту вѣру, что одному только надо дивиться, какъ это всѣ огоньки не погасли въ моей душѣ!

   Онъ началъ разсказывать въ шутливомъ тонѣ, какимъ образомъ онъ обучился житейской мудрости. Первымъ толчкомъ, заставившимъ его сознать необходимость отрѣшиться отъ наивныхъ правилъ, практикуемыхъ въ родномъ гнѣздѣ, послужило пренепр³ятное столкновен³е съ начальствомъ. Событ³е это произошло вскорѣ послѣ того, какъ отецъ привезъ его изъ деревни въ огромное казенное здан³е, въ которомъ отъ стѣнъ и отъ людей вѣяло холодомъ и все казалось такъ мрачно, сухо и строго.

   Въ этой новой обстановкѣ, онъ, въ первый разъ въ жизни позналъ самого себя, замѣтилъ, что онъ и малъ, и слабъ, и что всякому легко его обидѣть. До сихъ поръ онъ самъ могъ обижать другихъ и его много хвалили за то, что онъ добрый мальчикъ и не злоупотребляетъ своимъ правомъ и силой. Теперь роли перемѣнились: онъ очутился одинъ среди множества чужихъ дѣтей, однихъ съ нимъ лѣтъ и происхожден³я; мног³е изъ нихъ были старше его и сильнѣе... Откуда взялось такое множество дворянскихъ дѣтей? Онъ долго не могъ этого понять. До сихъ поръ онъ воображалъ, что отечество его состоитъ изъ мужиковъ и солдатъ... Надъ ними Царь, существо особенное, нѣчто среднее между Богомъ и человѣкомъ... Дворянъ же, такихъ, какъ онъ и его родители, такъ мало, что если ихъ всѣхъ собрать, даже тѣхъ, что пр³ѣзжаютъ къ нимъ въ гости издалёка, на именины папы и мамы, все таки толпы изъ нихъ не выйдетъ... Откуда же набрались эти мальчики, которыми, точно муравейникъ, кишѣла рекреац³онная зала въ ту минуту, когда его ввели туда?

   Указывая ему на этихъ мальчиковъ генералъ объявилъ, что это его товарищи и что онъ долженъ быть съ ними въ ладу. Стало быть, так³е-же "благородныя дѣти" какъ и онъ, подсказывало воображен³е, напичканное объяснен³ями доморощенныхъ развивателей,- нянюшекъ и мамушекъ. Этими благородными товарищами нельзя безнаказанно помыкать какъ той оравой дворовыхъ и крестьянскихъ ребятишекъ, надъ которыми онъ привыкъ съ ранняго дѣтства командовать и которые допускались въ барск³е хоромы съ одной только цѣлью - забавлять барскаго дитятю... Новые товарищи были совершенно инаго сорта, съ ними и ссоры, и драки будутъ друг³я, придется, пожалуй, больше заботиться о самозащитѣ, чѣмъ объ нападен³яхъ... Жаловаться некому... На генерала надежда плоха... Ему очень внушительно рекомендовали смотрѣть на него, какъ на человѣка, который долженъ былъ замѣнить ему отца, мать и вообще все, что ему до сихъ поръ было дорого и мило на землѣ; мальчуганъ со слезами обѣщалъ любить и уважать новаго родителя; но все его существо инстинктивно возмущалось противъ искусственно навязанныхъ чувствъ и какъ не насиловалъ онъ свою волю, какъ не повторялъ себѣ, что теперь у него никого нѣтъ ближе и роднѣе этого генерала, и что онъ долженъ ему вѣрить, какъ вѣрилъ матери,- ничего изъ этого, кромѣ безотчетнаго страха, не выходило. А впослѣдств³и, чувства эти опредѣлились еще рѣзче и превратились въ ненависть. Случилось это слѣдующимъ образомъ: наступилъ день именинъ новенькаго кадета. Благодаря лакомствамъ, которыхъ онъ въ тотъ день оказался счастливымъ обладателемъ, товарищи его сдѣлались вдругъ такъ ласковы и любезны, уплетая его гостинцы, что онъ совершенно забылъ нападки и тумаки, которыми они такъ щедро надѣляли его не дальше, какъ наканунѣ, и окончательно разблагодушествовался. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ родительск³й домъ ему было отъ души весело; всѣ ему казалось добрыми, всѣхъ ему хотѣлось любить. Когда во время обѣда, генералъ спросилъ у него, почему онъ такъ плохо приготовилъ уроки, онъ вскинулъ и да него смѣлый, смѣющ³йся взглядъ счастливаго ребенка, и не задумываясь отвѣчалъ, что онъ сегодня именинникъ...

   На лицѣ новаго родителя выразилось сто-то странное, злое и насмѣшливое въ одно и то же время... У мальчика морозъ пробѣжалъ по кожѣ, онъ съ недоумѣн³емъ оглянулся на товарищей; но ихъ лукаво усмѣхающ³яся рожицы только усилили смутный страхъ, которымъ начало сжиматься маленькое, перепуганное сердчишко; а строг³й окликъ генерала и грозное движен³е большой, сильной руки съ толстыми, синими жилами, и огромнымъ перстнемъ на указательномъ пальцѣ, окончательно разсѣяло всякое сомнѣн³е на счетъ того, что онъ совершилъ какую-то крупную глупость. Страшная рука опустилась на его голову и бѣдному имениннику такъ больно надрали вихоръ, что онъ всю ночь проплакалъ отъ боли, стыда и безсильной злобы. Его, дворянина, прибили, прибили не за плохо выученный урокъ, нѣтъ, а за то что онъ сказалъ правду... Дома всякая провинность искупалась чистосердечнымъ признан³емъ, здѣсь же наоборотъ... Что за разладица!.. Пережить такой позоръ, такую несправедливость, ему казалось просто невозможнымъ и онъ цѣлую ночь предавался самымъ мрачнымь мыслямъ и намѣрен³ямъ. Но къ утру онъ заснулъ крѣпко и сладко, какъ засыпаютъ нервныя дѣти, нарыдавшись до-сыта. Сонъ все изгладилъ и успокоилъ, и отъ волновавшихъ душу чувствъ ничего не осталось кромѣ досады на самого себя и рѣшимости поступать впередъ умнѣе.

   Съ этого дня онъ началъ внимательнѣе и осторожнѣе присматриваться къ жизни и усердно поддѣлываться къ ней. Вышло отлично: товарищи перестали драться; начальство полюбило его и всячески поощряло. Живо постигъ онъ всѣ кадетск³я увертки, ухватки и сноровки, выучился искусству корчить невинныя рожи, пр³ятно отвѣчать старшимъ, шалить и не попадаться. Не занимаясь особенно прилежно, онъ шелъ всегда наровнѣ съ первыми, отлично выдерживалъ экзамены и почти ничего не зная, получалъ награды за успѣхи въ наукахъ. Огорчаться равнодуш³емъ и эгоизмомъ товарищей, оскорбляться незаслуженными тумаками начальства, казалось ему теперь точно также глупо и наивно, вамъ вѣрить въ огоньки, которые гаснутъ съ горя, что люди лгутъ.

   Онъ вышелъ въ гвард³ю и ему изумительно скоро дали полкъ. Даже смѣшно было видѣть такого юнаго полковника... Отъ густыхъ эполетъ онъ казался еще моложавѣе.

   - Совсѣмъ мальчишка, говорили, пожимая плечами, завистники,- и за что только ему везетъ?

   - Дайте срокъ, сорвется, повторяли враги.

   А враговъ у него было множество. Самъ, лично, онъ никому не желалъ зла и ни кѣмъ особенно не занимался. Ему было не до другихъ: жизнь его такъ прелестно складывалась! Все ему улыбалось и удавалось, самыя трудныя, самыя недоступныя цѣли достигались имъ почти безъ боя и безъ хлопотъ. Какъ ловко выдрессированный гимнастъ, пробирался онъ легко и беззаботно по скользкому канату, высоко натянутому надъ мрачной пропастью житейскихъ печалей и неудачъ, ни разу не заглядывая въ эту бездну и не смущаясь отчаянными воплями людей, сорвавшихся туда по своей или по чужой винѣ. И чѣмъ выше поднимался онъ, чѣмъ свободнѣе и легче ему дышалось, тѣмъ мельче и ничтожнѣе казались ему люди, отставш³е отъ него на жизненномъ пути. Стоило ли вдумываться въ причины, погубивш³я ихъ и заботиться объ томъ, чтобъ остерегаться этихъ причинъ? Мало ли что случается съ другими! У другихъ нѣтъ такой счастливой звѣзды, какъ у него.

   Но звѣзда эта въ одинъ прекрасный день ему измѣнила и предсказан³е завистниковъ исполнилось - онъ сорвался.

   Паден³е было громкое, позорное, подняться, казалось, невозможнымъ мног³е удивлялись его рѣшимости жить послѣ такого паден³я и осуждали его за это рѣшен³е.

   Эти мног³е не могли знать, какая внутренняя ломка совершается въ немъ и въ какомъ странномъ, неожиданномъ свѣтѣ начинаютъ ему представляться жизнь и люди.

   Въ первую минуту отчаянья, онъ твердо рѣшился умереть, умереть благородно, какъ подобаетъ дворянину. Ему казалось, что ждать отъ жизни больше нечего. Развѣ онъ не потерялъ все то, чѣмъ онъ дышалъ до сихъ поръ: блестящ³й мундиръ, обѣды во дворцахъ, милости великосвѣтскихъ красавицъ, кутежи въ модныхъ ресторанахъ съ знатными представителями высшаго общества?.. Все это у него теперь отнято, всего этого, благодаря глупой истор³и, онъ навсегда лишился.- Для чего же жить?

   Онъ называлъ причину своего паден³я "глупой", ужъ это былъ большой прогрессъ!

   Давно ли не могъ онъ вспомнить о катастрофѣ, перевернувшей вверхъ дномъ всю его жизнь, безъ внутренняго содроган³я, безъ того, чтобъ лицо его не покрылось блѣдностью отъ прилива крови къ сердцу? Но тутъ случилось одно обстоятельство, которое заставило его волей-неволей заняться этой катастрофой, взвѣсить