Сиповский Василий Васильевич - История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

пребыван³я на югѣ y него были всетаки излюбленне писатели, которымъ онъ усиленно подражалъ (Парни, Вольтеръ, Шатобр³анъ, Байронъ) - теперь число писателей западноевропейскихъ, упоминаемыхъ имъ въ письмахъ и замѣткахъ, сразу выростаетъ. Имена Байрона, Вальтеръ-Скотта, Вергил³я, Горац³я Тибулла, Данте, Петрарки, Тассо, Ар³осто, Альфьери, Мильтонъ, Шекспира, Саути, Мура, Руссо, M-me Сталь, Беранже, Ротру, Делавиня, Ламартина, Гете, Шиллера и мн. др.- указываютъ, какъ разрослись литературные интересы и вкусы нашего поэта, - въ этомъ, еще неполномъ, спискѣ встрѣчаются писатели всѣхъ эпохъ, народностей и направлен³й.

   Къ Михайловскому пер³оду относится создан³е "Бориса Годунова": чтен³е "Истор³и Государства Росс³йскаго" Карамзина и увлечен³е Шекспиромъ вдохновили Пушкина, внушили ему идеи и форму его драмы.

   Содержан³е драмы не разбито по дѣйств³ямъ и явлен³ямъ: оно распадается на три части: прологъ, главную часть и заключен³е.

   Къ прологу отнесены событ³я 1598 года (избран³е Годунова на царство; отношен³е къ этому факгу бояръ и народа). Главная часть захватываетъ событ³я 1603-го года (бѣгство Григор³я изъ монастыря; Борисъ Годуновъ въ пер³одъ апогея своей власти, но уже наканунѣ своего постепеннаго паден³я; отношен³е къ нему бояръ и народа. Борисъ Годуновъ въ своей семьѣ; появлен³е самозванца въ Польшѣ; его любовь къ Маринѣ). Эпилогъ, заключающ³й драму, захватываетъ событ³я 1604 года. (Борьба съ самозванцемъ, Смерть Годунова; смерть дѣтей Бориса).

   Въ первой части ("прологъ") яркими штрихами очерчены отношен³я къ Борису высшаго, родовитаго боярства и простого народа. Въ рѣчахъ коварнаго, злобнаго, но трусливаго Шуйскаго чувствуется затаенная скрытая злоба именитыхъ бояръ противъ Бориса,- этого всесильнаго "выскочки", готоваго шагнуть на царск³й престолъ.

  

   "Какая честь для насъ, для всей Руси!

   Вчерашн³й рабъ, татаринъ, зять Малюты,

   Зять палача и самъ въ душѣ палачъ,

   Возьметъ вѣнецъ и бармы Мононаха!

  

   Чувствуется, что здѣсь, въ средѣ этой аристократ³и, уже зрѣеть заговоръ противъ Годунова, хотя онъ не успѣлъ еще и сѣсть на престолъ. Собесѣдникъ Шуйскаго, простодушвый Воротынск³й, на нашихъ глазахъ дѣлается врагомъ Годунова, благодаря этой хитрой рѣчи Шуйскаго.

   Участ³е народа въ избран³и Бориса на царство представлено чисто-пассивнымъ, безсознательнымъ... Очевидно, сторонники Годунова собрали толпу, ему сочувствующую; къ ней примкнули, отчасти изъ любопытства, отчасти изъ страха люди, совсѣмъ не заинтересованные въ дѣлѣ Годунова. Въ этой пестрой толпѣ нѣтъ единаго сердца, нѣтъ единой души... Приводя разговоры, ведущ³еся въ заднихъ рядахъ этой толпы, Пушкинъ даеть понять, что эта толпа ненадежна, и "избран³е" сдѣлано не ею, a группой,- царь выбранъ, благодаря энерг³и сторонниковъ, но не голосомъ народа.

   "Но вотъ появляется передъ нами и самъ новоизбранный царь. Онъ говоритъ красивую рѣчь, въ которой обращается къ патр³арху, боярству, народу.

  

   "Ты, отче патр³архъ, вы всѣ, бояре!

   Обнажева душа моя предъ вами:

   Вы видѣли, что я пр³емлю власть

   Великую со страхомъ и смиреньемъ!

   Сколь тяжела обязанность моя!

   Да правлю я во славѣ свой народъ,

   Да буду благъ и праведенъ..

  

   "Мы не знаемъ, искрення, или лжива, эта рѣчь,- говоритъ ли передъ нами дѣйствительно-растроганный человѣкъ, или ловк³й лицемѣръ; намъ ясно лишь одно, что это - рѣчь заблуждающагося человѣка. Если Борисъ думаетъ обмануть своихъ слушателей, то тотъ, кто подслушалъ разговоръ Шуйскаго съ Воротынскимъ, народные толки на Дѣвичьемъ Полѣ, скажетъ, что обманывающимся является при этомъ онъ самъ,- этотъ искусный лицемѣръ. Если же Борисъ не лицемѣритъ, если онъ искренне говоритъ о себѣ, какъ о народномъ избранникѣ, то заблужден³е его выступаетъ еще ярче. Поэтому рѣчь царя, полная мира и любви, полная такихъ свѣтлыхъ надеждъ, оставляетъ въ насъ тяжелое, тревожное впечатлѣн³е. Царь говоритъ:

  

   "Да правлю я во славѣ свой народъ

   Да буду благъ и праведенъ...

  

   A намъ слышатся въ это время злобныя рѣчи Шуйскаго, слышится смѣхъ вародвой толпы...

   Велик³й обманъ - таково общее впечатлѣн³е, оставляемое въ насъ и сценой, гдѣ выступаютъ бояре, и сценой, гдѣ дѣйствуетъ народъ, и рѣчью царя... Сѣмя лжи, посѣянное самымъ избран³емъ Бориса, рано, или поздно взойдетъ" (Ждановъ)...

   Въ "главной части" уже обнаруживаются всѣ результаты этой лжи. Изъ тихой монастырской кельи лѣтописца Пимена выходитъ самозванецъ. Пименъ, старикъ, чуждый мелкихъ интересовъ современности, возвысивш³ся надъ волной текущей жизни, произноситъ свой судъ Борису. Тѣмъ ужаснѣе этотъ судъ, чѣмъ онъ чище, свободнѣе отъ личныхъ интересовъ. Старый монахъ является воплощен³емъ народной совѣсти, возмущенной преступлен³емъ царя и требующей возмезд³я. Такимъ образомъ, если недовольство бояръ и равнодуш³е народа представляютъ собою историческ³я услов³я, благопр³ятныя для паден³я Бориса,- то въ осужден³и его за содѣянное преступлен³е, - осужден³и, очевидно, все растущемъ въ сознан³и народа - наростаеть новое, самое главное, услов³е гибели Бориса - "нравственное". Изъ добродушно-безстрастнаго народъ дѣлается теперь строгимъ судьей Бориса, судьей неподкупнымъ, не поддающимся даже на то добро, которое Борисъ творитъ, какъ правитель. Монологъ Бориса: "Достигъ я высшей власти" - рисуетъ весь трагизмъ его положен³я: повидимому, онъ достигъ апогея своего велич³я, но счастья не обрѣлъ,- онъ видитъ, что какая-то неумолимая, злая сила подтачиваетъ его благополуч³е... Въ толпѣ, выкликавшей имя Бориса, не видно было любви къ нему, но не было и открытаго нерасположен³я къ нему,- теперь мы узнаемъ, что народное настроен³е успѣло выясниться и опредѣлиться не въ пользу Бориса. Призракъ народнаго избранничества разсѣялся. Борисъ увидѣлъ передъ собой народъ, готовый вѣрить всякой сплетнѣ, всякой клеветѣ, если только эта клевета касалась его, Бориса" (Ждановъ).

   Вотъ почему въ душѣ его нѣть покоя: къ тому же совѣсть мучитъ его за содѣянное злодѣян³е. Но онъ еще не понимаетъ, что и голосъ народа, и голосъ его совѣсти- это наростающее возмезд³е за преступлен³е.

   Въ домѣ Шуйскаго собираются бояре. Въ рѣчахъ присутствующихъ чуется уже, что измѣна Борису готова; боярамъ рѣшительно нѣтъ дѣла до преступлен³я Бориса,- они руководятся только политическими соображен³ями; чтобы свалить ненавистнаго имъ "выскочку", они готовы мутить народъ и перейти на сторону самозвавца. Событ³я развертываются все быстрѣе и быстрѣе. Но вотъ, сознан³е Бориса проясняется,- теперь онъ всѣ свои бѣды объясняетъ тѣмъ, что "прогнѣвилъ небеса", и онъ ждеть кары трепеща отъ мысли, что оно коснется и его дочери ("Безвинная! Зачѣмъ-же ты страдаешь?), и его сына (Ты невиненъ... A я за все одинъ отвѣчу Богу!).

   Въ заключительной части - развязка всѣхъ тѣхъ положен³й, которыя намѣчены въ прологѣ: народъ по отношен³ю къ Борису принимаетъ явно-враждебное положен³е: потѣшается надъ его приказан³емъ предать "анаѳемѣ" самозванца ("пускай себѣ проклинаютъ; царевичу дѣла нѣтъ до Отрепьева"); устами юродиваго народъ въ лицо Борису говоригь, что онъ "зарѣзалъ" Дмитр³я. На эти слова Борисъ можетъ только простонать: "оставьте его. Молись за меня, бѣдный Николка". Двойная борьба - съ самозванцемъ - на окраинѣ государства - и со всей "землей" въ сердцѣ государства, въ Москвѣ, ему не подъ силу. Оттого, даже побѣда, одержанвая имъ надъ самозванцемъ, его уже не радуетъ: онъ чувствуетъ, что это торжество кратковременное,-

  

   "Онъ побѣжденъ - какая польза въ томъ?"

  

   Даже попытка обратиться къ воинскимъ талантамъ Басманова недолго ласкаетъ его надеждой: родовитое боярство, съ его мѣстничествомъ, не уступитъ власти Басманову, да и народъ не окажетъ ему поддержки.

   "Волшебный кругъ, обведенный судьбой вокругъ Бориса, замкнулся безысходно. Судьба можетъ оказать лишь одну милость несчастному царю - предупредить возоръ развѣнчиванья, потери власти". Борису не пришлось, дѣйствительво, склонить голову передъ "разстригой". Онъ умираетъ. Но эта смерть - только начало конца. Мы должны еще увидѣть, какъ со смертью Бориса, гибнетъ дѣло всей его жизни, гибнетъ его царственное наслѣдство". (Ждановъ).

   Только что Борисъ закрылъ глаза, Басмановъ, съ которымъ такъ откровенно бесѣдовалъ Борисъ, на котораго онъ возлагалъ столько наде_Жды переходитъ на сторону Самозванца. На московской площади раздается крикъ:

   "Народъ! народъ! въ Кремль! въ царск³я палаты!

   Ступай вязать Борисова щенка!"

   Народъ (несется толпою)

   "Вязать! топить! Да здравствуегь Димитр³й!

   Да гибнетъ родъ Бориса Годунова!"

   Этимъ могла бы закончиться драма. Мы узнали судьбу Бориса до конца. Но поэтъ даетъ еще одну заключительную сцену. Мар³я и Ѳедоръ Годуновы убиты сторонниками самозванца. Мосальск³й объявляетъ: "Народъ! Мар³я Годунова и сынъ ея Ѳеодоръ отравили себя ядомъ. Мы видѣлв мертвые трупы". Народъ въ ужасѣ молчитъ. "Что же вы молчите?- продолжаетъ Мосальск³й.- Кричите: "да здравствуетъ царь Дмитр³й Ивановичъ!" Народъ безмолвствуетъ". Извѣстно, что первоначально заключен³е пьесы было иное,- въ рукописи пьеса оканчивается народнымъ возгласомъ: "Да здравствуетъ царь Дмитр³й Ивановичъ!" На какомъ бы изъ этихъ двухъ вар³антовъ мы ни остановилвсь, сущность дѣла не мѣняется. Крикъ народа, который передъ тѣмъ "въ ужасѣ молчалъ", не указываетъ, конечно, на перемѣну настроен³я народной массы,- за этимъ вынужденнымъ крикомъ кроется все тотъ же ужасъ, на который указываетъ и "народное безмолв³е". Этотъ ужасъ, это безмолв³е - нѣмой приговоръ самозванцу... "Народъ въ ужасѣ молчитъ". Это молчан³е могло быть прервано развѣ рѣчью какого-нибудь юродиваго, который напомнилъ бы новому царю объ уб³йствѣ Борисова сына, какъ напомнилъ онъ Борису о гибели Дмитр³я... Приговоръ надъ самозванцемъ уже составленъ. Наступитъ день, приговоръ войдетъ въ законную силу и будетъ объявленъ въ окончательной формѣ" (Ждановъ).

   Вставными эпизодами въ это основное содержан³е драмы являются сцены: "Корчма на литовской границѣ", сцены, гдѣ дѣйствуетъ Самозванецъ и Марина (Краковъ, домъ Вишневецкаго. Замокъ воеводы Мнишка вь Самборѣ. Сцена y фонтана. Граница Литовская. Равнина близъ Новгорода-Сѣверскаго. Сѣвскъ. Лѣсъ). Всѣ эти второстепенныя сцены нужвы были Пушкину для обрисовки Самозванца, но онѣ совершенно излишни для развит³я основной интриги.

   Отмѣтивъ въ душѣ Бориса главную черту - "честолюб³е", Пушкинъ, слѣдуя за романтиками-драматургами, не ограничился этой одной чертой,- онъ далъ всестороннее освѣщен³е его души, обрисовавъ его, какъ человѣка вообще и какъ правителя.

   Борисъ, какъ человѣкъ - истинно-драматическое лицо, потому что доброе и злое просто и правдиво перемѣшались въ его сердцѣ: онъ - не односторонн³й псевдоклассическ³й злодѣй, и не романтическ³й, съ присущей ему красивой позой,- онъ просто несчастный человѣкъ, котораго только страсть и случай толкнули на преступлен³е. Онъ возбуждаетъ въ насъ жалость потому, что въ немъ много добраго: съ того дня, какъ онъ совершилъ преступлен³е,- совѣсть его мучитъ; эта страшная душевная борьба свидѣтельствуетъ о неиспорченности его натуры, о томъ, что преступлен³е свое онъ искупаетъ въ течен³е многихъ лѣтъ... И этотъ медленный мучительвый самосудъ обезоруживаетъ всякаго, кто хотѣлъ бы строго отнестись къ Борису, какъ къ преступнику. Кромѣ того, всякаго подкупаетъ сердечность его въ отношен³яхъ къ народу, къ своей семьѣ.

   Безразличными, въ моральномъ отношен³и, но, во всякомъ случаѣ, подкупающими качествами его души были - энерг³я, смѣлость, свѣтлый умъ. Это все достоинства, драгоцѣнныя для "правителя". И, дѣйствительно, какъ правитель, онъ стоитъ высоко: обнаруживаетъ знан³е человѣческаго сердца, умѣн³е управлять людьми, пониман³е истинныхъ нуждъ отечества: онъ уважаетъ образован³е, стоитъ за сближен³е съ западной культурой, рѣшительно высказывается противъ "мѣстничества". Но всѣ эти хорош³я качества "правителя" не помогли ему сдѣлать Росс³ю счастливой: не помогли ему ни его свѣтлый умъ, ни его житейская ловкость,- y него нѣтъ ни одного союзника: и небеса, и люди, простые и знатные, русск³е и поляки,- всѣ и все противъ него.

   Всѣ его административные таланты такъ же оказываются ему безполезны, какъ и шекспировскому Макбету. Богато-одаренный отъ природы, съ широкимъ взглядомъ на жизнь, властолюбивый и честолюбивый, но безъ примѣси корыстнаго эгоизма, отъ всего сердца любящ³й родину и желающ³й ей блага и процвѣтав³я, рѣшительный и энергичный, Борисъ достигъ престола, руководясь принципомъ: "цѣль оправдываетъ средства". Безнравственность этого принцнпа губитъ его.

   Народъ осудилъ въ его лицѣ преступника; народъ не далъ Борису себя купить,- и тогда онъ не сумѣлъ подавить въ себѣ чувства злобы къ этой "неблагодарной черни", не сумѣлъ понять, что мелкому эгоистическому чувству обиды не можетъ быть мѣста тамъ, гдѣ судьба произноситъ свой неумолимый приговоръ. Подъ вл³ян³емъ этого чувства онъ дѣлается подозрительнымъ, мрачнымъ, даже суровымъ: казни, пытки, шп³онство,- вотъ, къ чему прибѣгаетъ Борисъ для упрочен³я своего колеблющагося престола,- отъ прежняго, широкаго и свѣтлаго, пониман³я своего положен³я "царя-слуги народа",- онъ переходитъ къ эгоистическимъ стремлен³ямъ удержать престолъ за сыномъ. Въ предсмертной рѣчи своей онъ даетъ сыну совѣтъ, какъ хитрѣе провести своихъ подданныхъ.

   Дѣти Бориса погибли, какъ искупительная жертва зa преступлен³я отца,- не обманъ народа и бояръ, не самозванецъ погубили его дѣло,- обманъ имѣлъ успѣхъ лишь, какъ оруд³е той грозной силы, съ которою не поладилъ Годуновъ. И самозванство названнаго Димитр³я, по взгляду Пушкина, было ясно для всѣхъ. Плѣнникъ, на вопросъ Отрепьева:

  

   "Ну, обо мнѣ какъ судятъ въ вашемъ станѣ?"

  

   -отвѣчаетъ:

  

   "А говорятъ о милости твоей,

   Что ты, дескать, (будь не во гнѣвъ!), и воръ,

   A молодецъ...".

  

   Боярская среда, подготовившая паден³е Бориса и торжество Самозванцу, тоже совершенно никакой вѣры къ нему не питала (слова Bac. Шуйскаго, Пушкина и др.). Какъ только Бориса не стало, и сынъ его лишился престола - Самозванецъ сыгралъ свою роль. "Раньше, или позже, онъ долженъ былъ удалиться съ исторической сцены, снявъ свой театральный костюмъ, захваченный изъ казны московскихъ государей. Уб³йство, совершенное рьяными сторонниками Самозванца, не замедлило обнаружить истинное народное настроен³е, скрывавшееся за кажущйся успѣхомъ мнимаго Дмитр³я. "Народъ въ ужасѣ молчитъ". Въ этомъ указан³и Пушкина приговоръ надъ Самозванцемъ уже произнесенъ.

   Интереснымъ лицомъ въ драмѣ является Васил³й Шуйскй, этотъ "лукавый царедворецъ", хитрый и коварный интриганъ - создан³е Смутнаго времени, которое пр³учало людей, ради собственнаго спасен³я, лавировать среди всевозможныхъ случайностей тогдашней жизни. По отношен³ю къ Борису онъ ведетъ сложную и хитрую политику: онъ наговорами и намеками, тайными злыми рѣчами возбуждаетъ ненависть въ средѣ русскаго боярства противъ Годунова,- и, въ то же время, онъ умѣетъ такъ вкрасться въ довѣренность Бориса, что тотъ, при всей своей подозрительности и недоброжелательствѣ къ Шуйскому, передъ смертью на него указываетъ сыну, какъ на такого совѣтника, котораго онъ долженъ приблизить къ себѣ. Ненавидя Годунова отъ всей души, называя его "вчерашнимь рабомъ", "татариномъ", "зятемъ палача",- Шуйск³й оказываетъ услуги Годунову и льститъ ему, чтобы, вкравшись въ его довѣр³е, ловчѣе погубить его. Когда онъ чувствуетъ себя въ безопасности, онъ не можетъ отказать себѣ въ удовольств³и тонко мстить Годунову: онъ подробно разсказываетъ ему о томъ, какой видъ имѣлъ убитый царевичъ; видя, что каждое его слово терзаетъ измученное сердце Бориса, онъ затягиваетъ свой разсказъ, наслаждаясь муками ненавистнаго человѣка. Это - месть злобнаго раба, душа котораго чужда благородства, который не знаетъ милосерд³я, отъ котораго ждать пощады нечего...

   Совершенную противоположность Шуйскому представляетъ собою Самозванецъ. Это - смѣлый авантюристъ, которому душно и тѣсно въ монашеской кельѣ, котораго мечты влекутъ къ жизни шумной, полной всякихъ впечатлѣн³й... Ради этихъ впечатлѣн³й онъ смѣло вступаетъ на путь, который можетъ его привеств къ плахѣ. Но смерти онъ не боится. Онъ беззаботно и смѣло смотритъ въ жизнь и старается отъ нея взять все, что можно, безъ всякихъ хитроумныхъ плановъ. Когда онъ беззаботно пируетъ въ замкѣ Мншка, онъ готовъ забыть всѣ свои затѣи,- и всей душой отдается весел³ю, когда онъ влюбляется въ Марину,- онъ не думаетъ ни о чемъ, кромѣ своей любви, и съ беззаботвой смѣлостью открываетъ ей всѣ свои тайны. Поражен³е его не огорчаетъ въ такой мѣрѣ, какъ смерть его любимаго коня. Впрочемъ, эта самоувѣренность и безпечность - вѣрный залогъ успѣховъ въ борьбѣ съ запуганнымъ, истерзаннымъ-морально Борисомъ.

   Самозванецъ - "рыцарь минуты", оруд³е рока, которому суждено было покарать Бориса и затѣмъ безслѣдно исчезнуть {"Мнен³е митр. Платона о Димитр³и Самозванцѣ,- говоритъ Пушкинъ,- будто бы он былъ воспитанъ y ³езуитовъ, удивительно дѣтское и романтическое. Всяк³й былъ годенъ, чтобъ разыграть ту роль". Говоря такъ, Пушкинъ хотѣлъ сказать, что ни личность мнимаго Димитр³я, a обстоятельства того времени, сумма услов³й, воспитавшихъ и создавшихъ самозванца, обусловили ему успѣхъ.}, надѣленъ и умомъ, и благородною гордостью, и любовью къ родинѣ, и, кромѣ всего этого, той богатой фантаз³ей, которой былъ такой запасъ y гоголевскаго Хлестакова... Въ разговорѣ съ Мариной, онъ можетъ такъ увлечься своей ролью, что говоритъ съ ней языкомъ прирожденнаго царевича. Онъ понимаетъ ясно что, въ рукахъ Польши и ³езуитовъ, онъ только удобное оруж³е противъ Росс³и, и что до его самозванства имъ равно никакого дѣла нѣтъ; передъ сражен³емъ онъ мучится мыслью, что враговъ родины ведетъ проливать кровь своихъ единоземцевъ. Но всѣхъ этихъ качествъ мало для того, чтобы усидѣть на престолѣ, путь къ которому политъ кровью.

   О происхожден³и драмы самъ Пушкинъ даетъ рядъ цѣнныхъ указан³й: "Изучен³е Шекспира, Карамзина и старыхъ нашихъ лѣтописей дало мнѣ мысль облечь въ формы драматическ³я одну имъ самихъ драматическихъ эпохъ новѣйшей истор³и. Я писалъ въ строгомъ уединен³и, не смущаемый никакимъ чуждымъ вл³ян³емъ. Шекспиру подражалъ я въ его вольномъ и широкомъ изображен³и характеровъ, въ необыкновенномъ составлен³и типовъ и простотѣ; Карамзину слѣдовалъ я въ свѣтломъ развит³и происшеств³й; въ лѣтописяхъ старался угадать образъ мыслей и языкъ тогдашняго времени". Это обстоятельное и любопытное указан³е великаго поэта нуждается и въ объяснен³и, и въ дополнен³яхъ.

   Вл³ян³е Шекспира сказалось - 1) въ обрисовкѣ характеровъ героевъ ("необыкновенное {Очевидно "обыкновеннымъ" считалъ Пушкинъ то, что было принято y псевдоклассиковъ.} составлен³е типовъ"). Самъ Пушкинъ признаетъ, что лица, созданныя Шекспиромъ, не таковы, какъ y Мольера,- это не типы одной страсти, одного порока, но существа живыя, исполненныя многихъ страстей, многихъ пороковъ; обстоятельства развиваютъ передъ зрителями ихъ разнообразные, многосложные характеры. "У Мольера скупой - скупъ и только, y Шекспира Шейлокъ скупъ, смѣтливъ, мстителенъ, чадолюбивъ, остроуменъ... У Мольера лицемѣръ волочится за женой своего благодѣтеля, лицемѣря; принимаетъ имѣн³е подъ хранен³е, лицемѣря; спрашиваетъ стаканъ воды, лицемѣря". Съ этимъ одностороннимъ образомъ Пушкинъ сопоставляетъ болѣе сложный, a потому и болѣе правдивый, образъ шекспировскаго Анджело. "Истина страстей, правдоподоб³е чувствован³й въ предполагаемыхъ обстоятельствахъ - вотъ, чего требуетъ нашъ умъ отъ драматическаго писателя" - говоритъ Пушкинъ. Изъ характеристики дѣйствующихъ лицъ драмы мы видѣли, что нашъ писатель, дѣйствительно, пошелъ вслѣдъ за Шекспиромъ "въ его вольномъ и широкомъ изображен³и характеровъ". 2) Вслѣдъ за Шекспиромъ, отвергаетъ онъ рѣшительнымъ образомъ правила ложноклассиковъ о "трехъ единствахъ". Единство "дѣйств³я" нарушается введен³емъ въ драму истор³и Самозванца, его любви, сценой въ корчмѣ, сценами въ замкѣ воеводы Мнишка и др. Единство мѣста нарушается такъ же легко: дѣйств³е переносится взъ Москвы въ Польшу, въ корчму, въ палаты царя, въ монастырь, въ домъ Шуйскаго и пр.; единство времени тоже не соблюдено: первая часть драмы связана съ 1598-ымъ годомъ, послѣдняя - съ 1604-ымъ. Такимъ образомъ, драма Пушкина написана не во правиламъ, тогда господствующимъ въ русской драмѣ. Чтен³е "драматург³и" Шлегеля, разъяснившаго сущность построен³я драмы y псевдоклассиковъ и y Шекспира, помогло нашему поэту соззнательно отнестись къ этому вопросу. Любопытно, что "Борисъ Годуновъ" написанъ за два года до появлен³я во Франц³и первой романтической драмы Гюго: "Кромвель" (1827 г.), съ тѣмъ знаменитымъ предислов³емъ, которое совершило переворотъ въ истор³и французской драмы въ томъ же смыслѣ, въ какомъ драма Пушкина раньше сдѣлала переворотъ въ этой же области y насъ.

   3) Кромѣ этихъ крупныхъ особенностей, взятыхъ y Шекспира, воспользовался Пушкинъ еще характернымъ пр³емомъ великаго англ³йскаго драматурга смѣшивать "комическое" съ "трагическимъ". Въ этомъ отношен³и характерно внесен³е сценъ: "Корчма на Литовской границѣ", "Келья патр³арха" и др. Это тоже было "новшествомъ" въ русской драмѣ, которая, слѣдуя указан³ямъ псевдоклассической теор³и, до Пушкина строго различала "трагед³ю" и "комед³ю". Слѣдуя за Шекспиромъ (и Вальтеръ-Скоттомъ), Пушкинъ въ этихъ комическихъ "бытовыхъ" сценахъ воспользовался языкомъ "вульгарнымъ", что также нарушало правила псевдоклассицизма.

   4) Введен³е народныхъ массъ и большого числа дѣйствующихъ лицъ тоже должно быть признано результатами вл³ян³я Шекспира. У него же позаимствовался Пушкинъ и пр³емомъ разбивать дѣйств³е пьесы на многочисленныя и коротк³я сцены. У Шекспира этотъ пр³емъ находился въ связи съ устройствомъ тогдашней сцены, подраздѣленной на отдѣлен³я. Такой сценар³й - наслѣд³е средневѣковыхъ мистер³й. Онъ пр³училъ и зрителей, и авторовъ пьесъ къ подвижности дѣйств³я, легко переносимаго съ мѣста на мѣсто, потому что не требовалось перемѣны декорац³й; такимъ образомъ, отдѣльныя сцены, связанныя съ разными мѣстностями, могли происходить даже параллельно одна другой. Это была одна изъ "условностей" театра Шексптра, которая не привилась на сценѣ новаго современнаго театра.

   5) Вл³ян³е Шекспира сказалось на нѣкоторыхъ частныхъ заимствован³яхъ: слѣдуя англ³йскому писателю, Пушкигъ хотѣлъ въ своей пьесѣ дать драматическую "хронику",- нѣчто въ родѣ "трилог³и", въ которой "Борисъ Годуновъ> былъ бы лишь первой частью (за ней должны были слѣдовать - "Димитр³й Самозванецъ" и "Васил³й Шуйск³й"). Кромѣ того, согласно указан³ямъ изслѣдователей, заимствовалъ Пушкинъ отдѣльные стихи и даже сцены изъ "Ричарда III", "Генриха IѴ", "Генриха Ѵ".

   6) Но не въ этихъ деталяхъ главное значен³е вл³ян³я Шекспира. "Истина страстей, правдоподоб³е чувствован³й въ предлагаемыхъ обстоятельствахъ", "правдоподоб³е положен³й", естественность д³алога - вотъ, "настоящ³е законы трагед³и", по мнѣн³ю Пушкина, изучившаго Шлегеля и Шекспира. Это новшество и было главнымъ заимствован³емъ нашего великаго поэта у Шекспира.

   Н. Раевск³й, заинтересованный пьесой Пушкина, еще до ея окончан³я, давалъ поэту так³е совѣты-предсказан³я: "ты сообщишь д³алогу движен³е, которое сдѣлаетъ его похожтмъ на разговоръ, a не на фразы изъ словаря, какъ было до сихъ поръ. Ты довершишь водворен³е y насъ простой и естественной рѣчи, которой еще наша публика не понимаетъ... Ты сведешь, наконецъ, поэз³ю съ ходуль...". И Пушкинъъ оправдалъ это предсказан³е прозорливаго друга.

   Изъ взглядовъ самого Пушкина на свою "драму" видно, что онъ считалъ свое произведен³е "романтическимъ", себя - реформаторомъ русской драмы. Зная характерныя черты романтизма, допускавшаго даже то, что мы называемъ "натурализмомъ" {См. мою Истор³ю русской словесности, ч. II, 203 и 204.}, мы, дѣйствительно, можемъ, вслѣдъ за Пушкинымъ, назвать его драму "романтической". Но, употребляя терминъ, который былъ ему еще невѣдомъ, мы съ большимъ правомъ назовемъ его пьесу "реалистической".

   О вл³ян³и "Истор³и Государства Росс³йскаго" Карамзина на драму Пушкина много говорено было въ русской критикѣ. Современники Пушкина готовы были видѣть въ его пьесѣ "отрывки изъ X и XI т. истор³и, передѣланные въ разговоры". Несомнѣино, въ происхожден³и драмы Истор³я эта сыграла большую роль: X и XI томы, заключающ³е въ себѣ эпоху Ѳеодора ²оанновича, Бориса Годунова и Смутнаго времени вышли въ свѣтъ въ 1824-омъ году, т. е. за годъ до написан³я "Бориса Годунова". Уже эта хронологическая близость позволяетъ утверждать, что интересъ къ личиости Бориса y Пушкина сложился подъ вл³ян³емъ Карамзина. Такимъ образомъ, его "Истор³я" - главный источникъ историческихъ свѣдѣн³й Пушкина. Оттого, слѣдуя за Карамзинымъ, Пушкинъ считаетъ Бориса виновникомъ смерти Дмитр³я; изъ его "Истор³и" почерпаетъ онъ пониман³е характеровъ многихъ другихъ дѣйствующихъ лицъ. Слѣдуя за Карамзинымъ, усваиваетъ его морализующую точку зрѣн³я на истор³ю: преступлен³е наказывается, добродѣтель вознаграждается. Но вел³к³й поэтъ сумѣлъ спасти свое промзведен³е отъ нехудожественности, которая явилась бы въ случаѣ слищкомъ односторонняго пользован³я такой тенденц³ей, - объясняя причины паден³я Бориса, онъ, кромѣ моральныхъ причинъ, внесъ и историческ³я, и психологическ³я (недовольство Борисомъ бояръ и народа, характеръ самого Бориса). Такъ же свободно использовалъ Пушкинъ историческ³е матер³алы,- онъ настолько не былъ порабощенъ "Истор³ей", - что, во многихъ отношен³яхъ, дополняетъ ее свѣдѣн³ями, почерпнутыми изъ другихъ источниковъ, которыми Карамзинъ не воспользовался {Подробный разсказъ Пимена о смерти Ѳеодора взятъ изъ "Жит³я царя Ѳеодора Ивановича"; подробности поражен³я Самозванца (издыхающ³й конь), пропущенныя въ "Истор³и" Карамзина, взяты изъ истор³и Щербатова; въ вопросѣ о закрѣпощен³и крестьянъ Пушкинъ отошелъ отъ Карамзина и примкнулъ къ мнѣн³ю Татищева; при обрисовкѣ Марины, Пушкинъ воспользовался "Краткою повѣстью о бывшихъ въ Росс³и самозванцахъ". Карамзинъ радужными красками изобразилъ избран³е народомъ Годунова на царство: ликован³е толпы, ликован³е бояръ,- такова картина этого избран³я; тѣмъ непонятнѣе въ его изложен³и дѣлается крутая перемѣва въ отношен³и народа къ Борису во вторую половину его царствован³я. Перемѣна въ поведен³и царя Карамзинымъ тоже не выяснена. Мы видѣли выше, что всѣ эти недостатки Карамзина Пушкинъ поправилъ, по своему разработавъ психолог³ю бояръ, народа и Бориса (народъ при избран³и Бориса - бояре). Акад. Ждановъ указываетъ, кромѣ лѣтопиосей, на слѣдующ³я сочинен³я, облегчивш³я Пушкину трудъ самостоятельно оцѣнивать изображаемую имъ эпоху: "Новый Лѣтописецъ", "Сказан³е Авраама Палицына", "Грамота объ избран³и Бориса Годунова" и нѣк. др.}.

   Удержавшись отъ односторонности историка-моралиста, Пушкинъ, благодаря этому, сталъ невзмѣримо выше Карамзина въ пониман³и событ³й,- выдвинулъ боярство въ дѣлѣ подготовки перваго самозванца, онъ, первый изъ русскихъ историковъ, указалъ на стих³йное значен³е въ истор³и народныхъ массъ {Совершенно фальшиво представленъ Карамзинымъ "народъ": "народы всегда благодарны: оставляя небу судить тайну Борисова сердца, Росс³яне искренно славили царя, когда онъ, подъ личиною добродѣтели, казался имъ отцомъ народа, но, признавъ въ немъ тирана, естественно возненавидѣли его и за настоящее, и за минувшее; въ чемъ, можеть быть, хотѣли сомнѣваться, въ томъ снова удостовѣрились, и кровь Дмитр³ева явнѣе означилась для нихъ".}.

   Наконецъ, самъ Пушкинъ указалъ на литературное значен³е лѣтописи своей драмы. Образъ Пимена-лѣтописца весь сложился изъ этого изучен³я великимъ поэтомъ лѣтописей. Онъ самъ такъ говоритъ о своемъ лѣтописцѣ: "въ немъ собралъ я черты, плѣнившя меня въ нашихъ старыхъ лѣтописяхъ: умилительная кротость, младенческое и, вмѣстѣ, мудрое простодуш³е, набожное усерд³е ко власти царя, данной Богомъ, совершенное отсутств³е суетности, дышатъ въ сихъ драгоцѣнныхъ памятникахъ временъ давно-минувишихъ, между коими озлобленная лѣтопись кн. Курбскаго отличается отъ прочихъ лѣтописей, какъ бурная жизнь ²оаннова изгнанника отличалась отъ смиренной жизни безмятежныхъ иноковъ".

   Наряду съ чтен³емъ лѣтописей, должно быть поставлено чтен³е жит³й святыхъ, Четей-Миней, которыми увлекался Пушкинъ въ с. Михайловскомъ. Всѣ эти старинныя произведен³я помогли ему уловить тотъ колоритъ историческ³й (couleur historique), который исчезаетъ въ изложен³и этой эпохи y Карамзина и другихъ тогдашнихъ историковъ. Очевиднѣе всего, это сказалось на стилѣ дѣйствующихъ лицъ: онъ пестритъ архаизмами: "сосудъ дьявольск³й", "наряжены городъ вѣдать", "соборомъ положили", "по старинѣ пожалуемъ", "кладезь", "днесь", "зане" и др.

   Но, кромѣ этихъ "источниковъ" драмы, отмѣченныхъ самимъ поэтомъ, изслѣдователи указываютъ еще немало другихъ {Такъ, въ трагед³и Шиллера: "Димитр³й Самозванецъ" разговоръ Самозванца съ Одовальскимъ при переходѣ русской границы напоминаетъ разговоръ пушкинскаго Самозванца съ Курбскимъ. Мовологъ Годунова: "Достигъ я высшей власти" довольно близко по настроен³ю и содержан³ю, подходитъ къ "думѣ" Рылѣева: "Бори³съ Годуновъ".}. Такъ, рядомъ съ господствующимъ вл³ян³емъ Шекспира, умѣстились и вл³ян³я псевдоклассиковъ (напр., Расина). Мы видѣли уже, что Пушкинъ, какъ человѣкъ, всегда былъ очень разностороннимъ,- такими же особенностями отличался онъ, какъ писатель: онъ признавалъ больш³я достоинства за Корнелемъ и Расиномъ. "Я классицизму честь отдалъ" - говоритъ онъ самъ. "Каюсь, что я въ литературѣ скептикъ, сказалъ онъ однажды, - что всѣ ея секты для меня равны, представляя каждая свою выгодную и невыгодную сторону". "Односторонность есть пагуба мысли", писалъ онъ Катенину. "Поэз³я бываетъ исключительною страстью немногихъ, родившихся поэтами, писалъ онъ. Она объемлетъ всѣ наблюден³я, всѣ усил³я, всѣ впечатлѣн³я жизни". Этотъ "эклектизмъ", умѣн³е вездѣ находить интересное, заставили Пушкина, въ нѣкоторыхъ частностяхъ своей драмы, примквуть къ Расину, который въ героинѣ своей трагед³и "Аthalie" нарисовалъ образъ, аналогичный Годунову. Атал³я приказала умертвить царевича Жоаса и сама завладѣла царствомъ Изравля. Престолъ ея нетвердъ. Она заботится о народѣ, но онъ настроенъ противъ нея враждебно. Она это чувствуетъ, мучается отъ зловѣщаго сна, окружаетъ себя кудесниками и колдунами, прибѣгаетъ къ насильственнымъ мѣрамъ, но ничто не спасаетъ ея,- она погибаетъ. Шуйск³й и Воротынск³й находятъ себѣ прототипы въ нѣкоторыхъ дѣйствующихъ лицахъ этой трагед³и; роль, отведенная народу, тожественна въ обѣихъ пьесахъ, - это особенно характерно. Сходство наблюдается и въ томъ поучен³и, которое выслушиваютъ царевичъ въ трагед³и "Athalie" и царевичъ въ "Борисѣ Годуновѣ". Но, кромѣ всѣхъ этихъ частностей, есть болѣе важныя основан³я сближать Пушкина съ псевдоклассиками. Въ своей пьесѣ нашъ поэтъ изобразилъ лишь моментъ кризиса, какъ это было принято и въ классической трагед³и: передъ читателемъ нѣтъ постепеннаго зарожден³я и развит³я страсти въ душѣ героя, какъ y Шекспира. Кромѣ того, романтики, подражая Шекспиру, всегда старались выдвинуть интересъ дѣйств³я внѣшняго, интересъ развит³я сложныхъ и чрезвычайныхъ событ³й {Въ этомъ отношен³и, болѣе въ романтическомъ духѣ развитъ характеръ Самозванца.} -въ Борисѣ Годуновѣ замѣчается простота построен³я. Кромѣ того, въ отлич³е отъ Шекспира и романтиковъ, Пушкинъ приблизился къ псевдоклассикамъ и въ томъ отношен³и, что обнаружилъ въ своей пьесѣ стремлен³е къ морализац³и.

   Впрочемъ, мораль пушкинскаго произведен³я гораздо интереснѣе съ этической стороны, чѣмъ нехитрый дидактизмъ псевдоклассиковъ. Впервые въ русской литературѣ, задолго до романа Достоевскаго "Преступлен³е и наказан³е", Пушкинъ въ своей драмѣ поднялъ вопрось о значен³и личности, о свободѣ того индивидуализма, который выступаетъ на борьбу съ услов³ями общественности {Ср. постановку этого вопроса въ "Кавказскомъ Плѣнникѣ", "Цыганахъ", "Евген³и Онѣгинѣ".}. Въ такой постановкѣ вопроса Пушкинъ далеко отходитъ отъ псевдоклассиковъ. Герой классической трагед³и - представитель "общечеловѣческихъ" свойствъ,- онъ страдаетъ, или наслаждается, гибнетъ, или побѣждаетъ въ предѣлахъ такихъ страстей, которыя, въ разной мѣрѣ, могутъ быть свойственны людямъ всѣхъ странъ и временъ. Романтики выдвинули "личность", какъ протестъ противъ общества,- оттого ихъ заинтересовалъ типъ реформатора, революц³онера, заговорщика, узурпатора {См. мою "Истор³ю словесности" II, 204.}. Борисъ - герой такого-же типа: онъ - "идейный преступникъ", переступивш³й законы человѣческаго общежит³я ради опредѣленной и высокой цѣли. Если имъ и владѣло властолюб³е, то, въ равной мѣрѣ, онъ мечталъ о власти для того, чтобы разумнымъ управлен³емъ упрочить благосостоян³е родной страны. Но, переступивъ законъ человѣческ³й, онъ находитъ кару въ собственномъ сознан³и. Въ такомъ же положен³и были нѣкоторые герои Гете и Шиллера {Гецъ - изъ гетевскаго "Гецъ-фонъ Берлихингенъ", Ф³еско - изъ шекспировского "Заговоръ Ф³еско", Марино - изъ байроновскаго "Марино Фальери", его же "Сарданапалъ".}. Почти всѣ эти герои думали, что "цѣль оправдываетъ средства", что "нѣсколько капель человѣческой крови" - сущее ничто - и всѣ были наказаны муками совѣсти. Такимъ образомъ, высокая мораль драмы Пушкина сводится къ мысли, что счастье даже цѣлаго человѣческаго рода не можетъ быть куплено цѣной насильственной смерти "одного изъ малыхъ сихъ". Оптимистъ по натурѣ Пушкинъ вѣрилъ въ неминуемое торжество правды, вѣрилъ что по собственному его признан³ю, "лучш³я и простѣйш³я измѣнен³я суть тѣ которыя приходятъ отъ одного улучшен³я нравовъ, безъ насильственныхъ потрясен³й политическихъ, страшныхъ для человѣчества". Въ это время, "примирившись съ жизнью", онъ былъ уже противникомъ всякой насильственности - безразлично - сверху, или снизу. Такимъ образомъ, въ своей драмѣ Пушкинъ опредѣленно сталъ за ограничен³е крайняго развит³я индивидуализма ненарушимостью нѣкоторыхъ завѣтовъ и признан³емъ правъ за всякой личностью, какъ бы ни была она мала. Эта высокая идея - отблескъ той широкой, м³ровой любви къ человѣчеству, которая сдѣлалась въ послѣдн³й пер³одъ основой пушкинскаго м³росозерцан³я.

   Въ этомъ отношен³и, Пушкинъ выше Шекспира, который совсѣмъ не задается этическими вопросани. Его Макбетъ совершаетъ преступлен³я, мучается ими, но продолжаетъ ихъ совершать... Для него преступлен³е становится преступлен³емъ только въ силу того зла, которое онъ причиняетъ людямъ - Дункану, Макдуффу и др., a не по отношен³ю къ нему самому. Пушкинъ же всѣ свои интересы переноситъ на душу самого преступника, какъ впослѣдств³и Достоевск³й - на душу Раскольникова {Ср. восклицан³е Сонечки Мармеладовой, обращенное къ Раскольникову: "что вы надъ собой сдѣлали".}.

   Пушкинъ съ большимъ интересомъ относился къ своей драмѣ. "Писанная мною въ строгомъ уединен³и, говоритъ онъ, вдали охлаждающаго свѣта, плодъ добросовѣстныхъ изучен³й, постояннаго труда, трагед³я с³я доставила мнѣ все, чѣмъ писателю насладжться дозволено: живое занят³е вдохновен³ю, внутреннее убѣжден³е, что мною употреблены были всѣ усил³я". Изслѣдователямъ приходится только признать всю справедливость этихъ словъ,- драма Пушкина есть плодъ долгихъ и добросовѣстныхъ изучен³й. Она была "новымъ словомъ" въ русской литературѣ, и въ ней Пушкинъ сознательно выступалъ новаторомъ и реорганизаторомъ нашей драмы: онъ самъ говорилъ: "успѣхъ, или неудача моей трагед³и будетъ имѣть вл³ян³е на преобразован³е нашей драматической системы". Онъ опасался, что публика не пойметъ его произведен³я, что ея "робк³й вкусъ", скованный еще классицизмомъ, не стерпитъ такихъ "новшествъ", съ которыми выступалъ онъ. Вотъ почему онъ не сразу и "съ отвращен³емъ рѣшился выдать ее въ свѣтъ"...

   Изъ всего вышесказаннаго видно, какъ независимо отнесся Пушкинъ и къ Шекспиру, и къ Карамзину, и къ псевдоклассикамъ. Онъ старался выработать свое собственное пониман³е "драмы": онъ стремился стать выше лиературныхъ парт³й и школъ, признавая единственнымъ мѣриломъ оцѣнки произведен³й искусства - свою художественную совѣсть. "Драматическаго писателя должно судить по законамъ, имъ саимъ надъ собой признаннымъ",- писалъ онъ Бестужеву. Мы видѣли, что онъ, во многихъ отношен³яхъ, критически относился къ классикамъ и романтикамъ,- такъ, онъ даже призналъ, что погоня за "правдоподоб³емъ" лишила пьесы обѣихъ литературныхъ школъ естественности.

   Подводя итогъ всему сказанному, мы признаемъ, что - 1) отъ драмы Пушкинъ требовалъ соединен³я психологическаго анализа съ исторической вѣрностью въ изображен³и эпохи (couleur historique); 2) не признавалъ правилъ о трехъ единствахъ, считая, что народные заковы шекспировскихъ пьесъ болѣе сродственны нашему театру; 3) въ обрисовкѣ характеровъ онъ слѣдовалъ за Шекспиромъ (сложность характеровъ героевъ); 4) въ построен³и пьесы онъ оказался оригинальнымъ, одинаково отойдя отъ Шекспира и классиковъ, и одинаково пользуясь тѣми и другими; 5) въ идейномъ отношен³и онъ сталъ выше Шекспира и классиковъ.

   Опасен³я Пушкина, что его драма не будетъ понята русской критикой вполнѣ оправдались: только немног³е избранные друзья поэта пришли въ восторгъ отъ его произведен³я, да и то восторгъ этотъ не былъ связанъ съ глубокимъ пониман³емъ всего великаго значен³я этой драиы. За то публика и критика обнаружили полное ея непониман³е. Графъ Бенкендорфъ, отъ имени государя, рекомендовалъ передѣлать драму въ романъ, въ родѣ вальтерскоттовскихъ. Критика назвала Бориса Годунова "убогой обновой", "школьною шалостью", собран³емъ нѣсколькихъ холодныхъ историческихъ сценъ, переложен³емъ "Истор³и Государства Росс³йскаго" въ д³алогъ... Противники Карамзина поэтому сдѣлались и противниками пушкинской драмы. Надеждинъ отозвался о произведен³и Пушкина такъ: "ни комед³я, ни трагед³я, ни чортъ знаетъ что!"; находя достоинства въ обрисовкѣ нѣкоторыхъ лицъ, онъ всю пьесу обрекалъ на "сожжен³е". Изъ критиковъ, болѣе снисходительныхъ, надо назвать Полевого, который призналъ въ драмѣ "шагъ къ настоящей романтической драмѣ"; несмотря на многочисленные "недостатки" драмы (близость къ Карамзину, несоблюден³е правилъ "романтической" драмы, историческ³е промахи) онъ рискнулъ признать "Бориса Годунова" произведен³емъ, наиболѣе типичнымъ для Пушкина, но, тѣмъ не менѣе, и онъ не признавалъ за нашимъ великимъ поэтомъ права встать въ ряды "европейскихъ писателей".

  

  

   Русское общество въ царствован³е императора Николая I. Выше были указаны тѣ громадныя историческ³я послѣдств³я, которыя остались въ истор³и русскаго общественнаго самосознан³я отъ первыхъ либеральныхъ начинан³й юнаго императора Александра. Эти результаты были настолько глубоки, серьезны, что впослѣдств³и, какъ прав³тельственная реакц³я, такъ и общественная, смѣнивш³я либерализмъ, оказались не въ состоян³и искоренить изъ сознан³я русскаго общества зародившейся въ немъ мечты о правахъ личныхъ и гражданскихъ. Почти-обѣщанная императоромъ конституц³я Росс³и дана не была,- аракчеевщина и мистицизмъ тяжелымъ гнетомъ легли на русское общество.

   И вотъ, одни уступили этому гнету, друг³е вступили въ борьбу съ нимъ, рѣшившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репресс³и правительства и упорный консерватизмъ большей части тогдашняго общест