| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Сварогов, Страница 11
Шуф Владимир Александрович - Свароговy"> Коля это, но другой!
Не кудряв, сложен так тонко,
Рост прибавили года...
И любимого ребенка
Не увидеть никогда!
XII
В спальне теплится лампадка.
Из столовой через дверь
Детская видна кроватка, -
Все, как прежде, там теперь...
Дмитрий вспомнил, как с рыданьем!
В горький час, в последний миг
Он пред долгим расставаньем
К сыну спящему приник.
Глаз закрылись незабудки,
И ребенок тих лицом,
И не грезится малютке,
Что прощается с отцом,
Что оставлен, что покинут,
Что разлука суждена,
И, быть может, годы минут
Прежде, чем пройдет она!
ХIII
О, ужасные мгновенья
В жизни есть! Как смерть они!
Память их - на век мученья,
Сон отравит, ночи, дни...
Есть забвенье старой были:
Охладят года печаль, -
Мы разлюбим, что любили,
И любимого не жаль.
Равнодушно, тихо, странно
В прошлом все и впереди,
Но неведомая рана
Все живет, таясь в груди...
Сердце биться перестало,
Стук его чуть внятен, нем,-
Как часы, оно устало,
Остановится совсем.
XIV
- Папа, не был так давно ты! -
Коля вновь к отцу подсел.
- Мой дружок! У всех заботы, -
В Петербурге много дел.
Ну, у вас все слава Богу? -
Дмитрий перешел к жене.
- Существуем понемногу...
Но простите, нужно мне
По хозяйству! Может Коля
Показать вам сад, коров, -
Их уже пригнали с поля.
Да спешите: чай готов! -
Дмитрий вышел, вместе с сыном
Осмотреть свой старый сад,
Огороженные тыном
Персики и виноград.
XV
Лошади, бычок с коровой
Дмитрия пленяли встарь:
Сам он фермы образцовой
Вел в порядке инвентарь.
Эта страсть в душе погасла.
Он любил, судя легко,
С чаем сливочное масло
И густое молоко.
Молоку хвала парному!
Как бальзам, оно дарит
Здравый смысл уму больному
И желудку аппетит.
Дмитрий, возвратясь, в столовой
Все найти в избытке мог,
Что в столице нездоровой
В редкость: сливки и творог.
XVI
Из стакана отпивая,
Он смотрел, как обтекла
Муть молочная, густая,
Край прозрачного стекла.
Самовар кипел, с балкона
Доносился запах роз...
Дом родной, природы лоно -
Вы прекрасны! Про навоз,
Виноградник, два сарая
Дмитрий говорил с женой
Посреди земного рая,
Перед кринкой неземной.
И куря, Людмила Львовна
Плакалась, среди бесед,
Что вредит ей баснословно
"Степачок, подлец-сосед".
XII
- Крадет все мерзавка Даша,
Нет кнута на этих "шкур",
Околела телка наша,
И спасенья нет от кур.
Дмитрий слушал хладнокровно
Брань и жалоб злой прилив.
Пессимизм Людмилы Львовны
Был велик, и рот скривив,
Саркастически шипела
На людскую фальшь она,
На хозяйственное дело
И плохие времена.
Раз по адресу супруга
Колкий сделан был намек...
Но смеркался вечер юга,
Где-то вспыхнул огонек.
ХVIII
Спать ложась, простился Коля,
Дмитрий вышел на балкон.
Горы, даль холмов и поля
Обнимал вечерний сон.
В Ялте и Аутке дальней
Звездами зажглись огни,
Совок свист звучал печальней
В тьме садов, в ночной тени.
Странный свист, призыв печали!
Словно кликали вдали,
И в разлуке грустно звали,
И дозваться не могли!
Все прошло и нет возврата!
Не вернуть любовь, семью...
Дмитрий отыскал когда-то
Милую ему скамью.
XIX
В уголке далеком сада,
На скамье, в тени кустов,
Лоз и листьев винограда,
Плакал он без слез, без слов
Вдруг раздался все слышнее
Быстрый топот... искры, свет...
На коне мелькнул в аллее
Чей-то черный силуэт.
- Гей, Мамут? - А я за вами!
Едем! - Мне привел коня?
- Здесь привязан, за кустами!
- Ладно, проводи меня! -
По дорожке свел без шума
Лошадь Дмитрий через сад,
Холку взял, и сев угрюмо,
Не простясь, спешил назад.
XX
Мимо дома проезжая,
Свет в окне увидел он.
За стеклом вея жизнь былая:
Лампа, стол - как будто сон.
И жена там... На рояле
Взяв аккорд, стоит одна,
Кутаясь концами шали.
Плачет, кажется, она!..
Что-то больно сердце сжало
Дмитрию... Хлестнув коня,
Мчался он чрез камни, скалы,
Шпоря, гикая, гоня.
Зверь так, раненый смертельно,
Со стрелой, попавшей в грудь,
Скачет бешено, бесцельно,
Чтоб упасть хоть где-нибудь!
XXI
Мчатся всадники... Вдруг сами
Кони стали, сев назад:
В темноте, под их ногами,
Плеск, каменья вниз летят...
Путь размыт, и в бездне дикой
Бьет ручей по валунам.
- Дьявол! - Эблис! Джин великий! -
- Спичку дай! - Левее нам! -
Кони фыркают в тревоге.
Путь обрывист, темен, крут...
Лошадей свернув с дороги,
Мчатся Дмитрий и Мамут.
Скалы высятся сурово,
Горный путь еще темней,
Но вдали блеснули снова
Звезды городских огней.
XXII
В Ялте лавочки фруктовой
Есть палатка за мостом.
Виноград, навес холщевый
Освещен в ней фонарем.
В ней Чабан-Амет хозяин,
Бочка в феске, бегемот...
Здесь-то, в Ялте, у окраин
Был коней задержан ход.
Иноходцев в пене, в мыле
Татарчата взяли тут,
И усевшись, пиво пили
Со Свароговым Мамут.
Уж собрались под навес там
И Асан, и Хай-Була:
Эта лавка сборным местом
Всех проводников была.
XXIII
Под прилавком тайно скрытый,
Там бутылок был запас.
Их Амет-Чабан сердитый
Приносил уже не раз.
Дмитрий стукнул по прилавку:
- Нынче я кучу, Асан!
Кто пьет больше? Ставлю ставку!
- Хай-Була давно уж пьян!
- Врешь! - А сколько выпил дюжин? -
- Э, друзья! Ну что за счет!
Счет при выпивке не нужен.
Нынче кто со мною пьет?
Bcе? Отлично! Время даром
Чур не тратить, - путь далек:
Где пристанем, за базаром?
- К армянину в погребок!
XXIV
Снова на конь, и ватага
Через город спящий мчит,
И шумя, морская влага
Заглушает стук копыт.
Пять наездников спрыгнули
С лошадей у погребка.
Свод проснулся в буйном гуле
При мерцанье огонька.
Армянин-старик с поклоном
Встретил, суетясь, гостей,
И в углу уединенном
Стол накрыт для яств, питей.
В мрачной зале подземелья
Здесь бывал лихой народ,
И ножи среди похмелья
Иногда пускались в ход.
XXV
Греки, с пристани матросы,
Турки, чабаны с Яйлы
Друг на друга смотрят косо.
Сев в подвале за столы.
Но Асана знал здесь каждый.
Здоровяк, драчун, буян,
Вышиб чайником однажды
Двадцать человек Асан.
Подложив под брюхо шею,
Лошадь нес он на плечах,
Да и шайкою своею
Наводил на Ялту страх:
Мишка-грек и два цыгана,
Алимша-кузнец с ним шли,
И разбойник, друг Асана,
Великан Ногай-Али.
XXVI
Пуст был нынче погреб старый,
Своды, темных бочек ряд...
Только Дмитрий и татары
За столом в кружке сидят.
Жирный борщ им подан в миске,
И под зеленью шашлык,
И Смирновых белый виски, -
Знаменитейший ярлык!
Тут же, пламенны и ярки,
Освещали пир горой
Фантастичные огарки,
Увенчав бутылок строй.
Всюду тени, хари злые.
И Вальпургиеву ночь,
Точно Фауст, в дни былые,
Дмитрий справить был не прочь.
XXVII
Шапку сдвинув, лоб вспотелый
Приоткрыв и взяв стакан,
Коренастый, загорелый,
Перед ним сидел Асан.
С острым носом, грубый ликом,
Оловянный щуря зрак.
Распустил в разгуле диком
Он свой ворот и кушак.
Поприще Асана - драка.
Триста шестьдесят дней в год
Был он пьян, храня, однако,
Даже во хмелю расчет.
- Если рубль дам, три возьму я! -
Подмигнув, он говорил,
Жил, пируя и плутуя,
Груб, свиреп и дамам мил.
XXVIII
В стиле был другом красивый
И беспечный Хай-Була,
В Ялте прозванный шутливо
"Ай, была иль не была!".
Спутник верховых вояжей,
Дам курортных идеал,
Лошадей и экипажей,
Как Асан, он не стяжал.
Был в Париже он, в столице,
Легкомысленный жуир...
Ныне он не мчится птицей,
Хай-Була покинул мир.
Джигитуя, волей рока,
Пьяный он упал с седла,
И давно в раю пророка
"Ай, была иль не была!"
XXIX
Но теперь галантен, пылок,
Он сидел в подвале тут,
И две дюжины бутылок
Уж откупорил Мамут.
Был чертог исполнен шума,
В преисподней хохот рос,
Лишь чабан-Амет угрюмо
Пил, как бочка, свесив нос.
Дмитрий крикнул: - Выпьем, что ли,
Рюмку дамскую, Асан?
- Что же, пьемте, в вашей воле...
- Хай-Була, как твой роман?
- Есть хорошенькая дама!
- Первый сорт, или второй?
- Вот-с письмо их! - Пишет прямо?
Покажи сюда... ой-ой!
XXX
Дмитрий почерк баронессы
С удивлением узнал, -
Вздох, амуры, жантильесы,
Хай-Була и львица зал!
- Ха-ха-ха! Нахал мой, браво!
- Подарила мне часы,
Съездил с ней в Мисхор! - лукаво
Хай-Була крутил усы.
"Вы, шаршавые подонки
И отрепья всех слоев! -
Дмитрий думал, сев в сторонке: -
С вами я кутить готов!
В сей компании прелестной
Позабудусь, как в чаду,
И, хотя оно не лестно,
Славно время проведу!
XXXI
"Снам - конец, тоске - забвенье!
Я не в избранном кругу,
И из недр его виденья
Здесь я вызвать не могу.
Только мелкие тут бесы,
Даже голой ведьмы нет,
Разве образ баронессы -
Промелькнувший силуэт!"
- Дмитрий Павлович! - угрюмо
Рек Асан. - Мне не везет!
Пью, а в голове все дума.
Случай был со мной, да вот
Дело дрянь! Была тут дама...
Мне вот вышила платок
Я за ней ходил упрямо,
Бросил пить, да все не в прок!
XXXII
Что могло такое статься? -
Разлюбила, стал не мил!
Запер я ее, признаться,
Раз в конюшне и прибил.
Я стращал, стрелял в окно ей -
Не идет на рандеву!
Так вот с горничною Зоей
И уехала в Москву! -
Тут Асан, в сужденьях меток,
Дмитрию передает
Анекдотов, исторьеток
Грубый и циничный свод.
Злая летопись курорта,
Хроника сезонных дней...
И мораль в устах у черта
Вряд ли вышла бы верней!
ХХХIII
В Ялте, в дни ее паденья,
Продавец ракушек был.
О морали с точки зренья
Раковины он судил:
- Прежде с дамою, бывало,
В Ялту ездил господин.
Шляпка - ах! Все дай - и мало!
Бюст у дамы - шик один!
Раковину купит дама:
- Сколько стоит? - Грош цена,
Четвертную спросишь прямо, -
Не торгуется она:
- Душка, заплати! - Готово!
А теперь делам конец:
Ведь не даму барин новый,
А жену везет, подлец!
XXXIV
Взгляд на мир, - у всех, конечно,
Раковина есть своя...
Строй бутылок бесконечный
Осушают вновь друзья.
Перцем крепким и зеленым
Рюмку водки закусив,
Пел Мамут гортанным тоном
Дикий с выкриком мотив.
- Дмитрий Павлович! Забыли?
Говорил Асан пьяно,
Как вы влезли в Ай-Василе
К "нашей барышне" в окно?
- Черт же знал, что с ней подруга!
- То-то был переполох!
Крики, свет, бежит прислуга...
А прыжок ваш был не плох!
XXXV
- А татарка в Дерекое?
Ловко ты ее украл! -
Оба вспомнили былое
И напенили бокал.
Дмитрий вспомнил бой с Асаном,
Ночь в разбойничьей бузне,
И нашел, что в виде пьяном
Крепче всадник на коне.
Вдруг, с Асаном споря пылко, -
Были все возбуждены, -
Хай-Була схватил бутылку.
- Вурурум сенын ханы!* -
Заревел Асан и в ухо
Смаху треснул Хай-Булу -
Весь в крови, тот, ахнув глухо,
Растянулся на полу.
____________
*) Выпью твою кровь! - татарское проклятье.
XXXVI
Хай-Була из лужи крови
Вновь привстал, - но, зол и пьян,
Сапогом своим в подкове
Ткнул в лицо его Асан.
- Тохта! Прочь, Асан! - но где там!
Крики, крепкие слова...
Дмитрий и Мамут с Аметом
Драку розняли едва.
Очень долго помириться
Не могли враги, потом
Хай-Була пошел умыться,
И к Асану ехать в дом.
Все решили, чтобы снова,
Музыкантов взяв цыган,
С парой ящиков пивного
Справить пир... - Айда, Асан!
XXXVII
Вихрем скачут, кони мчатся,
Скачет на небе луна,
Льется в сердце луч, сны снятся,
Дмитрий пьян, луна пьяна!
Вот знакомое жилище,
Два сарая, узкий двор,
И Асана логовище
С толстой дверью на запор.
Под протянутой веревкой
Для белья, с коней склонясь,
Всадники скользнули ловко...
Всюду сено, сор и грязь.
Из конюшни слышно ржанье,
Топот лошадей в станках,
И в таинственное зданье
Гости входят впопыхах.
XXXVIII
Комната с конюшней рядом, -
Седла, сбруя по стенам -
Вряд ли походили на дом.
Куль овса был свален там.
В уголке кровать в попоне,
На ковре висел кинжал,
И, за модою в погоне,
Туалетный стол стоял.
Зеркальце на нем и водка...
Гости сели кое-как,
И фонарь, мерцавший кротко,
Осветил чертога мрак.
Появилось мигом пиво,
И цыган кларнет взыграл,
Скрипка, бубен бьет на диво,
И открылся пьяный бал.
XXXIX
В позу став друг перед другом,
С шиком адских выкрутас,
Хай-Була, Асан шли кругом,
И Амет пустился в пляс.
И Мамут в веселье диком,
Со стены сорвав кинжал,
С громом, топотом и гиком
Там лезгинку танцевал.
Но свалившись на постели,
Там, под музыку цыган,
В буйных звуках, в буйном хмеле,
Дмитрий спал, мертвецки пьян...
Снилось грустное былое,
Мрачный сон, весь черный зал,
И о смерти, о покой,
Тихо requiem рыдал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ УЗЕН-БАШ Lebet wohl, ihr, glatten Sдle,
Glatte Herren! Glatte Frauen!
Auf die Berge will ich steigen.
Lachend auf euch niederschauen!
Hemrich Heine, "Reisebilder"
I
Светлый край! - я вижу снова
Море, горы, облака...
Мир здесь тих, сосна сурова,
Даль ясна и широка.
Воздух чистый, животворный
Вновь вливается мне в грудь,
В облаках тропинки горной
По каменьям вьется путь.
Ждет душа моя покоя!
В высотах, гдe близок Бог.
Я найду, над бездной стоя,
Мир, забвение тревог.
Все здесь просто и отрадно,
Сердце счастьем напою,
Припаду губами жадно
Под скалой, в траве, к ручью!
II
Право, это идиллично! -
Черный хлеб, вода и лук.
И Сварогов ел отлично,
Сев у скал, на горный луг.
Ключ, журчавши вдоль арыка,
Был прозрачен, чист, студен,
Глыбы гор нависли дико.
Дмитрий весел, утомлен.
Сладок отдых на привале,
Между сосен тих приют!..
Лошади овес жевали,
И огонь развел Мамут.
Веял запахом смолистым
Расстилавшийся дымок,
И под деревом тенистым
Дмитрий на траве прилег.
III
Город кинув для прогулки,
Шел в обычный свой поход
Дмитрий в лес, шумевший, гулкий,
В тишь ущелий, мглу высот.
Бросив праздность жизни вздорной,
Шум курорта, пошлость зал,
Где-нибудь в деревне горной
По неделям он живал.
Жизнь ему казалась краше,
Мир былых исполнен чар,
В мирном, тихом Узен-Баше,
У друзей в семье татар.
Как Антей, к земле прильнувший,
Вновь прилив упавших сил,
Обновленный, отдохнувший,
Он в природе находил.
IV
Кто к природе вечно ясной
Мог прислушаться на миг,
Тот умел живой и властный
Уловить ее язык.
Вздохом ветра, моря шумом,
Детским лепетом ручьев,
Голосом в лесу угрюмом
Говорит она без слов.
Этот шепот, это пенье
Уловив в ночной тиши,
Вновь найдешь тоски забвенье,
Ясность мирную души.
Мать поет у колыбели,
Сказки шепчет горный дух...
Их подслушать не умели
Злое сердце, грубый слух.
V
Но коней седлают снова,
Едут Дмитрий и Мамут,
Едут медленно, ни слова, -
И подъем опасный крут.
В синих иглах лес косматый
Ниже сполз по склону гор,
Гребень голый и зубчатый
Закрывает кругозор.
Дальше степь пустыни горной
И скалистый перевал.
Весь обугленный и черный
Там печально дуб стоял, -
Чертом воткнутая веха!
Тишь безмолвна и тяжка,
И Сварогов будит эхо
Звуком медного рожка.
VI
В небесах лазурно-чистых
Тучек нет... их легкий хор
На холмах лежит волнистых,
Над ложбинами озер.
Ветром согнутые травы,
Груды брошенных камней...
У опасной переправы
Сходят путники с коней, -
Путь вдоль каменных порогов,
| |
| Просмотров: 363 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры