Сиповский Василий Васильевич - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

ва обострили энерг³ю и фанатизмъ тогдашнихъ либераловъ-конституц³оналистовъ. То, что недавно еще было въ ихъ сознан³и только "мечтой", "утоп³ей", - теперь, заостренное борьбой, стало искать себѣ выражен³я въ жизни; теор³я стремилась воплотиться въ практику... Военный мятежъ 14 декабря 1825 года былъ первой попыткой со стороны оппозиц³онной части русскаго общества вступить въ открытую борьбу съ правительствомъ. Опытъ оказался очень неудачнымъ. Мятежъ былъ подавленъ безъ труда, потому что нѣсколькихъ десятковъ до фанатизма убѣжденныхъ людей оказалось недостаточнымъ для того, чтобы создать настроен³е среди такихъ массъ, которыя къ конституц³и относились безъ всякаго сознан³я и интереса, о правахъ личности еще не имѣли представлен³я, или либеральничали только потому, что это было тогда "модой"... Къ тому же въ средѣ русской интеллигенц³и тогда очень силенъ былъ сознательный и стойк³й консерватизмъ, сильный не Аракчеевыми, Фот³ями. Магницкими, - a сознательной любвью къ родной старинѣ (Карамзинъ, Шишковъ), искреннею вѣрой въ то, что "самодержав³е", "православ³е" и "народность" - главныя основы русской истор³и, что не въ подражан³и западу сила Росс³и, a въ поддержан³и, укрѣплен³и и развит³и этихъ "основъ", признанныхъ исключительно-народными.

   Энергичнымъ и убѣжденнымъ поклонникомъ такихъ взглядовъ явился императоръ Николай I. Онъ былъ, во многихъ отношен³яхъ, полной противоположностью Александру I. Это былъ человѣкъ, не знавш³й колебан³й, прямолинейный и рѣшительный, оставш³йся вѣрнымъ своей политикѣ отъ восшеств³я на престолъ до смерти. Свою политику онъ построилъ на тонъ сознательномъ консерватизмѣ, лучшимъ представителемъ котораго былъ въ царствован³е Александра Карамзинъ,- его "Истор³я Государства Росс³йскаго" и "Записка о древней и новой Росс³и" - сдѣлались политическимъ Евангел³емъ Николая I.

   Онъ энергично расправился съ фанатиками-либералами,- и изъ русскаго общества были вырваны самые замѣтные его дѣятели, одухотворявш³е своими мечтами большую часть общества. Ихъ не стало, замеръ въ обществѣ "духъ мятежный". Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось къ дореформенной, допетровской Росс³и. Пытаясь уничтожить "зловредныя" вл³ян³я Запада, оно ставило крестъ на всемъ царствован³и Александра I; оно критически относилось къ реформамъ императрицы Екатерины, отчасти даже Петра, - за то политическ³е идеалы старой Москвы, "третьяго Рима" {См. мою "Истор³ю русск. словесности" 2-ой вып. ²-ой части, стр. 137-9 и др.}, теперь опять воскресли съ новой силой. "Самодержав³е", "православ³е" и "народность" - сдѣлались лозунгомъ николаевскаго правлен³я. Нац³оналистическое направлен³е русскаго правительства этихъ годовъ носитъ, обыкновенно, назван³е "оффиц³альной народности". Надо сознаться, что императоръ Николай сумѣлъ окружить себя ореоломъ мощи. Это было большое моральное завоеван³е. Особенно ему, въ этомъ отношен³и, помогла быстрая побѣда надъ декабристами.

   Немудрено, что массы общества, недавно равнодушныя ко всякой политикѣ, или, слѣдуя за модой, тяготѣвш³я къ декабристамъ, теперь безъ труда перетянулись на сторону правительства, покоренныя обаян³емъ его силы. Расшатанное при Александрѣ самодержав³е вновь укрѣпилось въ сознан³и массъ. Императоръ Николай сумѣлъ взять рѣшительный, энергичный и самоувѣренный тонъ въ разговорѣ не только со своими подданными, но и съ государствами Западной Европы,- и такъ тоже надолго увѣровали въ мощь самодержавной Росс³и. Такъ создалось обаян³е личности императора и русской непобѣдимости,- обаян³е, которое было разсѣяно лишь Крымской кампан³ей, изобличившее передъ всѣмъ м³ромъ слабость необразованной Росс³и, на видъ столь могущественной и всесильной...

   Но задолго до этого разочарован³я, въ началѣ царствован³я Николая I, режимъ, имъ введенный, былъ очень популяренъ даже въ кругахъ русской интеллигенц³и. Общественныя движен³я эпохи Александра объяснялись теперь, какъ результатъ поверхностнаго воспитан³я молодежи, какъ вольнодумство, явившееся слѣдств³емъ увлечен³я тлетворными идеями западноевропейской жизни.

   Чтобы впредь не повторялись подобныя треволнен³я, правительство рѣшило взять въ свои крѣпк³я руки дѣло "перевоспитан³я" русскаго общества и притомъ на основахъ чисто-"народныхъ". Впервые, съ эпохи Московской Руси, заговорило русское правительство о русской "народности".

   Съ исторической точки зрѣн³я, это возрожден³е нац³онализма было явлен³емъ вполнѣ закономѣрнымъ: выше, пересказывая судьбы русской литературы въ ХѴIII-омъ и въ началѣ XIX-го вѣка, я отмѣтилъ постепенное прояснен³е нац³онализма въ русскомъ самосознан³и. Но уже въ эпоху Александра I этотъ нац³онализмъ изъ сферы чисто-литературной перешелъ въ сферу политическую, выставивъ противъ либеральныхъ начинан³й императора такую консервативную общественную массу, которая вступила въ борьбу во имя ясно-сознанныхъ историческихъ идеаловъ. Такъ произошло скрещен³е и соединен³е "нац³онализма" съ "консерватизмомъ". Теперь, въ эпоху Николая I, эти консервативно-нац³оналистическ³е идеалы восторжествовали въ силу историческаго закона, по которому всяк³й моментъ интенсивнаго движен³я впередъ всегда сопровождается моментомъ такого-же интенсивнаго стремлен³я назадъ. Такимъ образомъ, нац³онализмъ этихъ идеаловъ и въ царствован³е Алексавдра, и въ царствован³е Николая I не созрѣлъ спокойно, какъ слѣдств³е мирной эволюц³и общественнаго самосознан³я,- онъ опредѣлился, какъ результатъ политической борьбы. Такой боевой, полемическ³й характеръ русскаго оффиц³альнаго нац³онализма придалъ его идеаламъ и односторонность и излишнюю страстность. Увлеченные борьбой съ "западниками", наши "нац³оналисты" готовы были - 1) отвергать всяк³й прогрессъ, 2) считать ненароднымъ все, что видѣли въ западной жизни. Между тѣмъ, въ понят³е истиннаго "народничества" отнюдь не входилъ такой крайн³й консерватизмъ, какъ доказали это своими взглядами "славянофилы" этой же эпохи.

   Кромѣ этого воинствующаго характера, "оффиц³альность народность" грѣшила еще тѣмъ, что, опираясь на историческ³я основан³я русскаго прошлаго (односторонне-освѣщенныя Карамзинымъ), она, въ то же время, не понимала, что въ истор³и неподвижнаго нѣтъ,- все движется, все развивается, и потому историческ³я основы, на которыхъ, быть можетъ, дѣйствительно, строилось м³росозерцан³е нѣкоторыхъ общественныхъ группъ старой Москвы,- не могутъ оставаться основами общественнаго самосознан³я Росс³и Х²Х-го вѣка.

   Вотъ почему уже мног³е современники этой эпохи начали сомнѣваться въ благотворности такого "народнаи" характера новой политической системы. "Они соглашались, что она удовлетворяла предан³ямъ массы, но утверждали, что, въ болѣе широкомъ смыслѣ, она вовсе не была народна, такъ какъ, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развит³я умственныхъ и матер³альныхъ силъ народа, оставляя огромную долю самого народа въ рабствѣ, и, наконецъ, что даже въ способѣ ея дѣйств³й господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакц³ей" (Пыпинъ). Изъ такихъ мыслей стало складываться оппозиц³онное настроен³е въ русскомъ обществѣ николаевской эпохи.

   Одинъ изъ современниковъ такъ характеризуетъ внѣшнюю и внутреннюю политику императора, видя въ ней продолжен³е идеаловъ Священнаго Союза и развит³е идей Меттерниха: "поддержан³е существующаго порядка не только въ Росс³и, но во всей Европѣ, даже въ Турц³и, защита охранительнаго монархическаго начала повсюду, исключительная опора на силу войскъ, организац³я общественнаго воспитан³я и развит³е административнаго элемента путемъ централизац³и власти, обрусѣн³е иноплеменныхъ народовъ, стремлен³е создать единство вѣроисповѣдан³я, законодательства и администрац³и, строг³й надзоръ за общественной мыслью",- вотъ, главныя основан³я внѣшней и внутренней политики русскаго правительства этого времени. Событ³я 1848-го года и польское возстан³е усилили еще болѣе этотъ режимъ, имѣвш³й цѣлью объединить Росс³ю и спасти ее отъ вл³ян³й запада.

   Но опека правительства направлялась не только на искоренен³е изъ русскаго сознан³я чужихъ "ненародныхъ" идей, но и на воспитан³е тѣхъ идеаловъ, которые считались "истинно-народными". Въ этомъ отношен³и, правительство дѣйствовало очень умѣло, и, въ концѣ концовъ, создало въ русскомъ обществѣ преувеличенное понят³е о м³ровомъ значен³и своего отечества {Эта "нац³оналистическая" политика русскаго правительства имѣла и положительную сторону: посылка русскихъ молодыхъ ученыхъ въ западные университеты и славянск³я земли, открыт³е ученыхъ обществъ, этнографическихъ и исторнческихъ,- все это содѣйствовало быстрому развит³ю русской науки, этнограф³и; благодаря поддержкѣ правнтельства выдвинулось теперь немало талантливыхъ ученыхъ этнографовъ-археологовъ. См. подробнѣе y Пыпина "Истор³я русской этнограф³и", ч. I и III.}.

   Послѣ вѣковъ рабскаго преклонен³я передъ западомъ теперь массы русскаго общества прониклись презрѣн³емъ къ этому западу; любовь къ родинѣ, теперь обратилась y многихъ въ нац³ональное самомнѣн³е, не желавшее видѣть y себя ничего плохого. "Сущность этого представлен³я состояла въ томъ, что Росс³я есть совершенно особое государство и особая нац³ональность, непохожая на государства и нац³ональности Европы. На этомъ основан³и она отличается и должна отличаться отъ Европы всѣми основными чертами нац³ональнаго и государственнаго быта; къ ней совершенно неприложимы требован³я и стремлен³я европейской жизни. Въ ней господствуетъ наилучш³й порядокъ вещей, согласный съ требованьями религ³и и истинной политической мудрости. Европа имѣетъ свои историческ³я отлич³я: въ религ³и - католицизмъ, или протестантство, въ государствѣ - конституц³онныя, или республиканск³я учрежден³я, въ обществѣ - свободу слова и печати, свободу общественную и т. п.; она гордится ими, какъ прогрессомъ и преимуществомъ, но этотъ прогрессъ есть заблужден³е и результатъ французскаго вольнодумства и революц³и, поправшей въ прошломъ столѣт³и религ³ю и монарх³ю, и хотя укрощенной, но оставившей слѣды своего пагубнаго вл³ян³я и зародыши дальнѣйшихъ европейскихъ безпорядковъ и волнен³я умовъ. Росс³я осталась свободна отъ этихъ тлетворныхъ вл³ян³й, которыя только разъ пришли возмутить ея общественное спокойств³е (14 декабря 1825 г.). Она сохранила въ цѣлости предан³я вѣковъ и, будучи тѣмъ предохранена отъ безпокойствъ и обмановъ конституц³онныхъ, не можѳтъ сочувствовать либеральнымъ стремлен³ямъ, как³я обнаруживаются и даже находятъ снисхожден³е правительствъ въ разныхъ государствахъ Европы, и не можетъ не поддерживать, съ своей стороны, принципа чистой монарх³и. Въ религ³озномъ отноше³и, Росс³я также поставлена въ положен³е, несходное съ европейскимъ, исключительное и завидное... Ея исповѣдан³е заимствовано изъ визант³йскаго источника, вѣрно хранившаго древн³я предан³я церкви, и Росс³я осталась свободна отъ тѣхъ религ³озныхъ волнен³й, которыя первоначально отклоняли отъ истиннаго пути католическую церковь, a потомъ поселили распри въ ея собственной средѣ и произвели протестантизмъ, съ его безчисленными сектами. Правда, въ русской церкви также происходили несоглас³я, и часть невѣжественнаго народа ушла въ расколъ, но правительство и церковь употребляютъ всѣ убѣжден³я къ возвращен³ю заблудшихъ и къ искоренен³ю ихъ заблужден³й".

   "Росс³я и во внутреннемъ своемъ бытѣ непохожа на европейск³е народы. Ее можно назвать вообще "особою частью свѣта"; со своими особыми учрежден³ями, съ древней вѣрой, она сохранила патр³архальныя добродѣтели, малоизвѣстныя народамъ западнымъ. Таковы, прежде всего,- народное благочест³е, полное довѣр³е народа къ предержащимъ властямъ и безпрекословное повиновен³е; такова простота нравовъ и потребностей, не избалованныхъ роскошью и не нуждавшихся въ ней. Нашъ бытъ удивляетъ иностранцевъ и иногда вызываетъ ихъ осужден³я, но онъ отвѣчаетъ нашимъ нравамъ и свидѣтельствуетъ о неиспорченности народа; такъ, крѣпостное право (хотя и нуждающееся въ улучшен³и) сохраняетъ въ себѣ много патр³архальнаго,- хорош³й помѣщикъ лучше охраняетъ интересы крестьянъ, чѣмъ могли бы они сами, и положен³е русскаго крестьянина лучше положен³я западнаго рабочаго. На этихъ основан³яхъ Росс³я процвѣтаетъ, наслаждаясь внутреннимъ спокойств³емъ. Она сильна своимъ громаднымъ протяжен³емъ, многочисленностью племенъ и патр³архальными добродѣтелями народа. Извнѣ она не боится враговъ; ея голосъ рѣшаетъ европейск³я дѣла, поддерживаетъ колеблющ³йся порядокъ; ея оруж³е, милл³онъ штыковъ, можетъ поддержать это вл³ян³е и ему случалось наказывать и истреблять революц³онную крамолу. Есть недостатки въ практическомъ течен³и дѣлъ, но они происходятъ не отъ несовершенства законовъ и учрежден³й, a отъ неисполнен³я эттхъ законовъ и отъ людскихъ пороковъ" {Ср. слова Карамзина, что для Росс³и нужна не конституц³я, a "добродѣтельные губернаторы".}. (Пыпинъ) Эта утоп³я была красивой и стройной системой, льстящей нац³ональному самолюб³ю, и потому она имѣла полный успѣхъ въ значительной части русскаго общества. Мног³е видные общественные дѣятели, литераторы и публицисты вдохновлены были ею и легко приспособились къ этимъ идеаламъ "оффиц³альной народности".

   Лишь немног³е общественные дѣятели не поддались обаян³ю этой системы; они доказывали, что, вслѣдств³е примѣнен³я такой системы, русское общество лишено самодѣятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матер³ально-экономическомъ отношен³и; охраняя "народную" самобытность, система эта не допускала въ Росс³ю ни смѣлыхъ выводовъ европейской науки, ни желѣзныхъ дорогъ; "самобытность" кончалась умственною и матер³альною бѣдностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношен³я къ показному блеску николаевской Росс³и: отсутств³е гласности прикрывало злоупотреблен³я, вѣра въ добродѣтели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ коснѣлъ въ невѣжествѣ и бѣднѣлъ отъ солдатчины, бѣднѣлъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщен³я были плохи. Но всѣ эти недостатки русской дѣйствительности замѣчались сперва лишь и многими дѣятелями,- они сдѣлались ясны всѣмъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процвѣтан³я государству мало,- нужно образован³е, нужна гласность, самодѣятельность общества, взаимное уважен³е сослов³й и сознательная любовь къ родинѣ...

   На передовомъ русскомъ обществѣ отразились ярко послѣдств³я новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, мног³е примкнули къ идеямъ "оффиц³альной народности" - въ силу вѣры, искренняго убѣжден³я, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Шѳвыревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Друг³е же - или замкнулись въ сферѣ своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою дѣятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философ³и (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи - занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Росс³и эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиц³альной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положен³я, отъ умствован³й отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разрѣшая ихъ отнюдь не въ духѣ большинства; ихъ можно отнести къ группѣ ярко-оппозиц³онной по отношен³ю къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Бѣлинск³й, отчасти Чаадаевъ).

   Въ лицѣ Чаадаева "оффиц³альная народность" встрѣтила рѣшительнаго противника. Въ самый разгаръ общаго упоен³я чувствами патр³отизма и народной гордости онъ выступилъ въ неблагодарной роли непримиримаго скептика. Это былъ человѣкъ для своего времени очень образованный, съ философскимъ складомъ ума. Въ юности онъ былъ гусаромъ, принималъ участ³е въ войнѣ 1812 г., побывалъ за границей и оттуда вернулся съ запасомъ идей и интересовъ; въ эпоху Александра онъ былъ либераломъ-теоретикомъ, въ тиши своего кабинета на книгахъ воспитавшимъ свои убѣжден³я. Его интересовала философ³я, истор³я и религ³я - практической дѣятельности онъ остался чуждъ. Замкнувшись въ свой интимный м³ръ политика-утописта, онъ остался въ сторонѣ отъ настроен³й николаевской Росс³и и неожиданно явился на судъ русской публики съ тѣми идеалами политическаго "космополитизма", которые были такъ характерны для эпохи предшествующей - александровской. Вотъ почему теперь онъ оказался совершенно одинокимъ дѣятелемъ, - повидимому, не понявш³й настроен³й современнаго общества и никѣмъ не понятый, далек³й отъ всѣхъ общественныхъ группъ, онъ ни въ комъ не встрѣтилъ поддержки.

   Его первое "Философическое письмо" появилось въ "Телескопѣ" въ 1836-омъ году; всѣхъ писемъ должно было быть 5-6, но не всѣ могли бьггь напечатаны, и большинство изъ нихъ осталось въ рукописи. Въ первомъ письмѣ онъ говоритъ о необходимости религ³и, какъ главнаго культурнаго фактора.

   Будучи "крайнимъ" западникомъ, онъ преклонялся передъ культурой запада и, въ основѣ этой культуры, подобно многимъ мыслителямъ западной Европы, увидалъ католицизмъ {Этотъ интересъ къ культурной роли религ³и (католической) былъ однимъ изъ результатовъ эпохи францувской реставрац³и (послѣ революц³и) и романтизма, съ его идеализац³ей среднихъ вѣковъ. Рядъ духовныхъ и свѣтскихъ писателей стали доказывать, что западноевропейская культура за все обязана должна быть католицизму. Ламенэ, Де-Местръ, Шатобр³анъ ("Gênie de christianisme"), Мишó - вотъ, главные дѣятели французской литературы, превозносивш³е католицизмъ. Усилен³е вл³ян³я католицизма въ Европѣ выразилось, между прочимъ, въ энергической дѣятельности ³езуитовъ, которые и въ Росс³и сумѣли окатоличить многихъ аристократовъ (Свѣчина, кн. Зинаида Волконская, Гагаринъ, Шуваловъ, Голицынъ). Великую культурную роль католичества превозносили даже нѣкоторые протестанты,- такъ, философъ Шеллингъ явился его идейнымъ поклонникомъ. Чаадаевъ былъ лично знакомъ съ де-Местромъ и Шеллингомъ.}. Все это заставило его пессимистически отнестись къ русской истор³и: причины нашей "отсталости" онъ увидалъ въ томъ, что мы никогда не шли вмѣстѣ съ другими народами; мы не принадлежимъ,- говоритъ онъ,- ни къ одному изъ великихъ семействъ человѣчества, ни къ западу, ни къ востоку, не имѣемъ предан³й ни того, ни другого. Мы существуемъ, какъ бы внѣ вренени, и всем³рное образован³е человѣческаго рода не коснулось насъ... То, что y другихъ народовъ давно вошло въ жизнь, дла насъ до сихъ поръ есть только умствован³е, теор³я... Обрашаясь къ русскому прошлому, онъ не увидѣлъ тамъ ни одного момента сильной, страстной дѣятельности, когда создаются лучш³я воспоминан³я поэз³и и плодотворныя идеи. Въ самомъ началѣ y насъ было дикое варварство, говоритъ онъ, потомъ грубое суевѣр³е, затѣмъ жестокое, унизительное владычество завоевателей,- владычество, слѣды котораго въ нашемъ образѣ жизни не изгладились совсѣмъ и донынѣ. Вотъ горестная истор³я нашей юности".

   "Существован³е темное, безцвѣтное, безъ силы, безъ энерг³и" - вотъ, что увидѣлъ онъ въ прошломъ Росс³и... "Нѣтъ въ памяти чарующихъ воспоминан³й, нѣтъ сильныхъ наставительныхъ примѣровъ въ народныхъ предан³яхъ". Въ результатѣ, какое-то вялое, равнодушное существован³е при полномъ отсутств³и идей долга, закона, правды и порядка... "Отшельники въ м³рѣ, мы ничего ему не дали, ничего не взяли y него, не пр³общили ни одной идеи къ массѣ идей человѣчества; ничѣмъ не содѣйствовали совершенствован³ю человѣческаго разумѣн³я и исказили все, что сообщило намъ это совершенствован³е". Мы остались въ сторонѣ отъ эпохи Возрожден³я, крестовые походы не сдвинули насъ съ мѣста. Русское "христ³анство", вслѣдств³е его культурной "инертности", онъ ставилъ на одну доску съ "абиссинскимъ".- Заключается письмо указан³емъ, что мы должны торопиться съ пр³общен³емъ себя къ культурному м³ру Западной Европы. Въ слѣдующихъ письмахъ онъ въ апоѳеозѣ представляетъ католичество и папу, мечтаетъ объ единен³и всѣхъ народовъ подъ покровомъ католической церкви... Тогда, писалъ онъ, начнется мирное развит³е общечеловѣческой культуры,- для этого протестантамъ надо вернуться въ лоно католичества, намъ отказаться отъ православ³я. Чаадаевъ договорился до того, что предложилъ отказаться отъ русскаго языка ради французскаго: "чѣмъ больше мы будемъ стараться амальгамироваться съ Европой, тѣмъ будетъ для насъ лучше" - заявляетъ онъ.

   Взрывъ негодован³я вызвало это сочинен³е Чаадаева въ широкихъ кругахъ русскаго общества: "люди всѣхъ слоевъ и категор³й оощества соединились въ одномъ общемъ воплѣ проклят³я человѣку, дерзнувшему оскорбить Росйю; студенты московскаго университета изъявляли желан³е съ оруж³емъ въ рукахъ мстить за оскорблен³е нац³и". Чтобы смягчить впечатлѣн³е скандала, произведеннаго статьями Чаадаева, правительство объявило его "сумасшедшимъ". Онъ написалъ въ свое оправдан³е еще новое политическое сочинен³е: "Аполог³я сумасшедшаго", въ которомъ опять отстаивалъ свои идеи, хотя и смягчивъ ихъ рѣзкость и опредѣленность. Онъ, не безъ примѣси легкаго презрѣн³я, заговорилъ о "толпѣ", его осудившей: "общее мнѣн³е (la raison gênêrale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бываютъ безконечно болѣе страстны", болѣе узки, болѣе эгоистичны, чѣмъ инстинкты отдѣльнаго человѣка; "здравый смыслъ народа вовсе не есть здравый смыслъ вообще". Затѣмъ онъ указывалъ, что "любовъ къ отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекраснѣе любовь къ истинѣ". И, обращаясь къ истор³и своего отечества, онъ вспоминаетъ Петра,-создателя русскаго "могущества", русскаго "велич³я"... Онъ пересоздалъ Росс³ю благодаря общен³ю съ западомъ, благодаря порабощен³ю Росс³и западу. Этотъ путь, по мнѣн³ю Чаадаева, былъ правильный. Затѣмъ онъ критикуетъ мнѣн³е лицъ, утверждающихъ, что намъ нечему учиться y запада, что мы принадлежимъ востоку и что наше будущее на востокѣ. Попутно онъ высказывается рѣзко отосительно идеализац³и старины,- этого возвращен³я къ "старымъ сгнивишимъ реликв³ямъ, старымъ идеямъ, которыя пожрало время". Онъ говоритъ, что отечество свое любитъ не меньше своихь критиковъ, оскорбленныхъ его сочинен³ями. "Я не умѣю любять отечество съ закрытыми глазаки, съ преклоненной головой, съ запертыми устами,- говоритъ онъ. Я люблю свое отечество такъ, какъ Петръ Велик³й научилъ меня любить его. Признаюсь, что y меня нѣтъ этого блаженнаго (bêat) патр³отизма, этого лѣниваго патр³отизма, который устраивается такъ, чтобы видѣть все въ лучшую сторону, который засыпаетъ за свои иллюз³ями".

   "Философск³я письма" Чаадаева полны историческихъ ошибокъ и фантаз³и, но много было въ нихъ вѣрнаго, хотя слишкомъ страстно-высказаннаго. Но главное значен³е ихъ не въ историческомъ содержан³и, a въ томъ скептическомъ отношен³и къ патр³отическимъ "иллюз³ямъ", которыми жило тогдашнее русское общество. "Письма" Чаадаева въ истор³и русскаго самосознан³я сдѣлались тѣмъ мостомъ, который соединилъ свободную русскую мысль двухъ эпохъ - александровской и николаевской. Идейные противники его "славянофилы" высоко цѣнили его, какъ благороднаго человѣка и какъ смѣлаго публициста. Хомяковъ въ 1860-омъ году въ такихъ словахъ поминалъ его: "просвѣщенный умъ, художественное чувство, благородное сердце - таковы тѣ качества, которыя всѣхъ къ нему привлекали; въ такое время, когда, повидимому, мысль погружалась въ тяжк³й и невольный сонъ, онъ особенно былъ дорогъ тѣмъ, что онъ самъ бодрствовалъ и другихь побуждалъ"... Есть эпохи, въ которыя это - большая заслуга.

   Уже Чаадаевъ выступилъ передъ русской публикой въ качествѣ послѣдователя нѣмецкой идеалистической философ³и, но философъ былъ въ немъ побѣжденъ публицистомъ. Вѣ нѣкоторыхъ кругахъ русскаго общества, наобороть, это увлечен³е нѣмецкой философ³ей взяло верхъ надъ живыми интересами современности. Здѣсь процвѣтало умозрительное отношен³е къ вопросамъ жизни,- здѣсь болѣе интересовались разрѣшен³емъ м³ровыхъ вопросовъ, чемъ русскою дѣйствительностью,- прошлымъ и будущимъ - болѣе, чѣмъ настоящимъ. Это увлечен³е нѣмецкою философ³ею тѣсно связано съ московскимъ университетомъ. Оно занесено было сюда молодыми профессорами, учившимися въ заграничныхъ нѣмецкихъ университетахъ.

   Павловъ, поклонникъ Шеллинга, отчасти Надеждинъ, Шевыревъ и Погодинъ были первыми п³онерами въ этомъ отношен³и,- они сумѣли привить интересъ къ философ³и студентамъ московскаго университета и проложили дорогу увлечен³ямъ Гегелемъ, который y насъ скоро смѣнилъ Шеллинга. Такое преклонен³е русской молодежи предъ нѣмецкой философ³ей не могло быть глубокимъ; оба названные мыслители были органически и неразрывно связаны со своими предшественниками - Кантомъ, Фихте, даже Спинозой. Чтобы понять, ихъ во всей ихъ глубинѣ, надо было уйти въ вѣковую истор³ю нѣмецкой философ³и. Это было не подъ силу большинству русскихъ юношей, которые взялись за изучен³е философ³и "съ конца". Немудрено, что изучен³е и Шеллинга, и Гегеля y многихъ не могло быть глубокимъ и сводилось къ увлечен³ю нѣкоторыми разрозненными идеями, доступными ихъ пониман³ю - таковыми оказались, главнымъ образомъ, взгляды философско-историческ³е и эстетическ³е.

   Шеллингъ прельстилъ русскихъ юноше³й широкимъ размахомъ своего философскаго мировоззрѣн³я. Онъ пытался осмыслить жизнь всего м³ра, разсматривая природу и явлен³я духа человѣческаго, какъ гранд³озное зрѣлище постепеннаго саморазвит³я одного начала, лежащаго въ основѣ всего. Такая широкая постановка задачи философ³и объясняетъ отчасти, почему искусство, религ³я, науки естественныя, математическ³я, гуманитарныя нашли себе мѣсто въ той увлекательной картинѣ самораскрыт³я м³рового духа, которую Шеллингъ сумѣлъ нарисовать въ своей системѣ, благодаря силѣ своей фантаз³и, наклонности къ синтезу, оригинальному уму и широкому образован³³о. Идея эволюц³и, выступавшая тогда все болѣе и болѣе въ трудахъ естественно-научныхъ и историческихъ, нашла въ системѣ Шеллинга философское обоснован³е и художественное выражен³е. Его философ³я была цѣлой энциклопед³ей, которая, шириной захвата, оригинальностью мысли, дѣйствительно, могла плѣнить всяк³й, не столько логически, сколько восторженный умъ. Самъ поэтъ въ душѣ и мистикъ, Шеллингъ своимъ учен³е³гь создавалъ приподнятое "настроен³е". Его философ³я была, торжественной симфон³ей,- облагораживающей, успокаивающей и подымающей человѣка.

   Шеллингъ, исходя изъ основъ своей философ³и, естественно ставилъ высоко поэз³ю, придавая eй значен³е метафизическое. Моментъ художественнаго творчества, моментъ вдохновен³я Шеллингь призналъ минутой, когда человѣкъ можеть заглянуть въ "святая святыхъ" жизни и почувствовать что "абсолютное" {Безконечное, безусловное м³ровое основан³е.}, не уничтожая его свободы и сознан³я, находить въ немъ и въ его дѣятельности свое "откровен³е".

   Поэтъ, съ его точки зрѣн³я, есть человѣкъ, надѣленный даромъ особой благодати, эта божественная силa отличаетъ его отъ всѣхъ людей, заставляетъ его высказывать и изображать то, въ чемъ онъ самъ не можетъ отдать себѣ полнаго отчета и смыслъ чего безконеченъ, поэз³я есть откровен³е {См. Пушкинское стихотворен³е "Пророкъ".}; всякое эстетическое творчество абсолютно свободно,- въ этомъ святость и чистота искусства; варварствомъ считаетъ Шеллингъ требовать отъ художника служен³я не только матер³альнымъ интересамъ, но даже моральнымъ и научнымъ. Художникъ долженъ быть освобожденъ отъ всякаго служен³я.

   Природа служитъ сферою безсознательнаго проявлен³я абсолютнаго духа и основою для его сознательной жизни, которая совершается въ людяхъ. Отсюда истор³я, по взгляду Шеллинга, есть повѣствован³е о различныхъ формахъ обнаружен³я абсолютнаго въ духѣ человѣческомъ, въ человѣческихъ обществахъ и учрежден³яхъ.

   Смыслъ прогресса заключается въ достижен³и Абсолютомъ той цѣли, къ которой онъ стремится путемъ м³ровой жизни. Онъ училъ, что м³ровой духъ управляетъ истор³ей, при такомъ м³ровоззрѣн³и, роль личности сокращалась, взамѣнъ чего вводилось понят³е о постепенности и безконечности развит³я. Съ такой точки зрѣн³я устанавливался спокойный взглядъ на жизнь,- всѣ ея явлен³я оказывались неизбѣжными, какъ временные моменты м³рового развит³я. "Государство", какъ форма, есть создан³е всего человѣческаго рода, но неотдѣльныхъ личностей {Точка зрѣн³я совершенно противоположная Карамзинской. Оттого Н. Полевой, убѣжденный шеллинг³анецъ, исправляя Карамзина, сочинилъ свою "Истор³ю русскаго народа".}.

   Идеалъ космополитическаго состоян³я, основаннаго на правѣ, есть цѣль истор³и, въ которой "случайное" и "заковомѣрное" дѣйствуютъ вмѣстѣ, поскольку сознательное свободное дѣйств³е индивидуумовъ служитъ цѣли, предписанной м³ровымъ духомъ. Такимъ образомъ люди, даже съ ихъ личными, частными интересами, въ то же время являются сотрудниками всем³рно-исторической драмы, которая ведетъ человѣчество по дорогѣ вь совершенствован³ю.

   Смыслъ прогресса, по мнѣн³ю Шеллинга, заключался въ смѣнѣ царства судьбы, подъ властью которой человѣчество находилось въ древнѣйш³я времена, царствомъ предопредѣлен³я, которое должно наступить въ будущемъ; въ этомъ царствѣ божественнаго предопредѣлен³я и должно было совершиться гармоничное примирен³е человѣческой свободы и необходимости - должно было восторжествовать истинно-религ³озное м³росозерцан³е, одинаково далекое и оть фатализма, и отъ атеизма. Въ конечномъ своемъ развит³и онъ видѣлъ сл³ян³е поэз³и и философ³и (религ³и и науки), какъ это было въ пер³одъ миѳолог³и (синкретизмъ).

   Подобво Шеллингу, и Гегель смотрѣлъ на философ³ю, какть на науку объ абсолютномъ, т. е. науку о тѣхъ основан³яхъ, на которыхъ строится вся м³ровая жизнь. Но форма, которую далъ философ³и Шеллингь, казалась Гегелю ненаучной: вмѣсто интуиц³и, вмѣсто поэтическаго вдохновен³я и полета ген³альной фантаз³и - пр³емовъ, которыми пользовался Шеллингь, онъ рѣшилъ дѣйствовать только при помощи "размышляющаго разсудка".

   Задачу всего дѣйствительнаго видитъ онъ въ проявлен³и "м³рового разума". Оттого истинная дѣйствительность, съ его точки зрѣн³я, есть разумъ,- всякое быт³е есть воплощен³е разумной мысли. Постепенное прояснен³е абсолюта ("м³рового разума") и есть тотъ велик³й м³ровой процессъ, который изучается философ³ей. Этотъ процессъ представляется ему въ такомъ видѣ: абсолютъ существуетъ сначала, какъ система до-м³ровыхъ понят³й, выражается затѣмъ въ безсознательной сферѣ природы, пробуждается къ самосознан³ю въ человѣкѣ, воплощаетъ свое содержан³е въ общественныхъ установлен³яхъ, чтобы, наконецъ, законченнымъ и обогащеннымъ возвратиться къ ceбѣ въ искусствѣ, религ³и и наукѣ, т. е. достичь болѣе высокой степени, чѣмъ та, на которой онъ стоялъ вначалѣ. Философ³я есть высшее произведен³е и цѣль этого м³рового процесса.

   Стоя на такой точкѣ зрѣн³я, Гегель утверждалъ, что, если всякое явлен³е воплощаеть какую-нибудь мысль, то все дѣйствительное разумно, все разумное дѣйствительно. Такимъ образомъ, если y Шеллинга природа была представлена, какъ предметъ развит³я, a искусство, какъ конечный пунктъ этого развит³я, то y Гегеля предметомъ и цѣлью развит³я является понят³е, идея, развивающаяся по законамъ разума (д³алектическ³й методъ развит³я). Въ основу м³рового процесса "обнаружен³я абсолюта" Гегель положилъ идею "эволюц³и". Въ его философ³и эта теор³я нашла болѣе полное и логическое обоснован³е, чѣмъ y Шеллинга.

   Истор³я человѣчества, съ точки зрѣн³я Гегеля, есть постепенное создан³е разумнаго государства; движущая сила этого развит³я есть м³ровой духъ; его оруд³я - духъ отдѣльныхъ народовъ и велик³е люди. Нац³и бываютъ "историческ³я" и "неисторическ³я". Первыя являются носительницами какой-нибудь исторической идеи, выражающей одну характерную сторону м³рового духа; совокупныя усил³я различныхъ культурныхъ "историческихъ народовъ", проясняя отдѣльныя, частныя идеи этого духа, наконецъ, исчерпываютъ все его идейное содержан³е. Тогда заканчивается великая культурная мисс³я одной группы народовъ - умираетъ одна цивилизац³я - ее смѣняетъ другая цивилизац³я - другой "духъ", выяснен³ю котораго служитъ уже новая группа историческихъ народовъ. Такимъ образом, всем³рная истор³я есть всем³рный судъ, который судитъ народы, оцѣниваетъ ихъ культурную работу и, въ зависимости отъ этого, раздаетъ народамъ почетныя права на зван³е "историческихъ". Какъ вся истор³я есть только матер³алъ для прояснен³я "м³рового разума", - такъ и велик³е люди - только органы чего-то высшаго, чему они служатъ безсознательно: въ нихъ скрыты ихъ собственныя дѣйств³я, ихъ цѣль и объектъ. Такимъ образомъ, по учен³ю Гегеля, желѣзная и разумная необходимость господствуеть въ истор³и. Но, въ то-же время, безсознательно служа высшимъ цѣлямъ, личность въ истор³и эволюц³онируетъ, только проясняясь въ борьбѣ съ обществомъ, становясь постепенно все свободнѣе. Поэтому истор³я есть прогрессъ въ сознан³и свободы. Сперва только одна личность сознавала себя свободной, затѣмъ - нѣкоторыя, наконецъ - всѣ. Эти три пер³ода въ истор³и освобожден³я личности соотвѣтствуютъ тремъ ступенямъ развит³я государственныхъ формъ: 1) восточный деспотизмъ. 2) республика (греческая демократическая и римская аристократическая) и, наконецъ, высшая форма 3) германская конституц³онная монарх³я.

   "Прекрасное", съ точки, зрѣн³я, Гегеля, есть абсолютное въ чувствевнномъ сущертвован³и. Съ такой точки зрѣн³я, онъ систематизировалъ искусство, опредѣливъ его три формы: а) символическую, b) классическу³о и с) романтическую. (или - а) восточное, b) греческое и с) христ³анское). Христ³анское (или романтическое) искусство есть воплощен³е идеальныхъ, возвышенныхъ чувствъ рыцарскаго и религ³ознаго характера; оно умѣетъ даже мелкое и, случайное облагородить своимъ вниман³емъ.

   Обѣ философк³я системы, особенно "гегел³анство", пользовались y насъ большимъ успѣхомъ. Шеллингомъ проф. Велланск³й увлекался еще въ 20-ыхъ годахъ; въ 30-ыхъ годахъ это учен³е исповѣдывали y насъ профессора Павловъ и Надеждинъ, проф. Галичъ {Лицейск³й учитель А. С. Пушкина, издавш³й книгу по теор³и поэз³и, построенную на взглядахъ Шеллинга.}, критикъ и историкъ Н. Полевой, въ своемъ журналѣ "Московск³й Телеграфъ"; отчасти этой же цѣли служилъ журналъ "Московск³й Вѣстникъ", въ которомъ развивались эстетическ³е взгляды Шеллинга. Поэтъ Веневитиновъ проводилъ ихъ въ своемъ творчествѣ.

   "Гегел³анство" захватило большое число послѣдователей, и дольше сохранило силу вл³ян³я надъ русскими умами; оно глубоко захватываетъ даже 60-ые годы. При первомъ появлен³и своемъ y насъ, оно культивировалось въ кружкѣ Станкевича. Этотъ кружокъ сперва въ университетѣ, состоялъ изъ Станкевича, Константина Аксакова и Бѣлинскаго. Потомъ въ нему примкнули Бакунинъ, Катковъ, Васил³й Боткинъ и Грановск³й. Кромѣ этихъ извѣстныхъ лицъ, въ кружокъ входило несколько человѣкъ менѣе выдающихся.

   Уже изъ одного перечня членов кружка видно, что онъ былъ собран³емъ лицъ различнаго душевнаго склада. Ихъ соединялъ прочно только Станкевичъ - личность свѣтлая, истинно-идеальная. Его вл³ян³е основывалось на красотѣ его нравственнаго существа; онъ "не обладая литературнымъ и научнымъ талантомъ, былъ, тѣмъ не менѣе очень талантливою личностью просто, какъ человѣкъ. Одаренный тонкимъ эстетическимь чутьемъ, глубокою лбовью къ искусству, большимъ и яснымъ умомъ, способнымъ разбираться въ самыхъ отвлеченныхъ вопросахъ и глубоко вникать въ сущность всякаго вопроса, Станкевичъ, давалъ окружающимъ могущественные духовные импульсы и будилъ лучш³я силы ума и чувства. Его живая, умная и часто остроумная бесѣда была необыкновенно плодотворна для всякаго, кто вступалъ съ нимъ въ близкое общен³е. Онъ всякому спору умѣлъ, сообщать высокое направлен³е, все мелкое и недостойное, как-то само собою отпадало въ его присутств³и, какъ и въ присутств³и Бѣлинскаго.

   Станкевичъ и его друзья, были страстными поклонниками Гегеля. Герценъ не безъ ирон³и, вспоминалъ объ этомъ обожан³и, доходившемъ до фанатизма: друзья зачитывали "до дыръ, до пятенъ, до паден³я листовъ, въ нѣсколько дней всякую брошюрку о Гегелѣ, ссорились и расходились другъ съ другомъ вслѣдств³е несогласнаго толкован³я идей Гегелл³ требовали отъ всѣхъ поклонен³я Гегелю"... Они жили въ какомъ-то особомъ отвлеченномъ м³рѣ умозрительной философ³и, и вся современность представлялась имъ только воплощен³емъ различныхъ философскихъ идей. Герценъ иронизировалъ по этому поводу: "всякое простое чувство было возводимо въ отвлеченныя категор³и и возвращалось оттуда безъ капли живой крови, блѣдной, алгебраической тѣнью. Во всемъ этомъ была своеобразная наивность, потому что все это было совершенно искренно. Человѣкъ, который шелъ гулять въ Сокольники, шелъ для того, чтобы отдаваться пантеистическому чувству своего единства съ космосомъ; и если ему попадался по дорогѣ какой-нибудь солдатъ подъ хмѣльком, или баба, вступавшая въ разговоръ, философъ не просто говорилъ съ ними, но опредѣлялъ субстанц³ю народности въ ея непосредственномъ и случайномъ явлен³и".

   Эта философ³я была нужна мыслящимъ русскимъ юношамъ, такъ какъ въ ней они нашли не только много глубокихъ идей, но и возможностъ осмыслить жизнь, дѣйствительность. Эта философ³я учила ихъ о первоосновахъ жизни, и то безсмысленное-случайное, что рѣзало имъ глаза, казалось теперь, въ философскомъ освѣщен³и, такимъ маленькимъ, случайнымъ и, въ то же время, имѣющимъ право на существован³е. "Для нихъ философ³я стала въ полномъ смыслѣ слова религ³ей, не разъ доводившей ихъ до состоян³я прямого экстаза. Неудивительно, что чисто-научный интересъ отошелъ при этомъ совершенно на второй планъ. "Мы тогда въ философ³и искали всего на свѣтѣ, кромѣ чистаго мышлен³я- говоритъ Тургеневъ въ своихъ воспоминан³яхъ". Такимъ образомъ, дѣло не въ томъ, правильно и глубоко, или нѣтъ понимали юноши философ³ю Гегеля,- важно то, что ихъ увлечен³е было первымъ русскимъ чисто-умственнымъ течен³емъ.

   Въ то время, когда Станкевичъ и его друзья увлекались умозрительной философ³ей, эстетикой и литературой, ихъ современникъ Герценъ со своими друзьями всѣ свои занят³я сосредоточил на жгучихъ вопросахъ политической современности: его интересовала тревожная, политическая жизнь Запада; изъ крупныхъ русскихъ дѣятелей онъ первый откликнулся на соц³алистическ³я идеи сенсимонистовъ. Всѣ эти интересы тоже довольно далеки были отъ русской дѣйствительности, и для Герцена, и для его друзей, они были на первыхъ порахъ умствован³ями скорѣе отвлеченными,- но они все таки связывались съ "землей", съ ея нуждами и потребностями; ихъ интересовали не философск³я "идеи", не первоначала, м³ровой жизни,- a человѣкъ, его печали и радости...

   Выше было уже указано, что послѣ французской революц³и началась реставрац³я христ³анства въ видѣ возрожден³я католичества. Сенъ-Симонъ, увлеченный этимъ стремлен³емъ возстановить "христ³анство", явился съ проповѣдью "новаго христ³анства"; онъ и его единомышленники рѣзко обличали современную имъ европейскую жизнь (торжество капитала, образован³е пролетар³ата, рабство людей отъ гнета устарѣлыхъ формъ жизни); доказывалъ, что учен³е Христа искажено формализмомъ церкви, что надо возстановить его чистоту, перестроивъ религ³ю на принципахъ любви къ ближнимъ. Поэтому для него люди бѣдные, несчастные - главный предметъ вниман³я. Онъ училъ, что только очищенная христ³анская религ³я можетъ создать людямъ земное счастье. Равенство людей, уничтожен³е привилег³й рожден³я и широк³я права "труду" - вотъ основы его учен³я. Послѣдователи его - Базардъ и Энфантинъ развили его учен³е, и придали ему болѣе практическое значен³е. Они такъ же, какъ ихъ учитель, религ³ю полагали въ основу своего учен³я и не видѣли въ своихъ идеяхъ никакого подрыва политическимъ формамъ государства, полагая, что ихъ учен³е осуществиио независимо отъ образа правлен³я. Базардъ мечталъ о болѣе правильномъ распредѣлен³и труда, объ учрежден³и банковъ, которые должны урегулировать отношен³я капитала и труда. Вмѣстѣ съ Энфантиномъ, развивая взгляды Сенъ-Симона, онъ сталъ доказывать, что за женщинами надо признать равноправ³е въ жизни съ мужчинами (эмансипац³я женщины). Энфантинъ училъ, что язычество было культомъ природы, плоти; христ³анство - культомъ духа, a "новое христ³анство" (сенсимонизмъ) должно дать гармон³ю между "божественной плотью и "божественнымъ духомъ"; это "обожествлен³е плоти", въ концѣ концовъ, привело къ тому, что "община сенсимонистовъ" была закрыта правительствомъ въ 1832 году.

   Герценъ очень интересовался этимъ учен³емъ и за сочинен³я сенсимонистовъ, y него найденныя при обыскѣ, сосланъ былъ въ 1834-омъ году въ Пермь. Когда въ 1839-омъ году онъ вернулся въ Москву, онъ засталъ здѣсь разгаръ увлечен³я "гегел³анствомъ".

   Исходя изъ положен³я: "все дѣйствительное - разумно" {Въ толкован³и этой формулы самъ Гегель нѣсколько путался; то онъ говорилъ, что "дѣйствительное" (wirklich) не значить "существующее". "Дѣйствительное" есть только то, въ чемъ проявляется "духь": вотъ почему человѣкъ, служащ³й идеѣ (независимо отъ ея ширины и глубины) - служитъ "дѣйствительности": служба отечеству, сослов³ю, городу, деревнѣ, семьѣ, любви - все это "двйствительность"; все же частное, случайное, неразумное есть "призрачность", есть противоположное дѣйствительности, какъ кажущееся, но не сущее. Когда же Гегелю указали, что его формула оправдываетъ крайн³й либерализмъ, онъ, консерваторъ по своимъ убѣжден³ямъ, готовъ былъ суживать понят³е "дѣйствительное", прибавляя ему смыслъ "существующаго".}, друзья Станкевича, особенно Бакунинъ и Бѣлинск³й, пришли къ примирен³ю съ существующимъ порядкомъ русской дѣйствительности, оправдывали даже существован³е крѣпостного права. Герценъ ужаснулся, видя, до какихь философскихъ предѣловъ дошли его университетск³е товарищи. И вотъ, онъ самъ изучилъ философ³ю Гегеля, и сумѣлъ доказать Бѣлинскоиу, что тотъ - 1) слишкомъ узко понималъ Гегеля, и - 2) что не въ умозрительныхъ построен³яхъ смыслъ жизни, a въ служен³и человѣку. Со свойственною ему страстностью, Бѣлинск³й отъ гегел³анства отказался ради политическихъ интересовъ и сенсимонизма. Уже въ 1841-омъ году онъ сдѣлался единомышленникомъ Герцена.

   Изъ совокупныхъ воздѣйств³й идей "оффиц³альной народности", философ³и Гегеля и французскихъ