Главная » Книги

Мей Лев Александрович - Стихотворения, Страница 3

Мей Лев Александрович - Стихотворения


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18

tify">  
   Всё для тебя?..
  
  
  
  
  
   Отчего же,
  В небо взглянувши, задумалась ты?
  Знаю, ты светской бежишь суеты,
  
   Да и оков ее тоже;
  Знаю, устала ты сердце губить, -
  Хочется жить тебе, хочется жить
  
   Страстью разумно-свободной,
  И отрекаешься ты со стыдом -
  Быть человеку потешным огнем,
  
   А не звездой путеводной.
  (20 июля 1859 г.)
  НАД ГРОБОМ
  Не может быть, чтоб этот труп
  Был все... Не может быть: иначе
  Юдольный рок наш был бы груб
  И жизнь не стоила задачи...
  Пусть все не вечно на земле;
  Но это все, что духом жило, -
  К нему у трупа на челе
  Печать бессмертья приложило.
  Усопший! Я твой бренный лоб
  Лобзаю с верой, что когда-то,
  Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
  И восресишь лобзаньем брата!
  (24 октября 1859 г.)
  МИМОЗА
  (С...)
  Цветут камелия и роза.
  Но их не видит мотылек:
  Ты жизнь и смерть его, ты - греза
  Певца цветов, моя мимоза,
  Мой целомудренный цветок -
  Затем, что в звучном строе лета
  Нет и не будет больше дня
  Звучней и ярче для поэта,
  Как тот, когда сложилась эта
  Простая песнь: "Не тронь меня".
  (1859)
  ЗЯБЛИКУ
  Мне гроза дана в наследство:
  Гром и молнию стеречь
  Научило рано детство,
  И понятна мне их речь.
  Только молния-первинка
  В сердце врежется стрелой, -
  Оживал я, как былинка,
  Освеженная грозой.
  Только в серой тучке грянет
  Громозвучная краса,
  За собою так и манит
  Душу прямо в небеса!
  А пройдет гроза, бывало,
  В нашем садике цветы
  Все поднимут покрывало:
  Запоешь тогда и ты.
  И тогда, смеясь над няней,
  Убегал я в мокрый сад,
  Под малинник, где зараней
  Мне готов был водопад.
  И бумажный мой кораблик
  В лужу мутную спускал.
  Но тогда, мой милый зяблик,
  Я тебя не понимал.
  Не слыхал твоей я песни,
  Хоть звучала мне она:
  "Божье деревцо, воскресни,
  Где гроза, там и весна! "
  (1859)
  КАНАРЕЙКА
  Говорит султанша канарейке:
  "Птичка! Лучше в тереме высоком
  Щебетать и песни петь Зюлейке,
  Чем порхать на Западе далеком?
  Спой же мне про за-море, певичка,
  Спой же мне про Запад, непоседка!
  Есть ли у тебя такое небо, птичка,
  Есть ли там такой гарем и клетка?
  У кого там столько роз бывало?
  У кого из шахов есть Зюлейка -
  И поднять ли так ей покрывало?"
  
   - Ей в ответ щебечет канарейка:
  "Не проси с меня заморских песен,
  Не буди тоски моей без нужды:
  Твой гарем по разным песням тесен,
  И слова их одалыкам чужды...
  Ты в ленивой дреме расцветала,
  Как и вся кругом твоя природа,
  И не знаешь - даже не слыхала,
  Что у песни есть сестра - свобода".
  (1859)
  "Он весел, он поет, и песня так вольна..."
  Он весел, он поет, и песня так вольна,
  Так брызжет звуками как вешняя волна,
  И все в ней радостью восторженною дышит,
  И всякий верит ей, кто песню сердцем слышит;
  Но только женщина и будущая мать
  Душою чудною способна угадать,
  В священные часы своей великой муки,
  Как тяжки иногда певцу веселья звуки.
  (1859)
  ЧУРУ
  Ты непородист был, нескладен и невзрачен,
  И постоянно зол, и постоянно мрачен;
  Не гладила тебя почти ничья рука, -
  И только иногда приятель-забияка
  Мне скажет, над тобой глумяся свысока:
  "Какая у тебя противная собака! "
  Когда ж тебя недуг сломил и одолел,
  Все в голос крикнули: "Насилу околел! "
  Мой бедный, бедный Чур! Тобою надругались,
  Тобою брезгали, а в дверь войти боялись,
  Не постучавшися: за дверью ждал их ты!
  Бог с ними, с пришлыми!.. Свои тебя любили,
  Не требуя с тебя статей и красоты,
  Ласкали, холили - и, верно, не забыли.
  А я... Но ты - со мной, я знаю - ты со мной,
  Мой неотходный пес, ворчун неугомонный,
  Простороживший мне дни жизни молодой -
  От утренней зари до полночи бессонной!
  Один ты был, один свидетелем тогда
  Моей немой тоски и пытки горделивой,
  Моих ревнивых грез, моей слезы ревнивой
  И одинокого, упорного труда...
  Свернувшися клубком, смирнехонько, бывало,
  Ты ляжешь, чуть дыша, у самых ног моих,
  И мне глядишь в глаза, и чуешь каждый стих...
  Когда же о'т сердца порою отлегало
  И с места я вставал, довольный чем-нибудь,
  И ты вставал за мной - и прыгал мне на грудь,
  И припадал к земле, мотая головою,
  И пестрой лапой заигрывал со мною...
  Прошли уже давно былые времена,
  Давно уж нет тебя, но странно: ни одна
  Собака у меня с тех пор не уживалась,
  Как будто тень твоя с угрозой им являлась...
  Теперь ты стал еще любовнее ко мне:
  Повсюду и везде охранником незримым
  Следишь ты за своим хозяином любимым;
  Я слышу днем тебя, я слышу и во сне,
  Как ты у ног моих лежишь и дремлешь чутко...
  Пережила ль тебя животная побудка
  И силой жизненной осталась на земле,
  Иль бедный разум мой блуждает в тайной мгле -
  Не спрашиваю я: на то ответ - у бога...
  Но, Чур, от моего не отходи порога
  И береги покой моей родной семьи!
  Ты твердо знаешь - кто чужие и свои:
  Остерегай же нас от недруга лихого,
  От друга ложного и ябедника злого,
  От переносчика усердного вестей,
  От вора тайного и незваных гостей;
  Ворчи на них, рычи и лай на них, не труся,
  А я на голос твой в глухой ночи проснуся.
  Смотри же, узнавай их поверху чутьем,
  А впустят - сторожи всей сметкой и умом,
  И будь, как был всегда, доверия достоин...
  Дай лапу мне... Вот так... Теперь я успокоен:
  Есть сторож у меня!.. Пускай нас осмеют,
  Как прежде, многие: немногие поймут.
  (1859)
  ГРЁЗА
  Спал тяжело я, как будто в оковах, но в вещем во сне
  Синее, звездное небо пригрезилось мне:
  Каждою яркой звездою, сопутницей ночи,
  Жгло мне сквозь веки оно отягченные очи;
  Но терпелив был я, силен и крепок тогда...
  Вдруг, в полуночи, на север скатилась звезда,
  И услыхал я': "Внемлите глас божий: для божья народа
  Царственно с неба, падучей звездою, слетает Свобода!.."
  (Апрель (? ( 1860 г.)
  "Когда она, на миг, вся вспыхнет предо мною..."
  Когда она, на миг, вся вспыхнет предо мною,
  И сонный взор сверкнет падучею звездою,
  И губы бледные окрасит ярко кровь, -
  Тогда я, как дитя, в вампиров верю вновь,
  Тогда понятно мне, что темная есть сила
  И что в себе таит и жизнь и смерть могила.
  (22 мая 1860 г.)
  ПАМЯТИ ГЕЙНЕ
  Певец! Недолго прожил ты, -
  И жить не стало силы;
  Но долго будет рвать цветы
  Любовь с твоей могилы, -
  И вековечно не замрет
  Над нею отзвук песни, -
  Пока господь не воззовет:
  "Встань, Лазарь, и воскресни! "
  (22 июля 1860 г.)
  "Друг мой добрый!..."
  Друг мой добрый! Пойдем мы с тобой на балкон,
  Поглядим на осенний, седой небосклон -
  Ни звезды нет на небе, и только березы
  Отряхают с листочков предсмертный свой сон,
  Верно, знают, что им посулил уже он -
  
   Морозы.
  Верно, знают... Пускай их!.. А знаем ли мы,
  Что дождемся, и скоро, с тобою зимы,
  Что уж осень осыпала вешние грезы,
  Словно желтые листья с берез и, немы,
  Звезды капают с неба нам в душу сквозь тьмы,
  
   Что слезы.
  Только нет, ты не верь мне, не верь же ты мне:
  Я болен и брежу в горячечном сне,
  И гремят мне, и слышатся давние грозы...
  Но вот ты улыбнулась, я верю весне -
  И опять запылают листочки в игле
  
   У розы.
  Все взяла... Да зачем же, - сама пореши, -
  Ты не вырвала вон из моей из души
  
   Занозы?
  (30 августа 1860 г.)
  ЛЮБЕ
  
   (Взгляните на лилии)
  В то миг, в полуночь ту таинственную мая,
  Когда все расцветет, весной благоухая,
  И каждый миг твердит: "Лови меня, лови! ",
  Когда дрожит звезда на небе от любви
  И голубой глазок фиалка раскрывает,
  Не зная - где она, не зная - что она,
  Не зная, что есть жизнь, полуночь и весна,
  И кто - то, с небеси, цветочки поливает, -
  Ты знаешь ли, Люба, я думаю о чем?
  Я думаю, что - да: сионские одежды
  Даются лилии единой - не царю
  Еврейскому: что вешнюю зарю
  Встречают вешний взор и вешнии надежды;
  Что мудрость, вера - всё, чемв жилах бьется кровь, -
  В любви, неведущей, что в мире есть любовь.
  (17 сентября 1860 г.)
  
   НИКОЛАЮ СТЕПАНОВИЧУ КУРОЧКИНУ
  Я люблю в вас не врача,
  Не хвалю, что честно лечите,
  Что рецептами сплеча
  Никого не искалечите.
  Я люблю в вас смелость дум,
  Руку дружественно-твердую,
  И пытливо-гордый ум,
  И борьбу с невзгодой гордую.
  6 декабря 1860 г.
  
   ЗНАЕШЬ ЛИ, ЮЛЕНЬКА
  (Юлии Ивановне Липининой)
  Знаешь ли, Юленька, что мне недавно приснилося?..
  Будто живется опять мне, как смолоду жилося;
  Будто мне на сердце веет бывалыми веснами:
  Просекой, дачкой, подснежником, хмурыми соснами,
  Талыми зорьками, пеночкой, Невкой, березами,
  Нашими детскими... нет! - уж не детскими грезами!
  Нет!.. уже что-то тревожно в груди колотилося...
  Знаешь ли, Юленька?.. глупо!.. А все же приснилося...
  1860
  ОБЛАКА (из альбома)
  Светло, цветно, легко, нарядно,
  Дивяся собственной красе,
  Любовно-близко и отрадно
  По небу вы плывете все.
  Взглянуть на вас - тоска и мука...
  Вы рядом, жизнь вам весела...
  Но вот, не менее светла,
  Разоблачила вас наука
  И вашу долю приняла:
  Одни - вы плаваете низко,
  Другие - ох, как высоко -
  И то, что кажется так близко,
  Быть может, очень далеко...
  1860
  
   БАРАШКИ
  По Неве встают барашки;
  Ялик ходит - ходенем...
  Что вы, белые бедняжки,
  Из чего вы и о чем?
  Вас теперь насильно гонит
  Ветер с запада... чужой...
  Но он вам голов не склонит,
  Как родимый, озерной.
  Не согреет он вас летом,
  Алой зорькой не блеснет,
  Да и липовым то цветом
  С моря вас не уберет.
  Что ж вы, глупенькое стадо,
  Испугалися-то зря?
  Там и запада не надо,
  Где восточная заря.
  Где невзгода - уж не горе,
  Где восстал от сна народ,
  Где и озеро, что море,
  Гонит вас: "Вперед, вперед! "
  1860
  
   ДЫМ
  Ох, холодно!.. Жаль, градусника нету...
  А у меня, с заутрени, мороз
  На стекла набросал гирлянды белых роз,
  И все - одна в одну - как есть, по трафарету.
  И все - одна в одну - под небом голубым,
  Все трубы в небеса струят посильный дым.
  И засмотрелся я на них сегодня...
  
   Трубы!
  Все оглянул я вас и думал: "Люди грубы:
  Твердят им мелочность и гордость свысока,
  Что жизнь юдольная ничтожна и низка,
  И вообще, внизу низка у жизни тропка.
  О трубы!.. Не понять не зябшим, что есть топка,
  Что на земле она, но что порой и дым
  Летит, о господи, под небом голубым
  И - может быть - горе рассказывает что-то.
  Быть может... "
  
   Вот и я, пиитом чердачка,
  Столицу обозрел, конечно, свысока
  И видел я: Нева, и крепость, и Исакий,
  И академия, и мост через Неву,
  И стрелка с биржею, и то, что видит всякий,
  Побывший в Питере, во сне иль наяву...
  Я "питерщик" вполне... На Питере съел зубы:
  Затем и говорят со мною даже трубы,
  И дымом говорят.
  "Вот, - говорит одна,: -
  Вы, сударь, видите, что я совсем бедна,
  Что истопель принес мне дворник за послугу...
  Да как же к празднику не угодить друг другу? "
  "Ариша! - говорю я мысленно трубе: -
  Жила бы ты себе у батюшки в избе,
  Доила бы коров, купалась под Купало
  И..."
  
   Только из трубы дым по ветру умчало...
  Но пристально за ним я по ветру смотрю:
  Он обнялся с другим..
  "Ариша! - говорю: -
  Как раз туда! Для нас чернорабочих братий,
  Там постлан целый ряд фланелевых кроватей:
  Там есть и доктора, там есть и фельдшера:
  Там, помнишь, родила Марфушина сестра?..
  И померла..."
  
   Бежит родоприимный дым,
  Стеляся саваном под небом голубым...
  А рядом - черный дым, как с чумного погоста,
  Как с погребального потухшего костра,
  Где зараженных жгли с полночи до утра,
  Да, заживо здесь жгут, под шумный возглас тоста
  Безумных юношей...
  
   И вьется чумный дым,
  Ехидною клубясь под небом голубым,
  С собою унося весь пепел лицемерья
  Перед природою, обмана чувств, безверья -
  И радужных бумажек...
  
   Вот валит
  Дым тучей; где-то здесь - недалеко горит.
  Кто погорел - бедняк или богатый?
  Что вспыхнуло - лачуга иль палаты?..
  Иль просто занялись сарай и сеновал?
  Иль пламя охватить готово весь квартал?
  Не знаю... Пусть горит: быть может, и сгорело
  В пожаре темное и казусное дело...
  Вот мерной сотней труб строений длинный ряд
  Дымится, окаймив широкий плац-парад,
  И за колонною подвижная колонна,
  Волнуяся, идет на приступ небосклона,
  И кажется в дыму сомкнулися штыки...
  Вот жиденькой и седенькой кудрей
  Завился дым в глазури голубой...
  Одним-один дрожит, согбенный, над камином
  Сановник отставной, томим чиновным сплином.
  Давно ли, кажется, в приемной у него
  Просители пороги обивали?
  И целые часы почтительно зевали,
  В надежде встретить взор орлиный самого?
  Давно ли важен, горд и величав по месту,
  Он мог рассчитыват на каждую невесту
  И твердо сознавал, что каждой будет мил?
  Но он себя берег и браком не спешил...
  Да для чего ему и торопиться было,
  Когда по нем у стольких сердце ныло,
  Когда у Кларочки, иль Фанни, столько раз
  Сверкали молнии из томных глаз!
  Давно ли? - А теперь фортуна изменила,
  И Кларочка свой взор с насмешкой отвратила...
  Коварная судьба все разом отняла -
  И вот, уж под судом за добрые дела,
  Покинутый, больной, дрожит перед камином
  Сановник отставной, томим чиновным сплином.
  Перед камином же задумалась и ты...
  Кругом тебя ковры, и бронза, и цветы,
  И роскошью все дышит горделивой...
  Так что ж ты вдаль глядишь с улыбкою ревнивой
  На стиснутых губах? Зачем в глазах тоска?
  Не образ ли соперницы счастливой
  Ты видишь в трепетном мерцаньи камелька!
  И вот летит струя лукавого дымка, -
  И вот - разносит он на воле и просторе,
  Сожженными в письме, любовь твою и горе...
  И много говорят мне трубы... В клубах дыма
  Я вижу образы живые... Много их,
  И малых и больших, чредой воздушной, мимо
  Промчались в небесах морозно-голубых.
  Сказал бы я им в след... А впрочем, что скажу я?
  Ужели, от трубы к иной трубе кочуя,
  Я стану говорить, что дороги дрова;
  Что вот последний грош за них сожгла вдова
  Страдальца бедного...
  
   Что далее, вот там,
  Дымится фабрика, а здесь - науки храм
  А тут - гостиный двор, театры, магазины;
  А это - де не дым, а пар - и от машины,
  Что, может быть, уйдет за тридевять земель,
  В то царство, где никто и не бывал досель,
  Где, может быть, и нет, под многотрубной крышей,
  Ни вздорожалых дров, ни дворника с Аришей,
  Ни бесприютных вдов; где не бежит из труб
  Каким-то узником тюремным дымный клуб
  И будто говорит с выси такие речи:
  "Нет солнца, холодно, - зато есть плошки, свечи,
  Пожалуй, и дрва казенные, и печи..."
  В такое царство я с тобою, беглый дым,
  Понесся бы теперь под небом голубым...
  Да!.. есть глубокий смысл в сравненьи простодушном
  Всей нашей жизни сей с тобой, полувоздушным.
  Да!.. есть глубокий смысл в предании святом,
  Из века в век таинственно хранимом,
  Что весь наш грешный мир очистится огнем
  
   И в небесах исчезнет дымом.
  (1860?)
  
   ЗАБЫТЫЕ ЯМБЫ
  Итак, вы ждете от меня
  Письма по-русски для науки?
  ... ... ... ... ... ... ... ... ...
  ... ... ... ... ... ... ... ... ...
  ... ... ... ... С юных лет
  Слова: письмо, печать, пакет,
  Во мне вселяли отвращенье.
  Я думал: "Господи! Писать
  И слать по почте уверенье
  В любви, и в дружбе, и в почтеньи,
  Ведь это значит просто лгать:
  Лгать перед сердцем, перед духом.
  Коль человек полюбит раз,
  Духовным оком, вещим слухом
  Он видит нас, он слышит нас.
  К чему ж писать? Я слышу, вижу".
  Так думал я и потому,
  Совсем не веруя письму,
  Я переписки ненавижу.
  Но, если отдан уж приказ,
  Непослушанье безрассудно...
  С чего начать?
  
   Давно уж в моде
  Беседу с дамой заводить
  Намеком тонким о погоде,
  А уж потом и говорить...
  И говорить о всем об этом,
  Что говорится целым светом,
  На что с самих пеленок мать
  Учила дочку отвечать,
  Или сама, а были средства -
  Через мадам, мамзель иль мисс...
  (Здорова ли madame F[ern]iss?)
  Простите: дней счастливых детства,
  Дней первых слез, дней первых грез
  Коснулся я... Бог с ними! Были
  Да и прошли. Господь унес...
  Мы о погоде говорили...
  У нас плоха. Панелей плиты
  Так и сочатся под ногой,
  А крыши с самых труб облиты
  Какой-то мыльною водой,
  Как будто - вид довольно жалкой! -
  Природа лапотки сняла,
  Кругом подол подобрала
  И моет грязною мочалкой
  Всю землю к празднику весны...
  Еще простите... Право, сны
  О вечном солнце, вечном мае,
  О том далеком, чудном крае,
  Где дышишь вольно, где тепло,
  Волнует жёлчь мне тяжело...
  Но станет и у нас погодка.
  Весна идет: ее походка,
  Ее приемы и слова -
  Без льдинок катится Нева,
  Мосты полиция наводит,
  По мокрым улицам давно
  Ночь белая дозором бродит,
  Глядит порой ко мне в окно,
  Особенно, когда разгрязнет
  И ехать некуда, - глядит,
  Да так упорно, словно дразнит:
  "Ну, что не спишь-то? - говорит: -
  Ведь люди спят, ведь сон-то нужен;
  Диви бы бал, диви бы ужин:
  Нет, так вот, даром баловать!
  Гаси свечу, ложися спать! "
  И верить я готов беличке
  И изменить готов привычке
  Не спать ночей...
  
   А есть в ночи,
  Вы сами знаете, такое,
  Что и светлей и жгучей втрое,
  Чем солнца вешние лучи.
  Дни длинны, ровны, монотонны,
  Как ржавых рельсов полоса,
  А ночи, ночи... небеса
  Бывают звездны и бездонны,
  Как чьи-то глазки...
  
   Я не лгу
  И доказать всегда могу
  Сродство ночных небес с глазами.
  Теперь, конечно, между нами,
  Теперь я сплетничать начну.
  Я видел некую жену
  И видел девочку: глазенки
  По сердцу гладят... Отчего
  Намек на женщину в ребенке
  Не занимает никого?
  Как будто бог зерно положит,
  И уж зерну не возрасти,
  Как будто девочка не может
  Девицей красной расцвести!
  Нет! Я красавиц угадаю
  И в зрелых женщинах узнаю,
  Всегда узнаю и впопад,
  Какими в отрочестве были...
  И вот одна вам наугад:
  Соболья бровь, лукавый взгляд,
  Лицо как кипень, плечи всплыли
  Как две кувшинки - или две,
  С ночи заснувшие в траве,
  Две белотрепетные пташки
  Всплывают рано на заре
  Из моря донника и кашки
  В росном, зернистом серебре...
  Да на цветы, на перья птицы,
  На росы майского утра
  Идет не столько серебра,
  Как на плечо отроковицы,
  Когда создатель сам на ней
  Печать любви своей положит -
  А все, что создано, очей
  Свести с красавицы не может.
  Но переход-то мой к мечте
  От сплетен слишком уж поспешен...
  Что делать, аз есмь многогрешен
  И поклоняюсь красоте.
  Недавно ночью проезжал
  Я мимо графского аббатства...
  Остановился... Старый дом
  Темнел завешенным окном
  Угольной комнаты угрюмо,
  Смотрел с такою тайной думой
  На водополую Неву,
  Что бог весть как, но предо мною
  Восстали тени чередою...
  И вот вам греза наяву.
  Не бойтесь, нет во мне привычки
  Пугать могилами: сову
  На перышко последней птички
  Вовеки не сменяю я;
  Мне дроги, гроб и панихида,
  И лития, и кутия,
  Поверте, смертная обида...
  Так вот-с... почудился мне бал.
  Сверкали люстры и уборы,
  Цветился зал, звучали хоры,
  Весь дом гудел, благоухал
  И трепетал под стройным звуком.
  На диво всем, в науку внукам
  В нем дед вельможный пировал
  Затем, что - было это время -
  Он взял на плечи и не зря
  Тяжелое, честн'ое бремя
  С рамен великого царя
  И вот он сам. Густые кудри
  Белеют в благовонной пудре;
  Лилейно - нежная рука,
  Как мрамор дышащий мягка,
  Красуется под кружевами.
  Полусклоненный мощный стан
  Затянут в бархатный кафтан,
  Горит алмазными звездами
  Грудь вдоль широкого рубца
  Лазурной ленты, а с лица
  Не сходит тонкая улыбка -
  Почет приветливым гостям...
  Но мчатся тени, мчатся шибко -
  И улетели...
  
   Вновь темно
  Угольной комнаты окно...
  Постойте! Снова озарилось:
  Тихонько в комнату вошла
  Она... задумчиво светла,
  Как ранний месяц... Мне приснилось,
  Почудилось, быть может, но...
  Портрет я изучил давно...
  Кругом сиянье разливая,
  Из рамы вышла, как живая,
  И села, голову склоня...
  Вы можете дразнить меня,
  Осмеивать все эти грезы,
  Не верить даже - я не прочь...
  Но платье красное и розы
  Такие, как у ней точь в точь,
  Но белокурый пышный локон
  Я видел явственно в ту ночь
  В угольной комнате у окон...
  Опять темно... и свет опять...
  По тем же залам и гостиным,
  Дивясь статуям и картинам,
  Толпится не былая знать,
  А новое, иное племя,
  Грядущей "жатвы мысли семя":
  При блеске люстр, и ламп, и свеч,
  Под звуки музыки столь стройной
  Гуляют гордо и спокойно,
  Ведя насмешливую речь.
  Гостей встречает внук - вельможа.
  Но не по платью одному:
  Дорога званью и уму!..
  Теперь, покойных не тревожа
  И отрекаяся от грез,
  Я предложу живой вопрос:
  У вас весна и незабудки?
  И соловьи? и ночь тепла?
  И вся природа ожила,
  Не отрекаясь от побудки
  Жить долго-долго?.. Сами вы
  Спокойны, веселы, здоровы?
  Или с чугунки и с Москвы
  Все ваши нервные основы,
  Как нить натянутой струны,
  Тревожливо потрясены?
  Еще вопрос. Решите сами,
  Зачем пишу я к вам стихами?
  Без шуток следует решить...
  Быть может, потому, что с вами
  Неловко прозой говорить?
  Иль, выражаясь безыскусно,
  Не потому ли, может быть,
  Что вместе тошно, порознь грустно?..
  (22 апреля 18(60? ()
  
   ОГОНЬКИ
  (посвящается Аполлону Александровичу Григорьеву)
  По болоту я ржавому еду,
  А за мною, по свежему следу,
  Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осок'и,
  Кудри н'а ветер - пляшут кругом огоньки.
  Разгорелись и, в пляске устойкой,
  Оземь бьются они перед тройкой,
  То погаснут, то вспыхнут тревожно по темным кустам,
  Будто на смех и страх ошалелым коням.
  Отшарахнулись кони, рванулись;
  Гривы дыбом, и ноздри раздулись!
  Чуют, верно, своей необманной побудкой они,
  Что не спросту в болоте зажглися огни...
  Не глядел бы, болотная пляска
  Для меня - только мука и тряска,
  И не верю я в душу живую болотных огней;
  И в трясину свою не сманить им коней.
  Знаю их - без покрова и гроба:
  Душит их пододонная злоба,
  И честной люд и божий весь мир ненавидят они...
  Погоняй-ка ямщик!..
  
   Но теснятся огни,
  Забегают пред тройкой далече,
  И ведут со мной пошептом речи
  На глухом, да понятном и жгучем своем языке:
  "Благовестная тайна горит в огоньке! -
  Говорят... - Всепрощающей силой -
  Колыбель примирила

Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
Просмотров: 512 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа