Шуф Владимир Александрович - Сварогов, Страница 18 - Книги

bsp; Золотым своим кольцом.

Словно перстень драгоценный

Там Элладой обронен,

И хранит свой неизменный,

Чудный блеск сквозь даль времен.

На холме зеленом стоя,

Дмитрий смотрит, грусти полн,

На сиянье золотое

И бегущий отблеск волн.

XIX

Солнце за море садилось,

Вдалеке синел Босфор,

Уходили в небо, мнилось,

Очертанья смутных гор...

И меж них Олимп Вифинский,

Первозданный храм богов,

Встал туманный, исполинский,

В белом облаке снегов.

Дмитрий смотрит, в тайном горе

Оторвать не может глаз,

Точно солнце, жизнь и море

Видит он последний раз;

Луч прощальный вспыхнул ярко

И в пучине потонул...

- Нам пора! - окликнул Марко, -

Ночь близка, далек Стамбул!

- Да, пора! - сказал беззвучно

Дмитрий... Сели на коней

И назад пустились скучно.

Становилося темней,

Но последний блеск заката

Озарял Стамбул вдали, -

Точно заревом объято

Было небо... тучи шли...

И, блестя в заре кровавой,

Подымались сквозь туман

Минареты величаво,

Точно копья мусульман.

Скоро на краю дороги

Всадникам попался труп.

Он лежал, раскинув ноги,

Синий весь... зрачок был туп...

XXI

- Так!.. Зарезан!.. - молвил Марко,

Поправляя ятаган,

Зорька тоже светит жарко...

Не пожар ли? Бьют армян!

Из армянского квартала,

Хум-Хапу, огонь блеснул,

И по ветру долетала

Перестрелка... смутный гул.

Тишина была в Стамбуле,

Пуст ряд улиц, но и тут,

Лишь в предместье повернули

Дмитрий, Марко и Мамут,

В доме, жавшемся в сторонке,

Женский крик раздался вдруг.

Крик был жалобный и тонкий,

В нем звучали боль, испуг...

XXII

- Режут женщину! - угрюмо

Марко стал, - Армянский дом!

Дмитрий быстро и без шума

Спрыгнул с лошади: "Войдем!"

- Не ходи, эффенди! - робко

Звал Мамут, нельзя теперь!

Но уж Дмитрий, вырвав скобку,

Распахнул ногою дверь...

Ни души... кувшин разбитый,

Тряпки в комнате пустой...

Дальше вход вился открытый

Вверх по лестнице крутой.

Там был шум, возня и стоны...

Дмитрий, вмиг взведя курок,

Бросился вооруженный,

Но споткнулся о порог.

XXIII

Мертвое старухи тело

С кровью в волосах седых

На пороге коченело...

Крик вверху на миг затих,

Но тотчас раздался снова...

Дмитрий быстро вверх взбежал,

Марко с ним, бранясь сурово,

И Мамут, схватив кинжал.

Стоны, схватка... там, в конурке,

Били женщину втроем

Люди в фесках - курд и турки

С исказившимся лицом.

Вся в крови, она кричала

Отбивалась и рвалась...

Хохот, брань... вдруг стал кинжала,

Заблестев, ей в грудь впилась.

XXIV

Дмитрий выстрелил... смятенье,

Крики, шум, пальба и стон, -

Все смешалось на мгновенье

В дикий бред, в безумный сон.

Дмитрий горло сжал кому-то,

Курд, борясь, хрипел под ним,

Вдруг сверкнул кинжал Мамута,

И опять - стон, шум и дым.

- Баста! - хрипло крикнул Дмитрий,

Женщина где? - Ах, злодей!

В сердце ткнул! - Лицо ей вытри,

Дай, Мамут, платок скорей!

Но в крови, среди убитых,

Хороша, нема, бледна,

С мертвым взглядом глаз открытых

Вечным сном спала она.

XXV

Профиль резкий, резки брови,

Смерти странная краса,

На лохмотьях пятна крови,

Разметались волоса...

- Поздно! - кличет Марко, - Едем!

Ловко ранили меня!..

Не услышать бы соседям, -

Будет нам тогда резня!

С лестницы спустившись скоро

И на седла сев, они

Мчатся к берегу Босфора

Стороной, держась в тени.

Вдруг раздался окрик гулкий,

И штыками цепь солдат

Путь закрыла в переулки.

Повернуть пришлось назад.

XXVI

Мчатся в сумерки ночные,

Ближе все пальба слышна...

Вот за куполом Софии

Медленно взошла луна.

Осветились минареты,

От мечети тень легла.

Тенью паперти одеты,

Площадь дальняя бела...

Все слышней была тревога.

Миновав низама пост,

Гавань Золотого Рога

Дмитрий увидал и мост...

Конь косился беспокойно...

Ужас был тут... здесь висел

Вдоль перил, как мясо в бойне,

Ряд окровавленных тел.

XXVII

Здесь был центр кровавой драмы,

Совершившейся в ту ночь.

Как безумный, Дмитрий прямо

Через мост помчался прочь.

За мостом у поворота

Были крик, пальба и гул.

Вот бежал, спасаясь, кто-то,

Вот он с берега спрыгнул...

Рослый турок в красной феске

Вслед за ним нырнул в Босфор!..

И в воде, в борьбе и плеске,

Завязался страшный спор.

Оба прятались в пучину,

Появлялись вновь вдвоем...

Турок всплыл и армянину

Голову отсек ножом.

XXVIII

Всюду турки и apмяне,

Всюду кровь, неравный бой.

Дмитрий видел, как в тумане,

Смерть священника. Толпой

Окруженный, на колени

Он упал, избит, чуть жив,

Точно в храме в час молений

Руки дряхлые сложив.

Турок с бранью непристойной

Старика ударом сшиб,

И под палками, спокойный,

Он, как мученик, погиб.

Армянин, носильщик жалкий,

Робко жался в стороне, -

И его убили палкой,

Мозг разбрызгав по стене.

XXIX

Вот другой... в безумье диком

Он бежал от двух солдат

И стрелял, не целясь, с криком,

Вправо, влево и назад.

В страшных воплях, в шуме рати

Смерть неслась во все концы...

Вдруг у Дмитрия в Галате

Лошадь взяли под уздцы.

- Стой! Кто едет? - Как в стихии

Потонув, стеснен толпой,

Дмитрий видел лица злые,

Камни, палки пред собой...

- Чех-елдан!* - он крикнул. В феске

Подхватил Мамут: "Алла!".

И, услышав окрик резкий,

Чернь, волнуясь, отошла.

_____________

*) "Чех-елдан!" - по-турецки "Прочь с дороги!".

XXX

В улице близ Перу свалка,

Арнауты, блеск штыков...

Раздавалась перепалка

С улицы и из домов...

В окна целились солдаты,

Отвечали в окнах им,

Крики, выстрелов раскаты,

Стоны раненых и дым.

Каждый дом здесь брали с бою.

И под пулями в огне

Дмитрий пролетел стрелою,

Наклоняясь на коне.

В Перу тихо, но в отеле

Дмитрию на громкий стук

Дверь открыли еле-еле, -

Всюду ужас был, испуг...

XXXI

Все же черни своевольства

Стихли здесь, и окон ряд

В сад английского посольства

Выходил, - в прелестный сад.

Здесь порой под темным миртом

Дипломат целует мисс

Меж политикой и флиртом...

Розы, лавры, кипарис

Здесь цветут, востоком вея.

Но и тут царил испуг:

В эту ночь Варфоломея

Поцелуев стихнул звук.

Слышалось в ночном молчанье,

В вертограде англичан,

Лишь Иудино лобзанье,

Предававшее армян.

XXXII

Дмитрий в сад открыл окошко,

Подавив волненья бред.

В зелени вилась дорожка,

И таился лунный свет.

Занят Дмитрием в отеле

Был в три комнаты салон.

Жирандоли две горели,

Кабинет был освещен.

Отблеск света был в гостиной,

Спальная была темна, -

Лишь в трюмо аркадой длинной

Комнат даль отражена.

Дмитрий с книгой сел в качалке.

Вдалеке, в тиши ночной,

Сторожей стучали палки

В звонкий камень мостовой.

ХХХIII

Книгу Иова читая,

Дмитрий думал: "О, блажен

Иов был! Что жизнь былая?

Бог послал ему взамен

Злых несчастий счастье снова,

И утраченных детей

Заменили для Иова

Семь прекрасных сыновей.

Награжденный вновь стадами

И верблюдов, и волов,

Умер он, насытясь днями...

Счастлив праведный Иов!

Для меня ж былое вечно,

Ряд несчастий и утрат

Не забуду я беспечно,

Их ничем не заменят!

XXXIV

Дорогих, погибших, милых

Слишком я любил, и вот,

Иовом я быть не в силах,

Счастья жизнь мне не пошлет!

Оживают сердца муки,

Встанут тени из могил

И ко мне протянут руки:

"Воротись, ты нас любил!"

Поняла ли Анна это?

Я не мог быть счастлив вновь...

В новом блеске жизни, света,

Возрождается ль любовь?

Нет прошедшему возврата,

Снов былых не воскресить,

Счастья бывшего когда-то

Счастьем вновь не заменить!

XXXV

Дмитрий опустил ресницы,

Полный горьких дум былых,

И перевернув страницы,

Снова прочитал на них:

"Люди мудрствовали сами

И неправо говорят:

Увенчаемся цветами,

Быстро вянет роз наряд!

Блага мира - цвет весенний,

Кратко счастье юных лет...

Жизнь - лишь прохожденье тени,

Смерть близка, возврата нет!

"Да, как юность, жизнь прекрасна! -

Дмитрий думал: - Счастлив тот,

Кто, не мудрствуя напрасно,

Из цветов венок совьет!

XXXVI

Жалок тот, кто в день весенний,

Преждевременно устав,

Только прохожденье тени

Видит в жизни. Он неправ!

Для меня завяли розы

Прежде, чем я их сорвал...

Мир любил я, счастья грезы,

Солнце, моря синий вал...

Но предвидел смерть я рано...

Есть ли смерть? Из тьмы времен

Нам пророчески-туманно

Возвещает Соломон:

"Смерть не создал Всемогущий

И не радуется Он,

Если гибнет мир живущий.

Мир для жизни сотворен".

XXXVII

Да, рожденное, конечно,

Не для смерти рождено!

Неужели в тьме предвечной

Нам исчезнуть суждено?

Как? Чтоб в хаосе, в тумане

Мысль погасла, с тьмой слилась?

Чтобы дух исчез в Нирване,

Во вселенной растворясь?

Для того ль в своем горниле

Жизнь ковала смелый дух?

Мы страдали и любили

Для того ль, чтоб свет потух?

Нет, я правды смысл нарушу!

Жизнь дана, чтоб каждый мог

Сам свою достроить душу

В дни борьбы, страстей, тревог!

XXXVIII

Но слова ужасны эти,

В них пророческая тьма...

Что страшнее их на свете?

Не грознее смерть сама! -

"Полные грехов сознанья

В страхе все пойдут на суд,

И в лицо им их деянья

Приговор произнесут!"

Их деяния, их совесть!

Совесть - тайный наш судья!

Он расскажет сердца повесть,

Ничего не утая...

Вижу прошлое в боязни...

Жизнь раскрыла свиток свой...

Что бичи, темницы, казни

Перед совестью живой!

XXXIX

Отдохнуть, молчать, забыться!..

Думать больше не хочу!

Ночь долга... Мне все не спится!.." -

Дмитрий тихо взял свечу

И, подняв над головою,

Он проходит комнат ряд...

Спальная одета тьмою...

В ней портьеры шелестят...

Приподняв их, в светлом круге

Со свечою Дмитрий стал

У трюмо... И вдруг в испуге

Отшатнулся от зеркал...

Дмитрий смотрит, полн смятенья:

Гладь зеркальная чиста,

В ней не видно отраженья...

Где стоял он - пустота!

В зеркале он видит ясно

Освещенный кабинет

И края портьеры красной,

Но его лица там нет!

- Это смерть! - шептал он глухо,

Уронив свечу из рук.

Громко, явственно для слуха

Дмитрий слышал сердца стук.

Бледный весь, шатаясь странно,

Дмитрий в кабинет вошел.

- Смерть! Так скоро, так нежданно! -

Он шептал, держась за стол.

В перебое учащенном

Сердце сжалось... Смолк суфлер...

И, схватясь за грудь, со стоном,

Дмитрий рухнул на ковер.

XVI

Конвульсивно, сжавши складки,

Дмитрий вытянулся весь...

И вкусил покой, столь сладкий,

Что мы с ним простимся здесь.

Нет финала лучше смерти:

Смерть - конец, и эпилог

Выдумать никто, поверьте,

Превосходнее не мог.

Он удобен для романа... -

В жизни слишком мрачен он.

Но добавлю: утром рано

В кабинет вошел сэр Джон.

Он лакей был, а не патер,

К мертвецам он не привык

И, сказав: "What is the matter?"

Стал с метелкою в тупик.