nbsp; ХХVII
Между тем своим порядком
Шел обед: пулярды, sauces...
При десерте очень сладком
Поднят женский был вопрос.
Бабникам и феминистам
Подавал Зевес пример.
Но когда в огне искристом
Вспыхнул шумный "Редерер",
Некто с пеною в бокале
Поднялся во весь свой рост,
Предложив притихшей зале
Спич свой выслушать и тост.
Это был оратор славный,
Речь метавший, как Перун,
Словоблуд банкетов явный,
Юбилейный говорун.
ХХVIII
- Господа! - храня серьезность,
Рек он, - кто-то за столом
Называл тенденциозность
Нашей прессы явным злом.
Мы партийны несомненно,
Но журнал для нас ведь храм,
Где мы, в храмине священной,
Молимся своим богам.
Есть у вас другие боги, -
Стройте свой алтарь для них.
В нашем храме на пороге
Примем ли жрецов чужих?
В их сужденьях, приговорах.
В убежденьях их иных,
В их кумирах, для которых... -
Вдруг, смутясь, оратор стих.
XXIX
"Ah! Je veux voir Mйtиlla!" -
Шансонетка, женский смех
Пронеслись по зале смело,
Приводя в смущенье всех.
Пели с аккомпанементом.
"Безобразие!", "Скандал!".
Неожиданным моментом
Был шокирован весь зал.
"Где? Откуда?" - негодуя,
Раздавались голоса.
Стал оратор, как статуя.
Кто-то крикнул вдруг: "C'est за!"
Здесь в отдельном кабинете
Ужин с дамами! - Не грех!
Рек философ при газете,
- Ah, bonne chance! - раздался смех.
XXX
Направление другое
Принял сразу разговор.
Казусу смеялись вдвое.
Кто-то стал весьма остер,
Появились бри, сигары
И токайское вино.
Анекдот был сказан старый,
Но пикантно и умно:
"Diligence de Lyon" известный.
Хоть он был немного смел,
Невеличко интересно
Передать его сумел.
Воробьев историэтку
В стиле эллинском сказал,
Как случается нередко,
Оживившую весь зал.
XXXI
- Помнишь ректора супругу? -
Остолопов говорил,
Трогая коленку другу: -
Эпизодик славный был!
- В Юрьеве? А, помню! Знаю!
Быль студенческих времен!
Ты, брат, цвел, подобно маю,
И в чужих влюблялся жен!
- Хе-хе-хе! Слыхал, коллега,
У Эразмуса жена...
Жизни альфа и омега -
Страсть любви... Ведь неверна! -
Но приятеля потрогав,
Остолопов вдруг присел:
Перед ним курил Сварогов
Папироску, тих и смел.
XXXII
Опишу ль эффект ужасный,
Злую встречу двух врагов
Перед битвою опасной
В расстоянье двух шагов?
Остолопов, зеленея,
И испортив свой обед,
И шипя не хуже змея,
Мог нарушить этикет.
Но спокойная фигура
Дмитрия произвела
Впечатленье... Сдвинув хмуро
Складки грозного чела,
Тяжким бешенства недугом,
Как Отелло, возмущен,
Не простясь с ученым другом
Остолопов вышел вон.
ХХХIII
Дмитрий, нехотя, вмешался
В ставший общим разговор.
На банкете не стеснялся
Уж никто, неся свой вздор.
Откровенного цинизма
Дмитрий сильно не любил,
Анекдотов классицизма
Чужд ему был пряный пыл.
И, что с ним случалось часто,
Чтоб нарушить аппетит,
Дмитрий тут же, для контраста,
Рассказал пустой на вид
Анекдот, но столь скабрезный,
Что всем стало не смешно...
Так глоток противен поздний,
Лишний, выпившим вино.
XXXIV
Все, привстав, прощаться стали.
- Ты со мной? - Да я женат! -
- Что за вздор! - носились в зале
Фраз обрывки. Адвокат
Звал магистра в сени граций,
В маскарад веселых сцен.
И насчет ассоциаций
Говорил все Демосфен.
Став над лестницей, Сварогов
У перил следил вдали
Лысины социологов...
Лысины спускались, шли,
Удалялись и сияли
На макушках, на челе,
Точно бра в померкшей зале,
Или свет луны во мгле.
XXXV
- В кабинете кто? - лакея
Дмитрий подозвал к ceбе.
- Сольский князь! - С ним что за фея?
- Этуаль-с! - Хвала судьбе!
Позови-ка князя вскоре!
- Доложить как-с? - Знает он!
И Сварогов в коридоре
Стал, зевая. Тишь и сон.
- Это ты? - Мой жребий светел!
За концерт спасибо, друг!
Сольского Сварогов встретил.
- Дело есть! - сказал он вдруг.
- Говори, какие цели?
- Ты имеешь сей талант,
Я дерусь, а ты в дуэли
Превосходный секундант!
XXXIV
- Что за вздор? - Нет, дело чести!
- Говори, когда и как?
- Остолопов полон мести
За жену... - Встречал: дурак!
- Сговорись с ним, caro mio!
Послезавтра, где-нибудь!
А засим, прощай! - Addio!
- Buona notte! - Добрый путь! -
И Сварогов от Контана
Вышел, кликнув лихача.
Ночь была темна, туманна...
Мчал рысак, в торцы стуча.
Блеск снежинок ближних, дальних
Окружал фонарь порой...
Рой снежинок, дум печальных,
Из-под таинственной,
холодной полумаски
Звучал мне голос твой,
отрадный как мечта...
Лермонтов.
I
Чтоб часы перед дуэлью
Скоротать, встречая гроб,
Дмитрий отдал их веселью
И провел, как филантроп.
Тронут горем меньших братий,
Он благотворить был рад, -
Был в тот вечер, очень кстати,
В пользу бедных маскарад.
Дмитрий фрак надел корректный,
Белый галстук повязал,
Элегантный и эффектный
Он явился в шумный зал.
Масок пестрое мельканье,
Мрамор розовых колонн, -
Зал Дворянского собранья
Был a giorno освещен.
II
Собралась тут вся столица,
И Сварогов, как всегда,
Маскированные лица
Узнавал здесь без труда.
Вот с мечом японский воин,
Из Theatre-Michel актер, -
Он воинственно спокоен,
Уморительный Лортер.
Старца с лютней в зале тесной
Водит мальчик меж толпой:
Наш художник интересный
И атлет - сей бард слепой.
Вот в костюме розы чайной
Балерина Z идет,
Вот какой-то гранд случайный,
Паж, Диана, Дон-Кихот...
III
Всех цветов, теней и красок
Домино толпу пестрят,
И среди прелестных масок
Черных фраков виден ряд.
Веет все обычным сплином
И банальностью интриг.
Пролетевшим серпантинам
Удалось развлечь на миг
Маскарад однообразный,
Петербургский карнавал,
Где, отдавшись скуке праздной,
Каждый долг свой отбывал.
Лишь гвардеец с яркой каской
В полуподнятой руке
С дамой, скрывшейся под маской,
Флиртовал там в уголке.
IV
Но в большой и шумной зале,
В тайну дум погружена,
Меж колонн, на пьедестале
Есть Великая Жена.
Пестрых масок вереницы
У ее проходят ног.
Бронзовой императрицы
Молчаливый образ строг.
Но порой Екатерина
Внемлет музыке, речам,
Жизни яркая картина
Перед ней мелькает там.
Звуки флейт покрыты скрипкой,
Смех звучит, и светлый лик,
Мнится, легкою улыбкой
Озаряется на миг.
V
Для царицы, в жизни ясной,
Были милы песни муз,
И веселья пир прекрасный,
Всех искусств живой союз!
Но лишь тени набежали
И погаснул свет огней,
Вновь она в пустынной зале
С думой строгою своей.
Смотрит призрачно и хмуро
Потемневший ряд колонн.
Черной Женщины фигура
Оперлась рукой на трон, -
Может быть, всему дав меру,
Нашим дням и дням былым,
Мыслит вновь письмо к Вольтеру
С замечанием своим.
VI
Пошлость века отмечая,
Может быть, огнем тирад
Блещет мысль ее живая...
Современный маскарад,
Убеждения личины,
Маски взглядов, чувств, идей
Под пером Екатерины
Возникают, став смешней.
Светлый век ее был славен,
То искусства был расцвет.
Пел умно старик Державин,
Вдохновеннейший поэт...
А теперь ласкает ухо
Звучных рифм пустейший звон,
И к прекрасному в нас глухо
Сердце, ум туманит сон.
VII
Праздный мыслью, скудный чувством,
Современный человек
Равнодушен стал к искусствам.
Век упадка, жалкий век!
Только пошлость, только глупость
Восхваляются у нас,
Ограниченность и тупость -
Выгружают дум запас.
Пошлость всюду в важной позе,
Всюду мелочная спесь, -
В нашей жизни, в рифмах, в прозе,
В маскараде шумном здесь...
И над всем владычит паки,
Безразлична и слепа,
В галстуке, в манишках, фраке,
Просвещенная толпа!
VIII
Лишь насмешливой сатире
Наступили времена,
Но едва ль на русской лире
Может прозвучать она.
Сочетать сарказм могучий
Нам с иронией нельзя,
И не впору звон трескучий!
Мелким мелкое разя,
Пошлость сделаем пошлее,
И ее оружье взяв,
Мы богиню в эмпирее
Поразим среди забав.
Не Державинские оды
Нам нужны, не Кантемир -
Колкий юмор, смех свободы,
Легких муз веселый пир!
IX
В славу пошлости цветущей,
На хорей меняя ямб,
Нам с восторженностью пущей
Не воспеть ли дифирамб?
О, хвала богине новой!
Создадим меж Россиян
Ей кумир пустоголовый,
Меднолобый истукан!
Сложим вкруг него трофеи, -
Книг нелепых, пьес и драм,
Чем пошлее, тем милее,
Чем глупей - любезней нам!
Водрузив на пьедестале
Пошлость, музу наших лет,
Чтоб ее не осмеяли,
Ей дадим авторитет!
X
Перед статуей прекрасной
Так Сварогов размышлял
О другой царице властной
Наших сцен, собраний, зал.
Истукан богини грубой
С этой статуей сравнив,
В славу пошлости сугубой
Он готов был спеть мотив.
Но его уже играли:
Из "Маскотты" вальс живой
Проносился в шумной зале
Над наряженной толпой.
Дмитрий вышел к зале смежной:
"Редерер" в киосках там
В пользу бедных, сердцем нежный,
Продавал хор милых дам.
XI
Платья, Делькроа прически
Меж цветов мелькали там.
Павильоны и киоски
Были чудны: каждый - храм!
Листья фикусов, латаний
Вкруг цвели, и в их тени
Свет лили своих сияний
Лампочек цветных огни,
Точно звезды. Без сомненья,
Меж киосков "Храм Любви"
Был достоин удивленья.
С "Храмом Счастья" vis-б-vis,
Он блистал шатром лазурным.
Купол - чудо красоты.
Были роз огнем пурпурным
В нем колонны обвиты.
ХII
Подымали шелк портьеры
Золотых амура два.
В храме, в образе Венеры
И прелестней божества,
Ingenue comique сидела.
Современная Любовь
Декольтировалась смело
И слегка сурьмила бровь.
Вкруг улыбки рассыпая
И налив клико фиал,
Всех звала Любовь живая,
Храм ее всех привлекал.
Ей платили и не мало:
Десять, двадцать пять рублей,
И богиня торговала
В пользу бедных - все смелей.
XIII
Дмитрий думал: "Смертны все мы!
Фракастор, поэт и врач!
Пастушок твоей поэмы
В мир принес печаль и плач.
Вообще ж любовь прекрасна,
Декольте пленяет взор,
И не будь любовь опасна,
Был бы милым этот вздор.
Век чувствительных идиллий,
- С милым рай и в шалаше -
Миновал, его забыли,
Чувства нам не по душе.
Нам зато доступней страсти.
Мы не любим глубоко,
Ценим легкий флирт отчасти,
И любовь для нас - клико".
XIV
Где же, как не в маскараде,
Будем мы любви искать?
Поспешим, интриги ради,
Подойти, уйти опять!
О, прелестнейшие маски!
Из-за бархата у вас
Светятся лукаво глазки...
Я люблю свет женских глаз!
Маскированные лица
Так загадочны порой...
Что под маскою таится
И притворною игрой -
Как узнать? Едва ль тут нужен
Опытный и верный взгляд...
В сердце вашем поздний ужин, -
Он венчает маскарад.
XV
Жизнь не лучше карнавала,
Бросим о любви мечту!
Если женщина стяжала
Премию за красоту,
Ждет красотку Коломбину
Блеск, успех, всех благ добро.
Убежала к Арлекину
Коломбина от Пьеро,
От него к Пьеро обратно,
И в пылу арлекинад
Жизнь идет легко, приятно,
Изменяясь, как наряд.
Романтические бредни
Не к лицу, конечно, нам!...
"Храм Любви"... Киоск соседний,
Вероятно, "Славы Храм".
XVI
Лавры в кадках возле храма
Украшают светлый вход.
Слава, ветреная дама,
Там дюшесы продает.
Там сияют ореолы,
Пестрых лампочек игра...
В храме виден череп голый
Галлицизмова Петра.
Романист наш франко-русский,
К "Славе" он подсел и здесь,
Он почти Золя французский,
Но с нижегородским смесь.
Озарен, лучист и ясен
Маскарадный Пантеон.
Но хотя сей храм прекрасен,
В жизни все ж эффектней он.
XVII
В новом стиле, величавый,
Рядом с биржей, с кассой ссуд,
Возвышается храм Славы,
И его усердно чтут.
Барельефов муз и граций
Нет на нем, и нет колонн, -
Браков и рекомендаций
Нам конторой служит он.
В этом новом Пантеоне,
Где свободный вход открыт,
За прилавком на амвоне
Мода милая сидит.
Мода или Слава - дама
Снисходительных идей.
Секретарь ее - реклама
Заседает рядом с ней.
ХVIII
Вкруг афиши представленье
Ряд венков лавровых, лент...
На таланты, даже гений,
В окнах вывешен патент.
И в часы аудиенций
Здесь же критиков синклит
Выдает род индульгенций...
Кардинальски важный вид!
Только луч блеснет Авроры,
В храм спешат, чуть брезжит свет,
Драматурги и актеры,
И прозаик, и поэт.
Золочеными дверями
Все стремятся в общий зал,
Где поставят вверх ногами
Их на чудный пьедестал.
XIX
Вейнберг тут поставлен в позе,
Красовался тут Надсон,
Тьма других, что в рифмах, в прозе
Наводили скучный сон:
Переводчики пустые,
Подражатели-певцы,
Исказившие живые
Дивных песен образцы.
Тут стоит на диво свита,
Хоть внутри он также пуст,
Знаменитого Мачтета
Реставрированный бюст.
Все в российском Пантеоне,
Ряд бессмертных недвижим...
Эхо славы на тромбоне
Громкий туш играет им.
XX
Ах, как быть? В наш век печальный
Позабыть нам должно лесть
И под аркой триумфальной
Многих за ухо провесть.
Но покрыть грешки чужие
Я всегда сердечно рад,
Пусть гремят певцы, витии, -
Мы вернемся в маскарад.
Видел маску Аристида
На воришке Дмитрий тут,
В тоге, прямо римской с вида,
Перед ним прошелся Брут.
Но докучного мельканья
Пестротою утомлен,
Погрузясь в воспоминанья,
Дмитрий сел в тени колонн.
XXI
Край печальный и туманный!
Волны Саймы, сосен ряд...
Грезой тихой, грезой странной
Дмитрий сумрачно объят.
Вильманстранд, болота, скалы,
Серый парус рыбака,
Берег финнов одичалый,
Пролетают облака...
Дмитрий стал на камень бедный,
В красной феске с ним Мамут.
Плещет Сайма, Север бледный...
Ах, зачем, зачем он тут?
И запел Мамут, и горы
Встали синею стеной,
Кипарис, плюща узоры,
Море, солнце, южный зной!
ХХII
- Тих и грустен в маскараде!
Я тебя не узнаю! -
Дмитрий смех услышал сзади.
На пунцовую скамью,
Шелестя, с ним села рядом
Маска в черном домино.
Дмитрий с этим мягким взглядом,
Мнилось, был знаком давно.
Блеск улыбки из-под кружев
О былом напоминал...
Кто она, не обнаружив,
Маски Дмитрий не узнал.
- Я с тобой встречался где-то! -
Он шепнул. Знакомый взгляд!
- Я incognito! - Для света? -
- О, для всех! Здесь маскарад!
ХХIII
Маскарад дает мне право
Быть на ты, интриговать,
И - добавила лукаво
Маска - я хочу, - как знать? -
Откровенной быть с тобою!
- Прямодушье в маске? - Да!
- Но, интриги, я не скрою,
Очень скучны! - Не всегда...
Может выйти в маскараде
Пресерьезный разговор...-
- Лишь не это, Бога ради!
Я предпочитаю вздор.
- Клевета! Тебя я знаю
С лучшей стороны давно.
- Я не в маске. Полагаю,
Знать меня не мудрено!
XXIV
- Но ты маску носишь в свете!
- Как и все... - Зачем, скажи,
Странности твои все эти.
Пошлый вид и кутежи?
Часто я тебя встречала
И любила, может быть...
Ты переменился мало:
Сердце можно ль изменить?
Но тебя томит забота,
Тайна есть в твоей судьбе,
И не выяснено что-то,
Что-то кроется в тебе...
Да, ты глубже, ты серьезней,
Чем казаться хочешь ты!
&n