Что видишь ты? - Начало дня!
<1836>
РУССКАЯ ПЕВИЦА
Когда ты нежностью своей
Лелеяла мое томленье
И слушал я душой моей
Твое пленительное пенье, -
О! как всё то, чем жизнь цвела,
Чем юность бурная мила,
В груди кипело и теснилось!
Но вдруг мечтанье изменилось, -
И ты в мир тайный увлекла
Дум пылких рой непостижимый -
В чудесный мир, душою зримый.
Я в неге счастья, я в слезах,
Мое упорно сердце бьется
И, сжатое земным, несется
Дышать любовью в небесах.
С какою ты волшебной силой
Играешь пламенной душой,
Когда любви напев унылый
Пленяет сладкою тоской!
Как может быть прекрасней море
В тревоге мрачных синих волн, -
Так наша жизнь звучнее в горе;
Хотя кружится бедный челн, -
Пловец смеется над грозою,
Ведом мелькающей звездою;
Печаль росит душевный цвет,
Не будь ее - надежды нет!
Но томное любви роптанье
Уже не слышно; голос твой
Пылает, льет очарованье
Напевом радости живой.
Он веет светлыми мечтами,
Подругами веселых дней,
И обольстительными снами
Невольно милых нам страстей;
И веет тайной дум высоких,
И упоеньем чувств младых,
И прелестью певиц далеких,
И песнями долин родных;
Он дивной, зыбкою стрелою
Летит сквозь радужный эфир,
Небесною блестит красою.
В нем жизнь сердец - в нем целый мир.
16 февраля 1836
ПЕСНЬ О МАРКО ВИСКОНТИ
Посвящена другу Жуковскому
Кровь! кровь! Чей с башнею зубчатой
Я вижу замок? Мрачный вход
В струях крови еще дымится;
Вокруг него толпа теснится,
Кипит на площади народ.
Несчастные! Иль заблужденье?..
О нет! - На шлеме, на щитах
Вот змей, - он знак любви народной;
Мне вид знаком ваш благородный,
Миланцы... Что за вопль и страх?
Толпа, волнуясь, раздается.
Мне ратник молча указал,
Закрыв лицо в тревожном страхе,
Что воин полумертвый в прахе,
Весь облит кровью, трепетал.
То Марко, в битвах громовержец,
Ум светлый, - он, кто гвельфов кровь,
От бед Италию спасая,
Так часто лил; звезда родная,
Ломбардов слава и любовь.
О, плачьте! тмится яркий пламень
Во взоре гаснущих очей,
Как солнце тмится в мраке тучи;
Но всё в нем дышит дух могучий
Его погибших славных дней.
Стыд вечный!.. Повесть роковая
Звучит злодейством вкруг меня:
Сын брата, ближние восстали;
Измену тайну ухищряли
С его убийцами родня...
Ты, друг его! открой мне тайну:
То правда ль, что в нем гордый дух,
Невольно увлечен красою,
Пленен был девой молодою,
Как здесь носился чудный слух?
И ратник из толпы выходит;
На одного коня со мной
В слезах безмолвно он садится,
И конь дремучим бором мчится -
И видим замок пред собой.
Ворота настежь, мост подъемный
Дрожит, нагнулся и падет,
Скрыпят колеса с их цепями, -
Затворы рухнули пред нами;
Но встретить нас никто нейдет.
Ни на дворе, ни в переходах,
Ни в цветниках - нигде кругом
Не видно тени, всё томится;
Нет в замке жизни, даже мнится,
Что воздух без движенья в нем.
Сиянье томное
В час вечера блещет
И, в стеклах раскрашенных
Мелькая, трепещет,
За дымными сводами
Теряясь вдали.
И блеск тот от факела
Гробницы безвестной,
Где тихо покоится
Прах девы прелестной, -
Сиянье, незримое
Жильцами земли.
Склонясь к изголовию
В мечтаньи чудесном,
Она, роза белая,
Лежит в гробе тесном,
Почти оживленная
Любовью святой.
На перси лилейные
Спадая волною,
Ее как шелк волосы
Всё тело собою
Одели и кажутся -
Покров золотой.
Улыбка небесная
От уст ее веет;
Фиялка стыдливая
Так в поле светлеет
Росою жемчужного,
Дрожащей на ней.
И взор ее девственный
Смежен тенью мирной,
Как взор сонных ангелов
В их неге эфирной,
И как бы желающий
Опять прежних дней.
О! если, дух избранный,
Слетишь ты из рая
В свое тело нежное,
Любовью пылая,
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
Но что за томный звук летит
Печального, святого пенья
И, вея к нам из отдаленья,
В унылом воздухе дрожит?
Всё ближе, ближе; ходят, ждут
Уже пришельцы под стенами,
Уж мост звучит под их стопами, -
Всё ближе, вот! идут, идут!
При тусклом факелов огне,
В их клобуках, в одежде черной,
Рядами и походкой ровной
Идут монахи в тишине.
За ними в эпанчах златых
Вот шесть вельмож, несущих тело
Вождя, чье имя так гремело, -
И мертвый в латах боевых.
В безмолвии они несли
Вождя под мрачный свод могильный;
Она прекрасная, он сильный -
Навеки в гроб один легли.
Забрало подняли, и он
Как будто ожил дивной силой,
И лик могучего близ милой
Был вдруг улыбкой озарен.
22 декабря 1836
ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ
Ты вдруг блеснула мне звездой,
Ко мне влетела вдохновеньем,
Пленила пламенной душой,
Зажгла мне сердце сладким пеньем;
Сказала мне, что будешь ты
Мне другом верным, другом милым, -
И тихо светлые мечты
Уж веют над певцом унылым.
Привет надежд в твоих речах;
Исчезнет в радужных струях
Томленье мрачного тумана, -
В душевных звуках нет обмана!
О! мне известно: небеса
Любовью дышат над тобою,
Взлелеяна твоя краса
Весельем, негой золотою;
И прелесть роз, и блеск лил ей -
Подруги младости твоей;
И ты, блаженства зная сладость,
Всегда, везде встречаешь радость.
Но, к чувствам бед душой близка,
Сердечною святою думой
Ты заглянула в бор угрюмый,
Где бродят горе и тоска.
Недавний друг, но сердцу милый!
Отрада есть в печальной мгле,
И есть две тайны, коих силой
Цветет страданье на земле,
Обняв душою упованье.
Одна из них - в любви святой:
Любить, чем мил нам мир земной,
Для сердца райское мечтанье.
Другая тайна гонит страх:
Терпенье - благодать в бедах;
Она сменяет в жизни новой
Венком из роз венец терновый;
Светла нетленною красой,
Небесный вестник - ангел нежный -
Утешил ею дух мятежный;
И ангел мне - предстал тобой.
<1837>
ЭЛЕГИЯ
Зачем весенний ветерок
Так надо мной любовно веет,
Шумит игривый ручеек
И роза нежная алеет?
Душа тревогам предана, -
Не уловить мне наслажденья:
В чаду томительного сна
Мне радость - будет искушенье!
Смотреть, в уделе роковом.
На мир, красой одушевленный,
И знать, что я уж в мире том
Жилец напрасный и забвенный -
О нет! без веры, в тме страстей,
Душа невольно бы молила,
Чтоб расступилася скорей
Моя холодная могила!
Дрожу ль я, оживлен мечтой, -
Но правда дух мертвит бедами;
Хочу ль я петь - но голос мой
Внезапно подавлен слезами.
И жизнь, объемлющая тень,
Везде, во всем страшней, страшнее;
Как черен был вчерашний день!..
Проснулся - день еще чернее!
Но вдруг из туч мне блещет свет,
Душе какой-то слышен голос;
Он в те минуты мне привет,
Когда от страха дыбом волос!
И мнится: он небесный звук,
И на устах замрет роптанье,
И мило мне томленье мук, -
В них есть свое очарованье!
О, сердца пылкого любовь!
Отрада ты моя святая!..
И если б жизнь я начал вновь,
То снова, крест мой обнимая,
Благословясь, пошел бы я,
Не устрашен былой тревогой,
Долиной той и той дорогой,
Где горе встретило меня!
<1837>
СЕЛЬСКАЯ ЖИЗНЬ
Стансы
Блажен, кто мирно обитает
В заветном прадедов селе
И от проезжих только знает
О белокаменной Москве.
Не вдаль стремится он мечтою,
Не к морю мысль его летит, -
Доволен речкой небольшою:
Она светла, она шумит.
Не изменяясь в тихой доле,
Благословляя небеса,
Он всё на то же смотрит поле,
На те же нивы и леса.
Он сердцем чист, он прав душою;
Без дум высоких он умел
Одной вседневной добротою
Украсить бедный свой удел.
Ему страстей волненья чужды,
Не прерван ими сладкий сон,
Живет без прихотей, без нужды, -
И черных дней не знает он.
Вот дом уютный меж холмами,
В тени берез вот божий храм,
И вот погост с его крестами,
Где меж родных он ляжет сам.
И жив священник тот безвестный,
Который здесь его крестил,
Венцом с подругою прелестной
На радость жить благословил.
И радость с ними, - и всечасно
Она ему милей, милей,
И жизнь он тратит не напрасно
В земном раю семьи своей.
Привычка наслаждений мирных,
Веселые заботы дня,
Забавный страх рассказов дивных
Кругом вечернего огня, -
О вы, обычаи святые!
Любовь домашнего быту!
Отрады ваши золотые
Лелеют жизни суету.
Преданья прежнего, родного
Душе пленительно хранить,
Блаженства сердцу нет другого,
Как жить одним, одно любить.
<1837>
СТАНСЫ
(Из "Морского разбойника" лорда Байрона)
Глубоко в тишине, предав навек безмолвью,
Я тайну нежную храню в груди моей,
И сердце томное, к тебе дрожа любовью,
Вверяет лишь ее одной любви твоей.
Под сводом тихая лампада гробовая
Бросает вечный свой никем не зримый свет,
Не тмит ее тоска, во мраке унывая,
Хотя напрасен блеск, как будто вовсе нет.
О, не забудь меня и близ моей могилы!
Увы, когда пройдешь, то вспомни милый прах;
Один удар убьет мои душевны силы, -
Забвенья твоего ужасен сердцу страх.
Будь тронут пламенной, нежнейшею мольбою
О тех, кого уж нет: печаль есть долг святой;
Обрадуй тень мою сердечною слезою -
Наградой за любовь, последнею, одной.
<1837>
К ЛЕОПОЛЬДУ МЕЙЕРУ