| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Сварогов, Страница 4
Шуф Владимир Александрович - Свароговjustify"> От головки до ботинки
Живописно хороша,
Нимфа прозвище "Картинки"
Получила. Un vrai chat!
И к тому ж порой случалоcь, -
Как на выставке у нас, -
Что "Картинка" выставлялась
Откровенно напоказ.
Совершенство из блондинок
И сирена из сирен!
Ей прельстился б даже инок.
Содержал ее NN.
XXXII
- Как, Сварогов! Ты без дамы?
Сольский крикнул. - Mon ami!
Я скромнее Далай-Ламы
И не ужинал, пойми!
Вы, Картинка, милы были...
Ножек тем не утомя,
Протанцуйте, как в кадрили,
С кавалерами двумя!
- С вами? Пятую фигуру?
Я готова! - О, merci!
Я за ваc божку Амуру
Помолюсь на небеси! -
Сольский рек: - Моя голубка,
Нацедите нам кларет.
Осушаю нектар кубка
За Иветт, Минетт, Лизетт!
ХХХIII
- Пью в честь женщин, пью в честь милых,
Если честь у милых есть! -
Поспешил, пока был в силах,
Дмитрий тост свой произнес. -
Пью за Bеpy и Софию,
И за Юлий двух я пью,
За Марину и Марию
И за Лидию мою!
Пью за Анну, Лизу, Нину,
Пью за Нину с Анной вновь,
За Татьяну, Антонину,
За Надежду и Любовь! -
Все хмельней идет попойка
И кружится голова.
Двух приятелей мчит тройка
От Кюба на острова.
XXXIV
Хороши в часы свиданий
Зимний ветер, быстрый бег...
Лунной ночью мчатся сани
И в лицо бросают снег.
Над Невой широкой, белой,
Славно вихрем пролететь,
В шубке стан рукою смелой
Обнимать и ручки греть,
И в отдельном кабинете,
Залетев на острова,
Провести в тепле и cвете
Час веселый, много - два.
Славно пить Клико с мороза, -
Сев уютно на диван
Но ведь это только проза:
Сердце пусто, пуст карман!
XXXV
С дамой здесь подчас неловко:
Этот грязный кабинет,
Ресторана обстановка,
Откровенный туалет...
Зеркала здесь отражали
Сцен пикантных целый ряд,
Эти стекла, как скрижали,
Много надписей хранят.
Здесь начертаны алмазом
Берт, Амалий имена,
Изречений бойких фразам
Корректура не дана...
Вот в тумане отдалений
Уж горит Крестовский сад,
Все в снегу деревьев сени,
Островов белеет ряд.
XXXVI
В зимний день и в полдень лета
Хороши вы, острова!
И одета, не одета -
Все красавица Нева!
В белоснежном пеньюаре,
В серебристой наготе,
Ты француженке Луаре
Не уступишь в красоте.
Я дивлюсь извивам гибким
Прихотливых берегов,
Летней зелени улыбкам,
Легким кружевам снегов.
И, подобно перлам утра,
По лазури голубой
Облака из перламутра
Пролетают над тобой!
XXXVII
Но едва звезда Венеры
Осияет небосклон,
Нет твоим проказам меры,
Островов нарушен сон.
Тайны смело обнаружив,
Ножкой вдруг ты честь отдашь,
Из батиста, лент и кружев
Новый нам открыв пейзаж.
Раздается шансоньетка,
С перезвоном бубенцы,
По Неве всю ночь нередко
Гул идет во все концы.
Там раздолие цыганам,
И в Неве бывал пример,
Что течет в веселье пьяном
Не вода, а "Редерер".
XXXVIII
Ах, шампанское c сигарой
Нам иллюзию дают
Счастья, песен, жизни старой
Хоть на несколько минут!
О, веселые мгновенья,
Прелесть женской красоты,
Аромат и опьяненье,
Вина, фрукты и цветы!
Как тогда, во время оно,
В дни пиров любви живых,
В вашу честь Анакреона
Пусть звучит лукавый стих!
Или просто шансоньетка
И мотивы "Cascadette"...
Изменился, молвит едко,
Прозаически наш свет!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ОППОЗИЦИОННЫЙ ОБЕД Fools are my theme,
let satire be my song.
"English bards and scotch reviewers", Byron.
Были тут послы, софисты
И архонты, и артисты.
"Алкивиад", А. Майков.
I
Дмитрий, пробудясь в постели,
Взял два поданных письма.
В первом речь шла о дуэли.
- Ба! Профессор строг весьма! -
Во втором - был почерк Нины
Хорошо знаком ему, -
Излагалися причины,
Как, зачем и почему
Суждена для них разлука,
И минули дни забав.
"Боже мой! какая скука! -
Дмитрий думал, письма смяв: -
А, профессор, вы б хотели,
Чтоб я дал расплату вам?
Берегитесь, на дуэли
Я, сразясь за дам, - задам!"
II
Он рапир и эспадрона
Знал искусство, метил в цель,
Но считал, весьма резонно,
Он нелепостью дуэль.
Глупо с гневным командором,
Шпагу взяв, идти на рать,
Заниматься важным вздором
И комедии играть.
В наше время, без сомненья,
Вряд ли людям по душе
Скорострельные решенья
По системе Лефоше.
Пусть нам сердце обманули,
Пусть крик мести нашей дик, -
Отливать такие пули
Дмитрий вовсе не привык.
III
Но не числясь меж педантов
Убеждений и идей,
Дмитрий тут же секундантов
Порешил найти скорей.
Муж в обиде и, что главно,
Вызов сделан, будет бой...
- Это выйдет презабавно! -
Рассуждал он сам с собой.
Ах, на всем рука Господня
В дни веселья, в море бед!
Все ж он должен был сегодня
Посетить один обед.
Там с профессором ученым
Либерал был, юдофил,
И обед "оппозиционным"
Наречен шутливо был
IV
Каждый месяц у Контана
В предначертанные дни
Мирно кушать "лабардана"
Собиралися они.
Журналисты и поэты,
Всех наук профессора,
Наши Бокли и Гамбетты,
Люди мысли и пера.
Защищая "взгляды" хором,
"Высоко держа свой стяг",
За обеденным прибором,
Заседал ареопаг, -
Patres, senes нашей прессы,
Юбиляров древний ряд,
И меж них, с умом повесы,
Дмитрий, наш Алкивиад.
V
Всюду лысины и фраки,
Фестивальный вид у всех, -
У татар-лакеев паки,
Если вспомнить их не грех.
В зале стол стоял глаголем
Меж растений и цветов,
И сверкающий консолем
Стол закусок был готов.
Был, конечно, бри тут старый,
Сиг, которым Русь горда,
Исполинские омары
Украшали глыбу льда.
Был с икрой амброзиальной
Нектар водок всех сортов, -
Стол Лукулла идеальный,
На Олимпе пир богов.
VI
Там Зевес редиску кушал,
Взяв тартинку, Посейдон
Между тем Гефеста слушал, -
Говорил о курсах он.
Там Гермес из журналистов,
Взяв тарелочку груздей,
Осуждал нео-марксистов,
Разбирая смысл идей.
Вкус хвалю я олимпийский
Либеральных россиян.
Странно думать, что английской
Горькой предан англоман,
Что, с толпой сроднясь по духу
И любя душой народ,
За столом одну сивуху
Наш народник вечно пьет.
VII
Но пока за стол садятся
И шумят со всех сторон,
Описать вам, может статься,
Петербургский Пантеон, -
Этих славных и маститых
Корифеев наших дней,
Публицистов знаменитых
И ученейших мужей?
Но боюсь, настроив лиру,
Я героев сих воспеть...
Не памфлет и не сатиру
Я пишу, - узнайте впредь!
Чужд коварной эпиграммы
Я в невинности души,
И шутя играю гаммы,
Струны трогая в тиши.
VIII
Вот Европы скучный Вестник,
Наш корректный публицист,
Мысли западной прелестник
И ее панегирист.
Позабыв "quod licet Iovi"
И чего не должен бык,
Он Европу, полн любови,
Рад похитить хоть на миг.
Вот другой - мудрее ста сов
И в премудрости сугуб
Громогласный критик С-ов.
Он велик, - велик, как дуб.
Дуб друидов, дуб Мамврийский
Что пред ним по красоте?
Ах, цвети, наш дуб российский,
И расти на высоте.
IХ
Вот, с Брандесом сходен мало
И совсем не новый Тэн, -
Критик дамского журнала,
У журнала дамский трэн.
Декадент в ермолке, важный
Философский лапсердак.
Рядом с ним мудрец присяжный,
Воробьев, - аскет и маг.
Quid est veritas, философ?-
Veritas in vino est.
Пусть же мудрый без вопросов
Пьет вино и шницель ест.
Лучше всякого витии
Доказал ты сам, что нет
Философии в России,
Наш философ и поэт!
X
Лейзера родил гафн Мошка,
Лейзер-Тозеля, а он,
"Философии немножко"
Написав, как Соломон,
С Мельпоменой светлокудрой
Незаконно прижил "Дочь".
Это наш Натан Немудрый,
И маркиз О'Квич точь-в-точь.
Милословский - критик хмурый.
Пишет он весьма остро,
И невинные Амуры
Подают ему перо.
Нежно дамам куры строя,
Был со Спенсером он строг,
Но барана за героя*
Принял наш социолог.
__________________
*) См. сего автора сочинение "Герои и толпа",
стр. 285.
XI
Милословсшй и Гадовский,
Публицистики столпы!
Пусть возвышен Милословский,
Но Гадовский, меж толпы,
Столп столпом воздвигнут прямо,
Монумент, отрада глаз -
Хроматическая "Гамма"
Либеральных звонких фраз.
Перед ними Стабичевский
Слишком низок, толст, тяжел,
Все ж и этот критик Невский
Свой имеет ореол.
Как Морфей, в венце из маков,
Он наводит скучный сон,
Монотонен, одинаков,
Вял, напыщен, углублен!
XII
Вот историк и философ.
Взгромоздил на Оссу он
Исторических вопросов-
Компиляций Пелион.
Русский Бокль, Коко Киреев,
Опершись на горы книг,
Лучезарных эмпиреев
Титанически достиг!
Рядом с ним в ученой тоге
Из Москвы шекспировед.
Сев у храма на пороге,
Поучать он может свет.
Он живет в минувшем веке,
Чуждый трепету сердец, -
С лысым черепом Сенеки
Добродушнейший мудрец.
ХIII
Меж учеными мужами,
Тенью Банко сев за стол,
Мирно хлопает ушами
Вдохновитель их - осел.
- Но скажите, кто же это?-
Вид пророческий и взгляд...
- Два известные поэта
И философа сидят.
Первый учит о символах.
Написал роман он зря:
"Царь-отступник" или "олух
У Небесного Царя".
А второй - Вилянкин славный.
Гордый взор, надменный вид.
Он мудрец, Спинозе равный,
И певец, как царь Давид.
XIV
Анекдот невинный кстати
Я о нем могу привесть.
Он в одну из наших Патти
Был влюблен - большая честь!
В грудь бия, он рек ей страстно:
- Aime-moi, je suis poиte!
- Ah mon Dieu! поэт прекрасный
Вы в стихах, но в жизни... нет!
С легкой миной встала дива
И поэта к зеркалам
Подвела, чтоб в них красиво
Он себя увидел сам.
Галстук дергая смущенно,
Он, смотрясь, воскликнул: "tiens!"
И смеялась примадонна:
- Се Vilenkine - quel vilain! -
XV
Вот еще поэт прекрасный, -
Бельведерский Аполлон.
Ходит он в рубахе красной
И острижен в скобку он.
Он народник из Казани.
В дар поэзии принес
Bместе с веником из бани
Он букет из "черных роз".
У него в паневе муза,
Балалайка вместо лир,
Но поет он без конфуза,
Феба вылитый кумир.
Рядом с ним сидит психолог,
"Узкой мысли" публицист,
Лектор, критик, социолог,
И политик, и юрист.
ХVI
Вот поэт наш Невеличко,
В анекдотах виртуоз.
Мрачен, с орденом петличка...
Он с Кавказа лавр привез,
На чины имеет виды,
"Марш Персидский" написал,
И от пламенной Колхиды
Знаменит до финских скал.
Вот поэт и критик невский,
Юрисконсульт он при том:
Не издаст ли Ариевский
Свод стихов, Х-й том?
Куст сирени, вздох любовный,
Ямб граждански, рифма "тать"...
Но - проступок уголовный
Иногда стихи писать.
XVII
Вот Пасович, в блеске славы,
Адвокат вельможный он,
Демосфен наш из Варшавы,
И из Лодзи Цицерон.
"Падам до ног перед паном!"
Все ж он в критике вандал.
При усердье к Польше рьяном
Сам Пасович спасовал.
Может быть, Мицкевич точно
Выше Пушкина в сто раз,
Но решение заочно,
Апеллирую на вас!
Тут юстиции обида,
Фальшь в весах, конечно, есть,
И в суде таком Фемида
Потеряла стыд и честь.
ХVIII
Вот из Вестника Европы
Критик, тоже адвокат.
Он забыл, что значат тропы,
Но поэтов строгий кат.
Этот критик кассацьонный,
Юридический педант,
Обратил журнал свой сонный
В каталог и прейскурант.
О, Меркурии Европы,
Вестники без панталон!
Вы критические... Эзопы,
Да простит вас Аполлон!
Вас мудрей герой крыловский,
Критик, знавший вкус в траве,
Или Флексер философский
С мокрой губкой в голове.
XIX
Но довольно аттестаций, -
Я гостей представил вам.
Прочие рекомендаций
Не заслуживают там.
Не отмеченных в анналах
Много вижу я фигур:
Моралист-кастрат, в журналах
Прорицающий авгур...
Но кастраты и авгуры
Далеко не то, что те
Светочи литературы,
Маяки на высоте.
С-сов, Флексер, Невеличко -
Все сияют, льют свой свет,
Хоть маяк порою - спичка,
Светоч, что кладут в жилет.
XX
- Петр Ильич! - Илья Иваныч!
Встретились профессора.
- Ты откуда? - Прибыл за ночь
На конгресс! - Пора, пора! -
Первый был сам Остолопов.
- Потолстел, брат, стал широк!
Друга по брюшку похлопав,
Говорил археолог.
- Лыс, брат, стал! - другой ученый
Гладил лысину слегка.
- Ну, а как ты? - Заслуженный? -
- Ординарный все пока! -
- Что ваш Нестор престарелый? -
- Пишет с кондачка, - прочтешь! -
- Да, амбиции - рубль целый,
Эрудиции на грош!
XXI
Оба, как Орест с Пиладом,
Как Поллукс и с ним Кастор,
За столом уселись рядом.
Два коллеги с давних пор,
Протянув друг другу руки,
Помогали в меру сил:
Что один писал в науке,
То другой превозносил.
Между тем другие встречи
Оживляли шумный зал.
- Ваше мнение о речи
Лорда Честера? - сказал
Накрахмаленный Юпитер,
Чинный, точный и сухой.
И Гермес, встав, губы вытер:
- Митинг был? - Весьма плохой!
ХХII
- Кабинет консервативный
Не поддерживаю я.
Если б не цензура, - дивно
Вышла б у меня статья! -
Тут, раскланявшись, два бога
В столкновеньи очень злом
Неожиданно немного
Оба стукнулись челом.
- Виноват! - Pardon, простите!..
Извинялись божества.
В небе так порой, в зените,
Стукнутся светила два,
Трут свой лоб, с любезной фразой,
Улыбаясь и спеша
Извинить случайной фазой
Всю неловкость антраша.
ХХIII
Но умолкнул в яркой зале.
Пестрый ряд речей и сцен:
За обедом подавали
С пирожками суп-жюльен.
- Где принцип коопераций?
- И ассоциаций нет!
Демосфен наш и Гораций
Обсуждали сей предмет.
Лишь за стерлядью солидной
Разговор вновь общим стал:
Кто с улыбкою ехидной
Наш бюджет критиковал,
Кто доказывал с экстазом
Девальвации тщету,
С Карлом Марксом вспомнив разом
Про Ивана Калиту.
XXIV
Остолопов быль неистов:
- Я, - он рек, - биметаллист!
Вольный цех экономистов
Был особенно речист.
Либеральные витии,
Встав, во весь кричали рот,
Будто золото России
За границу уплывет.
Рубль кредитный троекратно
Проклят был, лишенный норм.
Каждый предлагал приватно
Свой проект благих реформ.
Лишь Сварогов молвил кротко,
Вынув рубль из серебра:
- Что: орел или решетка?
Интересная игра!
XXV
Рядом спорили поэты.
- Что ж, по вашему, символ?
- Видите ль, бутылка эта? -
Говорил поэт Эол.
- Это херес!... Ярко, пылко
Он блестит, сквозит в стекле.
Но я пью!... - отпив, бутылку
Обернул он, на столе:
- Вот, теперь она пустая.
Это образ. Если ж в нем
Содержание, блистая,
Светит внутренним огнем, -
Это символ!- Браво, браво!
Гений ваш тут налицо,
И бутылка ваша, право,
Как Колумбово яйцо!
XXVI
"В символизме много чуши!" -
Дмитрий думал, но, друзья,
Символические уши
Все ж у вас заметил я.
К символистам новой школы
Вряд ли что-нибудь так шло:
Эти длинные символы
Украшают вам чело!"
Но поэты-трубадуры
Стали пить со всех сторон:
"Мистицизм литературы!
Декадентство - вещий сон!"
Озирису и Изиде
Культ и храм восстановив,
Утверждал поэт в обиде,
Что символ - иероглиф!
& 
| |
| Просмотров: 354 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры