ь я белый лист.
Правда, за существованье
Тяжела порой борьба. -
Не за хлеб, - за мысль, призванье.
Но что делать? - Рок, судьба!
ХХII
Там, где сладко плещет море,
Перед гладью голубой,
Позабыв о буйном споре,
Стану я самим собой.
Громко солнце там смеется,
Там улыбок кислых нет,
Песнь несется, там поется,
Там страна твоя, поэт!
Кипарис, педант по виду,
Хоть качает головой,
Там не вломится в обиду,
Не навяжет взгляд нам свой
Там хорошенькие розы
О любви нам говорят,
И кокетливы их позы,
И душист цветной наряд.
XX
Там я полон грезой кроткой,
И, приняв ученый вид,
Пыпин длинный, - не Короткий,
Грез моих не возмутит.
Я усну под гул веселый
Многошумной болтовни.
Величавые глаголы
Мечут волны там одни, -
Великаны, старцы злые,
Что бегут во все концы,
Либеральнейшей стихии
Седовласые бойцы.
Бурно с кличем о свободе
Мчится в море грозный шквал.
Стасов вот не в этом роде, -
Водянистый либерал!
XXIV
Плеснью там покрыт зеленой,
Тяжким камнем спит на дне
Стасюлевич наш ученый
И мешать не может мне
Черствой сухостью моральной,
Педантической хандрой.
И корректностью крахмальной,
И трескучих фраз игрой.
Мальтузьянцы и марксисты,
Шлю "прости" вам от души!
Ах, когда идеи чисты,
Все ученья хороши.
Мудр пророк, но прозелиты
Для меня несносны все:
В храм войдут, затопчут плиты
И вредят его красе.
XXV
Шлю "прости" вам, либералы
И народники, и вам,
Наши толстые журналы
С тощей скукой пополам!
Мне знакомы ваши вкусы,
Ваш букет и аромат.
Пусть андроны и турусы
В вас по-прежнему скрипят!
Беллетристики презенты
Пусть дарят, не дуя в ус,
Нашей прессы декаденты
С Зинаидой Гиппиус.
Сев на выси Геликона,
Критик-жид, забыв конфуз,
Пусть плюет на Аполлона
И на всех российских муз.
XXVI
Надоевшие мне лица,
Шлю вам весело "прости!" -
Шлю "прости" тебе, столица,
Из вагона на пути!
Вот уже вокзал, платформа,
Затуманясь, уплыли,
И жандармов синих форма
Чуть виднеется вдали.
На прощание платочком
Машет дама из окна.
По кустам, лесистым кочкам
Вьется дыма пелена -
Небо в сумраке угрюмом,
Скучен вид нагих берез,
С лязгом рельс, с железным шумом -
Убегает паровоз.
XXVII
В край умчусь я милый, дальний,
По гремящему пути.
Север грустный и печальный,
Город сумрачный, - прости!
Прочь от вас! В наш край далекий!
Здесь холодных много душ,
Здесь мороз весьма жестокий
И морозят часто чушь!
О, сосульки ледяные!
О, убийственный мороз!
Отморозили иные
Сердце здесь и вместе - нос.
Здесь Амур, кудрявый мальчик
И шалун веселый мой,
Простудил румяный пальчик
И совсем продрог зимой!
ХХVIII
Прочь отсюда! В край наш дальний!
К солнцу! В милые места!
Там в среде патриархальной
Жизнь беспечна и проста.
Близки люди там к природе,
Мирны хижины татар,
И при солнечном восходе
Слышен частый бег отар.
Там мелькает по стремнинам
Тень татарки молодой, -
С гор идет она с кувшином,
Как Ревекка, за водой.
Там пустыня Авраама,
И к бегущим облакам,
Как престол предвечный храма,
Горы в высь уходят там.
XXIX
Горы синие, как братья,
Как семьи родимой круг,
Вновь откроют мне объятья,
Исцелят тоски недуг.
Там все тихо, сердце ясно,
Горным воздухом дыша,
Не волнуется напрасно
Грудь моя, светла душа!
Но прости! Привычке верный,
Я отвлекся от письма.
Как живешь ты, друг примерный?
Рандеву, занятий тьма?
Ты меж ними делишь время,
Труд, веселый у тебя,
Женщин ветреное племя
И поэзию любя.
XXX
Зрю отсель твои подвалы,
Сей подземный твой дворец,
Грандиозные каналы,
Орошенья образец.
Ной премудрый, виноградник
Ты устроил, чудный сад,
Ряд точил и лоз рассадник,
Бесподобный вертоград.
Ты блестящую карьеру
Бросил в скромности души
И Виргиния примеру
Мирно следуешь в тиши.
Ты чинам не предан страстно,
Генерал мой! Верю я:
Как "Георгики" прекрасна
Жизнь пустынная твоя!
XXXI
Что твоя "Аделаида",
Рыжая кобыла та,
В коей ум и прелесть вида,
И конюшни красота?
Как амур с Надеждой Львовной?
Или чтишь богинь иных?
Пишешь ли в тоске любовной,
Ей лукавый акростих?
Что коммерческий твой гений?
Ночью угодив в овраг,
Скачешь ли в дозор имений
В Ялту, в Качу и в Судаг?
То поэт, то просто скотник,
То плантатор, то герой,
Ты на юге - наш работник
Всеобъемлющей душой.
XXXII
Декламируя, читая,
Дон-Жуан, кавалерист,
Также ль, в честь родного края,
В нашем земстве ты речист?
План хозяйских операций
Удался и в сем году,
И табак твоих плантаций
Не подмок ли на беду?
Я люблю тебя безмерно,
Твой живой, веселый нрав
И твой ум, судящий верно,
Что порою так лукав.
В нем есть мысли превосходство,
Чужд он крайностей пустых...
Наконец чту благородство,
Я, мой друг, манер твоих.
ХХХIII
Видишь, целую эклогу,
Панегирик, и большой,
Написал я понемногу
В честь твою, кривя душой.
Комплиментов разных куча,
Всем достоинствам хвала,
И боюсь, тебе наскуча,
Хмурый вид узреть чела.
Но как быть? Мне так порою
Хочется тебя обнять,
Что душевною хандрою
Я могу блеснуть опять.
Неужель с тобой на юге
Встречусь я через три дня?
Мой поклон твоей супруге.
До свиданья! Жди меня!
XXXIV
Сделав подпись "твой Сварогов",
Бросил он перо... И мне
Здесь не подвести ль итогов
Песням, спетым в тишине?
Все же, хорошо иль худо,
Полромана написал.
С Дмитрием прощусь покуда,
Также с музою... финал!
Музы прелести хоть наги,
Но беспечно весела,
В чопорном ареопаге
Фриною она прошла.
По раздумии глубоком
Желчен будет старцев суд.
Пусть, косясь греховным оком,
Приговор произнесут.
Litus beatae Veneris aureum Baias!
Mertialis XI. 80.
Litora, quae fuerunt
castis inimica puellis.
Prop. I, 11, 27.
I
Берег солнечного края,
Крым, роскошная страна!
Чуть колышется, играя,
Там жемчужная волна.
Далеко синеет море,
Там лазурен небосклон,
И маяк на Ай-Тодоре
Волн хранит лукавый сон.
Ясны гор крутые склоны,
И над зеленью долин,
Грозный царь в зубцах короны,
Встал Ай-Петри исполин.
Там все дышит южным зноем,
И, со скал склоняясь вниз,
Пробужден морским прибоем,
Шепчет чуткий кипарис.
II
У лазурного залива,
В кущах лавров и мимоз,
Безмятежна, прихотлива,
Дремлет Ялта в лени грез.
Там, крестом своим блистая,
Белый храм глядит с холма,
И рассыпались, как стая,
Чайки-дачи и дома.
Их сады гостеприимны,
Поцелуй там горячей,
И свидания интимны
В темном сумраке ночей.
Но от путников нескромных
Оградясь кустами роз,
Там, приют южанок томных,
Скрыт балкон под сетью лоз!
III
И, подобно Байям Рима,
Ялта осенью манит
Нас на южный берег Крыма.
Сей купели овчей вид
Исцеляет все недуги.
Взяв немного ванн морских,
Здесь флиртуют на досуге.
Наш курорт не для больных.
Петербургские Минервы,
И Диан, и франтов рой,
Здесь расстроенные нервы
Лечат августа порой.
Бесподобна наша Ницца,
Я люблю ее красу...
Мы "знакомые все лица"
Зрим в купальне "Саглык-Су".
IV
В фешенебельной и модной
Сей купальне, в зыби вод
Всюду плещется свободно
Нимф прелестный хоровод.
Чуть одеты, полунаги,
Нимфы борются с волной
И плывут в соленой влаге,
Опрокинувшись спиной.
У протянутой веревки
Хохот, плеск, веселый шум,
Видны женские головки
И купальщицы костюм, -
Чепчики и панталоны,
Нимф кокетливый наряд.
Бородатые тритоны
Ловят взглядами Наяд.
V
И, любуясь водным лоном,
Точно важный капуцин,
Там в халате с капюшоном
Наш Сварогов стал один.
В белой тоге, как патриций, -
В простыне через плечо,
Остолопов краснолицый
С кем-то спорит горячо.
Рядом с ним, совсем не скрытен
И до пят разоблачен,
Стал скульптурно Серж Никитин,
Бельведерский Аполлон.
Что пластичней, идеальней?
И не прав Тэн Ипполит,
Говоря, что стал в купальне
У мужчин уродлив вид.
VI
- Петр Ильич! Cюда скорее! -
Серж Никитин закричал.
- Что же там? - Я в эмпирее
Зрю богини идеал!
Остолопов, ткань слагая,
К щелке взорами приник:
- Это-с истина нагая! -
Он заметил через миг.
- То Милосская Венера
Из морских выходит волн!
Что за торс! Какая мера!
Серж шептал, восторга полн:
- Обратив стыдливо взоры,
Как богиня сложена,
Свой хитон берет с амфоры,
И, смутясь, стоит она!
VII
- Н-да-с, шикарно и недурно! -
Петр Ильич краснел, как рак:
Только где ж амфора, урна?
- Петр Ильич! Ведь вредно так! -
Серж, плечо его потрогав,
Хохотал, - ученый муж! -
И, смеясь, шепнул Сварогов:
- Поскорей его под душ! -
Серж, шутя, нажал педали.
Капли ледяным дождем
Остолопова обдали,
Хохоча, стуча по нем.
Отряхаясь, как бульдоги,
И сопя, как бегемот,
Петр Ильич в намокшей тоге
Благотворный душ берет.
VIII
Разбежавшись по трамплину
И прыжком вниз головой
Смело бросившись в пучину,
Дмитрий влагою живой
Был охвачен... Вал зеленый
Набежал, как бог морской.
Гребень шумный, опененный.
Дмитрий рассекал рукой.
Блеском солнца гребень вала
Был пронизан в вышине,
И пловца передавала,
Набежав, волна волне.
Ах, истому ночи сонной
Хорошо порой прогнать
Влагой чистой и соленой!
Волны моря - благодать!
IX
Но доплыв до бочки красной,
Встретил казус он морской:
Дама силилась напрасно
За кольцо схватить рукой.
Но рука ее скользила,
Уносили волны прочь,
Нимфу покидала сила...
- Вы позволите помочь? -
Талию обняв рукою,
За кольцо схватясь другой,
Дмитрий поднял над волною
Нимфы стан полунагой.
Захлебнувшись, но в смущеньи
Шепчет та "merci" и "нет",
Но был он в одно мгновенье
С ней на бочке tete-a-tete.
X
Tete-a-tete в лукавом море
Часто прелести полны:
Никого в морском просторе,
Вкруг лишь брызги, плеск волны...
- Вы не испугались риска,
Жизнь так дешево ценя? -
- Ах, но бочка здесь так близко!
- Ухватитесь за меня!
"Вот прелестная фигура!" -
Дмитрий думал, стан ей сжав.
Благосклонного Амура
Восхвалив, он был бы прав:
Чепчик нимфы в беспорядке
Сбился, весь костюм намок
И теперь в досадной складке
Форм ее он скрыть не мог.
XI
Прилипал он к груди смуглой,
Влажный, гибкий стан облег,
Очертив ей бюст округлый,
Торс широкий, бедра ног.
- Что мне делать, ради Бога?
Я боюсь доплыть назад!
- Отдохните здесь немного.
Я сопровождать вас рад.
- Мы назад вернемся вместе?
Ни за что! - Лишь полпути! -
Он помог, как рыцарь чести,
Утешенье ей найти.
- Здесь стесняться было б странно.
Я доплыть вам помогу.
"Продолжение романа,
Думал он, - на берегу!"
XII
И плечо к плечу Наяды,
Погрузившей в волны грудь,
Плыл он с ней, не без досады
Поэтичный кончив путь.
- О, merci! - Мой долг, простите! -
И, в купальню вновь спеша,
Пенью волн, морской сюите,
Вторил он: "Как хороша!
Сложена, как встретишь редко!
Кто такая, как узнать, -
Эта смуглая брюнетка?
Где найду ее опять?"
И, томясь загадкой этой,
Он оделся поскорей
И в купальне с сигаретой
Ждал Наяду у дверей.
ХIII
Ждать - досадное занятье!
Не она ль? Она! Он прав:
Шла она, рукою платье
Грациозно приподняв.
Пояс стан сжимал ей гибкий...
В платье утреннем мила,
Нимфа с легкою улыбкой
Мимо Дмитрия прошла.
- Что за славная головка!
Не пойти ли вслед за ней?
По пятам идти неловко...
Где живет - узнать скорей!
Ба, Асан! - Тут наших шайка!
Он позвал проводника.
- Кто? - Приезжая! - Узнай-ка,
Проследи издалека!
XIV
В скобке тут заметить кстати ль?
Ловкий, в куртке золотой,
Был Сварогова приятель
Этот проводник лихой.
Но о нем скажу позднее.
К шапке руку приложив,
Он исчез по следу феи,
Нимфы из курортных див.
Дмитрий шел, смотря на море.
Волн прозрачный изумруд
Был весь в пене. В буйном споре
Рвал с них ветер там и тут
Брызги капель серебристых,
И столбом, блеснув из туч,
С облаков туманно-мглистых
Падал в море пыльный луч.
XV
Освежившись в водном лоне,
С еще влажной головой,
У Вернэ сел в павильоне
Дмитрий выпить кофе свой.
В белые, как пенка, зубы
Взял, хрустя, "гавану" он
И, вкушая кейф сугубый,
Был в мечтанья погружен.
Загорелый, смуглолицый,
Как южанин он одет:
В чешунче, бутон в петлице,
И панамы легче нет.
Галстук - точно на картинке,
И обтянута слегка
У него нога в ботинке
Шелком красного чулка.
XVI
И за столиком, с ним рядом,
Дамы, пившие сироп,
С ним заигрывали взглядом, -
Но Сварогов хмурил лоб.
В двадцать лет мы все беспечно
Женщин любим, туалет,
Но уж Дмитрию, конечно,
Было двадцать восемь лет.
Лет в шестнадцать он влюблялся
В девятнадцать был женат,
Расходился, попадался
И изведал женский взгляд.
Все же молодость живая
С юной страстью и огнем,
Не смирясь, не унывая,
Иногда смялась в нем.
XVII
Петербург покинув снежный,
На родной вернувшись юг,
Беспокойный и мятежный
Дмитрий сердцем ожил вдруг.
Вновь оно тревоги ждало
И, не помня ничего,
Беспокоясь, трепетало,
Как волна у ног его.
И стремившимся в прибое
Волнам чутко он внимал,
Глядя в море голубое,
Где бежал за валом вал.
Полно! Счастье суждено ли
Сердцу, где погребены
Бурь обломки, - грустной доли
Укоризненные сны?
XIII
Пусть волна блестит, катится,
И лазурь видна в волне, -
В море кладбище таится
Глубоко на самом дне.
Сломан руль, могучий прежде,
Страшен мачт разбитых вид,
Ржавый якорь о надежде
Там уже не говорит.
Спит в могиле без названья
Корабля немой скелет...
Ах, кто знал души страданья,
Для того уж счастья нет!
Тот, озлобленный борьбою,
Зло приносит и другим,
Он печаль несет с собою,
И опасна встреча с ним.
XIX
Он - крушенья тень большая,
Призрак, вставший на волне.
Он, как брандер, разрушая,
Сам сгорит в своем огне.
Дума, тень, над морем туча, -
Улетай, печальный сон!
Снова жизнь светла, могуча,
И лазурен небосклон.
- Ба, Сварогов! Это ты ли?
Я уж думал, ты пропал!
Встреча, точно в водевиле!
- Честь и место, генерал!
Элегантный и веселый,
Генерал, войдя к Вернэ,
В шляпе был широкополой,
С толстой палкой и в пенсне.
XX
Крупная его фигура
Показалась бы горда.
Смех в глазах, лоб сморщен хмуро,
Henri IV борода.
Это славный был плантатор,
Генерал-propriиtaire,
И немножко литератор,
Умный, с мягкостью манер.
Генерал Будищев ныне
По хозяйству был стратег,
И, воюя только в скрине,
Жил в Крыму на лоне нег.
Punch-glacи велев лакею,
Генерал присел за стол.
- Диспозиции идею, -
Рек Сварогов, - ты нашел? -
XXII
- Неприятель сдался! - Браво!
Говори скорей, не мучь!
- Но, бесенок, как лукава!..
Неприятель выдал ключ!
- Ключ от сердца? - От беседки!
- Vidi, vici, Цезарь мой,
Победитель злой кокетки!
Бой с Беллоною самой!
Ну, а как Надежда Львовна?
Эта ведь давно сдалась?