| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Сварогов, Страница 14
Шуф Владимир Александрович - Сварогов Полный гнева и тоски.
И Массандру так же немо
Он проехал, - и в тени
Дальних гор, как диадема,
Ялты вспыхнули огни.
XXXVI
Воздух спал, цикады трели
Четко раздавались в нем.
Светляки в кустах горели
Фосфорическим огнем.
Там, среди зеленых кущей,
Ароматна и тепла,
Ночь, затеплив свет зовущий,
Маяки любви зажгла.
И в избытки упоенья
Снов, желаний и страстей,
Не само ли наслажденье
Там светилось в тьме ветвей?
Мир дышал волшебным чудом,
И огни влюбленных грез
Рассыпались изумрудом
По траве и в почках роз.
ХХХVII
И во всем живая сила
Страстных грез отозвалась...
- Я люблю вас! - говорила
Анна, к Дмитрию склонясь.
Руку сжав ее в перчатке,
Заглянув ей в глубь очей,
Он узнал в них тот же шаткий
И манящий блеск ночей,
Тот же свет зовущей страсти.
Что горел в кустах, в траве,
Полный нежности и власти,
Весь сиявший в торжестве...
Он узнал в них счастье ласки
И прочел любви печаль,
И мечты той лунной сказки.
Что рассказывала даль.
XXXVIII
Но довольно! Amoroso
Я кончаю, пылко спев.
Здесь есть все: мечта и роза,
Свет луны и вздохи дев.
Даже, есть немного чувства
И немало чепухи...
О, поэзии искусство
И певучие стихи!
Я люблю вас, но в конфузе
И забыв поэта спесь,
Признаюсь лукавой музе,
Что приличней пенье здесь.
Тенор, сжалься над поэтом!
Славный Фигнер, вас зову!
Con amore спев фальцетом,
Заключите мне главу!
![[]](/img/s/shuf_w_a/text_0130/10.jpg) ГЛАВА ПЯТАЯ ГЛИЦИНИЯ On a dans lвmе une tendresse
Oъ tremblent toutes les douleurs,
Et c'est parfois une caresse,
Qui trouble et fait germer les pleurs.
Sulli-Prudhomme.
I
- Мы в садах цветущей Эи!
- Муз и Граций здесь приют!
И, смеясь, в чертог Цирцеи
Дмитрий, Серж и граф идут.
Улиц вид здесь был пустынней...
Серж калитки взял кольцо, -
Свежим запахом глициний
Им повеяло в лицо.
Посреди акаций белых,
Снежных листьев, алых роз,
В очарованных пределах
Кипарис зеленый рос.
Плеск воды, фонтана мрамор,
Виллы сказочный чертог...
Вместо "salve" слово "amor"
Украшало там порог.
II
Кисти крупные глициний
Убирали весь фасад.
Был обвит гирляндой синей
Там балкон, сходивший в сад.
Бросив трепетные тени
В стекла окон, вдоль террас,
На колонны и ступени
Там глициния вилась.
С крыш сбегала сетью яркой,
Расползалась вдоль оград.
И над входом с легкой аркой
Упадал ее каскад.
Ароматна и прекрасна,
Навевая лень мечты,
Здесь она царила властно,
Разбросав свои цветы.
III
В час, когда на этой вилле
Гас вечерний свет зари,
В сад три музы выходили,
Три богини, нимфы три:
Первая была Цирцея.
Сафо там была второй,
И Калипсо третья фея, -
Ею мой пленен герой.
Этой нимфою прелестной
И царицею наяд
Одиссей сам, как известно,
Был пленен семь лет подряд.
Но для суетного света
Попытаюсь я опять,
Взяв палитру, три портрета
С трех богинь нарисовать.
IV
Злым жезлом своим владея,
Всех богинь она страшней -
Белокурая Цирцея
В стаде львов, пантер, свиней...
Между свиньями и львами,
Ей особенно мила,
Нежно хлопает ушами
Тень влюбленного осла.
Но теперь causerie в гостиной
И богини слышен смех...
Как иных с любезной миной
Отличаешь в свите "всех"!
Как других встречает строго,
Как небрежна, как она
Обещать умеет много.
Ничего не дав сполна!
V
Вечер стих. Богиня в пледе
С кем-то сходит в сад густой.
На скамейку сев, в беседе
Стала девушкой простой.
Да, она была когда-то
Одинока и бедна...
Жизнь ее теперь богата,
Но не радует она!
Из окна рояля звуки
Долетают, сад шумит...
Как грустна! Как бледны руки,
Как ее печален вид!
Уж не милая ль Татьяна
Здесь пригрезилась в саду?
Дышит мирт, и фортепьяно,
И цветы - как на беду!
VI
Есть кокетки, - их искусство
С красотою заодно.
Не инстинкт один, но чувство,
Сердце трогает оно.
И когда божку Амуру
Рад влюбленный жизнь отдать -
Нежных чувств клавиатуру
Любо им перебирать:
Сердца лучшие желанья,
Струны робкие души!
Арф Эоловых бряцанье
Сладко слушать им в тиши.
Сообщив их ореолу
Злую прелесть иногда,
В них живет к другому полу
Инстинктивная вражда.
VII
По ночам, в саду Цирцеи,
Лишь становится темней,
Бродит в сумраке аллеи
Рой вздыхающих теней.
Рой влюбленных привидений
Плачет, слезы льет в батист,
И от вздохов их осенний
На ветвях трепещет лист
Но пленительней Цирцеи
Сафо, Сафочка, Софи!
Эскапады и затеи
Милы в ней, как сон любви.
Пусть портрет ее нам Зичи
Нарисует, взяв пастель:
Фей в лесной глуши и дичи,
Эльфа сон, в цветке - постель.
VIII
Но и в жизни прозаичной
Поэтически мила,
Не Сафо она античной,
Просто Сафочкой была.
Нрав по истине бесовский:
С ней не спорь, ей не перечь!
Что за выговор московский,
Что за правильная речь!
Блеск острот, задор лукавый,
Словом, как рублем, дарит!
Мигом спорщик стал забавой
И кикиморой глядит!
Но при колкости беседы
Сафочка совсем не зла...
Ей прозванье "непоседы"
Няня старая дала.
IX
Как мила ее фигурка!
Как изящно сложена!
Вот уселась в позе турка
На диване шить она...
Вот бежит - гудит аллея!
Шум и смех, а сколько мин!
Или, щечками алея,
Смотрит в гаснущий камин.
В "дурачки" с азартом злости
Бьется с няней в вечера
И поет романсы Тости, -
Ей "Нинон" почти сестра.
"О, Нинон! Ты грез не знаешь!
Ты не любишь никогда...
Не живешь, а прозябаешь:
Дни идут, летят года!"
X
Но милей Калипсо. Ею
Телемак, хитрец Улисс,
Муж, лишивший чар Цирцею,
И Сварогов увлеклись.
О, конечно, нимфа эта
Далеко не Sainte-Nitouche!
Но для строгого портрета
Мне нужны перо и тушь.
Слаб портрет, весьма далек он.
Контур, штрих... пишу en face,
И рисую черный локон
И агаты черных глаз.
Впрочем, прибегать к черченью,
Я не знаю, нужно ль мне?
Ведь она поет? По пенью
Судим мы певиц вполне.
XI
Как "Vorrei morir" прекрасна,
Точно "Aimez-moi" мила
И кокетливо-опасна
Анна Павловна была.
С музыкой Шопена чудной
Я ее сравнить бы мог,
Бурной, страстной, безрассудной,
Полной чувства и тревог.
Также мысль звучит в ней строго,
С легкой прелестью мечты,
Также искренности много
И глубокой простоты.
Нежный тон, блеск гаммы гордый...
Молвит, в правде не греша,
Чувства - те же ведь аккорды,
Та же музыка - душа.
ХII
Ба! Но мы в серьезность впали...
Как мне быть? "В вечерний час
Три богини спорить стали, -
Кто прекраснее из нас?
Вот Калипсо, вот Цирцея,
Сафо, Сафочка моя...
И раздор меж ними сея,
Яблочко бросаю я.
О, читатель! Будь Парисом
И судьею красоты!
Трех богинь за кипарисом
На балконе видишь ты.
"Эвоэ! Богини эти!.."
И Сварогов, Серж и граф,
Как Парис, в вечернем свете
Их узрели, в сад попав.
ХIII
Легкий стан обняв у талий,
На балконе - милый вид -
Сафочка с Цирцеей стали,
Анна с книгою сидит.
Группа граций... Волховская
В белом платье с пояском,
Сафо кутает, мечтая,
Плечи шелковым платком.
Серж, подняв свой шлем с поклоном,
Крикнул: "Здравствуйте, mesdames!
Здесь три гранда под балконом!..
Вам я серенаду дам! -
- Серенаду? Слишком страстно!
Но синьорам наш привет!
- Музыка была б ужасна!
К счастью с ними лютни нет!
XIV
- Спит Гренада! - Серж стал в позу,
Как гитару, палку взяв.
- О, певец! Ловите розу! -
Но ловили Серж и граф.
Сафочка с Цирцеей рядом
Хохотали: "Граф, живей!"
Дмитрий, встретясь с Анной взглядом,
Молча поклонился ей.
Анна улыбнулась мило,
Оправляя туалет,
И головку наклонила
На поклон его в ответ.
Разместившись на балконе,
Все болтали... вечер гас,
И над морем, в темном фоне
Огоньком звезда зажглась.
XV
Волховская оживила
Жизнь курорта. В Ялте всех
Привлекала эта вилла,
Где царили флирт и смех.
Вечера бывали часто,
И, в очарованье злом,
Три богини, три контраста,
Здесь сходились - за столом.
Но едва лишь чай кончался,
Возле каждой из наяд
Свой кружок группировался.
Свой адоратеров штат.
Только избранные гости,
Впрочем, принимались здесь,
Для других предметом злости
Сделалась Цирцеи спесь.
XVI
Возбуждали род досады
В Ялте, где царит хандра,
Блеск концертов, кавалькады,
Пикники и вечера.
Знаменитость из столицы,
Туалетом поразив,
В звании сезонной львицы
Раздражала местных див.
Страсть прелестнейшей из граций
К шуму, помпе и цветам,
Жажда славы и оваций
Стали всем известны там.
И остряк какой-то хмурый
Волховскую очень зло
Звал "Маркизой Помпа-дурой",
И прозванью повезло.
XVII
Но пока в тени балкона
Граф был томен, Серж блистал,
Сафочка неугомонна,
Анна тихо вышла в зал.
- Прелесть эта куафюра!
Провела рукой она, -
В зеркалах ее фигура
Лампою освещена.
Точно в раковинках были
Две жемчужины в ушах...
Вдруг пред нею в нежном пыле
Стал Сварогов в зеркалах.
Повернув головку, Анна
Улыбнулась: - Что вы? - Так!
Я любуюсь! - Мною? Странно! -
- Бы прелестны! - О, чудак!
XVIII
- Анна! Где ты? - Волховская
Прервала их tete-a-tete,
Петь идем! - Скажу, вздыхая,
Что помех несносней нет!
И Цирцея, в миг досадный,
Анну осмотрев нежней,
- Как сегодня мы нарядны! -
Дружески кивнула ей.
Между тем Серж на рояле
Ставил ноты, суетясь.
Музы воцарились в зале,
Обратив ее в Парнас.
- Что вам спеть? - Цирцея встала.
- Из "Сомнамбулы"! - Ах, нет!
Лучше с Анной мы сначала
Из "Лакмэ" споем дуэт!
XIX
Ноты низкие взяв смело
И грудные fa и lа,
За контральто Анна пела,
Разумеется, шаля.
Впрочем, это выходило
У богинь, пленявших свет,
Музыкально и премило.
Был божествен их дуэт.
Красота, аккорды, пенье
И картины по стенам,
И bibelots, и вдохновенье, -
Это был искусства храм!
В позе Серж у фортепьяно;
Вид концертный Волховской
И за клавишами Анна -
Милой группы жанр живой!
XX
- Ах, Елена Николавна!
Спойте нам "Air des bijoux!"
Граф просил, моля забавно:
- Я вам ноты положу!
- Сафочка, да где же ноты?
- Ах, на полке, на второй!
- Нет!.. Здесь Грига переплеты!
Вечно так! все перерой!
Ноты найдены, раскрыты...
С фразировкой мастерской
Спета сцена Маргариты...
Рукоплещут Волховской.
- Браво! Bis! - и из столовой,
Аплодируя, идут
Гость какой-то с дамой новой,
Доктор и гвардейский пшют.
XXI
- Местный врач, рекомендую:
Доктор, бициклист, певец! -
Говор, хвалят Волховскую,
И уселись наконец.
Вновь дуэт, романсы Тости,
И на цыпочках шли в зал
Появившиеся гости:
Инженер и генерал.
Шпор бряцание и трели...
- Анна! Очередь твоя!
- Анна Павловна! Вы б спели!
- Спеть, но что? Не знаю я!
- Ну, хотя романс Миньоны!
Дмитрий с нетерпеньем ждал.
В край прекрасный, отдаленный,
Голос Анны страстно звал.
XXII
В край, где лавры и лимоны,
Мирт цветет, ясней звезда,
В край, где родина Миньоны,
С ней уйти туда, туда!
Дышит ветер, плещет море,
Алых роз там вьется сеть.
Там забыть изгнанья горе,
Там любить и умереть!..
Ветер доносил с балкона
Роз, глициний аромат...
Не сама ль поет Миньона?
Край тот дальний - этот сад?
И когда замолкла Анна,
Светлых грез раскинув сеть,
Дмитрий пробудился странно:
- Да, любить и умереть!
XXIII
В этот вечер Анна пела
Чудно: так, как никогда,
И понравиться хотела.
Знаменитость и "звезда",
Волховская перед нею
Вдруг померкла... Хор похвал,
Анну встретивши, Цирцею
Возмутил и раздражал.
Как соперницы, подруги
Очутились vis-a-vis.
Голос Анны здесь, на юге,
Под влиянием любви,
Стад еще нежней, прелестней,
Распустился, как цветок,
И победной, страстной песней
Всех смутил и всех увлек.
XXIV
- Анна Павловна, "Аиду"! -
Генерал просил: - Ведь вы
С нею схожи и по виду...
Право, с ног до головы!
Вы смуглы, совсем брюнетка...
Я в "Аиде" видел вас, -
Тип подобный встретишь редко:
Поза, мимика, блеск глаз,
Красный плащ, корона, цепи,
Образ царственной рабы,
Дочери пустынь и степи,
Дикий гнев, к богам мольбы, -
Это несравненно было!
Ну, порадуйте же нас!
- О, merci! Вы очень милы! -
Анна кланялась, смеясь.
XXV
Анна пела, и убита,
Ниспровергнута была
В прах Аидой Маргарита.
Петь Цирцея начала
Нервно, с видом скрытой злости,
И сорвалась... пал кумир!
Двух певиц узрели гости
Неожиданный турнир.
- Не могу! Совсем устала! -
Волховская на диван
Села возле генерала:
- Вы довольны, ветеран?
- О, прелестно! Лукка! Патти!
И какой здесь резонанс!
- Сафочка не пела, кстати!
Спой цыганский нам романс!
XXVI
- Что ты, Лена? Это пенье -
После Верди и Гуно?
- Ах, педантка! - Настроенье
Не такое!.. - Все равно! -
Сафочка прелестно пела
По-цыгански, пошиб, шик
Имитируя умело,
Жесты даже и язык.
Сафочка, присев с гитарой,
Обвела глазами всех, -
И романс запела старый, -
Так Домаше спеть не грех!
- "Лишь наклонишь ты головку
И с улыбкою глядишь,
Знаю я твою уловку,
Только страсть во мне дразнишь!"
XXVII
Анна встала, и за нею
Дмитрий тихо вышел в сад.
Всю в глициниях, аллею
Пробуждал там звон цикад.
На скамейке, в тень платана.
Где едва сквозит луна,
О Дмитрием присела Анна,
Вечером утомлена.
- Как вы пели! Эти звуки, -
Жизнь, любовь... сама любовь! -
Он тихонько сжал ей руки...
- Неужель не будет вновь, -
Он шепнул ей, - то, что было
За Гурзуфом, в эту ночь?..
- Поцелуй опять? Вот мило!
Не хочу! Идите прочь!
XXVIII
- Полноте, могло ль забыться
Все, что вы сказали мне?
- Мало ли что говорится
В пикниках и при луне!
Вы сочли серьезной шутку?
- Значит, только в летний сон
Верил я, на зло рассудку?
- Вы не влюблены ль? - Влюблен!
- Наконец признанье слышу!
Друг мой, остается вам
Амурезно влезть на крышу
И романс мяукать там!
- Боже мой, ужель напрасно
Я признался, вам одной,
В том, что горько, ежечасно
Ум томит, всегда со мной!..
XXIX
Неужель участье было
Только шутка, флирт, игра?
- Нет, мой друг, я не забыла.
Успокойтесь, я добра!
Я дразню вас... Вы на слове
Можете меня поймать.
- Это - правда? - Вам не внове? -
Я Виргиния опять,
Вы - мой Поль! Целуйте смело!..
Кстати, слышите дуэт?
Маргарита вновь запела...
Фауст-доктор! Лунный свет,
Кипарисы - точно сцена!
Я войти готова в роль...
Вечно, страстно, неизменно
Я люблю тебя, изволь!
XXX
О, приют любви священный!
Пусть привет к тебе летит!
Сон невинный, сон блаженный
О любви нам говорит!
Ночь в саду, луна и пенье,
Хоть избиты и смешны,
Навевают упоенье
В сотый раз былые сны!
Анна, сердцу уступая,
Прошептала: "Милый мой!
Верь, пока тебе нужна я,
Буду я всегда с тобой!
- Анна! - Нет, без поцелуя!
После ужина, в саду,
Многое тебе скажу я...
Приходи, тебя я жду!
XXXI
Ряд куртин, деревьев группы,
Сад Цирцеи очень мал,
Но красиво, как уступы,
В три террасы упадал.
В этом вкус был обнаружен.
Сад уютен был и мил.
На тeppacе средней ужин
Нимфой сервирован был.
Серебро, хрусталь и вазы...
В чашах крымского вина
&nbs 
| |
| Просмотров: 370 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры