Сиповский Василий Васильевич - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

nbsp;  "М³ровая скорбь" коренится еще въ серединѣ ХVIII-го вѣка. Вѣкъ французской философ³и былъ эпохой блестящей, самодовольной цивилизац³и,- эпохой холодной и умной, по своимъ убѣжден³ямъ, впрочемъ, не всегда глубокимъ и потому шаткимъ. Въ вожакахъ эпохи было мало любви и страсти,- "много логики". Этотъ вѣкъ, додумавш³йся до безпросвѣтнаго матер³ализма, человѣка представивш³й, какъ машину ("L'homme machine"), умудрился не только на всю жизнь человѣка, всего государства, но и на жизнь м³ра смотрѣть такъ же просто и близоруко. Руссо, во имя забытаго "чувства", выразилъ свой протестъ, - онъ обрушился на эту холодную, разсудочную культуру,- онъ призналъ, что цивилизац³я дѣлаетъ людей "несчастными"... Это признан³е и было зерномъ, изъ котораго развернулась европейская "м³ровая скорбь". На первыхъ порахъ ученики Руссо попытались бороться съ разсудочностью вѣка, съ ложью и односторонностью цивилизац³и - во имя идеаловъ правды, простоты и любви. Въ Герман³и эти сторонники Руссо создали настроен³е "Sturm und Drang'a", во Франц³и - ту революц³ю, которая должна была перестроить всю жизнь на началахъ любви, на проведен³и въ жизнь идеаловъ "равенства", "братства" и "свободы". Въ Герман³и это увлечен³е протестомъ, увлечен³е своей "свободной личностью", привело къ Вертеру, разочарованному юношѣ, который кончаетъ свои дни самоуб³йствомъ. На землѣ ему нѣтъ мѣста - или онъ долженъ смириться, какъ смирились Гете, Шиллеръ и друг³е. Во Франц³и разочарован³е выразилось еще сильнѣе,- революц³я показала, что апостолы прекрасныхъ словъ: "свобода", "равенство" и "братство" часто оказывались самыми обыкновенными тиранами, необузданными и свирѣпыми... Революц³я разбудила въ обществѣ всѣ темныя силы, и недавн³й гражданинъ-идеалистъ предсталъ звѣремъ. И вотъ, насколько прежде была безгранична въ людяхъ вѣра въ себя и въ ближняго, настолько теперь стало безгранично ихъ отчаянье. Онъ озлобился противъ людей, виновниковъ этого несчаст³я, сталъ презирать ихъ и ненавидѣть, отъ любви перешелъ къ враждѣ, къ холодному индифферентизму и кончилъ самымъ мрачнымъ осужден³емъ жизни... Его скорбь объ этомъ м³рѣ дошла до крайнихъ предѣловъ,- она превратила его въ скептика и мизантропа. И революц³я, и импер³я Наполеона одинаково вели къ этому антиобщественному настроен³ю. "Рене" Шатобр³ана, этотъ разочарованный эгоистъ, бросающ³й родину и уходящ³й отъ людей въ лѣса и степи Америки - лучш³й представитель этого настроен³я.

   Поэз³я Байрона была вовымъ словомъ "м³ровой скорби". Если его предшественники-"скорбники" ограничивались жалобами, или удален³емъ отъ людей, отъ цивилизованнаго м³ра,- то Байронъ выступилъ съ "протестомъ", съ "вызовомъ"... Апостолъ "свободы", защитникъ униженныхъ и оскорбленныхъ, слѣдовательно, человѣкъ гуманный - онъ часто знаетъ настроен³я яркой мизантроп³и - тогда онъ не находитъ для людей словъ любви. Въ так³я минуты онъ создаетъ своихъ мрачныхъ титановъ-героевъ, сердца которых полны ненависти къ человѣчеству, или холоднаго равнодуш³я. Так³е герои отрицаютъ любовь и сострадан³е считаютъ слабостью. И вотъ, изъ "эгоиста", на нашихъ глазахъ, выростаетъ "эготистъ", т. е. независимая личность, гордая, сильная, которой не надо людей, не надо общества,- это - титанъ-"сверхчеловѣкъ", стоящ³й выше людскихъ законовъ и обычаевъ. Такимъ образомъ, "байронизмъ",- изъ всѣхъ видовъ "м³ровой скорби" является самымъ сложнымъ: онъ складывается изъ "разочарован³я" въ жизни, въ людяхъ, въ культурѣ, изъ "протеста", который выразился въ проповѣди "свободы", и, наконецъ, изъ "культа личности", переходящаго въ крайн³й "эготизмъ".

   Съ поэз³ей "м³ровой скорби" Пушкинъ познакомился еще въ Петербургѣ: Шатобр³анъ, съ его Рене, былъ ему давно извѣстенъ, и, быть можетъ, въ минуты утомлен³я отъ жизни, уже тогда отражался въ его радостномъ творчествѣ сѣрыми тонами. Теперь для этихъ настроен³й почва была благодарная: Пушкинъ былъ оторванъ отъ прежней жизни, въ ней онъ имѣлъ основан³я разочароваться; оставалась въ сердцѣ пустота,- лучшая почва для разочарован³я. Любопытно, что подъ вл³ян³емъ литературныхъ образовъ, Пушкинъ сталъ воображать себя добровольнымъ изгнанникомъ, подобно Рене, по своей волѣ покинувшимъ прежнюю жизнь. Какъ разъ въ это время подошло увлечен³е Байрономъ,- этимъ ген³альнымъ ученикомъ Шатобр³ана. Гордая муза англ³йскаго скорбника, полная презрѣн³я, даже вражды къ человѣчеству, нашла отзвукъ въ впечатлительной душѣ поэта; онъ зналъ уже раньше первые приступы этого "презрѣн³я" къ "черни" - теперь, когда судьба оторвала его отъ толпы, когда онъ былъ далекъ отъ нея, отъ ея вл³ян³й,- онъ тѣмъ сильнѣе могъ ощутить это "презрѣн³е" къ людямъ, къ ихъ культурной жизни, къ чувствамъ "минутной дружбы" и "минутной любви"... Спокойная жизнь въ радушной семьѣ Раевскихъ, живыя впечатлѣн³я Кавказа и Крыма, пестрота кишиневскихъ и одесскихъ впечатлѣн³й ослабили остроту этого разочарован³я, спасли сердце Пушкина отъ байроновскаго озлоблен³я, отъ его безпощадной жесткости. Впрочемъ, и сердце Пушкина, мягкое и любящее, было не байроновскаго склада - онъ могъ лишь "байронствовать", но не могь перевоплотиться въ Байрона. Даже тогда, когда онъ самъ считалъ себя послѣдователемъ Байрона, онъ, на самомъ дѣлѣ, шелъ за Шатобр³аномъ и его "Рене". Стоитъ сравнить элег³ю Пушкина "Погасло дневное свѣтило", которую онъ самъ назвалъ "подражан³емъ Байрону", съ прообразомъ ея, - "прощальной пѣсней" Чайльдъ-Гарольда,- и мы сразу увидимъ, какъ далекъ былъ Пушкинъ отъ Байрона, даже въ разгаръ его увлечен³я англ³йскимъ поэтомъ.

   Произведен³е Пушкина проникнуто чувствомъ тихой грусти: прощаясь съ родиной, онъ весь во власти "воспоминан³й прошлаго"; вокругъ него летаютъ мечты, въ глазахъ его "родились слезы вновь"; онъ жалуется, что "отцвѣла его младость", и покидаетъ онъ родину съ "глубокими ранами любви". Не такъ прощается со своею родиной герой Байрона,- онъ прерываетъ все съ прошлымъ, воспоминаньямъ онъ не даетъ воли надъ собой, онъ не жалѣетъ о дняхъ счастья въ родной сторонѣ, ему не о комъ "сронить ни единой слезы",- "смѣясь", онъ покидалъ свой край родной... Это смѣхъ недобрый, жестк³й - и тяжело дѣлается отъ него на душѣ. Только маленьк³й пажикъ Чайльдъ-Гарольда, съ его искреннимъ плачемъ, смягчаетъ это холодное прощан³е. И, право, нашъ Пушкинъ ближе по духу къ этому пажику, чѣмъ къ его господину- Чайльдъ-Гарольду-Байрову.

  

   Въ 1821 году, окончилъ Пушкинъ поэму: "Кавказск³й плѣнникъ".

   Это произведен³е тѣсно связано съ жизнью Пушкина. И опять-таки въ этомъ произведен³и специфически-байроновскаго очень немного: нѣтъ тутъ ничего "мрачнаго, богатырскаго, сильнаго" {Такими словами Пушкинъ въ одномъ письмѣ определилъ сущность байронизма.} - нѣтъ и слѣда энерг³и байроновскихъ героевъ: никогда Байронъ и его герои "подъ бурей" не поникали "томною главой" - бури дѣйствовали на нихъ возбуждающе. Между тѣмъ, въ словахъ "посвящен³я" къ "Кавказскому плѣннику": "Когда я погибалъ безвинный, безотрадный" - слышится жалоба, чуждая байроновской поэз³и...

   Далѣе говорится о желанномъ успокоен³и на лонѣ дружбы:

  

   "... другъ друга мы любили

   И бури надо мной свирѣпость утомили-

   Я въ мирной пристани боговъ благословилъ.

  

   Байронъ, въ пер³одъ расцвѣта своего творчества, никогда бы не благословилъ "мирной пристани",- онъ былъ, по собственному признан³ю, "врагомъ покоя": онъ жаждалъ борьбы, гонен³я судьбы ему были нужны, такъ какъ они воспламеняли его энерг³ю.

   Все поведен³е пушкинскаго героя, съ начала его прибыт³я на Кавказъ до бѣгства, оттуда подтверждаетъ его признан³е, что онъ "вянетъ жертвою страстей", "безъ упованья, безъ желан³й". Онъ живетъ прошлымъ,- слушая черкешенку.

  

   "Онъ забывался: въ немъ тѣснились

   Воспоминанья прошлыхъ дней.

  

   "Слезы" катятся изъ его глазъ, такъ какъ на родинѣ осталось то существо, въ которое онъ былъ безнадежно влюбленъ. Отъ этой неудачной любви онъ "гаснетъ, какъ пламень дымный". Онъ хочетъ умереть "забытымъ, одинокимъ", "съ воспоминан³ями, грустью и слезами". Итакъ, герой Пушкина - юноша, только "напустивш³й" на себя холодъ душевный, но на дѣлѣ сохранивш³й и теплыя чувства, и надежды - онъ связанъ съ прошлымъ; "грусть", "слезы", "мечты" - все это знакомо ему; покоя они жаждетъ, a борьбы страшится

   Стоитъ сравнить этотъ образъ съ тѣмъ, который вырисовывается изъ элег³й: "Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ своя желанья - и мы убѣдимся, что герой поэмы - отражен³е личности самого поэта, котораго своимъ сѣрымъ крыломъ коснулась "м³ровая скорбь". Это - юноша, покинутый вѣтренными друзьями шумной юности,- юноша, еще привязанный къ воспоминан³ямъ прошлаго, потому тоскующ³й,- юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энерг³и, который легко изнемогаетъ въ борьбѣ, но легко и ободряется.

   Итакъ, въ образѣ героя нѣтъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозное страдан³е", "бурная жизнь", т. е. тѣ "богатырск³я", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэз³и Байрона, - совсѣмъ не вяжутся съ образомъ плѣнника. Такимъ же неудачнымъ наслоен³емъ "байронизма" въ поэмѣ оказалась любовь къ "свободѣ"... Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ѣдетъ на Кавказъ... Зачѣмъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хотѣлъ "опроститься", жить съ горцами и дѣлить съ этими "свободными" сынами ихъ радости и печали? но тогда зачѣмъ же бѣжать отъ нихъ? и куда бѣжать?

   "Гордое, одинокое страдан³е" - тоже черта байроническая,- черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-

  

   Таилъ въ молчаньи онъ глубокомъ

   Движенья сердца своего

   И на челѣ его высокомъ

   Не измѣнялось ничего.

  

   Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порывѣ восторга онъ даже "вопитъ"... Такимъ образомъ, глубокаго вл³ян³я Байронъ не имѣлъ на создан³е героя "Кавказскаго Плѣнника". Слѣдовательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведен³ями британскаго поэта, то увлечен³е это его не поработило,- онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энерг³и, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".

   Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобр³ану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байронѣ: въ 1837 г. Шатобр³ана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколѣн³я". Герой Шатобр³ана - совершенный "Кавказск³й Плѣнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ,- онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ - жертва, a не боецъ. Глубокая меланхол³я,- вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ - юноиа "sans force et sans vertu", бросивш³й родину вслѣдств³е несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мѣста съ его безмѣрнымъ эгоизмомъ. Рене бѣжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слѣдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не вытѣсняетъ изъ его сердца думъ о той женщинѣ, которая осталась на родинѣ.

   Героини обѣихъ повѣстей Шатобр³ана ("Rêne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плѣнника": Atala, влюбленная въ плѣнника, появляется къ нему ночью, и съ тѣхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юношѣ и ведетъ съ нимъ долг³я бесѣды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плѣна и умираетъ въ борьбѣ съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признан³е, что сердце его занято думой о другой женщинѣ; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рѣку.

   Такимъ образомъ, говоря о настроен³яхъ "м³ровой скорби", которыя овладѣли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобр³аномъ, и Байрономъ, хотя вл³ян³е перваго было болѣе сильнымъ, органическимъ, такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.

   Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэмѣ вскорѣ послѣ ея окончан³я. Онъ говоритъ въ одномъ письмѣ, что въ поэмѣ пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотѣлъ изобразить это равнодуш³е къ жизни и къ ея наслажден³ямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдѣлались отличительными чертами молодежи 19-го вѣка" {Элег³я: "Я пережилъ свои желан³я", написанная черезъ два дня послѣ окончан³я "Кавказскаго плѣнника", прекрасно рисуетъ это настроен³е.}, но онъ признавалъ, что нарисовать "характеръ" ему не удалось. Тѣмъ не менѣе, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".

   Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замѣчены нѣкоторыми критиками, то они превознесли умѣн³е поэта рисовать картины кавказской природы,- этотъ couleur locale, который въ этомъ произведен³и былъ введенъ, какъ художественный пр³емъ...

   Кроиѣ того, критика совершенно справедливо оцѣнила большую содержательность этого произведн³я, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Здѣсь была усмотрѣна попытка психолога разобраться въ душѣ "героя времени". Здѣсь были и настроен³я болѣе глубок³я: "трогательное унын³е, болѣе чувства, болѣе силы, болѣе возвышенной поэз³и" - какъ выразился одинъ критикъ.

   Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэмѣ сказалось вл³ян³е Байрона: кн. Вяземск³й указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова м³ра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мнѣн³я о "байронизмѣ" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновен³й". "Кавказск³й Плѣнникъ, по его мнѣн³ю, былъ рѣшительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привидѣн³емъ пролетѣло въ поэз³и Байрона". Эти категорическ³я утвержден³я упрочили въ истор³и русской литературы ходячее мнѣн³е о "байронизмѣ" Пушкина.

   Тщетно нѣкоторые критики указывали на несходство Пушкина и Байрона, на самостоятельность русскаго ген³я (Булгаринъ, Фарнгагенъ-фонъ-Энзе, Надеждинъ, Бѣлинск³й, Чернышевск³й, Катковъ, Добролюбовъ); мнѣн³е о полной подчиненности Пушкина Байрону,- мнѣн³е, невѣрное вслѣдств³е своей односторонности, дожило до нашихъ дней.

   Образъ "Кавказскаго Плѣнника" складывался y Пушкина, очевидно, тогда, когда онъ еще ѣхалъ на югъ "въ ссылку"; Кавказъ, куда онъ пр³ѣхалъ съ Раевскими, подсказалъ для его картины фонъ; знакомство съ Байрономъ (въ семьѣ Раевскихъ) наложило на готовый образъ нѣсколько невѣрныхъ, чуждыхъ ему, чертъ. Когда поэма была написана, настроен³я Пушкина уже далеко разошлись съ нею: оттого она ему не нравилась, какъ только была окончена.

   Подъ впечатлѣн³емъ Крыма, его природы и предан³й, нашсалъ Пушкинъ вторую свою поэму: "Бахчисарайск³й Фонтанъ".

   Въ этой поэмѣ вл³ян³е Байрона сказалось въ попыткѣ заимствовать y англ³йскаго писателя манеру изображать южную природу, восточную жизнь,- словомъ, couleur locale и couleur êthnografique. "Слогъ восточный, пишетъ Пушкинъ, былъ для меня образцомъ, сколько возможно намъ, благоразумнымъ, холоднымъ европейцамъ. Европеецъ и въ употреблен³и восточной роскоши долженъ сохранять вкусъ и взоръ европейца. Вотъ почему Байронъ такъ прелестенъ въ "Гяурѣ" и въ "Абидосской невѣстѣ". "Бахчисарайск³й фонтанъ", говоритъ Пушкинъ, отзывается чтен³емъ Байрона, отъ котораго я съ ума сходил". Дальше этихъ воздѣйств³й на манеру письма вл³ян³я Байрона не простирались,- ни одинъ изъ героевъ этой поэмы не можетъ быть отнесенъ къ "байроническимъ", ни одинъ не отличается даже чертами "Кавказскаго Плѣнника". Впрочемъ, современники поэта умудрились увидѣть черты байронизма въ образѣ Хана-Гирея, который послѣ смерти Мар³и и казни Заремы, сдѣлался мрачнымъ, и въ то же время, разочарованнымъ и тоскующимъ... Когда ему приходилось "въ буряхъ боевыхъ" носиться по бранному полю "мрачнымъ" и "кровожаднымъ", иногда "безотрадный пламень", вспыхивалъ въ его сердцѣ и дѣлалъ его вдругъ безсильнымъ,- сабля, поднятая въ пылу битвы, оставалась тогда неподвижной, и могуч³й Гирей дѣлался слабѣе ребенка. Только упорное желан³е связать Пушкина съ Байрономъ могло находить эту поэму "байронической" по духу.

   Критика съ восторгомъ привѣтствовала это произведен³е Пушкина,- всѣ были поражены удивительной картинностью произведен³я, ея гармоническимъ стихомъ. Герои поэмы, Гирей и Зарема, показались нѣкоторымъ критикамъ до того близкими къ героямъ Байрона, что одинъ критикъ утверждалъ, будто "Ханъ-Гирей составленъ по героямъ Байрона настолько чувствительно", что "самыя движен³я Гирея, самыя положен³я подражательны". Гораздо справедливѣе были друг³я указан³я на то, что въ этой поэмѣ только въ "манерѣ письма" Пушкинъ слѣдовалъ за англ³йскимъ писателемъ.

   Гораздо больше нарекан³й въ русской критикѣ вызвало предислов³е къ пушкинской поэмѣ, написанное кн. Вяземскимъ и представляющее собою защиту романтизма противъ нападен³я классиковъ. Защита была не изъ сильныхъ, такъ какъ самъ Вяземск³й не понималъ еще сущности "романтизма". Но онъ довольно вѣрно указалъ недостатки старой школы письма. Во всякомъ случаѣ, важно, что, начиная съ этого произведен³я, Пушкинъ, такъ сказать, "оффиц³ально", признанъ былъ "романтикомъ".

   Это болѣе широкое и расплывчатое наименован³е вѣрнѣе подходитъ къ его поэмѣ, чѣмъ "байронизмъ".

   Въ такой же мѣрѣ, не "байроническимъ", a "романтическимъ" произведен³емъ можетъ быть названа третья поэма его: "Братья-разбойники". Примыкая своимъ сюжетомъ къ "Шильонскому узнику" Байрона (два брата заключены въ тюрьмѣ; болѣзнь и смерть младшаго на глазахъ y старшаго), произведен³е это, въ чертахъ героевъ, не имѣетъ ничего специфически-байроническаго. Какъ и въ Ханъ-Гиреѣ, такъ и въ разбойникахъ, герояхъ этой третьей поэмы,- изображены личности крупныя, сильныя въ "романтическомъ вкусѣ",- но "м³ровой скорби" нѣтъ въ ихъ настроен³яхъ.

   Всѣ эти поэмы, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой", представляютъ явлен³я, болѣе сложныя, въ литературномъ отношен³и. Въ первой поэмѣ Пушкина нѣтъ ни разработки "характеровъ" героя, нѣтъ драматизма, нѣтъ картинъ природы. Все это появляется лишь въ указанныхъ трехъ произведен³яхъ. "Кавказск³й плѣнникъ" еще относится къ субъективному творчеству, такъ какъ Пушкинъ свои настроен³я изобразилъ въ своемъ героѣ; остальныя поэмы "объективны" по манерѣ письма; при чемъ особой драматичностью отличается "Бахчисарайск³й Фонтанъ",- сцена появлен³я Заремы въ комнатѣ Мар³и принадлежитъ къ первымъ удачнымъ опытамъ Пушкина въ драматическомъ родѣ. Вмѣсто пустой, шаловливой сказки ("Русланъ и Людмила") получились первые психологическ³е очерки, указывающ³е на быстрый ростъ художественныхъ интересовъ Пушкина.

   Лирическое творчество Пушкина, за время пребыван³я его на югѣ, отличается разнообраз³емъ и пестротой. Кромѣ указанныхъ ("Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ свои желан³я", прологъ къ "Кавказскому Плѣннику"), въ другихъ стихотворен³яхъ мы не найдемъ слѣдовъ "м³ровой тоски",- напротивъ, нѣкоторые изъ нихъ свидѣтельствуютъ о душевномъ спокойств³и поэта, - такъ, въ стихотворен³и "Чаадаеву" поэтъ прямо говоритъ, что въ его-

  

   "...сердцѣ, бурями смиренномъ

   Тепѳрь и лѣнь, и тишина.

  

   Оставивъ шумъ и суету культурной жизни, онъ теперь узналъ "и трудъ, и вдохновенье". Въ другомъ послан³и къ "Чаадаеву", противорѣча предислов³ю къ "Кавказскому Плѣннику", онъ говоритъ:

  

   "Оставя шумный кругъ безумцевъ молодыхъ,

   Въ изгнан³и моемъ я не жалѣлъ о нихъ.

   Для сердца новую вкушаю тишину,-

   Въ уединен³и мой своенравный ген³й

   Позналъ и тих³й трудъ, и жажду размышлен³й...

  

   Музы, "богини мира", явились теперь къ нему. Либеральныя настроен³я его отразились въ немногихъ произведен³яхъ {"Кинжалъ", "Отрывокъ".}. Много стихотворен³й посвящено Крыму и его природѣ {"Нереида", "Рѣдѣетъ облаковъ летучая гряда'', "Бахчисарайскому Фонтану", "Желан³е", "Въ Юрвуфѣ бѣдный мусульманъ", "Таврида".}; немало было написано имъ стихотворен³й, отражающихъ его тогдашн³я сердечныя увлечен³я {"Мой другъ, забыты мной", "Элег³я" ("Простишь-ли мнѣ", "Ненастный день потухъ", "Ночь").}.

   Любопытны стихотворен³я этой эпохи, посвященныя Наполеону {"Наполеонъ", "Къ морю".}. Еще недавно французск³й императоръ казался Пушкину только "преступникомъ" - теперь, подъ вл³ян³емъ Байрона, онъ, въ сознан³и Пушкина, выросъ до размѣровъ "титана". Такимъ образомъ, прежде "поэз³я м³ровой скорби" понята была Пушкинымъ только со стороны разочарован³я, унын³я - въ результатѣ, получился герой "Кавказскаго Плѣнника". Теперь эта поэз³я повернулась къ Пушкину другой своей стороной - гордымъ сознан³емъ "личности" ("эготизмъ"). Отсюда, изъ этого сознан³я, вылилось нѣсколько стихотворен³й, въ которыхъ чувствуется, что поэть ставитъ себя выше пошлой и мелочной толпы.

   Особнякомъ стоятъ среди произведен³й этой поры: "Пѣсня о Вѣщемъ Олегѣ" и "Демонъ".

   Первое произведен³е, одно изъ лучшихъ произведен³й Пушкина, по содержан³ю и по формѣ, является подражан³емъ "думѣ" Рылѣева: "Олегъ Вѣщ³й", - стихотворен³я, написаннаго раньше пушкинскаго и Пушкину извѣстнаго. Произведен³е Пушкина, въ ряду другихъ, совершенно одиноко по содержан³ю и по настроен³ю,- ясное доказательство того, что создан³е его не было результатомъ продолжительныхъ настроен³й, или интересовъ, a было "случайнымъ" произведен³емъ, написаннымъ подъ впечатлѣн³емъ нечаянно-блеснувшей идеи.

   Въ стихотворен³и "Демонъ" современники Пушкина увидѣли отражен³е личности - A. H. Раевскаго. Существуетъ разсказъ, что, познакомившись съ поэтомъ и желая подшутить надъ нимъ, онъ прикинулся всеотрицающимъ скептикомъ. Бесѣда съ нимъ произвела на поэта сильное впечатлѣн³е и вылилась въ стихотворен³и "Демонъ". Самъ Пушкинъ предлагалъ иное толкован³е своему произведен³ю, - онъ предлагалъ видѣть въ немъ "олицетворен³е человѣческаго сомнѣн³я"', "олицетворен³е отрицан³я", ссылаясь даже на Гёте, который "вѣчнаго врага человѣчества назвалъ духомъ отрицающимъ". Эта ссылка на Гёте, быть можетъ, указываетъ на литературное заимствован³е Пушкинымъ для своего произведѳн³я нѣкоторыхъ чертъ отъ Мефистофеля. "Скептицизмомъ" самъ Пушкинъ забавлялся наканунѣ ссылки на сѣверъ: онъ писалъ письмо, что беретъ уроки "атеизма", отрицан³я... Такимъ образомъ, произведен³е это, можетъ быть, въ равной мѣрѣ, литературнаго и автоб³ографическаго происхожден³я; къ "байроническимъ'' оно не можетъ быть отнесено, такъ въ немъ нѣтъ никакихъ типичныхъ чертъ байроновской поэз³и.

   На югѣ началъ Пушкинъ сочинять "Цыганъ" и "Евген³я Онѣгина". Первое произведен³е, начатое въ 1823 г., окончено въ 1824 году (10 окт.), второе начато было въ 1822 и окончено въ 1831-омъ {1-ая глава начата 28 мая 1822 г.; 2-ая оковлена 8 дек. 1823 г.; 3-ья - 2 октября 1824 г.; 4-ая - въ январѣ 1825 г.; 5-ая въ 1825-6 г.; 6-ая въ 1826 г.; 7-ая въ 1827-8 г.; 8-ая глава - въ 1830-31 г.}.

   Такимъ образомъ, обѣ поэмы писались въ одно время и окончан³е "Цыганъ" почти совпало съ окончан³емъ 3-ей главы "Онѣгина", - поэтому, и поэма эта, и начало романа должны быть отнесены къ пер³оду творчества Пушкина на югѣ. Оба они любопытны для характеристики отношен³й поэта къ "байронизму".

   Поэма Цыгане, въ равной мѣрѣ, является отражен³емъ личной жизни поэта и литературныхъ вл³ян³й. Наблюден³я надъ жизнью полувосточнаго Кишинева, знакомство съ бытомъ бессарабскихъ цыганъ,- все это заставило Пушкина всмотрѣться въ то своеобразное мѣстное пониман³е "любви", которое было совершенно чуждо культурнаго человѣка {Этотъ интересъ Пушкина къ мѣстному пониман³ю "любви" выразился также въ стихахъ: "Черная Шаль", "Рѣжь меня, жги меня".}. Оказалось, что среди цыганъ сохранилась еще та свобода любовныхъ отношен³й, которая носитъ всѣ черты первобытнаго общества и въ культурномъ обществѣ давно замѣнена цѣпью зависимостей,- отъ писанннхъ законовъ до услов³й свѣтскаго "прилич³я" включительно. Изъ всѣхъ человѣческихъ чувствъ любовь, соединяющая мужчину и женщину, чувство самое эгоистическое. Пушкинъ выбралъ этотъ трудный вопросъ для провѣрки гороя, зараженнаго ядомъ "м³ровой тоски" - врага культурной жпзни, съ ея ложью... Мы видѣли что всѣ "скорбники" (Рене, герои Байрона, герои "Кавказскаго плѣнника") проклинаютъ культурную жизнь, всѣ прославляютъ жизнь дикарей... Выдержитъ-ли такой герой всю первобытную жизнь, со всей простотой ея быта, чистотой и свободой чисто-растительнаго и животнаго быт³я? И герой поэмы "Цыгане" не выдержалъ испытан³я. Одной ненависти къ культурѣ оказалось недостаточнымъ для того, чтобы сдѣлаться дикаремъ во всемъ. Выросш³й въ атмосферѣ эгоизма и насил³я, культурный человѣкъ несетъ съ собой всюду, съ прекрасными словами и мечтами - эгоизмъ и насил³е.

   Какъ Рене, какъ нѣкоторые герои Байрона, какъ герой "Кавказскаго Плѣнника", Алеко бросаетъ городъ и цивилизованныхъ людей, разочарованный ихъ жизнью. Онъ отказался отъ всѣхъ услов³й ихъ жизни,- и объ этомъ не жалѣетъ. Молодой цыганкѣ Земфирѣ онъ говоритъ:

  

   "О чемъ жалѣть? Когда бъ ты знала,

   Когда бы ты воображала

   Неволю душныхъ городовъ!-

   Тамъ люди въ кучахъ, за оградой

   Не дышатъ утренней прохладой,

   Ни вешнимъ запахомъ луговъ;

   Любви стыдятся, мысли гонятъ,

   Торгуютъ волею своей,

   Главу предъ идолами клонятъ

   И просятъ денегъ да цѣпей.

  

   Ему ненавистно все въ брошенной имъ жизни,- жизнь цыганъ его плѣняетъ, и онъ мечтаетъ, что сынъ его, выросши дикаремъ, не будетъ никогда знать:

  

   "...нѣгъ и пресыщенья

   И пышной суеты наукъ...

  

   за то онъ будетъ:

  

   "безпеченъ здравъ и воленъ,

   Не будетъ вѣдать ложныхъ нуждъ;

   Онъ будетъ жреб³емъ доволенъ,

   Напрасныхъ угрызен³й чуждъ.

  

   Алеко "опростился", сдѣлался настоящимъ цыганомъ, водитъ ручного медвѣдя и этимъ зарабатываетъ пропитан³е. Но онъ не слился съ этой первобытной жизнью: какъ Рене, онъ временаки тоскуетъ:

  

   "Уныло юноша глядѣлъ

   На опустѣлую равнину

   И грусти тайную причину

   Истолковать себѣ не смѣлъ.

   Съ нимъ черноокая Земфира,

   Теперь онъ - вольный житель м³ра,

   И солнце весело надъ нимъ

   Полуденной красою блещетъ.

   Что жъ сердце юноши трепещетъ?

   Какой заботой онъ томимъ?

  

   Но стоило ему убѣдиться, что его подруга Земфира ему измѣнила, - въ немъ проснулся прежн³й эгоистъ, выросш³й въ услов³яхъ культурной "несвободной" жизни. Онъ убиваетъ измѣнницу-жену и ея любовника. Таборъ цыганск³й бросаетъ его, и, на прощанье, старый цыганъ, отецъ убитой Земфиры, говоритъ ему знаменательныя слова:

  

   "Оставь насъ, гордый человѣкъ,

   Ты не рожденъ для дикой воли,

   Ты для себя лишь хочешь воли.

   Ужасенъ намъ твой будетъ гласъ:

   Мы робки и добры душой,

   Ты золъ и смѣлъ - оставь же насъ.

   Прощай! да будетъ миръ съ тобой!

  

   Въ этихъ словахъ Пушкинъ указалъ полную несостоятельность "байроническихъ героевъ" - "эгоистовъ", которые слишкомъ живутъ собой и для себя {См. выше стр. 7, подр. прим. 1, слова Гете об "апостолахъ свободы".}. Этихъ героевъ Пушкинъ теперь развѣнчиваетъ, въ характеристикѣ, хотя бы, поэмъ Байрона: "Гяуръ" и "Донъ-Жуанъ" - въ нихъ, по его словамъ: -

  

   ...отразился вѣкъ.

   И современный человѣкъ

   Изображенъ довольно вѣрно,

   Съ его безнравственной душой,

   Себялюбивой и сухой,

   Мечтанью преданной безмѣрно,

   Съ его озлобленнымъ умомъ,

   Кипящимъ въ дѣйств³и пустомъ.

  

   Въ этихъ словахъ,- вся характеристнка Алеко и ясное раскрыт³е новыхъ отношен³й поэта къ байронизму,- въ поэз³и Байрона увидѣлъ теперь Пушкинъ только "безнадежный эгоизмъ".

   Алеко развѣнчанъ Пушкинымъ: съ него смѣло сдернута маска, и онъ стоитъ передъ нами безъ всякихъ прикрасъ, наказанный и униженный. Байронъ никогда не развѣнчивалъ своихъ героевъ, такъ какъ они - его любимыя созданья, выношенныя на его сердцѣ, вскормленныя его кровыо, воодушевленныя его духомъ. У него сюжетъ, положенный въ основу поэмы "Цыганъ", конечно, имѣлъ бы другой конецъ... Жаль, что въ своихъ, наиболѣе типичныхъ, поэмахъ онъ никогда не подвергалъ своихъ героевъ такому испытан³ю, какому рискнулъ подвергнуть своего Алеко Пушкинъ.

   У Байрона герой, проклинающ³й людей, съ ихъ суетой, съ ихъ цивилизац³ей, бросается на лоно прнроды, и, если духъ его не сливается всецѣло съ жизнью природы, такъ какъ нигдѣ не умиротворяется,- то всетаки никогда природа эта не становилась ему на дорогѣ въ видѣ той неумолимой, суровой силы, которая сломила Алеко.

   Итакъ, Алеко - герой, который можетъ быть сопоставленъ съ героями Байрона, такъ какъ въ немъ чувствуется и энерг³я, и мрачность духа, оскорбленнаго въ борьбѣ съ людьми; въ немъ есть и ман³я велич³я, присущая истымъ создан³ямъ байроновской фантаз³и, но Алеко осужденъ Пушкинымъ,- онъ не окруженъ даже тѣмъ блѣднымъ ореоломъ мученичества, которое слабо мерцаетъ вокругъ чела "Кавказскаго Плѣнника". Алеко - уже не Пушкинъ, и байроническ³е мотивы, звучащ³е въ рѣчахъ героя "Цыганъ", не прошли сквозь сердце Пушкина,- онъ просто взялъ любопытный типъ, перенесъ его въ своеобразную обстановку и поставилъ въ столкновен³е съ новой интригой. Здѣсь было чисто-объективное творчество, характеризующее въ литературной жизни Пушкина переходъ къ пер³оду эпическаго творчества.

   Литературныя вл³ян³я, сказавш³яся въ создан³и этой поэмы, шли со стороны Байрона и Шатобр³ана: первый помогь поэту нарисовать "типъ", помогъ изобразить couleur locale, далъ самую форму поэмы, перебивающуюся д³алогами. Второй далъ нѣкоторыя детали въ обрисовкѣ героевъ, и, быть можетъ, помогъ разобраться въ душѣ героя.

   Мы видѣли уже, что за Алеко, какъ за Рене, тоска слѣдуетъ по пятамъ - это ихъ характерная черта. Затѣмъ въ романѣ Шатобр³ана встрѣчаемъ мы любопытный образъ патр³арха индѣйскаго племени - Chaktas. Онъ знаетъ жизнь, съ ея бѣдами и печалями, много видѣлъ на вѣку,- онъ является судьей эгоизма и сердечной пустоты юноши Рене. Если Chaktas не произноситъ такихъ энергичныхъ укоровъ, которые услышалъ Алеко отъ стараго цыгана,- тѣмъ не менѣе, зависимость пушкинскаго героя отъ шатобр³ановскаго вполнѣ возможна. Сходство между произведен³емъ Пушкина и Шатобр³ана простирается до тожества замысла,- оба писагеля сознательно развѣнчиваютъ своихъ героевъ, наказывая ихъ за пустоту души.

   Русская критика и публика восторженно приняла новое произведен³е Пушкина. Всѣхъ плѣнили описан³я цыганскаго быта, заинтересовалъ и драматизмъ поэмы; отмѣтила современная критика и самобытность Пушкина въ отношен³и къ герою, отмѣтила на зависимость отъ Байрона лишь въ "манерѣ пнсьма". Критикъ "Московскаго Вѣстника" указалъ, что съ "Цыганъ" начинается новый, трет³й пер³одъ въ творчествѣ Пушкина, "русско-пушкинск³й" (первый пер³одъ онъ назвалъ "итальяно-французскимъ", второй - "байроническимъ"). Совершенно справедливо отмѣтилъ критикъ: 1) наклонность Пушкина къ драматическому творчеству, 2) "соотвѣтственность съ своимъ временемъ", т. е. способность изображать "типичныя черты современности" и - 3) стремлен³е къ "народности".

   Если въ "Цыганахъ" Пушкинъ развѣнчалъ байроническ³й типъ въ обстановкѣ бессарабскихъ степей, то въ "Евген³и Онѣгинѣ" поэтъ осудилъ его въ другой обстановкѣ - въ шумѣ столичной жизни и въ тиши русской деревни.

   Евген³й Онѣгинъ имѣетъ большое значен³е не только въ истор³и русскаго романа, но и какъ произведен³е, имѣющее автоб³ографическое значен³е. Образъ героя сложился въ воображен³и автора тогда, когда къ байронизму онъ относился уже вполнѣ отрицательно. Но въ памяти его свѣжи были еще воспоминан³я о своемъ недавнемъ увлечен³и англ³йскимъ поэтомъ. И вотъ, по его признан³ю, онъ пишетъ "сатирическое произведен³е", въ которомъ имѣетъ цѣлью высмѣять "москвичей въ гарольдовыхъ плащахъ" - т. е. современныхъ ему юношей, корчившихъ изъ себя разочарованныхъ байроническихъ героевъ. Самъ Пушкинъ грѣшилъ этимъ еще недавно, и не скрылъ этой слабости въ своемъ романѣ.

   Поэмы Байрона: "Донъ-Жуанъ" и "Беппо", въ которыхъ и къ героямъ, и къ жизни авторъ относится съ легкимъ юморомъ, задали тонъ первымъ главамъ пушкинскаго романа,- въ началѣ своего произведен³я Пушкинъ такъ же подтруниваегь надъ Онѣгинымъ, быть можетъ, не предвидя элегической развязки романа,- вѣдь самъ онъ впослѣдств³и указывалъ, что въ началѣ "даль свободнаго романа", онъ "сквозь магическ³й кристаллъ еще неясно различалъ".

   Если въ своихъ двухъ поэмахъ: "Кавказск³й Плѣнникъ" и "Цыгане" онъ далъ трагическую "развязку" въ жизни русскаго "скорбника", то въ романѣ "Евген³й Онѣгинъ" онъ показалъ намъ всю жизнь этого типа, отъ дѣтства до того момента, когда въ жизни его наступаетъ крушен³е, "развязка"... Если въ двухъ первыхъ произведен³яхъ указаны лишь мелькомъ причины "разочарован³я" героевъ, то здѣсь онъ даетъ намъ полный психологическ³й очеркъ развит³я этого чувства въ сердцѣ русскаго "байрониста".

   Начинаетъ Пушкинъ свой романъ съ того, что сразу вводитъ читателя въ глубь холоднаго, эгоистическаго сердца героя, который торопится въ деревню за наслѣдствомъ къ умирающему дядѣ. Этотъ отталкивающ³й образъ поэтъ такъ скрашиваетъ своимъ свѣтлымъ, добродушнымъ юморомъ, что отнимаетъ y читателя всю силу негодован³я. Затѣмъ онъ раскрываетъ намъ, какъ сложился характеръ этого юноши. Онъ выросъ безъ любви, не зналъ родительской ласки, на рукахъ наемныхъ воспитателей... Его готовили къ свѣтской жизни, ему прививали только свѣтск³я добродѣтели - знан³е французскаго языка и хорошихъ манеръ, умѣнье вести легкую, салонную болтовню. "Ребенокъ былъ рѣзовъ, но милъ" - таково первое мнѣн³е "свѣта" о героѣ: мнѣн³е, не идущее вглубь его сердца, a касающееся только его внѣшнихъ качествъ.

   Когда онъ вступилъ въ "свѣтъ", онъ съ избыткомъ зналъ все, что требовалось услов³ями тогдашней "свѣтской" жизни:

  

   "Онъ по-французскн совершенно

   Могъ изъясняться и писалъ,

   Легко иазурку танцовалъ

   И кланялся непринужденно...

   Чего жъ вамъ больше?

  

   И свѣтъ вторично высказался въ его пользу: "онъ уменъ и очень милъ". Опять слово "милъ", и опять - ни слова объ его сердцѣ - его не нужно было для свѣтской жизни. Въ "свѣтѣ" Онѣгинъ сумѣлъ себя поставить такъ, что его вездѣ "замѣтили" - и въ кругу "золотой" молодежи, и среди "серьезныхъ" людей свѣта, ведущихъ за карточнымъ столомъ "важные споры", и въ кругу свѣтскихъ дамъ... Отдавая дань вѣку, Онѣгинъ интересовался модной тогда политической эконом³ей, и зналъ изъ сочинен³й Адама Смита нѣсколько "ходячихъ истинъ". Это было "модно",- это было признакомъ "хорошаго тона"...

   Но не это заполняло его жизнь,- ловля женскихъ сердецъ, вотъ чѣмъ особенно прилежно занялся Онѣгинъ. И здѣсь ждалъ его успѣхъ. Пушкинъ помогаетъ намъ понять, откуда Онѣгинъ получилъ свои знан³я:

  

   "Любви насъ не природа учитъ...

   ...Мы алчемъ жизнь узнать заранѣ

   И узнаемъ ее въ романѣ...

   Онѣгинъ это испыталъ.

  

   И Пушкинъ указываетъ, какой романическ³й герой былъ образцомъ Онѣгина,- это ричардсоновск³й Ловласъ, "побѣдитель женскихъ сердецъ". Цѣль его жизни - "покорять женск³я сердца"; для этого онъ выработалъ себѣ опредѣленную тактику, изучилъ психолог³ю женскаго сердца: легк³я побѣды ему неинтересны; онъ любилъ "трудную борьбу";- это для него своеобразный "спортъ"...

   Жизнь Онѣгина катилась, безоблачная и спокойная, среда всевозможныхъ удовольств³й - театры, балы, обѣды въ модномъ ресторанѣ, заботы о наружности и костюмѣ заполанли его пустое и пошлое существован³е; Судьба надѣлила Онѣгина "умомъ" и "сердцемъ", не давъ ему ни образован³я, ни воспитан³я, не указавъ исхода его душевнымъ силамъ. Отъ такого несоотвѣтств³я богатства силъ со скудостыо содержан³я души произошелъ въ немъ разладъ,- и немудрено, что онъ, скоро утомился и заскучалъ:

  

   "Рано чувства въ немъ остыли,