;
О, милая! Тоска и опасенье
Еще грозят так странно мне с тобой,
Еще нам нужно слово утешенья;
Превратности с томительной борьбой
Пусть к нам свои не обращают взгляды,
А то совсем не будет нам отрады.
Ты так кротка, ты так добра, мила,
И я не мог бы жить на этом свете,
Когда бы ты такою не была,
Когда б ты отказала мне в привете,
Надела б маску,- лишь в душе, на дне,
Скрывая ото всех любовь ко мне.
1814
К {*}
Гляди, гляди - не отвращай свой взгляд!
Читай любовь в моих глазах влюбленных,
Лучи в них отраженные горят,
Лучи твоих очей непобежденных.
О, говори! Твой голос - вздох мечты,
Моей души восторженное эхо.
В мой взор взглянув, себя в нем видишь ты.
Мне голос твой - ответная утеха.
Мне чудится, что любишь ты меня,
Я слышу затаенные признанья,
Ты мне близка, как ночь сиянью дня,
Как родина в последний миг изгнанья!
1814
{* К Мэри Годвин.}
ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР НА КЛАДБИЩЕ
Горит закат, блистает янтарями,
Чуть дышит ветер, облачко гоня,
И светлый вечер с темными кудрями
Прильнул к немым устам бледнеющего дня.
Безмолвие и мгла, четой влюбленной,
Приходят из долины отдаленной,
Приносят дню последний свой привет.
Покорны власти их необычайной
Лазурь, земля, движенье, звук и свет;
Им отвечает мир своей глубокой тайной.
И вздохи ветра вдаль уйти спешат,
И стебли трав не шепчут, не шуршат.
И ты забылось, дремлющее зданье.
Закутавшись в сверкающую пыль,
Ты к высоте возносишь очертанья,
Вздымаешь к небесам туманный стройный шпиль.
И сонмы тучек быстро возрастают,
И вот уж звезды смотрят и блистают.
Усопшие покоятся в земле,
Но чудится, как будто слышен шепот,
Тень мысли, чувства движется во мгле,
Вкруг жизни молодой скользит загробный ропот.
Уходит он в безмолвие и тьму,
Он внятен только сердцу и уму.
И все прониклось цельной красотою,
И смерть сама, как эта ночь, нежна.
Здесь мне легко уверовать душою,
Что тьма загробная желанных тайн полна,
Что рядом с смертью, спящей без движенья,
Трепещут несказанные виденья.
Сентябрь 1815
Лечлед, Глостершил
К КОЛРИДЖУ
Δάχρυσὶ δὶοὶσω πότμοΥ ᾰποτμοΥ {*}.
{* В слезах вынесу бездольную долю (гр.). Еврипид. Ипполит.}
Живут нездешней жизнью где-то
Толпы блуждающих теней,
Созданья воздуха и света,
С очами - звезд ночных светлей:
Чтоб встретить нежные виденья,
Людей ты покидал и шел в уединенье.
Ты вел безмолвный разговор
С непостижимым, с бесконечным,
С протяжным ветром дальних гор,
С волной морей, с ручьем беспечным,
Но был неясен их ответ,
И на любовь твою любви созвучной нет.
Ты жадно ждал огней во взорах,
Не предназначенных тебе,
Лучей искал в немых узорах, -
И все еще не внял судьбе?
Все ждешь в чужой улыбке - света,
В пожатье рук, в глазах - своей мечте
ответа?
Зачем, задумав свой чертог,
Земных ты ищешь оснований?
Иль ты в себе найти не мог
Любви, мечты, очарований?
Иль вид природы, взор людей
Околдовал тебя сильней души твоей?
Умчались лживые улыбки,
Померкнул пышный блеск луны,
Ночные тени слишком зыбки,
И сразу ускользнули сны;
Один твой дух с тобой - как прежде,
Но демоном он стал, сказав "прости"
надежде.
Как тень, с тобою навсегда
Тот демон - дьявол неудачи, -
Но не гони его - беда
Возникнет б_о_льшая иначе.
Будь сам собой. Твой скорбный плен
Лишь станет тяжелей от всяких перемен.
1815
К ВОРДСВОРТУ
Был сладкозвучен плач твой безнадежный
О том, к чему для нас возврата нет;
О детстве, о любви, о дружбе нежной,
О снах минутных, льющих беглый свет.
Певец Природы, ты скорбел за брата,
Такую скорбь могу понять и я,
Но есть еще тяжелая утрата,
О ней скорбит одна душа моя.
Ты был звездой, горевшей одиноко
Над кораблем средь черной тьмы ночной,
Как маяка сверкающее око,
Ты высился над бурною волной.
Свободу славил гимн твой вдохновенный,
Ты бедностью почетной дорожил,
И изменил, забыл свой долг священный,
И растоптал все то, чему служил.
1815
ЧУВСТВА РЕСПУБЛИКАНЦА
ПРИ ПАДЕНИИ БОНАПАРТА
Я проклинал тебя, низвергнутый тиран!
Сознаньем мучился, что, раб ничтожный, годы
Над трупом ты плясал погубленной Свободы.
Ты мог царить всегда: ты предпочел обман,
Превратность пышности кровавого мгновенья,
И время бросило весь этот хлам в забвенье.
Пусть на тебя, в твой сон - так небо я молил -
Убийство наползет, пусть встанут привиденья,
Измена, Рабство, Страх, Грабеж и Вожделенье,
Чтоб ты, прислужник их, задушен ими был.
Теперь, когда и ты, и Франция - лишь тени,
Как поздно я узнал, что есть враги страшней,
Чем сила и обман: Обычай старых дней,
Уродство дерзкое законных преступлений,
И Палачи-Ханжи, исчадья - всех грязней.
1816
ЗАКАТ
Был Некто здесь, в чьем существе воздушном,
Как свет и ветер в облачке тончайшем,
Что в полдень тает в синих небесах,
Соединились молодость и гений.
Кто знает блеск восторгов, от которых
В его груди дыханье замирало,
Как замирает летом знойный воздух,
Когда, с Царицей сердца своего,
Лишь в эти дни постигнувшей впервые
Несдержанность двух слившихся существ,
Он проходил тропинкой по равнине,
Которая была затенена
Стеной седого леса на востоке,
Но с запада была открыта небу.
Уж солнце отошло за горизонт,
Но сонмы тучек пепельного цвета
Хранили блеск полосок золотых;
Тот свет лежал и на концах недвижных
Далеких ровных трав, и на цветах,
Слегка свои головки наклонявших;
Его хранил и старый одуванчик
С седою бородой; и, мягко слившись
С тенями, что от сумерек возникли,
На темной чаще леса он лежал, -
А на востоке, в воздухе прозрачном,
Среди стволов столпившихся деревьев,
Медлительно взошел на небеса
Пылающий, широкий, круглый месяц,
И звезды засветились в высоте.
"Не странно ль, Изабель, - сказал влюбленный, -
Я никогда еще не видел солнца.
Придем сюда с тобою завтра утром,
Ты будешь на него глядеть со мной".
В ту ночь они, в любви и в сне блаженном,
Смешались; но когда настало утро,
Увидела она, что милый мертв.
О, пусть никто не думает, что этот
Удар - Господь послал из милосердья!
Она не умерла, не потеряла
Рассудка, но жила так, год за годом, -
Поистине я думаю теперь,
Терпение ее и то, что грустно
Она могла порою улыбаться
И что она тогда не умерла,
А стала жить, чтоб с кротостью лелеять
Больного престарелого отца,
Все это было у нее безумьем,
Когда безумье - быть не так, как все.
Ее увидеть только - было сказкой,
Измысленной утонченнейшим бардом,
Чтоб размягчить суровые сердца
В немой печали, создающей мудрость;
Ее ресницы выпали от слез,
Лицо и губы были точно что-то,
Что умерло, - так безнадежно бледны;
А сквозь изгибно-вьющиеся жилки
И сквозь суставы исхудалых рук
Был виден красноватый свет полудня.
Склеп сущности твоей, умершей в жизни,
Где днем и ночью дух скорбит бессонный,
Вот все, что от тебя теперь осталось,
Несчастное, погибшее дитя!
"О, ты, что унаследовал в кончине
То большее, чем может дать земля,
Бесстрастье, безупречное молчанье, -
Находят ли умершие - не сон,
О, нет, покой - и правда ль то, что видим:
Что более не сетуют они;
Или живут, иль, умеревши, тонут
В глубоком море ласковой Любви;
О, пусть моим надгробным восклицаньем,
Как и твоим, пребудет слово - Мира!" -
Лишь этот возглас вырвался у ней.
Лето 1816
ГИМН ДУХОВНОЙ КРАСОТЕ
Таинственная тень незримой высшей Силы,
Хотя незримая, витает между нас
Крылом изменчивым, как счастья сладкий час,
Как проблеск месяца над травами могилы,
Как быстрый летний ветерок,
С цветка летящий на цветок,
Как звуки сумерек, что горестны и милы, -
В душе у всех людей блеснет
И что-то каждому шепнет
Непостоянное виденье,
Как звездный свет из облаков,
Как вспоминаемое пенье
От нас ушедших голосов,
Как что-то скрытое, как тайна беглых снов.
О, Гений Красоты, играющей окраской
Ты освящаешь все, на что уронишь свет.
Куда же ты ушел? Тебя меж нами нет!
Ты в помыслах людей живешь минутной сказкой.
Ты нас к туманности унес
И позабыл в долине слез,
Чтоб люди плакали, обманутые лаской.
Зачем? - Но чей узнает взор,
Зачем вон там, средь дальних гор,
Не светит радуга бессменно,
Зачем над нами вечный гнет,
Зачем все пусто, все мгновенно,
И дух людской к чему идет,
И любит, и дрожит, и падает, и ждет?
Поэты, мудрецы в небесности прозрачной
Искали голоса, но в небе - тишина.
И потому слова Эдем и Сатана
Есть только летопись попытки неудачной.
Нельзя их властью заклинать,
Нельзя из наших душ изгнать
Сомненья, случая, измен, печали мрачной.
Одно сиянье Красоты,
Как снег нагорной высоты,
Как ветер ночи, сладко спящей,
Что будит чуткую струну
И грезит музыкой звеня