Бальмонт Константин Дмитриевич - П. Б. Шелли. Стихотворения, Страница 28 - Книги

lign="justify"> Туда ушел он, тайною стезею,

Куда уходит пламя мыслей всех, -

Нет, Бездна сбережет его с собою,

Она в нем ищет радостных утех;

Смерть слушает его, ей наши слезы - смех.

Певучая меж плакальщиц, плачь снова!

Печалься, Урания, без конца! -

Он умер, тот, кто был Властитель слова,

Кто был велик в призвании певца;

Рабы, святоши, не дали венца

Тому, чья мысль огнем была одета,

Но он, слепой, был твердым до конца;

И, светлый Дух, все полон он привета,

Как третий меж сынов властительного света.

Певучая меж плакальщиц, рыдай!

Не все дойти посмели до вершины;

Счастливы те, что в жизни знали Рай,

Чей свет струит свои лучи в долины,

Сквозь ночь времен, где солнца-исполины

Погибли; есть иные, гневный Рок

Им помешал дойти до половины

Подъема; и еще, что выждут срок

И в Храме завершат свой жизненный урок.

Но самого живого, молодого

Лишилась ты, погиб питомец твой;

Певучая меж плакальщиц, плачь снова!

Он был цветком, что вскормлен был росой,

Влюбленной девой, нежно-молодой;

Увы, последний цвет твоей надежды

Увял, не вспыхнув всею красотой,

Не развернув роскошные одежды;

Гроза прошла - цветок лежит, склонивши вежды.

Он прибыл в отдаленнейший предел,

Достиг он той возвышенной Столицы,

Где Смерть - как царь, что пышный блеск одел,

И вкруг нее - виденья, бледнолицы

И стройны, свита странной чаровницы.

В Италии свод неба голубой

Ему - как надлежащий свод гробницы.

Он тихо спит, обрызганный росой;

О, не буди его - глубок его покой!

Он отошел в пределы Разрушенья

И не проснется больше никогда! -

Тень белой Смерти жаждет расширенья,

Растет в чертоге сумрачном всегда;

И Тленье отведет его туда,

В последний путь, в туманное жилище;

И Голода настанет череда,

Добычу видя, он дрожит, как нищий,

Изменчивость и тьма его наполнят пищей.

О, плачьте! Адонаис умер! - Сны,

Прислужники крылатых Помышлений,

Стада его пленительной весны,

Которые питал воздушный Гений

Близ родников мечты и вдохновений,

Не устремятся от ума к уму,

Приняв любовь, как звуки песнопений;

Нет, к сердцу, что навек оделось в тьму,

Они, скорбя, сошлись и, плача, льнут к нему.

Один из Снов, дрожащими руками

Коснувшись до холодного чела,

Воскликнул, вся лунными крылами:

"Нет, наша боль, любовь не умерла,

На бахроме ресниц - слеза, светла,

Как в чашечке цветка- роса ночная".

Не знал он, что его она была,

Прекрасный Дух потерянного Рая!

Сказал - и вдруг исчез, как тучка в утро Мая.

Другой из урны с звездною росой

Как будто бальзамировать стал тело;

Тот прядью, что обрезал он, густой,

Где жемчугом слеза его блестела,

Чело украсил мертвое несмело;

Другой, как бы желая умертвить,

Утратой малой, горе без предела,

Старался лук упорный свой сломить,

О щеку мертвую огонь свой остудить.

Еще витало нежное Сиянье

Вкруг уст его, откуда каждый час

Оно привыкло извлекать дыханье,

Чтоб проникать в тот ум, где свет угас,

В сердцах же загоралось как алмаз,

Но Смерть, лишив его того убора,

Оледенила свет на этот раз;

Оно блеснуло вспышкой метеора

Сквозь члены бледные - и скрылось ото взора.

Сошлись туда воздушною толпой

Желанья, Убежденья, Поклоненья,

Решения Судьбы, туманный рой,

Сиянья, Мраки; в блесках Воплощенья

Надежд и страхов, сны Воображенья,

Восторг, от слез ослепший, - вместо глаз

Его вела улыбка; Огорченье

С семьею Вздохов; свет их жил и гас,

Как осенью туман речной в вечерний час.

Все, что любил он, все, что он в ваянье

Мечты включал, - созвучья нежных слов,

Благоуханья, краски, очертанья,

Все говорило: - Нет певца певцов!

Заря, среди восточных облаков,

Взошла на башню, кудри распустила,

Под стоны опечаленных Громов

Глаза, что зажигают день, затмила,

И Океан гудел, под вой ветров, уныло.

Тоскует Эхо меж безгласных гор,

Его припоминает песнопенья,

И отклика не шлет ветрам в простор,

Без отзвука - ручьи и птичек пенье,

Пастуший рог и гулкое гуденье

От колокола в час передночной;

Нежней тех уст, из-за чьего презренья

Оно возникло тенью звуковой,

Любя его уста, оно молчит с тоской.

Весна безумной сделалась в печали

И сбросила на землю все листы,

Как будто ветры Осень к ней примчали

Иль стали почки красные желты;

К чему будить ей год, рождать мечты?

Был Гиацинт для Феба - упоенье,

И для себя - Нарцисс, - не так, как ты

Для них обоих; в них изнеможенье,

И весь их аромат - как вздохи сожаленья.

О, Адонаис, брат твой, соловей,

Не так скорбит, подругу воспевая,

Не так орел, средь солнечных зыбей,

Дух юный светом утренним питая,

Кричит, когда орлица молодая

Погибла, как тоскует Альбион,

Навеки Адонаиса теряя;

Да будет проклят Каин, кем, пронзен,

Певец невинный был с душою разлучен!

О, горе мне! Зима пришла и скрылась,

Но скорбь вернулась в новом бытии;

Поют ручьи, и зелень распустилась,

И ласточки кружатся в забытьи,

И живы пчелы, живы муравьи,

Могила Года вся блестит цветами,

И птицы строят домики свои,

И золотыми светится огнями

Рой ящериц и змей, разбуженных лучами.

Через поля, потоки и леса,

От бездн Земли до глуби Океана,

Порыв могучей жизни разлился;

Все движется, как в зыби каравана,

Как было в утро мира, - в мире, рано,

Над Хаосом впервые вспыхнул свет;

И все живет, все рвется из тумана;

Во мгле нежней сияния планет,

Мельчайший из живых в восторг любви одет.

И чумный труп, согрет прикосновеньем

Той ласки, превращается в цветы,

Горящие лучистым упоеньем,

Как звезды, что ниспали с высоты;

У смерти озаряются черты;

Нет смерти. Неужели же в богатом

Расцвете гибнут наши лишь мечты?

Лишь то, что знает, - напряженный атом, -

Горит, чрез миг погас и мертвым скрыт закатом!

Увы, все то, что в нем любили мы,

Сокрылося подобно легкой пене,

И наша скорбь - в объятьях смертной тьмы.

Кто мы? Откуда? На какой мы сцене

Актеры или зрители, - о плене

Скорбящие! В один водоворот

Всех Смерть ввергает, в вечной перемене;

Пока лазурен синий небосвод,

Ночь дню печаль несет, год омрачает год.

Он больше не проснется, не проснется!

"Восстань, о, Мать бездетная, от сна, -

Вскричало Горе, - сердце ужаснется,

Но радость слез тебе еще дана".

Близ Урании все, кого она

Любила, - Сны, и Эхо, и Сверканья

Вскричали: "Пробудись!" И как волна

Отравленного Памятью Мечтанья,

Прочь из своей тиши ушло, дрожа, Сиянье.

Осенняя так возникает Ночь,

Вставая из туманного Востока,

И День лучистый убегает прочь,

Земля, как труп, тоскует одиноко,

Но вольный свет дневной уже далеко.

Так Уранию темный страх сразил,

Как бы туман кругом налег широко,

И бурный вихрь ее, совсем без сил,

Помчал туда, где скорбь, где Адонаис был.

Из тайного она умчалась Рая

Сквозь лагери и глыбы городов,

Где, сталь и камень вечно созерцая,

Сердца грубеют; тяжки от оков,

Не открываясь для ее шагов,

Они ступни воздушные терзали,

И острия отравных языков

И жесткость дум ту Форму разрывали,

И там цвели цветы, где капли крови пали.

Смерть в склепе, на мгновенье пристыдясь

Присутствием живым Очарованья,

Вся вспыхнула, и жизнь на миг зажглась

Неясно в теле, на устах дыханье

Мелькнуло, как минутность обаянья.

"Не брось меня, как тьму бросает в ночь

Миг молнии! - возникло восклицанье,

Вопль Урании! - Смерть, ты мчишься прочь?"

Смерть обняла ее, но не могла помочь.

"Постой еще! Поговори со мною;

Целуй меня, - твой поцелуй во мне

Останется, его в себя я скрою,

Твои слова мой мозг, горя в огне,

В себя вберет, в непреходящем сне,

И грустная мечта не прекратится.

О, Адонаис, я в одной стране

С тобой хотела б жить и тесно слиться,

Но с Временем, увы, нельзя мне разлучиться!

"О, нежное дитя, зачем уйти

Ты поспешило, быстрыми шагами,

От торного пробитого пути,

И с мужеством, но с слабыми руками,