Сиповский Василий Васильевич - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

е жить мирной жизнью маленькихъ людей, чѣмъ гоняться по свѣту за какимъ-то неяснымъ великимъ дѣломъ. Онъ женится на Луизѣ, и оба ведутъ счастливую уедниенную жизнь, чуждую треволнен³й большого свѣта.

   Критики-изслѣдователи литературной дѣятельности Гоголя видятъ на этомъ первомъ его опытѣ вл³ян³е нѣмецкой идилл³и Фосса "Луиза" и баллады Жуковскаго "Теонъ и Эсхинъ" {Кромѣ того, указаны слѣды вл³ян³я Байрона, Пушкина ("Евген³й Онѣгинъ"), Батюшкова ("Странствователь и Домосѣдъ").}. Изъ перваго произведен³я взято, какъ фонъ, изображен³е нѣмецкой жизни, взято сентиментальное настроен³е идиллическаго, мѣщанскаго существован³я,- изъ второго произведен³я заимствованъ образъ героя, идеалиста-романтика, съ его неяснымъ, но непобѣдимо-могучимъ стремлен³емъ "куда-то" вдаль, прочь изъ этои мирной, спокойной обстановки провинц³альной идилл³и. Мы видѣли уже, что так³я неясныя стремлен³я были родственны юношѣ-Гоголю, котораго тоже тянуло прочь изъ общества нѣжинскихъ "существователей". Такое совпаден³е авторскихъ стремлен³й и стремлен³й "героя" его юношескаго произведен³я - конечно, имѣетъ большое значен³е и придаетъ особую цѣну этому первому печатному произведен³ю.

   Къ главнымъ недостаткамъ этого юношескаго произведен³я, объясняющимъ его неудачу, относятся промахи стиха и стиля. Гоголь никогда не научился свободно владѣть стихомъ, a въ первомъ его произведен³и это неумѣн³е выразилось такъ ярко и замѣтно, что картины "гранд³озныя" и "страшныя" вышли изъ него комичными {*}. Немудрено поэтому, что и критика, и публика отнеслись къ произведен³ю Гоголя заслуженно-строго. Кромѣ того нѣкоторые промахи его произведен³я объясняются тѣмъ, что онъ взялся изображать нерусскую жизнь, нерусскую природу, самъ ничего, кромѣ Малоросс³и, не зная: по однимъ книгамъ невозможно было вѣрно представить жизнь нѣмецкой провинц³и.

   {* Въ поэмѣ встрѣчаются так³я строки:

  

   "Подымается протяжно

   Въ бѣломъ саванѣ мертвецъ;

   Кости пыльныя онъ важно

   Отираетъ, молодецъ".

  

   Или:

  

   "И остальная жизнь моя -

   Заплата (т. е. плата) малая моя

   За прежней жизни злую повѣсть".}

   Повѣсти, извѣстныя подъ общимъ именемъ: "Вечера на хуторѣ близъ Диканьки", представляютъ собою сборникъ, составленный изъ двухъ частей,- въ первую вошли повѣсти: "Сорочинская ярмарка", "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала", "Майская ночь, или утопленница". Во вторую часть вошли - "Ночь передъ Рождествомъ", "Страшная Месть", "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька и его тетушка", "Заколдованное мѣсто". Всѣ онѣ представляютъ много сходства и много различ³я. Сходство заключается въ томъ, что почти во всѣхъ этихъ повѣстяхъ (кромѣ повѣсти "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька") мы найдемъ, въ большей или меньшей мѣрѣ, всѣ главные признаки романтическаго и реалистическаго направлен³я. Въ этомъ отношен³и повѣсти Гоголя очень напоминаютъ произведен³я Марлинскаго {См. выше, ч. II моей "Истор³и".}: на фонѣ, написанномъ очень реально, развертываются событ³я самаго фантастическаго свойства {См. выше, II ч. моей "Истор³и", главу о романтизмѣ. Фантастическ³й элементъ - одинъ изъ существенныхъ признаковъ романтизма.}: воображен³е автора не знаетъ предѣловъ,- оно уноситъ его и читателя въ своеобразный м³ръ народной мечты, - темный м³ръ суевѣр³й, примѣтъ, предан³й, легендъ, м³ръ сказки и миѳа... Авторъ взялъ этотъ м³ръ y малоросс³йскаго народа и силою своего духа расширилъ его и углубилъ: фантастическое и невозможное онъ представилъ реальнымъ и дѣиствительнымъ. Онъ такъ слилъ мечту съ правдою, вымыселъ съ дѣйствительностью, что художественное м³росозерцан³е его - заразъ и романтическое, и реалистическое; произведен³я же его порою производятъ впечатлѣн³е какой-то пестрой галлюцинац³и, въ которой прихотливо сплетена хитрая неправда съ безхитростной правдой. Такою же пестротою отличаются и тѣ настроен³я, которыя пронизываютъ эти произведен³я: къ м³ру чертей и вѣдьмъ, къ мистическому м³ру нездѣшней, потусторонней жизни Гоголь относится то съ веселымъ, радостнымъ юморомъ, то съ ужасомъ человѣка, который безсиленъ передъ этимъ страшнымъ сонмомъ мрачныхъ явлен³й, властвующихъ надъ людьми, надъ ихъ радостями и печалями... Въ зависимости отъ этихъ настроен³й, и освѣщен³е картинъ природы мѣняется до неузнаваемости: она повертывается къ человѣку то съ прекрасной стороны,- представляется тѣмъ поэтическимъ фономъ, на которомъ происходятъ событ³я чудесныя, но свѣтлыя, радостныя, иногда даже смѣхотворныя,- то она дѣлается грозной и мрачной, пронизывается ужасомъ автора-ясновидца...

   Въ повѣстяхъ, въ которыхъ преобладаетъ реалистическое пониман³е жизни,- эта жизнь и фонъ ея,- природа представлены безъ всякой фантастики - просто и безхитростно, но въ то же время художественно-просто и правдиво.

   Такимъ образомъ, повѣсти, входящ³я въ составъ "Вечеровъ на хуторѣ близъ Диканьки", по характеру своему, дѣлятся на двѣ группы: 1) съ преобладан³емъ романтизма и - 2) съ преобладан³емъ реализма. Въ первую группу входятъ произведен³я, въ которыхъ фантастика ромаптизма представлена: а) въ свѣтломъ, радостномъ освѣщен³и и - b) въ мрачномъ, вызывающемъ ужасъ. Къ произведен³ямъ, по преимуществу романтическимъ, относятся: веселыя повѣсти - "Сорочинская ярмарка", "Майская ночь, или утопленница ", "Пропавшая грамота", "Ночь передъ Рождествомъ", "Заколдованное мѣсто". Къ произведен³ямъ романтическимъ, фантастика которыхъ мрачна,- относятся: "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала", "Страшная месть". Къ произведен³ямъ чисто-реалистическимъ относится бытовая повѣсть "Иванъ Федоровичъ Шпонька и его тетушка".

   а) Романтическ³й элементъ въ этихъ повѣстяхъ выразился прежде всего, въ выборѣ сюжетовъ. Гоголь въ своихъ повѣстяхъ съ особеннымъ вниман³емъ останавливался на различныхъ разсказахъ о событ³яхъ и происшеств³яхъ чудеснаго характера {Онъ пользовался при этомъ не только произведен³ями чисто-народной малоросс³йской фантаз³и, но черпалъ сюжеты и изъ литературы, особенно нѣмецкой романтической поэз³и.}. Въ "Сорочинской ярмаркѣ" такимъ происшеств³емъ представлено появлен³е чорта на ярмаркѣ, разыскивающаго свою "красную свитку"; эта свитка приноситъ людямъ несчастье; ея истор³я и составляетъ ту основу разсказа, къ которой искусно прикрѣплены всѣ смѣшные эпизоды этой повѣсти. Въ повѣсти "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала" живо передано народное повѣрье о томъ, что папоротникъ, расцвѣтающ³й въ эту ночь, можетъ помочь человѣку отыскивать клады. Колдунъ Басаврюкъ и вѣдьма завладѣваютъ при помощи этого цвѣтка душой бѣдняка Петра; они заставляютъ Петра убить ребенка, маленькаго брата его невѣсты, и за это дѣлаютъ его богачемъ, мужемъ любимой дѣвушки. Но отъ мучен³й совѣсти онъ сходитъ съ ума и погибаетъ страшной смертью. Жена его идетъ въ монастырь замаливать велик³й грѣхъ мужа {Кромѣ народнаго повѣр³я о цвѣтахъ папоротника, о колдунахъ и вѣдьмахъ, въ этой повѣсти мы встрѣчаемъ отражен³е дегенды о продажѣ души дьяволу изъ-за любви къ женщинѣ. (См. 2-ой вып. 1-ой части "Истор³и" ,Чудо о прельщенномъ отрокѣ" и др.).}. Въ повѣсти "Майская ночь, или утопленница" развито поэтическое повѣрье о русалкахъ, ихъ ночныхъ играхъ при лунѣ; кромѣ того, въ этой же повѣсти встрѣчаемся мы опять съ вѣрой въ существован³е вѣдьмъ. Въ повѣсти "Пропавшая грамота" опять изображена народная вѣра въ существован³е колдуновъ, вѣдьмъ: опять передъ нами вырисовывается герой, душа котораго принадлежитъ дьяволу. Нечистая сила въ этой повѣсти представлена съ такимъ размахомъ необузданной фантаз³и, что читатель остается въ недоумѣн³и, не вѣритъ и самъ авторъ своимъ разсказамъ. Повѣсть "Ночь передъ Рождествомъ" - сродни "Сорочинской ярмаркѣ"; здѣсь все сверхъестественное представлено съ самой мирной, смѣшной стороны,- оттого и вѣдьма-Солоха, и чортъ, ея возлюбленный, и колдунъ Пацюкъ, не вызываютъ ни ужаса, ни отвращен³я; ихъ вмѣшательство въ дѣла людск³я никому не причиняетъ горя и страдан³я. Зато въ повѣстяхъ "Заколдованное мѣсто" и, особенно, въ "Страшной мести" - сверхъестественное, чудесное опять принимаетъ гигантск³е размѣры какого-то безумнаго ужаснаго бреда. Въ повѣсти "Заколдованное мѣсто" выражена народная вѣра въ то, что "нечистая сила" оберегаетъ "клады" отъ человѣка, напуская на него разные страхи. Въ повѣсти "Страшная месть" художественно передана истор³я одного колдуна, который полюбилъ свою дочь и захотѣлъ ею обладать. Это ему не удалось; онъ убилъ зятя, убилъ дочь, но самъ былъ наказанъ страшною казнью. Въ этой повѣсти ужасы громоздятся неисчислимою толпою; образы отвратительные смѣняются другими, еще болѣе отталкивающими; оттого произведен³е это переходитъ границы художественности.

   Такимъ образомъ, "чудесное", фантастическое, имѣетъ въ повѣстяхъ Гоголя самые различные оттѣнки - отъ комическаго до ужаснаго. Какъ примѣръ комическаго-фантастическаго, можно привести хотя бы участ³е чорта въ повѣсти "Ночь передъ Рождествомъ".

   "Морозъ увеличился, и вверху такъ сдѣдалось холодно, что чортъ перепрыгивалъ съ одного копытца на другое и дулъ себѣ въ кулакъ, желая сколько-нибудь отогрѣть мерзнувш³я руки. Немудрено, однакожъ, и озябнуть тому, кто толкался отъ утра до утра въ аду, гдѣ, какъ извѣстно, не такъ холодно, какъ y насъ зимою, и гдѣ надѣвши колпакъ и ставши передъ очагомъ, будто въ самомъ дѣлѣ кухмистръ, поджаривалъ онъ грѣшниковъ съ такимъ удовольств³емъ, съ какимъ, обыкновенно, баба жаритъ на Рождество колбасу...

   ...Вѣдьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то, что была тепло одѣта; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя въ такое положен³е, какъ человѣкъ, летящ³й на конькахъ, не сдвинувшись ни однимъ суставомъ, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горѣ, и прямо въ трубу.

   ...Чортъ такимъ же порядкомъ отправился вслѣдъ за ней. Но такъ какъ это животное проворнѣе всякаго франта въ чулкахъ, то немудрено, что онъ наѣхалъ при саномъ входѣ въ трубу на шею своей любовницы, и оба очутились въ просторной печкѣ между горшками".

   Какъ примѣръ прекрасно-фантасшическаго можно привести разсказъ о появлен³и русалки ("Майская ночь"):

   "Неподвижный прудъ подулъ свѣжестью на усталаго пѣшехода и заставилъ его отдохнуть на берегу. Все было тихо; въ глубокой чащѣ лѣса слышались только раскаты соловьевъ. Непреодолимый сонъ быстро сталъ смыкать ему зеницы; усталые члены готовы были забыться и онѣмѣть, голова клонилась... "Нѣтъ, этакъ я засну еще здѣсь!" говорилъ онъ, подымаясь на ноги и протирая глаза. Оглянулся. Ночь казалась передъ нимъ еще блистательнѣе. Какое-то страшное, упоительное с³ян³е примѣшалось къ блеску мѣсяца. Никогда еще не случалось ему видѣть подобнаго. Серебряный туманъ палъ на окрестность. Запахъ отъ цвѣтущихъ яблонь и ночныхъ цвѣтовъ лился по всей землѣ. Съ изумлен³емъ глядѣлъ онъ въ неподвижныя воды пруда; старинный господск³й домъ, опрокивувшись внизъ, виденъ былъ въ немъ чистъ и въ какомъ-то ясномъ велич³и. Вмѣсто мрачныхъ ставней глядѣли веселыя стеклянныя окна и двери. Сквозь чистыя стекла мелькала позолота... И вотъ почудилось, будто окно отворилось. Притаивши духъ, не дрогнувъ и не спуская глазъ съ пруда, онъ, казалось, переселился въ глубину его и видитъ: прежде выставился въ окно бѣлый локоть, потомъ выглянула привѣтливая головка, съ блестящими очами, тихо свѣтившими сквозь темнорусыя волны волосъ, и оперлась на локоть. И видитъ: она качаетъ слегка головою, она машетъ, она усмѣхается. Сердце его вдругъ забилось... Вода задрожала... Длинныя рѣсницы ея были полуопущены на глаза. Вся она была блѣдна, какъ полотно, какъ блескъ мѣсяца, но какъ чудна, какъ прекрасна! Она засмѣялась...".

   Какъ примѣръ гранд³озно-фантастическаго, можно привести описан³е чудеснаго витязя-призрака, заснувшаго волшебнымъ сноаъ на вершинахъ Карпатъ:

   "Но кто середи ночи,- блещутъ, или не блещутъ звѣзды, ѣдетъ на огромномъ ворономъ конѣ? Какой богатырь съ нечеловѣческимъ ростомъ скачетъ подъ горами, надъ озерами, отсвѣчивается съ исполинскимъ конемъ въ недвижныхъ водахъ, и безконечная тѣнь его страшно мелькаетъ по горамъ? Блещутъ чеканенныя латы; на плечѣ пика; гремитъ при сѣдлѣ сабля; шеломъ надвинутъ; усы червѣютъ; очи закрыты; рѣсницы опущены - онъ спитъ и, сонный, держитъ повода; и за нимъ сидитъ на томъ же конѣ младенецъ-пажъ, и также спитъ и, сонный, держится за богатыря. Кто онъ? Куда, зачѣмъ ѣдетъ? Кто его знаетъ? He день, не два уже онъ переѣзжаетъ горы. Блеснетъ день, взойдетъ солнце,- его не видно; изрѣдка только замѣчали горцы, что по горамъ мелькаетъ чья-то длинная тѣнь, a небо ясно, и туча не пройдетъ по немъ. Чуть же ночь наведетъ темноту, снова онъ виденъ и отдается въ озерахъ, и за нимъ, дрожа, скачетъ тѣнь его. Уже проѣхалъ много онъ горъ и взъѣхалъ на Криванъ. Горы этой нѣтъ выше между Карпатами: какъ царь, подымается она надъ другими. Тутъ остановился конь и всадникъ, и еще глубже погрузился въ сонъ, и тучи, спустясь, закрыли его".

   Какъ примѣръ ужасно-фантастическаго можно привести разсказъ о смерти колдуна изъ той же повѣсти "Страшная Месть":

   "Ухватилъ всадникъ страшною рукою колдуна и поднялъ его на воздухъ. Вмигъ умеръ колдунъ и открылъ послѣ смерти очи; но уже былъ мертвецъ и глядѣлъ, какъ мертвецъ. Такъ страшно не глядитъ ни живой, ни воскресш³й. Ворочалъ онъ по сторонамъ мертвыми глазами, и увидѣлъ поднявшихся мертвецовъ отъ К³ева, и отъ земли Галичской, и отъ Карпата, какъ двѣ капли воды схожихъ лицомъ на него.

   Блѣдны, блѣдны, одинъ другого выше, одинъ другого костистѣй; стали они вокругъ всадника, державшаго въ рукахъ страшную добычу.

   Еще разъ засмѣялся рыцарь, и кинулъ ее въ пропасть. И всѣ мертвецы вскочили въ пропасть, подхватили мертвеца и вонзили въ него свои зубы. Еще одинъ всѣхъ выше, всѣхъ страшнѣе, хотѣлъ подняться изъ земли, но не могъ, не въ силахъ былъ этого сдѣлать - такъ великъ выросъ онъ въ землѣ...

   Слышится часто по Карпату свистъ, какъ будто тысяча мельницъ шумитъ колесами на водѣ,- то въ безвыходной пропасти, которой не видалъ еще ни одинъ человѣкъ, мертвецы грызутъ мертвеца"...

   Съ такимъ же разнообраз³емъ очерчены въ этихъ повѣстяхъ и тѣ лица, которыя играютъ главную роль во всѣхъ этихъ фантастическихъ происшеств³яхъ. Особенно выдающуюся роль играетъ въ нихъ дьяволъ, затѣмъ колдуны и вѣдьмы.

   Дьяволъ представленъ то въ видѣ безшабашнаго кутилы-парня, который пропиваетъ все, даже свою свитку ("Сорочинская Ярмарка"), то въ видѣ чудовища, или цѣлаго сонма безобразныхъ чудовищъ {"...И всѣ, сколько ни было ихъ тамъ, какъ хмельныя, отплясывали какого-то чертовскаго трепака. Пыль подняли, Боже упаси, какую! Дрожь бы проняла крещенаго человѣка при одномъ видѣ, какъ высоко скакало бѣсовское племя... Только завидѣли дѣда - и турнули къ нему ордою. Свиныя, собачьи, козлиныя, дрофиныя, лошадиныя рыла,- всѣ повытягивались, и воть такъ и лѣзутъ цѣловаться".} ("Пропавшая Грамота"), то въ видѣ франта-любезника, подшучивающаго съ людьми и легко попадающаго впросакъ {"...Спереди совершенно нѣмецъ: узенькая, безпрестанно вертѣвшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, какъ y нашихъ свиней, кругленькимъ пятачкомъ; ноги были такъ тонки, что, если бы так³я имѣлъ яресковск³й голова, то онъ переломалъ бы ихъ въ первомъ казачкѣ, но зато сзади онъ былъ настоящ³й губернск³й стряпч³й въ мундирѣ, потому что y него висѣлъ хвостъ такой острый и длинный, какъ теперешн³я мундирныя фалды; только развѣ по козлиной бородѣ подъ мордой, по небольшимъ рожкамъ, торчавшимъ на головѣ, и что весь былъ не бѣлѣе трубочиста, можно было догадаться, что онъ не нѣмецъ и не губернск³й стряпч³й, a просто чортъ".} ("Ночь передъ Рождествомъ"), то въ видѣ "нечистой силы", морочащей людей и пугающей ихъ {"...Co страхомъ оборотился дѣдъ... Боже ты мой, какая ночь! ни звѣздъ, ни мѣсяца; вокругъ провалы; подъ ногами круча безъ дна; надъ головою свѣсилась гора, и воть-вотъ, кажись, такъ и хочетъ оборваться на него! И чудится дѣду, что изъ-за нея мигаетъ какая-то харя: y! y! носъ - какъ мѣхъ въ кузницѣ; ноздри - хоть по ведру воды влей въ каждую! губы, ей-Богу, какъ двѣ колоды! Красныя очи выкатились на верхъ, и еще языкъ высунула и дразнитъ... Вотъ чудится ему, что пень дерева пыхтитъ и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза, ноздри раздулись, носъ поморщился, и вотъ, такъ и собирается чихнуть".} ("Заколдованное мѣсто").

   Природа въ этихъ повѣстяхъ Гоголя тоже изображается въ самыхъ различныхъ освѣщен³яхъ, въ зависимости отъ настроен³я разсказа. Если разсказъ веселый, природа представлена свѣтлой и ликующей,- когда событ³е изображается въ повѣсти мрачное,- сгущаются краски и въ тѣхъ ландшафтахъ, которые служатъ фономъ для развертывающихся событ³й.

   Какъ примѣръ залитаго солнцемъ пейзажа, дышащаго лѣтнимъ жаромъ, истомою и лѣнью,- пейзажа, представляющаго собою словно увертюру къ веселой, свѣтлой повѣсти ("Сорочинская Ярмарка"), можно привести описан³е лѣтняго дня въ Малоросс³и:

   "Какъ упоителенъ, какъ роскошенъ лѣтн³й день въ Малоросс³и. Какъ томительно-жарки тѣ часы, когда полдень блещетъ въ тишинѣ и зноѣ, и голубой, неизмѣримый океанъ, сладострастнымъ куполомъ нагнувш³йся надъ землею, кажется, заснулъ, весь потонувши въ нѣгѣ, обнимая и сжимая прекрасную въ воздушныхъ объят³яхъ своихъ! На немъ ни облака; въ полѣ ни тѣни. Все какъ будто умерло; вверху только, въ небесной голубизнѣ, дрожитъ жаворонокъ, и серебряныя пѣсни летятъ по воздушнымъ ступенямъ на влюбленную землю, да изрѣдка крикъ чайки, или звонк³й голосъ перепела отдается въ степи. Лѣниво и бездумно, будто гуляющ³е безъ цѣли, стоятъ подоблачные дубы, и ослѣпительные удары солнечныхъ лучей зажигаютъ цѣлыя живописныя массы листьевъ, накидывая на друг³я темную, какъ ночь, тѣнь, по которой только при сильномъ вѣтрѣ прыщетъ золото. Изумруды, топазы, яхонты эѳирныхъ насѣкомыхъ сыплются надъ пестрыми огородами, осѣняемыми статными подсолнечниками. Сѣрыя скирды сѣна и золотые снопы хлѣба станомъ располагаются въ полѣ и кочуютъ по его неизмѣримости. Нагнувш³яся отъ тяжести плодовъ широк³я вѣтви черешенъ, сливъ, яблонь, грушъ; небо, его чистое зеркало - рѣка въ зеленыхъ, гордо поднятыхъ рамахъ... Какъ полно сладостраст³я и нѣги малоросс³йское лѣто!"

   Какъ примѣръ мрачнаго пейзажа, можно привести картину Днѣпра въ повѣсти "Страшная Месть":

   "...глухо шумитъ внизу Днѣпръ, и съ трехъ сторонъ, одинъ за другимъ, отдаются удары мгновенно пробудивши³ся волнъ. Онъ не бунтуетъ,- онъ, какъ старикъ, ворчитъ и ропщетъ; ему все немило; все перемѣнилось около него; тихо враждуетъ онъ съ прибрежными горами, лѣсами, лугами, и несетъ на нихъ жалобу въ Черное море...

   Изъ повѣсти "Пропавшая Грамота":

   "...Что-то подирало его по кожѣ, когда вступилъ онъ въ такую глухую ночь въ лѣсъ. Хоть бы звѣздочка на небѣ. Темно и глухо, какъ въ винномъ подвалѣ. Только слышно было, что далеко-далеко вверху, надъ головою, холодный вѣтеръ гулялъ по верхушкамъ деревъ, и деревья, что охмелѣвш³я казацк³я головы, разгульно покачивались, шопоча листьями пьяную молвь. Какъ вотъ завѣяло такимъ холодомъ, что дѣдъ вспомнилъ и про овчиный тулупъ свой, и вдругъ, словно сто молотовъ, застучало по лѣсу такимъ стукомъ, что y него зазвенѣло въ головѣ... Глядь, между деревьями мелькнула и рѣчка, черная, словно вороненая сталь... Долго стоялъ дѣдъ y берега, посматривая на всѣ стороны... На другомъ берегу горитъ огонь и, кажется, вотъ-вотъ готовится погаснуть, и снова отсвѣчивается въ рѣчкѣ, вздрагивавшей, какъ польск³й шляхтичъ въ казачьихъ лапахъ... "

   "Описан³й природы (исключительно малоросс³йской) въ повѣстяхъ очень много. Гоголь изобразилъ и лѣтн³й день ("Сорочинская ярмарка"), и вечеръ ("Майская ночь", "Ночь передъ Рождествомъ"), и ночь (тамъ же дважды); описалъ онъ и Днѣпръ ("Страшная Месть"), и его берега ("Страшная Месть"), лѣсъ ночью ("Пропавшая грамота"), волшебный замокъ ("Страшная Месть"), горы (тамъ же), видъ земли сверху ("Ночь передъ Рождествомъ"). Всѣ эти "описан³я" отличаются своеобраз³емъ манеры письма. Они проникнуты субъективизмомъ автора, они передаютъ не столько самую картину, сколько "настроен³я", получаемыя отъ ея созерцан³я. Авторъ не скупится на различныя поэтическ³е пр³емы для усилен³я впечатлѣн³я,- оттого y него гиперболы, олицетворен³я, самыя смѣлыя метафоры {Особенно ярко сказываетея эта манера письма въ общеизвѣстномъ описан³и Днѣпра ("Чуденъ Днѣпръ..."). Здѣсь гиперболы, бьютъ въ глаза (...рѣдкая птица долетитъ до середины его...); метафоры порой вызываютъ недоумѣн³е (напр.: "сыплется громъ").}, громоздятся одна на другую. Но цѣли своей Гоголь этими "описан³ями" достигаетъ, - подымаетъ настроен³е читателя, настраиваетъ его на тотъ тонъ, въ которомъ ведется разсказъ.

   Къ элементамъ романтизма y Гоголя принято относить также изображен³е имъ чувствъ любви. Онъ охотно берется за изображен³е этого чувства, которое онъ влагаетъ въ сердца идеальныхъ героевъ своихъ повѣстей. Но любовь, мнъ изображаемая,- не живое, настоящее чувство, которое можетъ быть доступно героямъ изъ простонародья,- въ изображен³и Гоголя это чувство представляется приподнятымъ, идеализированнымъ. Его герои, особенно героини, представляются ему неземными создан³ями, которыя всѣ похожи на одно лицо, не отличаются индивидуалистическими и нац³ональными чертами {Въ изображен³и этихъ героевъ и героинь Гоголь измѣнялъ пр³емамъ письма романтической школы. Онъ изображалъ этихъ героевъ такъ отвлеченно, какъ изображали своихъ героевъ псевдоклассики и особенно сентименталисты.}. Любовныя рѣчи, которыми они обмѣниваются, отличаются риторизмомъ и приподнятостью тона,- тѣмъ лирическимъ паѳосомъ, которымъ Гоголь позаимствовался не изъ жизни, a изъ народной малоросс³йской пѣсни.

   Вл³ян³е литературныхъ пр³емовъ роыантической школы въ этихъ повѣстяхъ нѣкоторые критики видятъ и въ изображен³и саыой жизни малоросс³йскихъ крестьянъ,- эта жизнь представлена исключительно съ поэтической и декоративной стороны. Крестьяне Гоголя пляшутъ, поютъ пѣсни, влюбляются, потѣшаются... Ихъ жизнь представлена вѣчнымъ праздникомъ; о трудовой сторонѣ ихъ жизни читатель не догадается по повѣстямъ Гоголя; на крѣпостное право нѣтъ ни одного намека въ произведен³яхъ, посвященныхъ описан³ю жизни крестьянъ. Такая идеализац³я жизни, или, вѣрнѣе, художественная односторонность, была результатомъ литературной манеры романтиковъ, искавшихъ и въ природѣ, и въ истор³и, и жизни - только интересныхъ картинъ, событ³й и героевъ.

   Поэтому въ поискахъ "оригинальнаго", "красиваго" - писатель, съ романтическимъ м³росозерцан³емъ, обращалъ вниман³е на то, что болѣе поражало его избалованное воображен³е,- крупныя личности, красоты народной поэз³и, своеобразные народные обычаи, оригинальный костюмъ, проявлен³е въ народѣ высокихъ чувствъ,- вотъ, что его особенно привлекаетъ. Писатель-реалистъ, смѣнивш³й романтика, наоборотъ, постарался заглянуть въ будничную жизнь человѣка, постарался правдиво изобразить оборотную сторону его жизни. Съ такимъ литературнымъ м³росозерцан³емъ нельзя смѣшивать литературной манеры письма. Вотъ почему писатель, съ романтическимъ м³росозерцан³емъ, можетъ пользоваться реалистической манерой письма. Это и было съ Марлинскимъ,- это особенно замѣтно и на первыхъ повѣстяхъ Гоголя. Оттого въ самыхъ романтическихъ его повѣстяхъ очень силенъ реалистическ³й элементъ.

   b) Реалистическ³й элементъ въ этихъ повѣстяхъ выразился въ обрисовкѣ бытовыхъ сценъ малоросс³йской жизни, въ обрисовкѣ нѣкоторыхъ дѣйствующихъ лицъ. Этотъ реалистическ³й элементъ пронизываетъ, въ большей, или меньшей степени, всѣ повѣсти, входящ³я въ составъ "Вечеровъ", но въ одной повѣсти онъ является исключительнымъ ("Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька"). Мы видѣли уже, что Гоголь очень старательно готовился къ сочинен³ю своихъ повѣстей: недовольный своимъ прекраснымъ знан³емъ провинц³альной жизни Малоросс³и, онъ старался отовсюду собирать достовѣрныя свѣдѣн³я о жизни и обычаяхъ малороссовъ. Передавая все это въ своихъ повѣстяхъ, Гоголь не прикрашивалъ этого романтизмомъ,- оттого малоросс³йская жизнь оказалась представленной y него живо и правдиво. Въ "Сорочинской ярмаркѣ" онъ набросалъ яркую картину сельской ярмарки {"...Шумъ, брань, мычан³е, блеян³е, ревъ - все сливается въ одинъ нестройный говоръ. Волы, мѣшки, сѣно, цыгане, горшки, бабы, пряники - все ярко, пестро, нестройно, мечется кучами и снуется передъ глазами. Разноголосыя рѣчи потопляютъ другъ друга, и ни одно слово не выхватится, не спасется отъ этого потока; ни одинъ крикъ нe слышится ясно. Только хлопанье по рукамъ торгашей слышится со всѣхъ сторонъ ярмарки. Ломается возъ, звепитъ желѣзо, гремять сбрасываемыя на землю доски, и закружившаяся голова недоумѣваетъ, куда обратиться..." и т. д. Еще описан³е ярмарки въ повѣсти: "Пропавшая грамота" - изображенъ другой моментъ.}, вывелъ нѣсколько типичныхъ лицъ (Черевикъ и его жена Хивря). Въ повѣсти "Майская ночь, или утопленница" живо изображена жизнь деревни - шумныя потѣхи деревенскихъ молодцовъ, типичные образы головы, винокура, Каленика. Въ повѣсти "Ночь передъ Рождествомъ" изображена жизнь деревни зимой, развлечен³я молодежи (колядованья) и людей пожилыхъ, выведены ярк³е типы Чуба, кума, дьячка, Солохи, Оксаны. Въ повѣсти "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька" Гоголь обстоятельно разсказалъ намъ жизнь мелкаго малоросс³йскаго "пана" - дворянина Шпоньки, тихаго и скромнаго юноши, потомъ офицера и, наконецъ, помѣщика. Рядомъ съ нимъ вырисовывается типичный образъ его тетушки, энергичной, добродушной старухи, и помѣщика Сторченко, прототипа Ноздрева. Наконецъ, въ повѣстяхъ "Пропавшая грамота" и "Заколдованное мѣсто" живо и ярко представляются личнocти самихъ разсказчиковъ-фантазёровъ, которые съ такимъ жаромъ, съ такою вѣрою передаютъ различныя небылицы про себя, что и "вралями" ихъ назвать нельзя, хотя и повѣрить имъ невозможно.

   Простонародные типы, представленные Гоголемъ въ его повѣстяхъ, не отличаются особенною сложностью. Онъ выводилъ или равнодушныхъ ко всему, флегматичныхъ и лѣнивыхъ хохловъ, въ родѣ Солоп³я Черевика ("Сорочинская Ярмарка"), или "кума" изъ "Ночи передъ Рождествомъ", подчеркивалъ онъ въ своихъ герояхъ другую характерную малоросс³йскую черту - упрямство (Чубъ - изъ повѣсти "Ночь передъ Рождествомъ"; дѣдъ - въ "Заколдованномъ мѣстѣ"). Хохлацкую "лѣность" онъ воплотилъ въ образъ колдуна Пацюка, который даже ѣсть лѣнится по-человѣчески. Въ лицѣ "головы" (изъ повѣсти "Майская ночь") Гоголь изобразилъ типичное деревенское "начальство"; "голова" полонъ самомнѣн³я и упрямства,- въ деревнѣ, вдали отъ комиссара, онъ живетъ "царькомъ", самовластно накладываетъ подати на односельчанъ, умѣетъ ими властвовать; онъ только съ молодежью деревенской да со своей свояченицей не можетъ справиться. Рядомъ съ нимъ выведенъ живой образъ винокура. Это хитрый деревенск³й торгашъ, умѣющ³й провести всякаго, и, въ то же время, человѣкъ, порабощенный народнымъ мистицизмомъ,- онъ вѣригь примѣтамъ, боится "нечистой силы" и во всемъ видитъ ея присутств³е и проявлен³е.

   Типы "старухъ" и "пожилыхъ женщинъ" въ повѣстяхъ всѣ довольно однообразны,- Гоголь представлялъ ихъ всегда въ комическомъ освѣщен³и - сварливыми, любительницами сплетенъ и ссоръ! Исключен³емъ изъ этихъ шаблонныхъ образовъ является Солоха - типъ хитрой, разбитной деревенской бабы, умѣющей всѣхъ провести. Насколько удачны бывали нѣкоторыя характеристики, имъ сдѣланныя, лучше всего видно изъ портрета кумовой жены (въ повѣсти "Ночь передъ Рождествомъ") {"Кумова жена была такого рода сокровище, какихъ немало на бѣломъ свѣтѣ. Такъ же, какъ и ея мужъ, она почти никогда не сидѣла дома, и почти весь день пресмыкалась y кумушекъ и зажиточныхъ старухъ, хвалила и ѣла съ большимъ аппетитомъ и дралась только по утрамъ со своимъ мужемъ, потому что въ это только время и видѣла его иногда. Хата ихъ бь³ла вдвое старѣе шароваровъ волостного писаря; крыша въ нѣкоторыхъ мѣстахъ была безъ соломы. Плетня видны быди один остатки, потому что всяк³й, выходивш³й изъ дому, никогда не бралъ палки для собакъ, въ надеждѣ, что будетъ проходить мимо кумова огорода и выдернетъ любую изъ его плетня. Печь не топилась дня по три. Все, что ни напрашивала нѣжная супруга y добрыхъ людей, прятала, какъ можно подалѣе отъ своего мужа и часто самоуправно отнимала y него добычу, если только онъ не успѣвалъ ее пропить въ шинкѣ. Кумъ, несмотря на всегдашнее хладнокров³е, не любилъ уступать ей, и оттого почти всегда уходилъ изъ дому съ фонарями подъ обоими глазами, a дорогая половина, охая, плелась разсказывать старушкамъ о безчинствѣ своего мужа и о претерпѣнныхъ ею отъ него побояхъ..."}.

   Молодежь въ повѣстяхъ тоже изображена довольно однообразно; особенно это однообраз³е замѣтно тамъ, гдѣ Гоголь хотѣлъ изобразить любящую пару, или нарисовать красавицу-дѣвушку, или красавца-молодца. Простыя малоросс³йск³я деревенск³я дѣвушки идеализированы имъ до того, что представляются какими-то поэтическими отвлеченностями (напр. Ганна изъ "Майской ночи", Пидорка изъ "Вечера наканунѣ Ивана Купалы"): онѣ окутаны поэтической дымкой, онѣ нѣжны и сентиментальны, ихъ рѣчи многословны и воодушевлены такимъ лирическимъ краснорѣч³емъ, какимъ, конечно, въ жизни простая деревенская "д³вчина" не могла обладать. Наиболѣе жизненнымъ образомъ изъ "дѣвушекъ" Гоголя является кокетливая, задорная Оксана, избалованная деревенская красавица - предметъ любви кузнеца Вакулы.

   Совершенно въ сторонѣ отъ разобранныхъ повѣстей Гоголя стоитъ его интересный разсказъ: "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька и его тетушка". Прежде всего, это единственный разсказъ, въ которомъ совсѣмъ нѣтъ мѣста фантастикѣ романтизма,- который является "реалистическимъ" отъ начала до конца. Затѣмъ, это единственный разсказъ въ "Вечерахъ" изъ жизни мелкопомѣстныхъ дворянъ, тѣхъ "существователей", о которыхъ не безъ значительной доли презрѣн³я отзывался Гоголь еще въ юности. Этотъ разсказъ потому и цѣненъ, въ глазахъ историка литературы, что онъ является словно переходнымъ ко всѣмъ дальнѣйшимъ повѣстямъ Гоголя, въ которыхъ велик³й писатель уже не касается никогда болѣе м³ра народныхъ вѣрован³й и быта народа, a весь уходитъ въ сѣрый м³ръ такихъ "существователей", какимъ былъ Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька.

   Иванъ Ѳедоровичъ былъ въ дѣтствѣ "преблаговравный и престарательный мальчикъ,; способностями Богъ его обдѣлилъ, зато онъ былъ настолько послушенъ, тихъ, скроменъ, внимателенъ и вѣжливъ,- что учителя его очень цѣнили и сдѣлали даже наблюдающимъ за успѣхами товарищей. Разъ только провинился Шпонька - проголодавшись, онъ взялъ съ одного лѣнтяя взятку блиномъ, былъ изловленъ во время ѣды и высѣченъ. Это увеличило его робость.

   Не кончивъ училища, онъ сдѣлался офицеромъ пѣхотнаго полка, но и здѣсь, въ веселой и свободной семьѣ офицеровъ, остался одинокъ со своей робкой, кроткой и доброй душой; не принималъ участ³я въ шумныхъ развлечен³яхъ товарищей, сидѣлъ больше дома и занимался самыми мирными занят³ями: "то чистилъ пуговицы, то читалъ гадательную книжку, то ставилъ мышеловки по угламъ своей комнаты, то, наконецъ, скинувши мундиръ, лежалъ на постели".

   Его маленькимъ имѣн³емъ и восемнадцатью душами его крѣпостныхъ управляла его тетушка Василиса Кантаровна, сильная и энергичная старуха, которая никому спуска не давала {Пьяницу мельника, который совершенно былъ ни къ чему негоденъ, она собственною своею мужественною рукою, дергая каждый день за чубъ, умѣла сдѣлать золотомъ, a не человѣкомъ. Ростъ она имѣла почти исполинск³й, дородность и силу совершенно соразмѣрную. Казалось, что природа сдѣлала непростительную ошибку, опредѣливъ ей носить темно-коричневый, по буднямъ, капотъ съ мелкими сборками и красную кашемировую шаль въ день Свѣтлаго Воскресенья и своихъ именинъ,- тогда какъ ей болѣе всего шли бы драгунск³е усы и длинные ботфорты. Зато занят³я ея совершенно соотвѣтствовали ея виду: она каталась сама на лодкѣ, гребя весломъ искуснѣе всякаго рыболова, стрѣляла дичь, стояла неотлучно надъ косарями, знала наперечетъ число дынь и арбузовъ на баштанѣ, брала пошлину по пяти копѣекъ съ воза, проѣзжавшаго черезъ ея греблю; взлѣзала на дерево и трусила груши; била лѣнивыхъ вассаловъ своею страшною рукою и подносила достойнымъ рюмку водки тою же грозною рукою. Почти въ одно время она бранилась, красила пряжу, бѣгала на кухню, дѣлала квасъ, варила медовое варенье и хлопотала весь день и вездѣ поспѣвала.}. Она при всемъ томъ была добродушна и нѣжно любила своего племянника, даже нѣсколько благоговѣла передъ его чиномъ подпоручика. Хорошая хозяйка, она довела маленькое имѣн³е Шпоньки до процвѣтан³я и, наконецъ, выписала его самого въ деревню. По получен³и ея письма, Шпонька, безъ колебан³я, подалъ въ отставку и пр³ѣхалъ въ родное захолустье. Здѣсь его кроткую душу обвѣяло идиллической тишиной и безоблачнымъ счастьемъ спокойной растительной жизни. Даже трудная жизнь крѣпостного рабочаго люда повернулась къ сентиментальному Шпонькѣ съ самой идиллической стороны {,,...Онъ неотлучно бывалъ въ полѣ при жнецахъ и косаряхъ, и это доставляло наслажден³е неизъяснимое его кроткой души. Единодушный взмахъ десятка и болѣе блестящихъ косъ; шумъ падающей стройными рядами травы; изрѣдка заливающ³яся пѣсни жницъ, то веселыя, какъ встрѣча гостей, то заунывныя, какъ разлука; спокойный, чистый вечеръ,- и что за вечеръ! какъ воленъ и свѣжь воздухъ! какъ тогда оживлено все: степь краснѣетъ, синѣетъ и горить цвѣтами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи насѣкомыхъ, и отъ нихъ свистъ, жужжан³е, трескъ, крикъ и вдругъ стройный хоръ; и все не молчитъ ни на минуту; a солнце садится и кроется. У! какъ свѣжо и хорошо! По полю, то тамъ, то сямъ, раскладываются огни и ставятъ котлы, и вкругъ котловъ садятся усталые косари; паръ отъ галушекъ несется; сумерки сѣрѣютъ... Трудно разсказать, что дѣлалось тогда съ Иванъ Ѳедоровичелъ. Онъ забывалъ присоединиясь къ косарямъ, отвѣдать ихъ галушекъ, которыя очень любилъ, и стоялъ неподвижно на одномъ мѣстѣ, слѣдя глазами пропадавшую въ небѣ чайку...".}.

   Еще по дорогѣ домой въ деревню, познакомился онъ съ сосѣдомъ своимъ по имѣн³ю Сторченкомъ. Этотъ помѣщикъ представлялъ собою полную противоположность Шпонькѣ: рѣзк³й и грубоватый въ обращен³и, ругатель {Впрочемъ, "ругателемъ" онъ является только по отношен³ю къ своимъ крѣпостнымъ. Характерная сцена угощен³я Шпоньки. Когда онъ отказался взять "стегнышко", Сторченко заставилъ лакея стать на колѣни и просить Шпоньку: "Становись, подлецъ, на колѣни! Говори сейчасъ: "Иванъ Ѳедоровичъ, возьмите стегнышко!" - "Иванъ Ѳедоровичъ, возьмите стегнышко!" - проревѣлъ, ставъ на колѣни, оффиц³антъ съ блюдомъ".} и порядочный плутъ, онъ, въ то жо время, не былъ обдѣленъ добродуш³емъ. Въ лицѣ его Гоголь изобразилъ словно прообразъ Ноздрева, отчасти Собакевича. Своей рѣшительностью онъ совершенно поработилъ робкаго Шпоньку, между тѣмъ Шпонькѣ нужно было вернуть одно завѣщан³е, припрятанное Сторченкомъ. Видя, что прямо завѣщан³я не вернуть, тетушка рѣшила женить племянника на сестрѣ Сторченка, въ надеждѣ получить завѣщан³е въ качествѣ приданаго. Съ ужасомъ узналъ объ этомъ рѣшен³и робк³й Шпонька, но онъ не осмѣлился спорить съ тетушкой и ограничился тѣмъ, что впалъ въ полное смущен³е и отчаянье,- даже сны стали видѣться ему все "про жену". Съ будущей супругой своей онъ не зналъ, о чемъ говорить {*}.

   {* "...Молчан³е продолжалось около четверти часа. Барышня все такъ же сидѣла.

   Наконецъ, Иванъ Ѳедоровичъ собрался съ духомъ: "Лѣтомъ очень много мухъ, сударыня!" - произнесъ онъ полудрожащимъ голосомъ.

   - "Чрезвычайно много!" - отвѣчала барышня.- "Братецъ нарочно сдѣлалъ хлопушку изъ стараго маменькина башмака, но все еще очень много".

   Тутъ разговоръ опять прекратился.}

   Повѣсть кончается разсказомъ объ одномъ такомъ "снѣ", и читатель остается въ неизвѣстности, женился ли Шпонька, получилъ ли онъ свое завѣщан³е, или нѣтъ.

   Но отъ этого цѣнность повѣсти не проигрываетъ. Передъ нами мастерской набросокъ нѣсколькихъ лицъ изъ того круга, изъ котораго вышелъ самъ Гоголь. Съ юморомъ и безъ всякой злобы, даже съ чувствомъ симпат³и, нарисовалъ онъ намъ этихъ провинц³альныхъ "существователей", цѣль жизни которыхъ ничтожна, но жизнь которыхъ полна содержан³я: они тоже волнуются, страдаютъ, y нихъ свои интересы...

   Любопытно, что въ этой повѣстушкѣ Гоголь коснулся и крѣпостного права, но ничего безобразнаго въ мудрыхъ расправахъ тетушки и въ отношен³яхъ Сторченка къ лакеямъ онъ не замѣтилъ. Онъ, несомнѣнно, одобрялъ "тетушку" за то, что она своей властной дворянской рукой сдѣлала пьяницу "золотомъ"; въ ругани Сторченка и колѣнопреклоненной просьбѣ оффиц³анта "взять стегнышко", онъ увидѣлъ только комическое.

   О происхожден³и этихъ повѣстей пришлось уже говорить выше. Гоголь занялся ихъ сочинен³емъ потому, что ему хотѣлось въ Петербургѣ пожить впечатлѣн³ями дѣтства и юности - вспомнить Малоросс³ю, ея жителей и природу {Это "писан³е" издалека, какъ результатъ радостныхъ дѣтскихъ воспоминан³й, и внесло ту идеализац³ю въ описан³я природы и жизни малоросс³йской, которая такъ очевидна въ "Вечерахъ на хуторѣ близъ Диканьки".}; къ этому примѣшались и матер³альныя соображен³я,- въ разгаръ романтическихъ настроен³й русской литературы интересъ къ Малоросс³и, и поэтическому содержан³ю ея жизни былъ въ русскомъ читающемъ обществѣ очень великъ,- и Гоголь рѣшился эксплуатировать его въ свою пользу.

   Матер³алы для своихъ повѣстей Гоголь почерпалъ изъ воспоминан³й дѣтства,-очевидно, ему самому приходилось не разъ слышать различныя народныя сказки, предан³я и веселыя, и страшныя ("страховинны казочки") {"...Каганецъ, дрожа и вспыхивая, какъ бы пугаясь чего, свѣтилъ намъ въ хатѣ. Веретено жужжало; a мы всѣ, дѣти, cобравшись въ кучку, слушали дѣда, не слѣзавшаго отъ старости болѣе пяти лѣтъ съ своей печки. Но ни дивныя рѣчи про давнюю старину, про наѣзды звпорожцевъ, про ляховъ, про молодецк³я дѣла Подковы, Полторакожуха и Сагайдачнаго не занимали насъ такъ, какъ разсказы про какое-нибудь старинное чудное дѣло, отъ которыхъ всегда дрожь проходила по тѣлу, и волосы ерошились на головѣ. Иной разъ страхъ, бывало, такой заберетъ отъ нихъ, что съ вечера все показывается, Богъ знаетъ, какимъ чудищемъ. Случится, ночью выйдешь за чѣмъ-нибудь изъ хаты, вотъ такъ и думаешь, что на постели твоей уклался спать выходецъ съ того свѣта... Я принималъ часто издали собственную свитку, положенную въ головахъ, зa свернувшагося дьявола".}. Эти дѣтск³я воспоминан³я освѣжалъ онъ, какъ мы видѣли, разсказами и матер³алами, которые, живучи уже въ Петербургѣ, собиралъ на родинѣ при помощи матери и знакомыхъ {Впрочемъ, при всей добросовѣстности Гоголя въ этомъ отношен³и, онъ не разъ погрѣшалъ противъ правды. Его "повѣсти" уже современными критиками разобраны были съ этнографической точки зрѣн³я и обнаружили въ Гоголѣ человѣка, который обо многомъ говорилъ съ чужого голоса. Какъ на одинъ изъ яркихь примѣровъ его отступлен³й отъ правды малоросс³йскаго быта, указываютъ, напримѣръ, на свадьбу Грицка съ Параской въ "Сорочинской ярмаркѣ". Народная свадьба сопровождается многими и длинными обрядами и такъ скоро не могла быть закончена, какъ разсказываетъ Гоголь. Такъ же неправдоподобной, по указан³ямъ этнографовъ, является сцена вызыван³я дѣвушки изъ дома при помощи игры на бандурѣ. Этотъ пр³емъ пѣть "серенады" подъ окнами возлюбленныхъ въ Малоросс³и не практикуется. Совершенно противорѣчитъ патр³архальнымъ обычаямъ деревни и сочинен³е про отца такой пѣсни, какую сложилъ Левко ("Майская ночь"). "Переряживан³е", къ которому онъ прибѣгаетъ, тоже противорѣчитъ обычаямъ деревни,- рядятся въ деревнѣ только на Святкахъ.}. Въ результатѣ, источники его матер³аловъ оказались очень разнообразными - народная малоросс³йская фантаз³я въ сказкахъ и предан³яхъ, въ суевѣрныхъ представлен³яхъ жизни, дала ему богатый матер³алъ для создан³и типа чорта, вѣдьмы, колдуна, оборотней. Увлеченный этой фантаз³ей, Гоголь, одаренный и самъ богатымъ воображен³емъ, весь ушелъ въ своеобразный м³ръ народныхъ суевѣр³й. Ho y народа къ этому м³ру замѣчается двоякое отношен³е - съ одной стороны, ужасомъ мрачной вѣры вѣетъ отъ многихъ народныхъ предан³й и суевѣрныхъ представлен³й,- съ другой стороны, очень часто народъ умѣетъ съ юморомъ относиться къ этимъ создан³ямъ своей фантаз³и. Оттого и народныя произведен³я фантастическаго содержан³я распадаются на двѣ группы: въ одной этотъ м³ръ народныхъ представлен³й рисуется съ трагической стороны, въ другихъ - съ комической. Въ народныхъ сказкахъ герои не разъ за панибрата обращаются съ "нечистой силой", надуваютъ ее, обыгрываютъ въ карты, даже поколачиваютъ. Такое двоякое, чисто-народное отношен³е къ "нечистой силѣ" встрѣчаемъ мы и y Гоголя. Его дьяволъ, колдунъ, вѣдьма, являются мрачными (напр. чортъ и вѣдьма въ "Вечерѣ наканунѣ Ивана Купалы", колд