Сиповский Василий Васильевич - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

теперешнемъ ея состоян³и, конституц³ю - значитъ погубить Росс³ю". Онъ теперь оправдывалъ правительство, которое "не позволяетъ писать противъ крѣпостного права, а, между тѣмъ, исподволь освобождаетъ крестьянъ". Приводя друг³е подобные факты, онъ восклицаетъ: "въ Росс³и все идетъ къ лучшему". Онъ рекомендуетъ христ³анскую любовь къ ближнему - какъ разумное основан³е общественной и государственной жизни. Онъ готовъ вѣрить, что эта "христ³анская политика" есть особый удѣлъ русскаго народа: "быть апостолами просвѣщен³я - вотъ наше значен³е!" говоритъ онъ. "Итакъ будемъ подражать апостоламъ Христа, которые не дѣлали заговоровъ и не основывали ни явныхъ, ни тайныхъ политическихъ обществъ, распространяя учен³е своего божественнаго Учителя. He суйся въ дѣла, которыя до тебя не касаются, но будь вѣренъ своему дѣлу, a твое дѣло - любовь къ истинѣ. Къ чорту политику, да здравствуетъ наука!.. Къ чорту французовъ!", которые занимаются политикой: "Герман³я - вотъ ²ерусалимъ новѣйшаго человѣчества!" - съ такой страстностью впиталъ въ себя Бѣлинск³й "умиротворяющ³я" идеи Шеллинга, особенно Гегеля.

   Онъ самъ потомъ говорилъ, что отъ этихъ идей тогда "освирѣпѣлъ, опьянѣлъ", разсыпалъ "неистовыя проклят³я" на благороднаго Шиллера за то, что тотъ призывалъ борьбой защищать права человѣчества: "я сорвался съ цѣпи и побѣжалъ благимъ матомъ" - разсказываетъ Бѣлинск³й. Когда онъ познакомился съ гегелевской "философ³ей религ³и" и "права", усвоилъ себѣ его историческое м³росозерцан³е - онъ всѣ эти идеи принялъ открытой душой - по его словамъ: "новый м³ръ" ему открылся...

   "Сила есть право - и право есть сила",- писалъ онъ. "Нѣтъ, не могу описать тебѣ, съ какимъ чувствомъ услышалъ я эти слова - это было освобожден³е! Я понялъ идею паден³я царствъ, законность завоевателей! я понялъ, что нѣтъ дикой матер³альной силы, нѣтъ владычества штыка и меча, нѣтъ произвола, нѣтъ случайности!- и кончилась моя опека надъ родомъ человѣческимъ, и значен³е моего отечества предстало мнѣ въ новомъ видѣ... Слово "дѣйствительность" сдѣлалось для меня равнозначительно слову "Богъ"... Это и былъ тотъ моментъ, когда Бѣлинск³й увѣровалъ, что все дѣйствительное разумно. "Я гляжу на дѣйствительность, говоритъ онъ, столь презираемую прежде мною, и трепещу таинственнынъ восторгомъ, сознавая ея разумность". По его словамъ, онъ сближается теперь даже съ пошляками,- "мнѣ уже не душно въ ихъ кругу, они уже интересны для меня объективно" - "всяк³й правъ и никто не виноватъ; нѣтъ ошибочныхъ мнѣн³й, a есть моменты духа. Ето развивается, тотъ интересенъ каждую минуту, даже во всѣхъ своихъ уклонен³яхъ отъ истины"; "требуя отъ каждаго именно только того, чего отъ него можно требовать, я получаю отъ него одно хорошее и ничего худого... Надо по внѣшности своей походить на всѣхъ!" говоритъ онъ, покоренный "фаталистическимъ" учен³емъ Гегеля, который личности, герою, единицѣ мало отводитъ мѣста въ истор³и, a массу, толпу - дѣлаетъ основой м³ровой эволюц³и.

   Увлекается теперь Бѣлинск³й "чистымъ искусствомъ". Одинъ изъ его друзей, Панаевъ, такъ характеризуетъ его: "Увлекшись толкован³ями гегелевой философ³и и знаменитою формулою, извлеченною изъ этой философ³и, что все дѣйствительное разумно",- Бѣлинск³й проповѣдывалъ о примирен³и въ жизни и искусствѣ. Онъ дошелъ до того (крайности были въ его натурѣ!), что всяк³й общественный протестъ казался ему преступлен³емъ, насил³емъ... Онъ съ презрѣн³емъ отзывался о французскихъ энциклопедистахъ XVIII столѣт³я, о критикахъ, не признававшихъ теор³и "искусства для искусства", о писателяхъ, стремившихся къ новой жизни, къ общественному обновлен³ю; онъ съ особеннымъ негодован³емъ и ожесточен³емъ отзывался о Жоржъ-Зандъ. Искусство составляло для него какой-то высш³е, отдѣльный м³ръ, замкнутый въ самомъ себѣ, занимающ³йся только вѣчными истинами и не имѣвш³й никакой связи съ нашими житейскими дрязгами и мелочами... Истинными художниками почиталъ онъ только тѣхъ, которые творили безсознательно. Къ такимъ причислялись Гомеръ, Шекспиръ и Гёге. Шиллеръ не подходилъ къ этому воззрѣн³ю, и Бѣлинск³й, нѣкогда восторгавш³йся имъ, охлаждался къ нему по мѣрѣ проникновен³я своею новою теор³ею".

   Всѣ эти новыя знан³я Бѣлинск³й приложилъ скоро къ дѣлу. Въ это время его участ³е въ журналахъ дѣлалось все болѣе серьезнымъ, в въ 1834 году, черезъ два года послѣ изгнан³я взъ университета, печатаетъ онъ свою большую критическую статью "Литературныя мечтан³я". Здѣсь онъ широко примѣняетъ и свои философск³е взгляды, и свои знан³я русской литературы. Съ этой работы начинается серьезная литературная дѣятельность Бѣлинскаго. Этой дѣятельностью онъ добываетъ себѣ средства къ существован³ю, подвергая свою судьбу каждый день тѣмъ случайностямъ, которыя въ то суровое время мѣшали свободному существован³ю русской журналистики. Послѣ напечатан³я писемъ Чаадаева журналъ Надеждина "Телескопъ", которымъ жилъ Бѣлинск³й, оказывается закрытымъ; юному критику приходилось искать новаго источника доходовъ. Но философъ, признавш³й, что "все дѣйствительное разумно, еще не унывалъ,- онъ пожилъ въ деревнѣ своего друга Бакунина, побывалъ на Кавказѣ. Ненадолго онъ устроился, было, въ "Московскомъ Наблюдателѣ", но и этотъ журналъ оказался недолговѣчнымъ, и Бѣлинскому приходилось пользоваться поддержкой друзей - В. Боткина, К. Аксакова, Ефремова. "И именно въ эти тяжк³е годы Бѣлинск³й жиль стремлен³ями къ "абсолютной жизни", теоретически доказывалъ "разумную", "прекрасную" дѣйствительность" (Пыпинъ).

   Въ поискахъ денегъ, онъ сочинилъ даже грамматику, но она не пошла на книжномъ рынкѣ и не доставила денегъ. Бѣлинск³й продолжаетъ жить "въ долгъ".

   Въ 1837 году онъ встрѣтился съ Герценомъ, вернувшимся въ Москву изъ ссылки. Герценъ, живш³й тогда горячими политическими интересами, былъ пораженъ происшедшей съ Бѣлинскимъ перемѣной,- они сразу разошлись послѣ первой же словесной стычки, но диспуты ихъ продолжались. Герценъ самъ изучилъ Гегеля и по своему сталъ толковать нѣкоторыя его "истины". Бѣлинск³й, бредивш³й Гегелемъ, стоялъ за свой политическ³й "кв³етвзмъ", за эстетическое пониман³е цѣлей поэз³и, за разумность дѣйствительности... Быть можетъ, горяч³я, возмущенныя рѣчи Герцена уже послѣ перваго свидан³я заронили вскру сомнѣн³я въ душу Бѣлинскаго, такъ какъ, хотя онъ и долго, въ продолжен³е нѣсколькихъ лѣтъ, не уступалъ своему оппоненту, тѣмъ не менѣе, онъ понемногу сталъ охладѣвать къ своей философ³и и, "утомившись отвлеченностью", сталъ "жаждать сближен³я съ дѣйствительностью".

   Въ концѣ 1839 года онъ переселяется въ Петербургъ, чтобы вести критическ³й отдѣлъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" Краевскаго. Въ первые годы онъ проводитъ еще свои гегел³анск³е взгляды ("Очерки Бородинскаго сражен³я", "Менцель, критикъ Гёте", "Горе отъ ума"), но уже съ конца 1839 года начинается въ жизни Бѣлинскаго пер³одъ сомнѣн³й въ истинѣ своихъ взглядовъ, подготовляется переворотъ, и въ серединѣ 1840 года онъ рѣзко мѣняетъ свои "примирительные" взгляды на "протестующ³е". Въ письмахъ своихъ онъ пишетъ теперь слѣдующее: "Проклинаю мое гнусное стремлен³е къ примирен³ю съ гнусною дѣйствительностью! Да здравствуетъ велик³й Шиллеръ, благородный адвокатъ человѣчества, яркая звѣзда спасен³я, эманципаторъ общества отъ кровавыхъ предразсудковъ предан³я!" Теперь всѣ "цѣнности", въ глазахъ Бѣлинвскаго, сразу переоцѣниваются: Гёте оказывается "отвратительною личностью", Жоржъ-Зандъ сдѣлалась "апостоломъ", героиней. Больше всего достается теперь "дѣйствительности". Бѣлинск³й называетъ ее "палачомъ", "пошлостью", "гнусностью": борьба съ жизнью опять окрылила его: "въ душѣ чувствую больше жару и энерг³и, больше готовности умереть и пострадать за свои убѣжден³я",- пишетъ онъ въ одномъ письмѣ. Онъ говоритъ, что, сбросивъ иго нѣмецкой философ³и, проснулся - "и страшно вспомнить мнѣ о моемъ снѣ"; теперь Герман³я для него - "нац³я абсолютная, но государство позорное",- взамѣнъ того выросли теперь въ его глазахъ французы, еще недавно посылаелые "къ чорту"!.. Онъ зло издѣвается теперь надъ Гегелемъ, называетъ его "Егоръ Ѳедорычемъ", кланяется его "философскому колпаку" и пр. "Что мнѣ въ томъ,- восклицаетъ онъ,- что я увѣренъ, что разумность восторжествуетъ, что въ будущемъ будетъ хорошо, если судьба велѣла мнѣ быть свидѣтелемъ торжества случайности, неразум³я, животной силы. Что мнѣ въ томъ, что моимъ, или твоимъ дѣтямъ будетъ хорошо, если мнѣ скверно, и если не моя вина въ томъ, что мнѣ скверно? Не прикажешь ли уйти въ себя? Нѣтъ, лучше умереть!".

   Удивляясь самъ рѣзкимъ переворотамъ своего м³ровоззрѣн³я, оправдывалъ онъ себя тѣмъ, что они - результатъ его честнаго искан³я истины {"Тотъ не любитъ истины, кто не хочетъ для нея заблуждаться",-говоритъ онъ.}. "Теперь я весь въ идеѣ гражданской доблести, весь - въ паѳосѣ правды и чести,-восклицаетъ онъ,- и, мимо ихъ, мало замѣчаю какое бы то ни было велич³е!.. Во мнѣ развилась какая-то фанатическая любовь къ свободѣ и независимости человѣческой личности, которая только возможна при обществѣ, основанномъ на правдѣ и доблести"; "борьба за понят³я - дѣло святое, и горе тому, кто не боролся!" - говоритъ онъ.

   Въ это время онъ очень сблизился съ Герценомъ и, подчининившись его вл³ян³ямъ, увлекся сенсимонизмомъ и политическими тревогами которыми наканунѣ 1848 года сталъ волноваться Западъ. "Ты знаешь мою натуру,- пишетъ онъ другу,- она вѣчно въ крайностяхъ. Я съ трудомъ и болью разстаюсь съ старой идеей, отрицаю ее до нельзя, a въ новую перехожу со всѣмъ фанатизмомъ прозелита! Итакъ, я теперь въ новой крайности,- это идея сенсимонизма {См. выше, стр. 71-72.}, которая стала для меня идеею идей, альфою и омегою вѣры и знан³я. Она для меня поглотила и истор³ю, и религ³ю, и философ³ю". На семейную жизнь и положен³е женщивы онъ смотрѣлъ теперь глазами сенсимонистовъ. Отъ своего философскаго эготизма отвернулся. "Что мнѣ въ томъ, что живетъ общее,- восклицаетъ онъ,- когда страдаетъ личность! Что мнѣ въ томъ, что ген³й на землѣ живетъ въ небѣ, когда толпа валяется въ грязи... Прочь же отъ меня блаженство если оно - достоян³е мнѣ одному изъ тысячъ!".

   Теперь мѣняется y него и критическое мѣрило,- не красотъ, не литературныхъ достоинствъ требуетъ онъ, a только, чтобы она была дѣльна, служила жизни. "Ты - сибаритъ, сластёна,- пишетъ онъ другу,- тебѣ, вишь, давай поэз³ю, да художества - тогда ты будешь смаковать и чмокать губами! A мнѣ поэз³и и художественности нужно не больше, какъ настолько, чтобы повѣсть была истинна, т. е. не впадала въ аллегор³ю, или не отзывалась аллегор³ею. Главное - чтобы она вызывала вопросы...". Любопытенъ теперь отзывъ его о томъ стихотворен³и Пушкина ("Поэтъ и Чернь"), которымъ онъ восхищался недавно. "Помню,- разсказываетъ Тургеневъ,-съ какою комическою яростью онъ однажды при мнѣ напалъ на отсутствующаго, разумѣется, Пушкина за его два стиха въ "Поэтъ и Чернь" -

  

   "Печной горшокъ тебѣ дороже:

   Ты пищу въ немъ себѣ варишь!

  

   "И конечно!- твердилъ Бѣлинск³й, сверкая глазамя и бѣгая изъ угла въ уголъ,- конечно дороже. Я не для себя одного, я для своего семейства, я для другого бѣдняка въ немъ пищу варю - и прежде, чѣмъ любоваться красотою истукана, будь онъ распрефид³асовск³й Аполлонъ - мое право, моя обязанность накормить своихъ и себя, назло всякимъ негодующимъ баричамъ и виршеплетамъ!" Бѣлинск³й сознавалъ крайность, несправедливость своего пристрастнаго, непримиримаго отношен³я къ тому, что противорѣчило его убѣжден³ямъ, но фанатически стоялъ за свою "нетерпимость". "Если сдѣлаюсь терпимымъ,- писалъ онъ,- знай, что съ той минуты во мнѣ умерло то прекрасное-человѣческое, за которое столько хорошихъ людей любили меня больше, нежели сколько я стоилъ того". "Я знаю, что сижу въ односторонности,- пишетъ онъ въ другомъ письмѣ,- но не хочу выходить изъ нея - и жалѣю и болѣю о тѣхъ, кто не сидитъ въ ней! Этотъ парт³йный "фанатизмъ" наложилъ тяжелую печать на литературную дѣятельность Бѣлинскаго въ послѣдн³й пер³одъ его творчества {Между тѣмъ, въ одномъ письмѣ онъ же рѣшительно осуждаетъ "гадость и пошлость духа парт³й", которыя требуютъ готовыхъ рѣшен³й и затемняютъ истину.}.

   При строгостяхъ тогдашней цевзуры, своихъ новыхъ "убѣжден³й" Бѣлинск³й не могъ печатно проявлять,- свои "идеи",- онъ могъ проводить ихъ лишь въ дружескихъ, интимныхъ бесѣдахъ да въ письмахъ. И вотъ, вмѣстѣ со своими друзьями-едивомышленниками, онъ внимательво слѣдитъ за политическою жизнью Европы, интересуется всѣми иностранными лвтературными новинками, главнымъ образомъ, по вопросамъ соц³ологическимъ. Въ печати же свой неизрасходованный пылъ "неистовый Виссар³онъ" тратилъ главнымъ образомъ, на высмѣиван³е славянофиловъ, не стараясь особенно вникнуть вь ихъ философск³е взгляды, и съ легкою совѣстью путая ихъ взгляды со взглядами Погодина и Шевырева,- главными литературными застрѣльщиками "оффиц³альной народности". Между тѣмъ, съ славянофилами y него до конца жизни осталось нѣчто общее: да это и немудрено,- и онъ, и они - вышли всѣ изъ-подъ крыла Станкевича, воспитались на Гегелѣ {Даже соц³альными учен³ями славянофилы увлекались, отсюда преклонен³е ихъ передъ русскою "общиной".}. Бѣлинск³й, напримѣръ, съ неменьшею страстностью, чѣмъ тѣ же славянофилы, чѣмъ Гоголь, всегда интересовался русскимъ народомъ, пытался себѣ опредѣлить его "духъ".

   "Русская личность пока - эмбр³онъ,- писалъ онъ въ одномъ письмѣ,- но сколько широты и силы въ натурѣ этого эмбр³она! какъ душна и страшна ей всякая ограниченность и yзкость! Она боится ихъ, не терпитъ ихъ больше всего - и хорошо, по моему мнѣн³ю, дѣлаетъ, довольствуясь пока ничѣмъ, вмѣсто того, чтобы закабалиться въ какую-нибудь дрянную односторонность! Русакъ пока еще, дѣйствительно, ничего, но посмотри, какъ онъ требователенъ, не хочетъ того, не дивится этому, отрицаетъ все, а, между тѣмъ, чего-то хочетъ, къ чему-то стремится!". Такимъ образомъ, если славянофилы и Гоголь идеализировали положительные идеалы русскаго народа, воплотивш³еся въ "народѣ-богоносцѣ", "народѣ-пахарѣ", святомъ подвижникѣ древней Руси,- Бѣлинск³й идеализировалъ силу "протеста" и "критицизма", дѣйствительно, имѣющуюся въ русскомъ народѣ: былинный образъ Васил³я Буслаева, мног³я пословицы русскаго народа, русск³е реформаторы, въ родѣ св. Владимира и Петра, еретики древней Руси - вотъ, представители этого "протестующаго начала".

   Бѣлинск³й не прочь былъ идеализировать даже современное русское общество, только идеальныхъ героевъ онъ искалъ совсѣмъ не тамъ, гдѣ Гоголь. "Что хорош³е люди - говорилъ онъ - есть вездѣ, объ этомъ и говорить нечего, что ихъ на Руси, по сущности народа русскаго, должно быть гораздо больше, нежели какъ думаютъ сами славянофилы, и что, наконецъ, Русь есть по преимуществу страна крайностей и чудныхъ, странныхъ, непонятныхъ исключен³й - все это для меня акс³ома, какъ дважды два четыре",- но изображать этихъ героевъ въ литературѣ было нельзя,- ихъ, по словамъ Бѣлинскаго, не пропустила бы "цензурная таможня". "А почему?-продолжаетъ онъ,- потому именно, что въ нихъ человѣческое - въ прямомъ противорѣч³и съ тою общественною средою, въ которой они живутъ. Мало того: хорош³й человѣкъ на Руси можетъ быть вногда героеиъ добра, въ полномъ смысдѣ слова, но это не мѣшаетъ ему быть, съ другихъ сторонъ, гоголевскимъ лицомъ: честенъ и правдивъ, готовъ за правду на пытку, на колесо, но - невѣжда, колотитъ жену, варваръ съ дѣтьми".

   Долго работалъ БѢлинск³й въ "Отечественныхъ Запискахъ". Это была пора расцвѣта его таланта. Съ жадностью читались его статьи молодежью, заучивались наизусть, какъ стихи. Наконецъ, въ силу принцип³альныхъ разноглас³й, онъ разошелся въ 1846 г. съ издателемъ. Опять подошли крутыя времена,- тѣмъ болѣе, что теперь Бѣлинск³й былъ уже семейнымъ человѣкомъ и, къ тому же, обострилась его хроническая болѣзнь легкихъ. Въ цѣляхъ лечен³я ѣздилъ онъ и на югь Росс³и, но эта кратковременная поѣздка мало пользы принесла ему: плоть его замѣтно разрушалась, но духъ горѣлъ все тѣмъ жо огнемъ.

   Въ 1847 году основанъ былъ новый журналъ "Современникъ". Лучш³е писатели того времени были сотрудниками новаго органа: Герценъ, Гончаровъ, Тургеневъ, Григоровичъ, Дружининъ, Достоевск³й, Некрасовъ въ эти начальные годы журнала помѣщали въ немъ свои повѣсти и романы {Почти всѣ эти писатели составили "кружокъ" Бѣлинскаго; его горяч³я рѣчи въ кругу этой избранной молодежи имѣли большое воспитательное значен³е для этихъ молодыхъ писателей.}. Привлечены были и так³е ученые, какъ Соловьевъ, Кавелинъ. Бѣлинск³й въ новомъ журналѣ велъ отдѣлъ критики.

   Въ 1847 году ему, для поправлен³я легкихъ, пришлось ѣхать заграницу. Но изъ лечен³я зальцбруннскими водамн никакого серьезнаго толка не вышло: между тѣмъ, работать было нужно, чтобы не жить на счетъ друзей, чтобы не умереть съ голоду... И вотъ, почти умирающ³й, взбудораженный, съ разбитой грудью и издерганными нервами, Бѣлинск³й продолжаетъ горѣть "огнемъ неугасимымъ",- пишетъ свои пламенныя статьи, всѣмъ интересуется, попрежнему восхищается и возмущается, какъ юноша... Заграницей, подъ сердитую руку, написалъ онъ свое письмо Гоголю. Фанатизмомъ парт³йности внушено ему это письмо. Вѣдь, въ сущности, Гоголь говорилъ въ своихъ "Выбранныхъ мѣстахъ" многое такое, во что еще недавно самъ Бѣлинск³й вѣрилъ, и о своей вѣрѣ заявлялъ даже въ печати (ср. стр. 239 съ 230 и др.),- и всетаки Бѣлинск³й, почти умирающ³й, не простилъ умирающаго Гоголя и жестоко "распялъ" его!

   Въ 1848 году болѣзнь его быстро приняла опасный характеръ, но онъ все работалъ съ тою же энерг³ей; наконецъ, работать стало не подъ силу... Онъ зналъ, что идетъ смерть, но ясность интересовъ оставалась та же. Неутомимый труженикъ умеръ бѣднякомъ, потому что никогда не былъ "пр³обрѣтателемъ", a только честнымъ слугой своей родины.

   Бѣлинск³й принадлежалъ къ той же семьѣ "алчущихъ правды", какъ и Гоголь, но онъ былъ счастливѣе великаго юмориста,- больше ясности и широты было въ его умѣ, отличался онъ большею вѣрою въ истину - и энерг³ею въ ея достижен³и. Къ служен³ю истинѣ не примѣшивалъ онъ личныхъ заботъ о себѣ, о своей душѣ,- онъ весь отдался русскому обществу, только ему служилъ.

   Литературная дѣятельность Бѣлинскаго ясно распадается на три пер³ода: первый пер³одъ захватываетъ время отъ начала его серьезной критической работы до увлечен³я Гегелемъ (съ начала 30-ыхъ годовъ до ихъ конца). Это пер³одъ, когда онъ находился подъ вл³ян³емъ Надеждина, "скептической школы", и отчасти Шеллинга. Второй пер³одъ, съ копца 80-хъ годовъ, захватываетъ первые годы сороковыхъ. Въ этотъ пер³одъ времени Бѣлинск³й находится подъ вл³ян³емъ Гегеля. И, наконецъ, сороковые годы, до смерти, представляютъ трет³й пер³одъ, когда велик³й критикъ увлекся идеями общественными и политическими.

   а) Первый пер³одъ дѣятельности Бѣлинскаго совпалъ съ участ³емъ его въ журналахъ Надеждина. Надеждинъ былъ самъ знаменитый, въ свое время, критикъ, популярный профессоръ, поклонникъ и пропагандистъ "шеллинг³анства" и, наконецъ, другъ Бѣлинскаго.

   Надеждинъ былъ ученикомъ извѣстнаго профессора Московскаго университета Каченовскаго, основателя y насъ "скептической школы" въ наукѣ русской истор³и. Этотъ "скептицизмъ", какъ научный пр³емъ, имѣлъ въ свое время большое значен³е, такъ какъ помогъ русской исторической наукѣ отдѣлаться отъ многихъ фантастическихъ построен³й, провѣрить подлинность источниковъ. За свой скептицизмъ Каченовск³й былъ нелюбимъ современниками,- его ругали тѣ, кому дорогъ былъ авторитетъ Карамзина, кто вѣрилъ всякимъ историческимъ утоп³ямъ {Правда, со своимъ "скептицизмомъ", Каченовск³й иногда вдавался въ крайности: такъ онъ усумнился въ подлинности "Слова о полку Игоревѣ".},- но послѣдующ³я поколѣн³я отдали ему за это должное.

   Литературными выразителями этого скептицизма были Надеждинъ и сотрудникъ "Телескопа" - Чаадаевъ {См. выше, стр. 64-66.}. У Надеждина, какъ литературнаго критика, высказывается такое же отрицательное отношен³е къ русской исторической жизни, какъ y Чаадаева, и, въ то же время, основнымъ эстетическимъ требован³емъ его было требован³е "народности" въ художественномъ творчествѣ. Получалось противорѣч³е, изъ котораго никогда не вышелъ Надеждинъ: онъ отрицалъ существован³е y насъ литературы, отрицалъ смыслъ въ русской исторической жизни,- и требовалъ какой-то "народности" отъ литераторовъ, требовалъ отказаться отъ европеизма и искать своего.

   Въ примѣнен³и къ литературѣ, Надеждинъ свой скептицизмъ выразилъ тѣмъ, что отрицательно относился и къ псевдоклассикамъ, и къ современнымъ писателямъ, которыхъ называлъ "псевдоромантиками". Онъ требовалъ создан³я такого направлен³я, въ которомъ соединился бы истинный классицизмъ (античный) съ истиннымъ романтизмомъ (поэз³я среднихъ вѣковъ, къ которой онъ относилъ и Шекспира). Человѣкъ образованный, ловко владѣвш³й перомъ, начитанный въ философ³и и умѣвш³й обращаться съ терминами, Надеждинъ, въ свое время, производилъ впечатлѣн³е своими статьями, въ которыхъ была и ѣдкость остроум³я, и свобода сужден³й. Онъ былъ одинъ изъ самыхъ строгихъ и несправедливыхъ критиковъ Пушкина.

   Изъ школы Надеждина вынесъ Бѣлинск³й рѣшительность и смѣлость сужден³я, требован³я народности отъ литературы, скептицизмъ къ русской истор³и, шеллинг³анское пониман³е поэз³и и, къ сожалѣн³ю, нѣкоторую несогласованность въ самыхъ основахъ своего м³росозерцан³я.

   Всѣ эти особенности сказались въ первой большой статьѣ его "Литературныя мечтан³я".

   Въ основѣ этой статьи положена мысль, что y насъ нѣтъ литературы, потому что нѣтъ еще общества, не выяснилась еще физ³оном³я народа, не опредѣлилась русская народность. Между прочимъ, онъ дѣлаетъ попытку опредѣлить самое понят³е "литература" и "народность".

   Литература, это - "собран³е такого рода художественно-словесныхъ произведен³й, которыя суть плодъ свободнаго вдохновен³я и дружныхъ усил³й людей созданныхъ для искусства, дышащихъ для одного его и уничтожающихся внѣ его, вполнѣ выражающихъ и воспроизводящихъ въ своихъ изящныхъ создан³яхъ духъ того народа, среди котораго они рождены и воспитаны". Итакъ, литература - зеркало жизни; поэтъ служитъ только красотѣ, но невольно, безсознательно, какъ эхо, отражаетъ всю жизнь. Искусство - высшее откровен³е божественнаго духа въ человѣкѣ, поэтъ - глашатай вѣчной истины, жрецъ, служитель "чистой красоты". "Духомъ" народа называетъ онъ ту сторону его быт³я, въ которой онъ отражаетъ какую-нибудь сторону жизни цѣлаго человѣчества; если народъ не въ состоян³и этого сдѣлать, "онъ не живетъ, a прозябаетъ", и цѣнности исторической не имѣетъ. Восторженныя строки посвящаетъ онъ красотѣ и стройности м³роздан³я. Для него природа - живой организмъ, конкретное воплощен³е м³рового духа. Всѣ эти идеи - отражен³е шеллинг³анства, наслѣд³е лекц³й и бесѣдъ Надеждина.

   Надеждинск³й скептицизмъ выразился въ строгомъ отношен³и къ русской литературѣ,- ея y насъ нѣтъ, есть лишь писатели, но нѣтъ между ними той органической преемственности, которая говорила бы о развит³и объ истор³и... Это рѣшительное сужден³е Бѣлинскаго совершенно ошибочво: онъ не зналъ русской литературы ХѴIII в. во всемъ ея объемѣ, зналъ лишь произведен³я отдѣльныхъ писателей, a потому не замѣтилъ тѣхъ звеньевъ, что соединяютъ ихъ крупныя произведен³я, при помощи мелкихъ въ нѣчто органически-цѣлое.

   Съ небрежной развязностью критикуетъ Бѣлинск³й писателей XVIII и XIX вѣка, безапелляц³онно раздавая приговоры,- для учен³ка Надеждина не было авторитетовъ. Такъ же рѣшителенъ его отзывъ о Пушкинѣ: творчество его изсякло,- "Борисъ Годуновъ" былъ послѣднимъ его вдохновен³емъ". Съ такою же опредѣленностью говориль онъ и о мелкихъ писателяхъ своего времени. Онъ опредѣлилъ свое время, какъ "переходное", когда кончился одинъ пер³одъ, "пушкинск³й", и когда всѣ старые боги оказалась упраздненными.

   Къ этому же пер³оду относится много другихъ статей Бѣлинскаго,- лучш³я: "О русской повѣсти и повѣстяхъ Гоголя", "О стихотворен³яхъ Баратынскаго, Кольцова, Бенедиктова", "О романахъ Лажечникова" и др.

   Говоря о Гоголѣ, онъ написалъ цѣлую истор³ю русской повѣсти, сочинилъ разсужден³е объ идеальной и реальной поэз³и. Въ Гоголѣ онъ призналъ художника, который вѣрно отражаетъ дѣйствительность, призналъ "народность" его повѣсти, ихъ художественныя красоты. Вѣрный себѣ, онъ превозноситъ "безсознательность" Гоголя, отсутств³е моральныхъ и иныхъ тенденц³й и еще разъ развиваетъ свои взгляды на творчество и творца. "Способность творчества,- говоритъ онъ,- есть велик³й даръ природы; актъ творчества, въ думѣ творящей, есть великое таинство, минута творчества есть минута великаго священнодѣйств³я; творчество безцѣльно съ цѣлью, безсознательно съ сознан³емъ, свободно съ зависимостью". "Поэтъ - рабъ своего предмета, ибо не властенъ ни въ его выборѣ, ни въ его развит³и, ибо не можетъ творить ни по приказу, ни по заказу, ни по собственной волѣ, если не чувствуетъ вдохновен³я, которое рѣшительно не зависитъ отъ него".

   Понятно, что, придерживаясь такихъ взглядовъ, Бѣлянск³й долженъ былъ въ это время восхищаться стихотворен³ями Пушкина: "Поэтъ и Чернь", "Поэту", "Чернь", "Эхо".

   Второй пер³одъ умственнаго развит³я Бѣлинскаго далъ ему "систему", которая сразу внесла порядокъ въ его м³росозерцан³е. За эту "стройность" системы, въ которой все такъ было ясно, все было рѣшено, все на мѣстѣ, Бѣлинск³й и привязался къ Гегелю. Теперь въ его мысляхъ и статьяхъ нѣтъ уже тѣхъ неясностей, несогласованностей, даже противорѣч³й, которыя были y него наслѣд³емъ надеждинской школы {См. объ этихъ противорѣч³яхъ въ работѣ акад. Жданова: "Памяти В. Г. Бѣлинскаго", стр. 22 и др.}. Въ своихъ критическихъ статъяхъ сталъ онъ теперь настойчиво твердить о "разумности дѣйствительнаго", о наличности развит³я въ историческомъ ходѣ русской жизни; еще настойчивѣе сдѣлались теперь его попытки опредѣлить "духъ" русскаго народа.

   Наиболѣе типичными статьями этого пер³ода были статьи: "Менцель, критикъ Гёте", "Очерки Бородинскаго сражен³я", "Горе отъ ума".

   Въ первой изъ названяыхъ статей онъ защищаетъ "дѣйствительность". "Все, что есть, необходимо,- говоритъ онъ,- разумно и дѣйствительно... Посмотрите на природу, приникните съ любовью къ ея материнской груди, прислушайтесь къ б³ен³ю ея сердца - и увидите, въ ея безконечномъ разнообраз³и, удивительное единство; въ ея безконечномъ противорѣч³и - удивительную гармон³ю. Кто можетъ найти хоть одну погрѣшность, хоть одинъ недостатокъ въ творен³и Предвѣчнаго Художника? Кто можетъ сказать, что вотъ эта былинка не нужна, это животное лишнее? Если же м³ръ природы, столь разнообразный,- столь, повидимому, противорѣчивый, такъ разумно дѣйствителенъ, то неужели высш³й его - м³ръ истор³и - есть не такое же разумно-дѣйствительное развит³е божественной идеи, a какая-то сказка, полная случайныхъ и противорѣчащихъ столкновен³й между обстоятельствами? И однако же есть люди, которые твердо убѣждены, что все идетъ въ м³рѣ ве такъ, какъ должно. Удивительно ли послѣ этого, что истор³я y нихъ является то сумасшедшимъ, то смирительнымъ домомъ, то темницею, наполненною преступниками, a не пантеономъ славы и безсмерт³я, полнымъ ликовъ представителей человѣчества, выполнителей судебъ Бож³ихъ! Хороша истор³я!.. Так³е кривые взгляды, иногда выдаваемые за высш³е, происходятъ отъ разсудочнаго пониман³я дѣйствительности, необходимо соединеннаго съ отвлеченностью и односторонностью. "Разсудокъ" умѣетъ только отвлекать идею отъ явлен³я и видѣть одну какую-нибудь сторону предмета; только "разумъ" постигаетъ идею нераздѣльно съ явлен³емъ и явлен³е нераздѣльно съ идеею и схватываетъ предметъ со всѣхъ его сторонъ, повидимому, одна другой противорѣчащихъ и другъ съ другомъ несовмѣстныхъ,- схватываетъ его во всей его полнотѣ и цѣльности. И потому разумъ не создаетъ дѣйствительности, a сознаетъ ее, предварительно взявъ за акс³ому, что все, что есть, все то и необходимо, и законно, и разумно. Онъ не говоритъ, что такой-то народъ хорошъ, a всѣ друг³е, непохож³е на него, дурны, что такая-то эпоха въ истор³и народа, или человѣка - хороша, a такая-то дурна, но для него всѣ народы и всѣ эпохи равно велики и важны, какъ выражен³я абсолютной идеи, д³алектически въ нихъ развивающейся.

   Обращяясь къ "дѣйствительности" въ жизни, Бѣлинск³й говоритъ: "Самыя преступлен³я, какъ бы они ни были ужасны, все это для него явлен³я одной и той же дѣйствительности, выражающ³я необходимые моменты духа, или уклонен³я его отъ нормальности, вслѣдств³е внутреннихъ и внѣшнихъ причинъ". Онъ высмѣиваетъ тѣхъ историковъ, которые берутся говорить объ "ошибкахъ" великихъ историческихъ дѣятелей. Cъ этой точки зрѣн³я онъ осуждаетъ и Менцеля, критика Гёте.

   Въ статьѣ объ "Очеркахъ бородинскаго сражен³я" Глинки, онъ стоя на своей излюбленной точкѣ зрѣн³я, обращается къ русской жизни и защищаеть разумность монархической власти,- ея великое значен³е. "Царь есть намѣстникъ Бож³й,- говоритъ онъ,- a царская власть, замыкающая въ себѣ всѣ частныя воли, есть преобразован³е единодержав³я вѣчнаго и довременнаго разума" {Въ этой статьѣ Бѣлинск³й говоритъ о томъ, что престолъ долженъ бытъ наслѣдственнымъ,- онъ говоритъ, что президентъ Соединенныхъ Штатовъ только "почтенная, но не свящеиная особа", да и сами Соединенные Штаты - не народъ.}. Всѣ эти идеи, даже патр³отическ³я настроен³я, не чуждыя шовинизма, удивительно совпадаютъ съ мыслями Пушкина {Пушкинъ о монарх³и говоритъ слѣдующее: "Зачѣмъ нужно, чтобы одинъ изъ насъ сталъ выше всѣхъ и даже выше самого закона? Затѣмъ, что законъ - дерево; въ законѣ слышитъ человѣкъ что-то жесткое и небратское. Съ однимъ буквальнымъ исполнен³емъ закона недалеко уйдешь!.. Государство безъ полномощнаго монарха - автоматъ: много-много, если оно достигнетъ того, до чего достигнули Соединенные Штаты. A что такое Соединенные Штаты? Мертвечина. Человѣкъ въ нихъ вывѣтрился до того, что и выѣденнаго яйца не стоитъ".} и настроен³емъ его патр³отическихъ одъ {См. выше, стр. 77-78.}.

   Въ статьѣ о "Горѣ отъ ума" онъ напалъ на автора за его стремлен³е бороться съ русскою "дѣйствительностью". Поэтому онъ отрицательно отнесся къ Чацкому, назвалъ его "крикуномъ, фразеромъ, идеальнымъ шутомъ", призналъ его лицомъ комическимъ, и причину его "горя" увидѣлъ не въ "умѣ", a въ "умничаньи" {Опять близкое совпаден³е съ мыслями Пушкина.}... Гораздо выше комед³й Грибоѣдова поставилъ онъ гоголевскаго "Ревизора", въ которомъ видѣлъ объективное изображен³е дѣйствительности, безъ всякихъ попытокъ при помощи "резонеровъ" "поучать" зрителей.

   Въ этой статьѣ критикъ дѣлитъ поэз³ю на два вида: на "поэз³ю положен³я", или "дѣйствительности" - и "поэз³ю отрицан³я", или призрачности. Подъ словомъ дѣйствительность разумѣется все, что есть м³ръ видимый и м³ръ духовный,- м³ръ фактовъ и м³ръ идей - разумъ въ сознан³и и разумъ въ явлен³и. Словомъ, открывающ³йся самому себѣ духъ есть дѣйствительность,- тогда все частное, все случайное, все неразумное есть призрачность, какъ противоположность дѣйствительности, какъ ея отрицан³е, какъ кажущееся, но не сущее... Человѣкъ служитъ царю и отечеству, вслѣдств³е возвышеннаго понят³я о своихъ обязанностяхъ къ нимъ, вслѣдств³е желан³я быть оруд³емъ истины и блага, вслѣдств³е сознан³я себя, какъ части общества, своего кровнаго и духовнаго родства съ нимъ - это м³ръ дѣйствительности. "Овому талантъ, овому два" и потому, какъ бы ни была ограничена сфера дѣятельности человѣка, какъ бы ни незначительно было мѣсто, занимаемое имъ не только въ человѣчествѣ, но и въ обществѣ, но если онъ, кромѣ своей конечной личности, кромѣ своей ограниченной индивидуальности, видитъ въ жизни нѣчто общее и, въ сознан³и этого общаго, по степеви своего разумѣн³я, находитъ и источникъ своего счастья,- онъ живетъ въ дѣйствительности и есть "дѣйствительный человѣкъ", a не призракъ, истинный, сущ³й, a не кажущ³йся только человѣкъ. Если человѣку недоступны объективные интересы, каковы жизнь и развит³е отечества, ему могутъ быть доступны интересы своего сослов³я, своего города, своей деревни, такъ что онъ находитъ какое-то, часто странное и непонятное для самого себя, наслажден³е, для ихъ выгодъ лишаться собственныхъ, личныхъ выгодъ - и тогда онъ живетъ въ дѣйствительности. Если же онъ не возвышается и до такихъ интересовъ,- пусть будетъ онъ супругомъ, отцомъ, семьяниномъ, любовникомъ, но только не въ животномъ, a въ человѣческомъ значен³и, источникъ котораго есть любовь, какъ бы ни была она ограничена, лишь бы только была ограничен³емъ его личности - онъ опять живетъ въ дѣйствительности. На какой степени ни проявился духъ, онъ - дѣйствительность, потому что онъ любовь, или безсознательная разумность, a потомъ - разумъ, или любовь, сознавшая себя... Когда его сознан³е, или его субъективно-объективное существован³е, заключено только въ смыслѣ, или конечномъ разсудкѣ, наглухо заперто въ соображен³и своихъ личныхъ выгодъ, въ эгоистической дѣятельности, a не въ разумѣ, какъ въ сознан³и себя только чрезъ общее, какъ въ частномъ и преходящемъ выражен³и общаго и вѣчнаго - онъ призракъ, ничто, хотя и кажется чѣмъ-то". Съ такой точки зрѣн³я осудилъ Бѣлинск³й героевъ "Ревизора", видя въ нихъ извращен³е дѣйствительности.

   Такъ же страстно продолжалъ онъ искать духъ русской народности: нашему гегел³анцу нужно было опредѣлить "субстанц³ю" духа русскаго народа, защитить его права на почетное зван³е "историческаго народа". "Народность" опредѣлить ему, при его скептицизмѣ, было не легко - не могъ онъ примкнуть къ "патр³отамъ", не выносилъ онъ и "космополитовъ"-

   "Терпѣть не могу я,- писалъ онъ,- восторженныхъ патр³отовъ, выѣзжающихъ вѣчно на междомет³яхъ, илм на квасу да кашѣ; ожесточеншые скептики для меня въ 1000 разъ лучше, ибо ненависть иногда бываетъ только особенной формой любви; но, призваюсь, жалки и непр³ятны мнѣ спокойные скептики, абстрактные человѣки, безпаспортные бродяги въ человѣчествѣ! Какъ бы ни увѣряли они себя, что живутъ интересами той или другой, по ихъ мнѣн³ю, представляющей человѣчество, страны,- не вѣрю я ихъ интересамъ".

   Говоря о народности, Бѣлинск³й скорѣе готовъ былъ примкнуть къ своимъ постояннымъ литературнымъ противникамъ - славянофиламъ, чѣмъ оказаться въ одномъ лагерѣ съ противниками нац³ональной идеи.

   "Что "личность" въ отношен³и къ идеѣ человѣка,- говоритъ онъ,- то "народность" въ отношен³и къ идеѣ человѣчества. Безъ нац³ональностей человѣчество было бы мертвымъ логическимъ абстрактомъ,- словомъ безъ содержан³я, звукомъ безъ значен³я. Въ отношен³и къ этому вопросу, я скорѣе готовъ перейти на сторону славянофиловъ, чѣмъ оставаться на сторонѣ тѣхъ гуманнческихъ космополитовъ, потому что если первые и ошибаются, то какъ люди, какъ живыя существа,- а вторые и истину-то говорятъ, какъ такое-то издан³е такой-то логики".

   Онъ вѣрилъ въ русск³й народъ, въ его будущее: "Да, въ насъ есть нац³ональная жизнь,- говоритъ онъ,- мы призваны сказать м³ру свое слово, свою мысль, но какое это слово, какая мысль - объ этомъ пока еще рано намъ хлопотать!". "Мы вѣримъ и знаемъ,- писалъ онъ въ одной статьѣ,- что назначен³е Росс³и есть всесторонность и универсальность: она должна принять въ себя всѣ элементы жизни духовной, внутренней, гражданской, политической, общественной и, принявши, должна сама быстро развить ихъ изъ себя {Ср. мнѣн³е Достоевскаго о "всем³рной отзывчивости, какъ главнѣйшей способности нашей нац³ональности".}.

   Теперь, окрыленный Гегелемъ, онъ примиряется съ русской истор³ей, признаетъ существован³е истор³и русской литературы. Но не изучен³е фактовъ привело его къ этому вѣрному заключен³ю, a Гегель съ его системою "развит³я".

   "Важнѣе всего то,- пишетъ онъ въ 1842 г.,- что наша юная, возникающая литература, какъ мы замѣтили выше, имѣетъ уже свою истор³ю, ибо всѣ ея явлен³я тѣсно сопряжены съ развит³емъ общественнаго образован³я на Руси, и всѣ находятся въ, болѣе или менѣе, живомъ, органически-послѣдовательномъ соотношен³и между собой".

   Теперь въ его глазахъ страшно выросъ Пушкинъ, какъ явлен³е, органически связанное съ многовѣковой русской литературой, какъ результатъ ея развит³я.

   "Чѣмъ болѣе думали мы о Пушкинѣ,- говоритъ онъ,- тѣмъ глубже прозрѣвали въ живую связь его съ прошедшииъ и настоящимъ русской литературы, и убѣждались, что писать о Пушкинѣ - значитъ писать о цѣлой русской литературѣ; ибо какъ прежн³е писатели русск³е объясняютъ Пушкина, такъ Пушкинь объясняетъ послѣдовавшихъ за нимъ писателей. Эта мысль сколько истинна, столько и утѣшительна: она показываетъ, что, несмотря на бѣдность нашей литературы, въ ней есть жизненное движен³е и органическое развит³е, слѣдственно, y нея есть истор³я".

   Трет³й пер³одъ въ дѣятельности Бѣлинскаго. Наиболѣе цѣнной работой Бѣлинскаго въ этотъ пер³одъ было большое критическое изслѣдован³е дѣятельности Пушкина въ связи съ его предшественниками, начиная съ Ломоносова; цѣнны отдѣльныя статьи о Лермонтовѣ, Кольцовѣ и, наконецъ, рядъ годичныхъ "обозрѣн³й" текущей русской литературы съ 1844 по 1847-ой годъ.

   Цензурныя услов³я времени не позволяли Бѣлинскому быть откровеннымъ съ читателями,- приходилось отводить душу въ интимныхъ бесѣдахъ, a печатно лишь говорить намеками и общими фразами.

   Конечно, взглядъ его на значен³е литературы теперь мѣняется. "Въ наше время,-писалъ онъ въ 1843 г.,- искусство и литература больше, чѣмъ когда-либо прежде, сдѣлались выражен³емъ общественныхъ вопросовъ, потому что въ наше время эти вопросы стали общѣе, доступнѣе всѣмъ, яснѣе,- сдѣлались для всѣхъ интересомъ первой степени, стали во главѣ всѣхъ другихъ вопросовъ".

   Въ 1848 году, незадолго до смерти, Бѣлинск³й писалъ еще рѣшительнѣе: "Поэтъ - прежде всего, человѣкъ, потомъ гражданинъ своей земли, сынъ своего времени. Онъ и долженъ служить времени. Поэтъ долженъ выражать не частное и случайное, но общее и необходимое, которое даетъ колоритъ и смыслъ всей его эпохѣ". Съ другой стороны, это заключен³е и критику ставитъ обязанность объяснять писателя ,,изъ его времени". "Исключительно эстетическая критика,- продолжаетъ Бѣлинск³й,- потеряла всяк³й кредитъ - на смѣну ей пришла критика историческая".

   Такимъ опытомъ "исторической критики" было его новое изслѣдован³е о Пушкинѣ. Теперь Пушкинъ, въ глазахъ Бѣлинскаго, нѣсколько опускается, для него теперь это только - велик³й поэтъ-художникъ, озаренный гуманными идеалами, надѣленный тонкимъ чувствомъ изящнаго. Онъ сдѣлалъ для русской поэз³и великое дѣло, облагородивъ ее истинной красотой, но этимъ и кончилась его мисс³я. Теперь Бѣлинск³й "старается извинить" Пушкина за его стихотворен³я "Поэту", "Поэтъ и Чернь",- ошибочно видя въ нихъ полное и единственное "profession de foi" Пушкина, его взглядъ на поэз³ю и значен³е поэта {См. выше, стр. 79-81.}. Онъ "извиняетъ" поэта историческими причинами, услов³ями его жизни и т. д. По поводу "ревности" Алеко и жизни Татьяны онъ пишетъ прочувствованныя страницы о "правахъ любви", о предразсудкахъ общества, неправильномъ положен³и женщины въ культурномъ обществѣ. Взгляды сенсимонистовъ видны въ его пламенныхъ рѣчахъ {См. выше, стр. 71-72.}.

   Къ народной русской поэз³и Бѣлинск³й всегда относился скептически, быть можетъ, отчасти въ пику славянофиламъ, которые превозвосили народное творчество, откуда извлекали идеалы русскаго народа. Въ 1841 г. по поводу "Слова о полку Игоревѣ" онъ писалъ, что въ этомъ произведен³и нѣтъ никакой глубокой идеи. По его словамъ, это ничего больше, какъ простое и наивное повѣствован³е о томъ, какъ князь Игорь, съ удалымъ братомъ Всеволодомъ и со всею дружиной, пошелъ на половцевъ. О былинахъ онъ говоритъ слѣдующее: "Искать въ нихъ общей мысли - все равно, что ловить жемчужныя раковины въ Фонтанкѣ. Онѣ ничѣмъ не связаны между собою; содержав³е всѣхъ ихъ одинаково, обильно словами, скудно дѣломъ, чуждо мысли. Поэз³я въ прозѣ содержится въ нихъ, какъ ложка меду въ бочкѣ дегтя".

 &n