| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Сварогов, Страница 10
Шуф Владимир Александрович - Сварогов - Мы расстались полюбовно.
- Да? Hиlas, tout casse, tout passe!-
- Дмитрий Павлович, позволь-ка!
Ведь и твой роман забыт?
Эта миленькая полька, -
Скромный взгляд, невинный вид?
XXIL
Дмитрий побледнел: - Мой милый!
Ницше надоел давно.
Не "блондин я с высшей силой",
Мне не все разрешено.
О любви воспоминанья
Слишком тяжки иногда:
В них укоры, в них страданья!
- Разве так серьезно? - Да! -
- Ну, прости! Кто эта дама
С целой свитой? - Нет, судьба
Досаждает мне упрямо!
Я несчастнее раба!
Петербургские все лица,
От которых я бежал:
Никсен баронесса, - львица
Или сфинкс столичных зал!
XIII
- Кто же с нею? - Сядем дальше:
Не увидели б!.. тут все:
Адъютант при генеральше,
Сольский князь, и наш Сарсэ, -
Серж Никитин, обреченный
Критики писать судьбой,
Остолопов, муж ученый... -
- Муж "ученый", но тобой? -
- Да, супруг, герой дуэли...
Нынче был в купальне он! -
Лиц знакомых, в самом деле,
Шла плеяда в павильон.
Сев за столик, баронесса
Красный свой сложила зонт:
- Князь! Садитесь же, повеса!
Созерцайте горизонт!
![[]](/img/s/shuf_w_a/text_0130/06.jpg) XXIV
- Море чудно, но чудесней
Стол зеленый баккара!
- Карты! Вы все с той же песней!
Лучше уж в любовь игра!
Роббер флирта не хотите ль?
Проиграть боитесь, да?
Вы ведь, кажется, любитель?
- Я флиртую... иногда.-
С красноречьем Монтегацца
Развивая разговор,
Серж заметил, что бояться
Неуспеха в страсти - вздор.
Предсказать, как физиолог,
Мог он, будет ли любим.
Серж тут произнес монолог.
Никсен разбранилась с ним.
XXV
- Петр Ильич! Ведь вы влезали
На Ай-Петри? - Для чего?
- Чудный вид! - Но есть в курзале
Фотография его.
Лазить по горам прескверно! -
И профессор стал опять
Фальшь тиары Сейтаферна
Вдохновенно разъяснять.
Ряд подделок и подлогов.
"Древность" в Кафе найдена
И к стыду археологов
Куплена в музей она.
Род научного скандала!
Но коллег парижских он
Защищал, трудясь немало
Над анализом письмен.
XXVI
- Да, "Бессмертный" обессмертен!
Вот Астье Регю, Додэ.
Педантичен и инертен,
Он встречается везде! -
Генерал сказал с улыбкой.
- Вроде! - Дмитрий отвечал, -
Но сравнил ты их ошибкой:
Immortel не идеал.
Этот же глядит в Катоны!
Безупречнейший на вид,
Нравы судит он, законы,
И честней, чем Аристид.
Он родился совершенным,
Граждан лучше не найти!
Он в неведенье блаженном
Шел по торному пути.
XXVII
Что ему души тревоги
И сомнений черный ряд?
На его прямой дороге
Розы пышные лежат.
Благосклонной волей рока
Муж хорошенькой жены,
Он ни в чем не знал упрека,
Никакой за ним вины!
В убежденьях неизменный,
Он к себе и людям строг,
Всем довольный, совершенный,
Вот святой археолог!
Точно папа, он безгрешен,
И, презрев житейский мрак,
Добродетелью утешен... -
- А короче: он дурак!
XXVIII
- У меня не то в предмете.
Не проедемся ль с тобой? -
Генерал часы в жилете
Надавил, прослушав бой.
- Предложение резонно! -
Дмитрий знак рукою дал.
Ряд татар близ павильона
На скамейке заседал.
В галунах, в рубашках алых,
В серебре их кушаков,
Там, прославленный в нахалах,
Был синклит проводников.
Там, блистая туалетом,
Вся плеяда их была:
Сулейман, Асан с Аметом,
Мустафа и Хай-Була.
XXIX
Лица вам знакомы эти,
Знаменитых ряд персон.
Знак Сварогова заметя,
Шел Асан в наш павильон.
- Лошадь мне! А наше дело? -
Рек Сварогов, - разузнал?
- Нет-с! Она в коляску села.
- Вот досада! Генерал!
Я сейчас иду с Асаном
И оденусь в пять минут.
Ты на ком? - Я на буланом! -
- Жди меня! - Я буду тут! -
Жил в гостинице "Россия"
Дмитрий, где наверно вы,
Ялту посетив впервые,
Жили, странник мой с Невы.
XXX
Осенью, в сезон купаний
Ялта - преопасный град.
Там рождает рой желаний
Спелый, сочный виноград.
Сок его сравню с Нарзаном,
И сверкают, горячи,
В грозди золотом и пьяном
Солнца томного лучи.
Ах, давно, в былые годы,
Виноград был мой кумир -
В нем эссенция природы,
Жизни светлый эликсир.
Изумрудом, аметистом
И рубином он горит,
И, налитый соком чистым,
Бесподобен гроздьев вид!
XXXI
Это Вакха дар блаженный,
Крыма спелый виноград,
И вакханки несомненно
Кисти нежные едят.
Гроздьев полная корзина
На столе... склонясь над ней,
С кистью сочного рубина
Алый ротик, - что милей
Юга солнце золотое.
Крым, вакханки, виноград,
В вашу честь "Эван! Эвоэ!"
Я всегда кричать был рад!
Ароматных ягод ветки
Там висят над головой,
И таинственны беседки,
Заплетенные лозой,
XXXII
Конь лихой и благородный
Подан Дмитрию меж тем.
Дмитрий ездил превосходно,
Джигитуя, как Ахтем*.
Пусть берейтор, к школе падкий,
Ездит, выпятивши грудь,
Он татарскою посадкой
Иногда любил блеснуть.
Иноходцев крымских ходы
Знал он: шлап, джибэ, аян,
И чрез горы переходы
Делал в сумрак и туман.
Сотня верст - ему не диво,
Он умел владеть уздой
И в седле сидел красиво.
Тешась бешеной ездой.
_____________
*) Известный крымский наездник.
ХХХIII
Конь его, породы славной
Суимбайских кобылиц,
Породил в Крыму недавно
Былей тьму и небылиц.
Сильный, злобный и лукавый
Он наездника убил,
И историей кровавой
Знаменит красавец был.
С этих пор на нем езжали
Только Дмитрий и Асан.
Кто другой рискнет едва ли.
В блеске чепрака, стремян, -
Подвели его татары,
И, кусая сталь удил,
Длинногривый, темнокарый,
Он храпел и землю рыл.
XXXIV
В шапочке Бахчисарая
И с нагайкой, у крыльца,
Позументами сверкая,
Дмитрий сел на жеребца.
Из-под бархата наряда,
Широко с локтей упав,
Шелком вышитый в два ряда,
Белый свесился рукав.
В серебре кушак наборный,
Складки черных шаровар, -
Это был наряд узорный
Горских всадников татар.
Не был принят, как черкеска,
Для езды он верховой.
И Мизинчиковым резко
Критикован с Дуриной*.
______________
*) См. строфу из "Евгения Онегина":
"Носил он русскую рубашку
Платок шелковый кушаком,
Армяк татарский нараспашку
И шапку с белым козырьком.
Но только сим нарядом чудным,
Безнравственным и безрассудным,
Была не мало смущена
Его соседка, Дурина,
А с ней Мизинчиков..."
XXXV
- Ну зачем ты злишь их, право?
Твой наряд, конечно, вздор
И невинная забава,
Все ж он произвел фурор! -
Говорил Будищев, шпоря
В строгом трензеле коня.
- В сплетнях я не вижу горя! -
Дмитрий рек: - Пойми меня!
На манер тореадора,
Цветом красного платка
Я, хотя бы из задора,
Подразнить люблю быка.
Если глупая скотина,
Наклонив рога, боднет, -
Будет славная картина,
И потешится народ!
XXXVI
- Но бросать перчатку странно!..
- Или бисер мне метать?
Дмитрий, подозвав Асана,
Повернул коня опять.
- Генерал! Поедем прямо!
К павильону держим путь!
Там профессор, ваша дама...
На эффект хочу взглянуть!
И по набережной, с края,
Иноходца горяча,
Дмитрий мчался, весь сверкая
В искрах знойного луча.
В павильоне все привстали.
Глядя на его наряд:
- Как! Сварогов? - Он! - Едва ли!
- Что за дикий маскарад!
XXXVII
- Да-с, достойно интереса! -
Остолопов сел, вглядясь.
Хохотала баронесса:
- Проводник! Татарский князь!
Право, мил он, посмотрите!
Серж надел свое пенсне,
И у баронессы в свите
Шло волненье у Вернэ.
С ироническою миной
Остолопов зло глядел,
И ему Сварогов чинный
Сделал ручкой, мил и смел.
- Видишь, - Дмитрий рек, отъехав, -
Как шокирован их круг?
Я не ждал таких успехов!
- Ты бретер, мой милый друг!
ХХХVIII
Вот на улицу свернули,
- Айда! - и летят по ней,
Раздается в мерном гуле
Частый топот их коней.
Тень садов... дерев миндальных
И глициний аромат,
Тополей пирамидальных,
Кипарисов темный ряд...
И в тени зеленых лавров
Виллы белые, как снег,
Робко смотрят на центавров
И на их веселый бег.
В окнах спущенные шторы,
Знойный день, ленивый сон,
Роз пунцовые узоры
Обвились вокруг колонн.
XXXIX
Возвратясь верхом в "Poсcию",
Вызвав скачкой аппетит,
Дмитрий "слушая стихию",
В час обыденный сидит.
На террасе волн беседу
Он любил внимать один,
Если есть притом к обеду
Устрицы и нектар вин.
Жизни строй в курорте скучен,
Часто даже флирта нет.
По программе день заучен:
Ванна, завтрак и обед, -
День, прописанный врачами,
Гигиены идеал.
Только лунными ночами
Весь курорт наш оживал.
XL
Сумрак набережной сонной
Пробуждался в вечера.
Зноем полдня утомленный,
Шел народ, толпа пестра...
Лавки персов в свете газа,
И дрожал, в стекле горя,
Блеск оружия Кавказа,
Бирюзы и янтаря.
Дамы модные и франты
В белых шляпах и пенсне
Шли, болтая, на пуанты:
В сад, на пляж или к Вернэ.
Ялты сквер и пляж люблю я:
Лунный свет бежит в волне,
И сомнамбулы, флиртуя,
Ходят в сквере при луне.
XLL
На огни любуясь порта,
У Вернэ весь павильон
Наполнял бомонд курорта.
Павильон был освещен.
Там за столиками рядом
Дамы, смех и блеск острот,
И бокалы с лимонадом
Освежал прозрачный лед.
В уголках шептались пары.
Голос говорил мужской.
И огонь чуть тлел сигары.
Но, шумя, прибой морской
Заглушал, катясь далече,
Смех, causerie, живой ответ,
И таинственные речи
Павильонных tete-a-tete.
ХЬП.
Горы спят, и в море дальнем
Корабельный огонек
Смутной грезой, сном печальным
Вспыхнул, бледен, одинок...
Но луна на горизонте,
И Диана через миг
Взглянет там, в Эвксинском понте,
На кокетливый свой лик..
За небесною чертою
Неизвестные края...
К ним дорогой золотою
Полетим, мечта моя!
Там, за морем, свет в Эдеме,
А в горах, где ночь темней,
Ялта дремлет в диадеме
Звезд вечерних и огней.
![[]](/img/s/shuf_w_a/text_0130/07.jpg) ГЛАВА ВТОРАЯ БЫЛОЕ Was will denn Der auf unserem Ball?
Goethe's "Faust", "Walpurgisnacht".
My springs of life were poisoned.
T'is to late!
Yet 'am I changed, though still
enough the same
In strength to bear what time can
not abate,
And feed on bitter fruits without
accusing Fate.
"Child Harold's Pilgrimage", Byron.
I
Были дни, я знал страданья,
Я надежды схоронил,
Упованья и желанья
В тихом кладбище могил.
Были дни, и сердце больно
В горе тайном слезы жгли...
Все я выплакал... довольно!..
Снам прошедшим - горсть земли!
Капли слез, что упадали
В ночь бессонную из глаз,
Смеха искорками стали
И блестят, горят, смеясь!
В смехе искреннем - отрада,
Он для скорбных душ - елей.
Чтоб не плакать, лучше надо
Нам смеяться веселей.
II
В причитаньях мало проку,
Я судьбе свистать привык,
И показываю року
Непочтительно язык.
Философия простая,
И вселенная с тех пор,
В колпаке своем блистая,
Носит праздничный убор.
Пустота там беспредельна.
В бесконечном и пустом
Звезд, мигающих бездельно,
Блещет огненный фантом.
И когда пробьет час смерти,
Перед вечностью и тьмой
Очень весело, поверьте,
Улыбнется череп мой.
III
Впрочем, это отступленье,
Отступлений же я враг.
Дмитрий шел в свое именье
По тропинке чрез овраг.
В ложе горного потока,
Пересохшего ручья,
Тропка вверх вилась высоко
По каменьям, как змея.
По откосам слева, справа,
Рос дубняк и молочай.
Под ногой скользя лукаво,
Падал камень невзначай.
Но извилистым оврагом,
Распахнув на солнце грудь,
Дмитрий шел привычным шагом,
Наизусть запомнив путь.
IV
Подымаясь, опадая,
Убегает тропка в даль,
Точно жизнь пережитая,
Точно прошлого печаль.
Но знакомый путь покинуть...
Сердцу мило все на нем.
Дни пройдут, и годы минут,
Все изменится кругом!
На него вернуться снова
Нам так редко суждено
Милой памятью былого,
Пережитого давно.
Вот дубок... Под ним, бывало,
Сладко в полдень отдохнуть!
Вырос он, но те же скалы,
Так же вьется горный путь.
V
Кое-где чаиров скаты,
Могаби лесистый склон...
Островерхий и мохнатый,
Нахлобучен шапкой он.
И под ним, где все знакомо,
Видит Дмитрий, точно сон,
На холме крутом два дома,
Башню в зелени, балкон...
За плетнем в тени черешен,
Кипарисов и дубов,
Вновь печален, вновь утешен,
Он узнал родной свой кров.
Дом родной! О нем забота,
Вздох тревоги, он нам мил!..
С сердцем бьющимся ворота
Дмитрий тихо отворил.
VI
Лай собак, и с криком: "Папа!"
Мальчик к Дмитрию бежит.
- Коля!.. фу, Барбос, прочь лапы!
Вырос как! Совсем бандит! -
И целуя, обнимая
Сына, Дмитрий с ним бежит
На крыльцо, и псарни стая
Скачет, лает и визжит.
Ласк собачьих где же мера?
Нас узнав, вертится вкруг
Пес, воспетый у Гомера,
Одиссея верный друг.
Старой Жучки он потомок.
Дмитрия встречает с ним
Хор прислуг и экономок
И татарин Ибрагим.
VII
- Что же, Коля, все здоровы?
- Шарик, папа, околел!
В рубашонке кумачовой
Мальчик бледен был, не смел,
И, взглянув на головенку,
Дмитрий еле узнавал:
Сын острижен под гребенку,
Как солдат, и выше стал.
Все по-прежнему в столовой:
Лампа, мерный стук часов,
Угол печки изразцовой, -
Лишь поблек дивана штоф.
В зеркало в знакомой раме
Дмитрий смотрит, сев на стул.
"Да, я стал старей... с годами!" -
Он подумал и вздохнул.
VIII
- Где же Пенелопа наша?..
Мама где? - он вслух спросил.
- Мама в кухне. - Черти! Даша! -
Женский голос разносил.
И подобна Немезидам,
С папироскою в зубах,
В дверь вошла с суровым видом
Мать-хозяйка впопыхах.
- Здравствуйте, Людмила Львовна!
- Дмитрий Павлович! Вы тут?
Очень рада! - хладнокровно
Муж с женою руки жмут.
Дама с трепаной прической
И бальзаковских так лет,
В старой блузе, с грудью плоской, -
Вот жены его портрет.
IX
Линия метаморфозы
С нами злобный рок творит:
Щеки блекнут, вянут розы,
И проходит аппетит.
Дмитрий помнил, как в тумане,
Милый образ прежних дней:
В бусах, в алом сарафане
Девушку, любви нежней...
Семьи ландышей душистых,
Отраженный в речке бор,
И в орешниках тенистых
Страсти тайный наговор:
Чары - счастье молодое,
Колдовство - любви слова,
В поцелуе - зелье злое,
Приворотная трава!
X
В сельской церкви стройно пели,
Совершали торжество...
Эта дама... - неужели
И теперь жена его?
Есть забавная игрушка,
Кукла детская, фантош, -
То красотка, то старушка,
Как ее перевернешь.
Кувырнется вниз головкой,
И тотчас, превращена,
Станет старой колотовкой.
Так и Дмитрия жена.
Не успел он оглянуться,
Как она стара, седа,
И назад не кувырнуться
Ей в прошедшие года!
XI
С сыном тоже превращенье:
Он уже не тот, что был,
Он не тот, кого в волненье
Дмитрий так ласкал, любил.
Не стрелок из самострела,
С ним на бабочек вдвоем
На охоту шел он смело,
Или змей пускал с гудком.
Книжки, ранец вместо лука,
Школьник бросил лук тугой.
Изменила все разлука, -
| |
| Просмотров: 343 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры