sp; 

   Дорант

  

   Крайня всегда охота служить тебе была,

   Только бы служба моя была тебе мила.

   Нет того, чтоб для тебя мне не сотворити,

   Наипаче Арсене во всем рад служити.

   Поедем, друже, тотчас, медля, мню - грешити;

   Печаль растящу легче можно скоренити.

  

   Дорант с Филинтом и входит слуга.

  

   Вели лошадь оседлать и подвесть скорее.

  

   Слуга

   Тотчас будет государь, как можно спешнее.

   (Выходит и, помедля, входит.)

  

   Лошади подведены.

  

   Дорант

  

   Едем убо, друже.

   Чтоб поспеть...

  

   У крыльца лошадей подводят и, севши, оба отъезжают.

  

Сцена 2-я

  

   В городе, у Арсены.1

  

   1 На этом сохранившийся текст обрывается. - Ред.

  

  

ПРИЛОЖЕНИЯ

   Сатиры Кантемира в первоначальной редакции

  

САТИРА I

НА ХУЛЯЩИХ УЧЕНИЕ

   К УМУ СВОЕМУ

  

На первую сатиру к читателю предисловие

  

   Не столько обычаю, сколько нужде последуя, предувещание сие пишу. Нужно мне показалося, прежде нежели усмотришь стихи мои, предъявить тебе, с каким намерением они писаны. Ни зависть, ни злобная хулить охота принудили меня осмеять смеющихся учениям; но излишество времени почти побудило к тому. Итак, все то, что тут я написал, в забаву писано; между тем, хотя многие могут в беззлобных стихах моих сыскать свое состояние и нравы изображенны, ведали бы, что я никого партикулярно себе не представлял, когда писал характеры, в сей сатире содержащиеся; и, охуждая злонравие, не примечал злонравного. Прочее, кому стихи мои не нравны, того прошу, чтоб их не чел; а кто меня за них хулить станет, тот помнил бы, что дурной лицом николи зеркала не любит.

  

   1 Уме слабый, плод трудов недолгой науки!

   Покойся, если хочешь прожить жизнь без скуки:

   Не писав дни летящи века проводити

   Можно и хвалу достать, хоть творцом не слыти.

   5 Противно учение, творец немил, чаю,

   Когда чту книгу кому - говорит: скучаю!

   Правда, наш младый монарх немала надежда

   Есть музам: постыдится пред ним всяк невежда;

   Аполлон не слабу в нем ощутил защиту,

   10 Видел того самого чтяща его свиту,

   И под сенью милости его всем обильно

   Тщится множить Парнаса жителей он сильно.

   Но то беда: многие в царе похваляют

   За страх то, что в подданном дерзостно ругают.

   15 Никакое плод, все кричат, не видим науки:

   Ученых хоть голова полна - пусты руки.

   Любят больше телесну - не ума украсу.

   Епископом хочешь быть - уберися в рясу,

   Сверх той тело с гордостью риза полосата

   20 Да прикроет; на шею повесь цепь от злата,

   Клобуком покрой главу, брюхо - бородою,

   Клюку пышно повели нести пред тобою;

   Раздувшися в карете, когда сердце с гневу

   Трещит, всех благословлять нудь праву и леву.

   25 Под видом смирения зависть преглубока,

   Да цветет в сердце к власти охота жестока.

   Священноначальника всяк тя в сих познает

   Знаках; благоговейно отцом называет.

   Что в науке? Что с нея пользы церкви будет?

   30 Иной, пиша проповедь, выпись позабудет,

   От чего вред доходам и церковной славы;

   Лишь сокровище б цело, хоть души нездравы.

   Ереси и расколы суть науки дети;

   Больше врет, кому далось больше разумети;

   35 В безбожие приходит, кто над книгой тает, -

   Говорит тот, кто и сам мало бога знает.

   Щеголь тужит, что много бумаги исходит

   На печатание книг, а ему приходит,

   Что не в чем уж завертеть завитые кудры;

   40 Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;

   Пред Егором Виргилий двух денег не стоит;

   Рексу - не Цицерону похвала достоит.

   Стоит философии кафтан, сшит богато,

   Где, мудро изложено, блещет сребро, злато.

   45 Как красно распещренный павлин хвалит тело,

   Ноги той, главу же сей презирает смело;

   Полна ль она иль пуста - та не сокрушает

   Мысль его, коли платью вид добрый дать знает.

   Злато обыкш за крайно добро почитати,

   50 Мыслит, как бы то на рубль пять алтын дастати;

   А наука, говорит, мешку не прибыток,

   Дому - изнурение, пагуба; убыток

   Давать за пусты слова, мешку не полезны,

   Деньги, потом нажиты, всем на свете любезны;

   55 Тратить над книгой время, только чтоб мудр звался,

   Сумнится, чтоб кому труд не глуп показался.

  

   Завистный, видя в ином, что сам не имеет,

   Вредный нося в сердце яд, злы плевелы сеет,

   Ищущи семя наук учинить бесплодно,

   60 Без стыда гремя слово, древним глупцам сродно.

   "Живали мы, - говорит, - не зная латине

   Преж сего, хотя просты, лучше, нежли ныне;

   В невежестве гораздо больше хлеба жали;

   Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.

   65 На что нам грамматика? Естество нас учит

   И без правил говорить: без плода труд скучит.

   Мужеска пола имя, что с женским вязати

   Не надлежит, причину мне знать с коей стати?

   Полно мне не погрешить в моем разговоре,

   70 Не сказать: зла, но злый есть, говоря о воре.

   Плодовито говорить - врать дает причину;

   Прилично молчаливу быти дворянину.

   Казанье писать - пользы нет ни малой меры:

   Есть для исправления нравов Камень Веры;

   75 Доводом речь утверждать - подлых то есть дело;

   Знатных есть - хотя не знать, только спорить смело.

   Силы духов и души разыскать пределы -

   Напрасно время тратить, хотя между делы;

   Бога неприлично есть свойства испытати:

   80 Каков бог - что нужно знать? полно признавати.

   Трав, болезней знание - голы все то враки.

   Глава ль болит - тому врач ищет в руке знаки;

   Что смешнее - в всех бедах кровь бедну винити

   Тщится. Тихо ли идет - мусит слабость быти;

   85 Коли спешно - жар в теле; на все резон смело

   Дает, хотя внутрь никто видел живо тело.

   Здоровье больным сулят - всегда ль то бывает,

   Не вем, - только в их руках карман чахнет, тает.

   Учиться руд качеству? - о, как глупо дело

   90 Коптить в дыму очеса, жечь при огне тело;

   Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди -

   Можно знать различие сребра, злата, меди.

   Когда вижу, что солнце всходит и заходит.

   Что греет, что силою того семя всходит,

   95 Что месяц свет подает, день и ночь бывает,

   Зима стужею скучна, лето нагревает -

   К чему звезд течение и свойства счисляти,

   Для одного в планете пятна ночь не спати,

   Для любопытства только лишиться покою,

   100 Ища, солнце ль движется или мы с землею?

   Землю в четверти делить без Евклида смыслим,

   Сколько копеек в рубле, без алгебры счислим".

   Пьяница, раздут с вина, чуть видя глазами,

   Раздран, смраден, по лицу распещрен угрями,

   105 Советует в веселье житье провождати:

   "И так-де то не долго - на что коротати?

   Крушиться над книгою и повреждать очи

   Почто? не лучше ль с кубком прогуливать ночи?

   Ведь мы для сообщества в свете сотворенны,

   110 Не в нашу только пользу умом одаренны:

   Что же пользы иному, когда я запруся

   В чулан, для мертвых друзей - живущих лишуся,

   Когда все содружество будет мне чернило,

   Перо, бумага? Ей, то житье не всем мило.

   115 А вино не таково; много в нем провору:

   Дружит людей, причину дает к разговору,

   Веселит, все тяжкие думы прекращает,

   Смела творит, к взаимной любви побуждает,

   Жестоких умягчает сердца, всеполезно,

   120 Вином легче всяк может достать, что любезно.

   Когда по небу сохой бразды водить станут,

   А с поверхности земли звезды уж проглянут,

   И будут тещи к ключам своим быстры реки,

   И возвратятся опять к нам минувши веки,

   125 Когда Дунай протекать престанет чрез Вену,

   Сребро, злато в приказах потеряет цену,

   Когда лучше свежины взлюбит умный стерву, -

   Тогда разве предпочту Бахусу Минерву".

   Еще то не все, уме! Кто все то исчислит,

   130 Чем злоба добродетель охуждати смыслит?

   Довольно, однако же, можешь разумети,

   Что в наш век не к пользе нам что ни есть умети;

   А зная то, можешь ли иметь ты охоту

   Хулу искать в мзду себе за тяжку работу,

   135 Бдеть и беспокойствовать, думать, надседаться -

   А за что? Чтоб было чем над тобой ругаться?

   Когда пользы нет, хвала к трудам ободряет,

   А как и ту не иметь - сердце унывает;

   Кольми паче - вместо хвал да хулы терпети!

   140 Трудней то, неж пьянице вина не имети,

   Нежли попу не славить святую неделю,

   Нежли купцу пиво пить не в три пуда хмелю.

   Уж минулось то время, когда за богатство,

   За честь - за всё мудрости имели изрядство,

   145 Когда сенатор овцы сам пасть не стыдился,

   Не пыхою, но нравы чин свой славить тщился.

   Теперь, с платьем, и нравов пременилась мода,

   Златой век до нашего не достигнул рода;

   Гордость, леность, богатство - мудрость одолело,

   150 Невежество знание уж местом посело;

   То под митрой гордится, в шитом платье ходит,

   Оно за красным сукном судит, полки водит.

   Наука ободрана, в лоскутах обшита,

   Из всех знатнейших домов с ругательством сбита;

   155 И в самой богадельне места не находит,

   Мразна, нага, голодна, беспомощна бродит;

   Знаться с нею не хотят, бегут ея дружбу,

   Как, страдавши на море, корабельну службу.

   Коли кто карты мешать, вин разных вкус знает,

   160 Танцует, на дудочке песни три играет,

   Смыслит смело за одну ночь все промотати,

   Что чрез целую отец жизнь тщался собрати,

   Довольно искусен есть, достоин тот быти

   Первым по Аполлоне и Платоном слыти.

   165 Таковому высша честь - мзда есть не чрезмерна,

   Ничто пред ним порода, ум и служба верна.

   Одним словом, угодным к всем чинам ся числит,

   Кто три и два что чинит - угадать не смыслит.

   "Нет в людях правды, - гласит безмозглый церковник, -

   170 Еще я не епископ, а знаю часовник.

   Псалтырь и послания честь бегло умею,

   Не запнусь в Златоусте, хоть не разумею".

   Воин, что не фельдмаршал, ропщет, воздыхает;

   Резон тому? - подписать имя свое знает.

   175 Писец тужит, за сукном что не сидит красным,

   А что знает? - преписать дело письмом ясным.

   Обидно себе быть, мнит, в незнати старети,

   Кому в роде семь бояр случилось имети.

   Таковы слыша слова и примеры видя,

   180 Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя.

   Хоть тяжко, да бесстрашно есть не быти в знати,

   Чем, познан быв, за добро да злое страдати.

   Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,

   Весели тайно себя, в себе рассуждая

   185 Пользу наук; не тщися, изъясняя тую,

   Вместо похвал, что ты ждешь, терпеть хулу злую.

  

   "Можно сказать, что сатира сия ни с чего не имитована, но есть выдумка нашего автора, понеже из всех сатириков никто особливую сатиру на хулящих учение не делал".

   Ст. 36. Мало бога знает. "Знать бога и признавать его - несколько, по моему мнению, между собою разнят. Всяк православный признает бога; но очень мало знают его, т. е. ведают его свойства, лиц св. троицы разделение и прочая для истинного бога знания нужные известия".

   Ст. 50. Пять алтын достати. "Алтын есть малая монета российская, имеющая цену трех копеек. Имя сие, как общее мнение есть, взято от татар. Турки и поныне червонец называют алтын. Пятью алтынами на рубль означает автор чрезмерные проценты, которых сребролюбцы от должников своих истязуют".

   Ст. 63. В невежестве гораздо больше хлеба жали. "Неоднократно слова сии слышаны от многих, что как языки и обычаи чужестранные мы стали употреблять, то стал у нас недород хлеба, будто они тому причина; а не хотят правильно рассудить, что вина тому земледельцев леность и воздух непорядочный - знаки гнева божия, праведно на нас движимого за наши пред ним тяжкие преступления и обиды ближним, нами чинимые, что у других народов перенимать не нужно: у всех того и дома много".

   Ст. 65. На что нам грамматика. "Рассуждение сие о грамматике несть фикция авторова, но подлинные речи человека непростого, который, в компании некоей будучи, пользу науки сей так грубо охуждал".

   Ст. 74. Камень веры. "Книга в лист, творение покойного митрополита Рязанского (Стефана Яворского), издана в Москве 1728 года; содержит она в себе доводы разные из св. писания и отцов святых в утверждение правоверным в догматах своих и в обличение и сопротивление еретиков. Книга сия в великой похвале у всех имеется, и за такое нечто, чего лучше в душевную пользу написать невозможно".

   Ст. 76. Спорить смело. "Когда кто властию силен и с низшими себя разговоры имеет, не нужны ему доказательства; понеже хотя слово его право, хотя - нет, никто прекословить не смеет, иной надежду имея милость какую от него получить, иной опасаяся беды в дерзновенном ответе. И потому обычайно знатные и великосильные речи свои авторитетом своим, а не доказательством и доводами подтверждают. Король французский, вместо всех доводов, указы свои так кончает: Nous voulons et nous ordonnons, car tel est notre plaisir, то есть мы хотим и повелеваем, понеже так нам угодно".

   Ст. 79. Бога неприлично. "Богословие сим стихом описано".

   Ст. 83. В всех бедах кровь бедну винити. "Эти слова не суть выдумка автора, но подлинно у многих древних людей слышаны, которые способ натуре, чрез лекарства чинимый, не только в глупость ставят, но и за грех почитают".

   Ст. 93. Когда вижу, что солнце всходит. "Об астрономии тут завидливый говорит, да весьма несовершенно ее описует. В солнце лучшее его свойство минует, то есть свет его, который и прочим планетам подает; только два времени года напоминает: лето да зиму; а о весне и осени молчит и проч.".

   Ст. 126. Сребро, злато в приказах потеряет цену. "То есть когда нельзя будет уже ничего деньгами в приказе себе на пользу сделать".

   Ст. 128. Предпочту Бахусу Минерву. "Сила речения сего "предпочту Бахусу Минерву" есть что: тогда не стану пить да стану учиться".

   Ст. 141. Не славить святую неделю. "Попы обычайно всю неделю жадно для своей корысти по всем дворам воскресшего из мертвых Христа прославляют".

   Ст. 142. Нежли купцу. "Купца имя тут значит посадского человека, которые обычайно суть пиволюбцы и почти всегда в Москве лучшие пива имеют, и понеже редко в их домах виноградное вино держат, пивом друг перед другом хвастают. Не в три пуда хмелю. То есть такое пиво, в которого варю положено три пуда хмелю. Купцы любят всегда пить крепкое пиво, живет у них и в пять пуд варя".

   Ст. 148. Златой век. "Стихотворцы времена разделяют на четыре века: на золотой, серебряный, медный и железный, и говорят, что в золотом веке люди все одной только добродетели прилежали, отдаляяся всяких злостей; тогда все, кто что имел, обще для всех было, и лакомство не знатно было".

   Ст. 164. Платоном слыти. "Платон был философ академической секты из Афин, сын Аристона; главный в науках философических ученик он был Сократов, после смерти которого поехал в Мегары и там слушал математику. Потом поехал в Египет, где, кажется, он познал веру еврейску. Родился около 325 по создании Рима, умре 406 г. по создании Рима, лета прежде Христова 347 или 348, исполнив возрасту своего ровно 81 год".

   Ст. 178. Семь бояр. "...когда кто благороден, как ему жить не в знати? хотя б был такой, что в люди показать нельзя? Довольно кому быть благородным, чтоб мог быть всего достоин. Какое самолюбное рассуждение!".

  

  

  

САТИРА II

НА ЗАВИСТЬ И ГОРДОСТЬ ДВОРЯН ЗЛОНРАВНЫХ

  

На вторую сатиру к читателю предисловие

   Надеюся, что между прочими читательми будут и такие, которые, лише прочтут титул сатиры, взбунтуются на бедного сатирика. "Что же! - скажут.- Уж враль сей мер своих не знает. Не довольно было того, что сначала хулил тех, которые до наук не охотники, - теперь еще без панциря против дворян наступает; напоследок он нам ничего не оставит, что б, по его мнению, можно бы правильно делать. Кто его поставил судьею над нами?" У таковых читателей покорно прошу, чтоб терпеливо выслушали короткие мои резоны, которые им представить имею: неправеден бо суд, где ответчику потакают, а челобитчика не слушают.

   В первой моей сатире если я кого хулил, то подлинно таких, которые по всему хулы достойны, и нимало я не вышел из правды пределов; защищал науку от невежд и неприятелей ея, да не от таких невежд, которые ничего не знают, но которые ничего знать не хотят и для того всякое знание хулят, проповедуя, что не только оно не полезно, но и вредно народу. Согрешил ли я в том? чаю, нет. Если убо тогда, одну добродетель защищая, не согрешил, виноват ли я теперь, когда все вместе защищаю? ибо я не благородие хулить намеряюся, но устремляюся против гордости и зависти дворян злонравных, чем самим всякое благонравие защищаю. Я в сей сатире говорю, что преимущество благородия честно, и полезно, и знаменито, ежели благородный честные имеет поступки и добрыми украшается нравами; что темнотою злонравия всякое благородства блистание помрачается и что не тому достоинства высшие приличны, чие прозвище в летописцах за несколько лет поминается, но которого имя праведно в настоящих временах хвалено бывает; потом показываю, что гордость неприлична дворянству и что гнусно дворянину завидовать благополучию подлейших себе, коли они чрез добрые свои дела в честь и славу происходят, что должны сами не в играх и уборах время свое провождать, но потом и мозольми в пользу отечества доставать себе славу; напоследок насмеваюся обычаям неполезным, которые, однако ж, не мешают, если к добродетели соединены.

   Кто за вся сия может правильно на меня гневаться? Разве тот, кто теми самыми злонравиями опятнан, которые я обличаю? Гораций, описуя разные виды злонравных людей, сими словами период кончает: Omnes hi metuunt versis, odere poëta (книга сат.) - все сии боятся стихов, ненавидят стихотворцев. Им неприятна добродетелей похвала, им противна хула злонравий, им убо и сатириков имя ненавистно. Для того я больше сожалею тех, которые на меня сердитовать станут, нежели плачу о себе, что в их гнев впасть имею. На последний же их вопрос, которым ведать желают, кто меня судьею поставил, ответствую, что все, что я пишу, пишу по должности гражданина, отбивая все то, что согражданам моим вредно быть может. Не для того же такую ревность в себе показываю, якобы в сожаление я пришел, видя своего дворянства непорядочное житье. Не буди того! Но, предуспевая злому, то делаю: столь бо гнусными и противными красками описав портрет злонравного дворянина, всякий, чаю, всеми способами стараться станет, чтоб никое с ним сходство не имел, отбегать всего того будет, что может его подобна тому учинить. Напоследок, желая изъяснить мнение мое о преимуществе благородства, предъявляю, что не только оное не презираю, но почитаю и хвалю, яко способ преизрядный для побуждения к добродетели: мужества, благоразумия, ревности и верности воздаянием обыкло быть благородство. Редко в наши веки добродетель за внутреннюю ся самой красоту любят: коли добро делают - ждут воздаяния, а когда не делают - ждут наказания; для того имя благородного нужно и полезно, ибо таким (благородия имени) способом воздаяние за добродетель продолжается от предков к потомкам и от настоящих к будущим векам, и потому беспрестанно прочих тою же дорогою то ж себе проискивать ободряет. Так, довольно, как мне кажется, очистив стихи мои, остается, любезный читателю, предложити тебе, что сатира сия писана на образ разговора между Аретофилом, то есть мужем, который, добродетель одну любя, в той крайнее свое ищет благополучие, да между дворянином, всякого благонравия лишенным. Сего Аретофил, печального и задумчива встретив, вопрошает: "Что так смутен, друже мой", и проч.

  

   Аретофилос

  

   1 Что так смутен, друже мой? весь в знаках печали:

   Бледен, очи все в слезах, темны, красны стали;

   Задумчив, как хотевший патриархом стати,

   Когда лошади свои раздарил некстати;

   5 Сух и худ, как подьячий в вотчинном приказе,

   Когда казнь за взятки, смерть сулена в указе?

   Цугом ли запрещено ездить, или злато

   На ливреях иль платье носить пребогато?

   Карт ли не стало в рядах иль вина драгого?

   10 Отец, знаю, что живет и матерь здорова.

   Что молчишь? разве в устах и речи пропали?

   Не знаешь ли, что друг есть полезен в печали

   И что много пользовать может совет здравый,

   Когда по нем поступать не претят злы нравы?

   15 А, а! дознаюсь я сам, что тому причина:

   Дамон на сих днях достал перемену чина,

   Луцию лента дана, Туллий деревнями

   Награжден - ты с славными презрен именами.

   Рода знатность забыта и над гербом латы

   20 С царскою короною - знаки в поле златы;

   А зависти в тебе нет, как в попах соборных,

   Как в бабах из богадельнь, по природе вздорных.

  

   Дворянин

  

   Не худо ты отгадал; да мне не завидно

   Одному, но знатным всем стыд небезобидной:

   25 У кого еще не все стерты с рук мозоли,

   Кто лаптями торговал, кто продавал голи,

   Кто горшком с подовыми истер бедно плечи,

   Кто извозничал в Москве, кто лил сальны свечи -

   Тот честен, славен, богат, тот в чинах сияет,

   30 А во мне благородство стонет, воздыхает.

   Предки мои за семьсот и четыре лета

   Имя несли хвальное, чудо были света:

   Прапрадеда прадед мой сам владел собою;

   Дед прадеда много войск топтал с похвалою;

   35 Отец его на море целым флотом правил;

   Кого так, как прадеда, свет когда прославил?

   Деда имя, славного умом, славна делы,

   Все света исполнило четыре пределы.

   Каков же мой отец был - кто того не знает?

   40 Паллас, Марс, судилище об нем воздыхает:

   В делах войны искусен, ран полно все тело;

   Битвы, осады, миры - все то его дело.

   Посмотри, коли хочешь, салы нашей стены -

   Увидишь тут чудные и славны премены

   45 Фортуны, одоленны всегда им счастливо

   (Что он смертью побежден - мне немало диво).

   Медалей, цепей златых по нем сто остались,

   В стаканы я перелил, чтоб не завалялись.

   В гражданском правлении, ей, был не последен -

   50 Ришелье и Мазарин пред ним в делах беден.

   В науках весьма глубок, над книгами ночи

   Просиживал - тем горбат был и слаб на очи.

   Библиотека его предивная была,

   Хоть не очень велика - совершенна слыла;

   55 Книги разны собраны по лучшей примете

   (Помню, книга в них была добра о пикете);

   Мне было хотелося убрать ими стены,

   Да мышей побоялся: вещи они тленны;

   Затем на цуг променял лошадей изрядных,

   60 С нея же шесть себе сшил кафтанов нарядных.

   Одним словом, с трудностью можно рассудити,

   Что в нем больше - шпагу ли иль перо хвалити:

   В обоих бо совершен, украсил он оба,

   Муж достоин в веки жить и чужд быти гроба.

   65 Возьми ж опять побочных всех моего рода;

   Не умалил никто честь, что дала природа:

   Адмиралы, вожди войск, судьи чрез все время

   Главные - моей крови все то одно племя.

   Рассмотри гербовники, грамот виды разны,

   70 Книгу родословную, записки приказны -

   Увидишь дела моих предков и кто были;

   Николи вторыми те, ей, в людях не слыли,

   А всю славу, всю ту честь достали трудами,

   В мире нравы, а в войнах проворны руками.

   75 Разсуди ж ты потому, сколь легко терпети,

   Столь славны имев предки, славы не имети?

  

   Аретофилос

  

   Вижу я правость твою и скорби резоны,

   Да позволь, если можно, сказать без препоны

   И мне мое мнение, дружески советы;

   80 А притом ведай, что я лукавых приметы -

   Лесть, похлебство - не люблю, но что помышляю

   В сердце, то и устами другу открываю.

   Не пустое дело есть знатная порода;

   Знаю я, сколь изящно славного быть рода,

   85 Носить на себе имя, еже вечна слава,

   Знаменитое в войнах, в хранении права;

   Но то, когда потомок, предкам подражая,

   В путь добрых ся направив, отбегает злая,

   Когда делы хвальными в пользу всех сияет,

   90 От себя себе красу - не от своих чает.

   Признаю, что с корене сего так рожденны

   Отрасли неправедно бывают презренны,

   Что неправо заслуги забыты бывают

   Предков, когда потомки в нравах успевают,

   95 И в равном достоинстве что предпочесть должно

   Благородного - спорить никому не можно;

   Но что, когда корень здрав, да отрасли гнилы?

   Ведь те уж не так честны, не так уж всем милы.

   Спросись хоть у пьяницы, таковы ли дрожжи

   100 Любы ему, как пиво, - отречется трожжи.

   Знает он, что с пива те славные остатки,

   Да плюет на то, коли не, как пиво, сладки.

   Благородство голое, добрых дел лишенно, -

   Суетно для ленивых имя вымышленно,

   105 Которые, крася ся чуждыми делами,

   Хвастают честью, юже не достали сами.

   Верю: мужества предков летописцы полны,

   Грамоты, в гербе знаки - доводы довольны;

   Да что в сем собрании славы неполезной,

   110 Коли ничто показать можешь в поднебесной?

   Разве ссохший пергамент, который чрез лета

   Долгая от червей мог избежать навета.

   Коли, с хвального ключа ведучи начало,

   Ничего не имеешь, чтоб роду пристало,

   115 Глупою только надут гордостью не в меру, -

   Лошадям только годен для статей к примеру;

   Не пользует, верь, зваться хоть цесарско чадо,

   Коли нравом грубее, неж пасущий стадо.

   Добродетель, к природе знатной соплетенна,

   120 Благородного чинит во всем совершенна;

   Труды, разум, прилежность и добрые нравы

   Лучшие благородству суть и крепки правы.

   Победил ли сам враги? дал пользу народу?

   Устрашил ли действами Нептуна власть - воду?

   125 Сокровища ль царские тобой умноженны?

   Презрев покой, подъял ли сам труды военны?

   Иль, коли случай, младость в то не допустила,

   Впредь в том показать себя есть ли ум и сила?

   Изрядно можешь сказать, что ты благороден,

   130 Ахиллу иль Гектору можешь счесться сроден;

   Иулий и Александр и все мужи славны

   Могут быть предки твои, лишь бы тебе нравны.

   Ты сам, праотцев своих славу исчисляя,

   За труды их, сам сказал, была им честь тая:

   135 Иной в войнах победил, претерпел страх, раны;

   Иным в море недруги и валы попраны,

   Иной правду всем чинил, бегая обиды, -

   Всех достоинства были различные виды.

   Тем если б ты подражал, право б мог роптати,

   140 Что тебя за другими и в пару не знати;

   Что иссох уже, извял, в переднях зевая,

   Когда встанет фортуна - с хлопцы ожидая;

   Что спина, шея болит, жертвуя и мухам:

   Им же доступ позволен к временщичьим ухам.

   145 А ты, друг мой, рассмотри, есть ли хотя мало

   В тебе, чтоб красу твоих имени придало.

   Где военные труды, иль дел тех наука?

   Ты об них и не слыхал - дядька твой порука.

   Как войско расположить, как раскопать шанцы,

   150 Столь дико тебе, как нам - китайские танцы;

   Осады, окоп, наступ когда поминаю,

   Чаешь ты, что арапским языком болтаю;

   Блеск мечей и звук пушек ужаснее грома

   Мнятся; не в поле сохнуть - любишь толстеть дома.

   155 Как тебе поверить флот? ты лодкой не правил;

   Рыбу, что живет в воде, ловить уж оставил;

   Корабль ти кажется гроб, веревки - удавка,

   Море - ад, парус - саван, буря - житью сбавка;

   Компас, правило в судах столь тебе знакомы,

   160 Сколь сибирским вотякам мраморные домы.

   Правительство гражданско николи не снилось

   (Разве в полиции за б. .дь посидеть случилось).

   Гроциус и Пуфендорф и римские правы -

   О тех помнить нечего: не на наши нравы.

   165 Так ин Уложение? - трясешь головою,

   Что то за зверь, говоришь, хоть уж с бородою.

   Как доходы умножать, как прекратить бедства

   Народа, лишно тебе мнится - шутки детства.

   Оставляю науки высшего степени:

   170 Тех не только существо, не видал ни сени;

   И знаю, что те у нас уж вышли из моды:

   Нескладно ученым быть и знатной породы,

   Неполезны те? - быть так! Да в чем пользу знаешь,

   И того, ей, в тебе нет: в злой глупости таешь.

   175 Не только ж гол знанием, но так тебе мило

   То, как, попросту сказать, дьяволу кадило.

   Вместо знания прав и как свою весть волю,

   Вместо искусства, как плыть по мокрому полю,

   Вместо управления военного дела -

   180 В распестренных бумажках вижу тебя смела.

   Разложив табор велик в фараонном бою,

   Дерзок приступ терпиши сущих пред тобою.

   Не страшит тя бел металл, ни бомбы златые;

   То твое войско побьют, то ты рвешь иные;

   185 Осторожен, чтоб не мог неприятель знати,

   Где твой воин слабее, где б легче достати;

   Тасуешь полки твои сколько стает сила,

   Чтоб недруга коварна надежда прельстила;

   Как сова, распяливши на все страны очи,

   190 С оружием в руках день бодрствуешь и ночи.

   Напоследок, как сия уж кончится битва,

   Трудней тебе без дела сидеть, неж как бритва

   Тупа по твоей браде, не смоча водою,

   Грубого влачима есть барбера рукою;

   195 Легче дьяку не рыгнуть, теши в щах поевши,

   Писцу не чесать главу, на край стула севши.

   Непокоен, ищеши, где войну зачати,

   Иль аламброю гремя, иль костьми стреляти.

   Когда же ночь застигнет, неприятель станет,

   200 Тогда уж тебе скука, тогда скорбь настанет;

   И небом и землею клянешь человека,

   Что во сне погребает пол своего века.

   Что же, когда умным быть уж тебе наскучит,

   А воля, в чем вскормлена, того искать учит, -

   205 Собрав друзей, по виду имя то носящих,

   Внутри же злословием против тя смердящих,

   Флот целый велишь принесть плетеных сосудов,

   Отъемлющих главе ум, силу прочих удов,

   Ведущих к пристанищу злу и беспокойну -

   210 В болезнь и в бесславие, в скудость непристойну;

   Тотчас с стула сам скоча, конопать осмотришь,

   Не идет ли где хоть дух, в микроскопий смотришь.

   Та же малы ладии разделив всем вскоре,

   В сладкое беспамятства впускаешься море,

   215 Правишь, сказываешь ветр и тщишься чрезмерно,

   Чтоб кто не сбился с пути, всяк плавал бы верно,

   И толь искусство морских в палате сияет,

   Что, на твердом спя полу, всюды тя качает.

   Вот уж о знаньи твоем, как платье носити

   220 И прочий убор, - слова нельзя говорити;

   Плод сей долголетнего пути в краи чужды

   Есть трудов прилежности; не без многой нужды,

   Недаром ты потерял деревни, пожитки:

   Знаешь, что фалды должны тверды быть, не жидки,

   225 В пол-аршина глубины и ситой подшиты, -

   Если кафтан согнешь, то б станом не покрыты;

   Обшлагу какову быть, сколь клинья высоки,

   Сколь в грудях окружности, клапаны широки -

   Твое дело, и сам Рекс ничто пред тобою,

   230 Только что ты усты, он проворен рукою.

   Вкус в платьях опять кому больше есть знакомый?

   Растре