| Главная » Книги |
Мей Лев Александрович - Стихотворения, Страница 6
Мей Лев Александрович - Стихотворенияy"> Наследуй же остров любимых богов...
Под вопли, и стоны, и скрежет зубов,
И пытки растленного века,
Казнишь ты и мучишь во имя любви...
Ликуй же, Тиверий, и дерзко зови
На муку и смерть человека!
4
КЕСАРЬ КАЛИГУЛА
Калигула и с ним все три его сестры...
В хитоны легкие одетые нескромно,
Как будто в полусне, тревожно и истомно,
Склонилися они на турские ковры,
И каждая из них, завистливо ревнуя,
Ждет жадно первая от брата поцелуя.
5
КЕСАРЬ КЛАВДИЙ И АГРИППИНА
Голоден Кесарь... "Да что ж вы, рабы!
Скоро ли будут готовы грибы? "
Скоро: сама Агриппина готовит...
Повар, что Гебу, ее славословит.
Прямо в собранье бессмертных богов
Явится Кесарь, покушав грибов...
6
ПОППЕЯ И КЕСАРЬ НЕРОН
На тайной оргии парфянского сатрапа,
Пред изваянием безухого Приапа,
Ты положила семь Кипридиных венков:
Их Нерон сосчитал и, властию богов,
Удвоил их в ту ночь, а верная камея
Твой образ сберегла, на диво нам, Поппея.
(1861)
БЫЛИНЫ, СКАЗАНИЯ, ПЕСНИ
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ
Над рекою, над пенистым Волховом,
На широкой Вадимовой площади,
Заунывно гудит-поет колокол.
Для чего созывает он Новгород?
Не меняют ли снова посадника?
Не волнуется ль Чудь непокорная?
Не вломились ли шведы иль рыцари?
Да не время ли кликнуть охотников
Взять неволей иль волей с Югории
Серебро и меха драгоценные?
Не пришли ли товары ганзейские,
Али снова послы сановитые
От великого князя Московского
За обильною данью приехали?
Нет! Уныло гудит-поет колокол...
... Поет тризну свободе прощальную...
"Ты прости, родимый Новгород!
Не сзывать тебя на вече мне,
Не гудеть уж мне попрежнему:
Кто на бога? Кто на Новгород?
Вы простите, храмы божии,
Терема мои дубовые!
Я пою для вас в последний раз,
Издаю для вас прощальный звон.
Налети ты, буря грозная,
Вырви ты язык чугунный мой,
Ты разбей края мне медные,
Чтоб не петь в Москве, далекой мне,
Про мое ли горе горькое,
Про мою ли участь слезную,
Чтоб не тешить песнью грустною
Мне царя Ивана в тереме.
"Ты прости, мой брат назв'анный, буйный Волхов мой,
прости!
Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти.
Пролетело это время... не вернуть его уж нам,
Как и радость да и горе мы делили пополам!
Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал,
Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал.
Помню я, как под ладьями Ярослава ты шумел,
Как напутную молитву я волнам твоим гудел.
Помню я, как боголюбский побежал от наших стен,
Как гремели мы с тобою: "Смерть вам, суздальцы, иль
плен! "
Помню я: ты на Ижору Александра провожал;
Я моим хвалебным звоном победителя встречал.
Я гремел, бывало, звучный: - собирались молодцы,
И дрожали за товары иноземные купцы,
Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня,
Погонял литовец дикий быстроногого коня.
А я город, а я вольный звучным голосом зову
То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву!
Да прошла пора святая: наступило время бед!
Если б мог, - я б растопился в реки медных слез, да нет!
Я не ты, мой буйный Волхов! Я не пл'ачу, - Я пою!
Променяет ли кто слезы и на песню - на мою?
Слушай... нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву,
Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву.
Собери скорей все волны, все валуны, все струи -
Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи,
А меня на дне песчаном синих вод своих сокрой
И звони в меня почаще серебристою волной: -
Может быть, из волн глубоких, вдруг услыша голос мой,
И за вольность и за вече встанет город наш родной".
Над рекою, над пенистым Волховом,
На широкой Вадимовой площади,
Заунывно гудит-поет колокол;
Волхов плещет и бьется и пенится
О ладьи москвитян острогрудые
А на чистой лазури, в подн'ебесье,
Главы зрамов святых, белокаменных
Золотистыми слезками светятся.
(1839 - 1840 г. ?)
ХОЗЯИН
В низенькой светелке, с створчатым окном,
Светится лампадка в сумраке ночном:
Слабый огонечек то совсем замрет,
То дрожащим светом стены обольет.
Новая светелка чисто прибрана:
В темноте белеет занавесь окна;
Пол отструган гладко: ровен потолок;
Печка развальн'ая стала в уголок.
По стенам - укладки с дедовским добром,
Узкая скамейка, крытая ковром,
Крашеные пяльцы с стулом раздвижным
И кровать резная с пологом цветным.
На кровати крепко спит седой старик:
Видно, пересыпан хмелем пуховик!
Крепко спит - не слышит хмельный старина,
Что во сне лепечет п'од ухом жена.
Душно ей, неловко возле старика;
Свесилась с кровати полная рука;
Губы раскраснелись, словно корольки;
Кинули ресницы тень на пол-щеки;
Одеяло сбито, свернуто в комок;
С головы скатился шелковый платок;
На груди сорочка ходит-ходенем,
И коса сползает по плечу ужом.
А за печкой кто-то нехотя ворчит:
Знать другой хозяин по ночам не спит!
На мужа с женою смотрит домовой
И качает тихо дряхлой головой:
"Сладко им соснулось: полночь на дворе...
Жучка призатихла в теплой конуре;
Обошел обычным я дозором дом -
Весело хозяить в домике таком!
Погреба набиты, закрома полны,
И на сеновале сена с три копны;
От конюшни кучки сена отгребешь,
Корму дашь лошадкам, гривы заплетешь,
Сходишь в кладовые, отомкнешь замки -
Клади дорогие ломят сундуки.
Всё бы было ладно, всё мне по нутру...
Только вот хозяйка нам не ко двору:
Больно черноброва, больно молода, -
На сердце тревога, в голове - беда!
Кровь-то говорлива, грудь-то высока...
Мигом одурачит мужа-старика...
Знать и домовому не сплести порой
Бороду седую с черною косой.
При людях смеется, а - глядишь - тайком
Плачет да вздыхает - знаю я по ком!
Погоди ж, я с нею шуточку сшучу
И от черной думы разом отучу:
Только обоймется с грезой горячо, -
Я тотчас голубке лапу на плечо,
За косу поймаю, сдерну простыню -
Волей аль неволей грезу отгоню...
Этим не проймется, - пропадай она,
Баба-переметка, мужняя жена!
Всей косматой грудью лягу ей на грудь
И не дам ни разу наливной вздохнуть,
Защемлю ей сердце в крепкие тиски:
Скажут, что зачахла с горя да с тоски".
"Ты - краса ли моя девичья..."
Ты - краса ли моя девичья,
Ты - кова ль моя трубчатая,
Не на радость ты мне, д'евице,
Не в утеху доставалася!
Что тебе ли, русой косыньке,
Люди добрые завидуют,
За тебя ли, косу русую,
Извели меня, младёшеньку,
Опоили горемычную
Зельем - лютою отравою...
Ох, не зельем извели меня,
Опоили не отравою,
А извел меня соколий глаз,
Опоила речь медовая...
(1849 г. ?)
"Снаряжай скорей, матушка родимая..."
Снаряжай скорей, матушка родимая,
Под венец свое д'итятко любимое.
Я гневить тебя нынче зарекалася -
От сердечного друга отказалася...
Расплетай же мне косыньку шелк'овую,
Уложи меня на кровать тес'овую,
Пелену набрось мне на груди белые
И скрести под ней руки помертвелые;
В головах зажги свечи воску ярого
И зови ко мне жениха-то старого:
Пусть войдет старик - смотрит да дивуется -
На красу ль мою девичью любуется.
(1849 г.)
ПЕСНЯ ("Как у всех-то людей светлый праздничек...")
Как у всех-то людей светлый праздничек,
День великий - помин по родителям,
Только я сиротинка безродная,
На погосте поминок не правила.
Я у мужа веч'ор отпросилася:
"Отпусти, государь, - похристосуюсь
На могиле со свёкором-батюшкой".
Идуч'и, я с дорожньки сбилася,
Во темн'ом во лесу заплуталася,
У оврага в лесу опозналася.
В том овраге могила бескрёстная:
Всю размыло ее ливнем-дождиком,
Размело-разнесло непогодушкой...
Подошла я к могиле - шатнулася,
Белой грудью о землю ударилась:
"Ты скажи мне, сырая могилушка!
Таково ли легко было м'олодцу
Загубить свою душеньку грешную?
Каково-то легко было девице
Под невольный венец снаряжатися?"
(1854 г.)
ВИХОРЬ
При дороге нива...
Доня-смуглоличка
День-деньской трудится -
Неустанно жнет:
Видно, не ленива,
А - чт'о божья птичка -
На заре ложится,
На заре встает.
Против нашей Дони
Поискать красотки.
Разве что далёко,
А в соседстве нет...
Косы по ладони;
Грудь, как у лебедки;
Очи с поволокой;
Щеки - маков цвет.
Солнце так и жарит,
Колет, как иглою;
Стелется на поле
Дым, не то туман;
С самой зорьки парит -
Знать, перед грозою;
Скинешь поневоле
Душный сарафан.
Разгорелась жница:
Жнет да жнет да вяжет,
Вяжет без подмоги
Полные снопы...
А вдали зарница
Красный полог кажет...
Ходят вдоль дороги
Пыльные столпы...
Ходят вихри, ходят,
Вертятся воронкой -
Все поодиночке:
Этот, тот и тот -
Очередь заводят...
А один, сторонкой,
К Дониной сорочке
Так себе и льнет.
Оглянулась девка -
И сама не рада:
Кто-то за спиною
Вырос из земли...
На губах издевка,
А глаза без взгляда,
Волосы копною,
Борода в пыли.
Серый-серый, зыбкий, -
Он по ветру гнется,
Вьется в жгут и пляшет,
Пляшет и дрожит,
Словно бы с улыбкой,
Словно бы смеется,
Головою машет -
Доне говорит:
"Ветерок поднялся -
Славная погодка!
Светится зарница
Среди бела дня:
Я и разыгрался...
Белая лебедка,
Красная девица,
Полюби меня! "
Отскочила Доня -
Ей неймется веры,
За снопами кроясь,
Силится уйти,
А за ней погоня -
Настигает серый,
Кланяется в пояс,
Стал ей на пути:
"Чт'о ж не молвишь слова,
Чт'о не приголубишь?
Аль еще не знаешь -
Чт'о за зелье страсть?
Полюби седого: -
Если не полюбишь,
И его сконаешь,
И тебе пропасть!.."
Сам по полю рыщет,
К Доне боком-боком -
Тесными кругами
Хочет закружить:
Будто в жмурках ищет,
Будто ненароком
Пыльными руками
Тянется схватить.
Вот схватил и свистнул...
Да она рванулась:
"Аль серпа хотелось?
На тебе, лови!"
Серп блеснул и свистнул...
Пыль слегка шатнулась
Да и разлетелась...
Только серп к крови...
С призраком пропали,
Словно вихорь шаткий,
И девичьи грезы...
Отчего ж потом
Мать с отцом видали,
Как она украдкой
Утирала слезы
Белым рукавом?
Отчего гурьбою
Сватов засылали;
А смотрён ни разу
Не пришлось запить?..
Думали семьею,
Думали-гадали
И решили: "с глазу! " -
Так тому и быть...
Зимка проскрипела,
И весной запахло;
Зелен'я пробили
Черный слой земли...
Доня все хирела,
Сохнула и чахла...
Знахари ходили,
Только не дошли.
Рожь поспела снова...
Светится зарница...
Ходят вдоль дороги
Пыльные толпы...
Только нет седого.
И другая жница
Вяжет вез подмоги
Полные снопы.
"Эхма! Жалко Домны! " -
Всем селом решали:
Этакой напасти
Где избыть серпом!
Старики-то скромны -
Видно не учили:
"От беды да страсти
Оградись крестом".
(7 сентября 1856 г.)
ПЕСНЯ ("Ох, вы, годы мои, годы торопливые...")
(Ек(атери(не Ив(ановне( Э-вой)
Ох, вы, годы мои, годы торопливые,
Торопливые вы годы и спешливые,
Как ни с долей, ни с удачей вы не зналися,
Из огня да прямо в полымя кидалися!..
Да спасибо же вам, б'естолочь бедовая,
Что за вас и полюбила чернобровая -
Полюбила, приласкала, приголубила,
Чарку молодца бездольного пригубила.
(17 августа 1856 г.)
Ох, пора тебе на волю, песня русская,
Благовестная, победная, раздольная,
Погородная, посельная, попольная,
Непогодою-невзгодою повитая,
Во крови, в слезах крещеная-омытая!
Ох, пора тебе на волю, песня русская!
Не сама собой ты спелася-сложилася:
С пустырей тебя намыло снегом-дождиком,
Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью,
Намело тебя с сырых могил метелицей...
(1856 г.)
РУСАЛКА
(Софье Григорьевне Мей)
Мечется и плачет, как дитя больное
В неспокойной люльке, озеро лесное.
Тучей потемнело: брызжет мелкой зернью -
Так и отливает серебром да чернью...
Ветер по дуброве серым волком рыщет;
Молния на землю жгучим ливнем прыщет;
И на голос бури, побросавши прялки,
Вынурнули с'о дна резвые русалки...
Любо некрещеным в бурю-непогоду
Кипятить и пенить жаркой грудью воду,
Любо им за вихрем перелетным гнаться,
Громким, звучным смехом с громом окликаться!..
Волны им щекочут плечи наливные,
Чешут белым гребнем косы рассыпные;
Ласточки быстрее, легче пены зыбкой,
Руки их мелькают белобокой рыбкой;
Огоньком под пеплом щеки половеют;
Ярким изумрудом очи зеленеют.
Плещутся русалки, мчатся вперегонку,
Да одна отстала - отплыла в сторонку...
К берегу доплыла, на берег выходит,
Бледными руками ивняки разводит;
Притаилась в листве на прибрежье черном,
Словно белый лебедь в тростнике озерном...
Вот уж понемногу н'епогодь стихает;
Ветер с листьев воду веником сметает;
Тучки разлетелись, словно птички в гнезды;
Бисером перловым высыпали звезды;
Месяц двоерогий с неба голубого
Засветил отломком перстня золотого...
Чу! переливаясь меж густой осокой,
По воде несется благовест далекой -
Благовест далекой по воде несется
И волною звучной прямо в сердце льется.
Видится храм божий, песнь слышна святая,
И сама собою крест творит десная...
И в душе русалки всенощные звуки
Пробудили много и тоски и муки,
Много шевельнули страсти пережитой,
Воскресили много были позабытой...
Вот в селе родимом крайняя избушка;
А в избушке с дочкой нянчится старушка:
Бережет и холит, по головке гладит,
Тешит алой лентой, в пестрый ситец рядит...
Да и вышла ж девка при таком уходе:
Нет ее красивей в целом хороводе...
Вот и бор соседний - так грибов да ягод
За одну неделю наберешься н'а год;
А начнут, под осень, грызть орехи белки -
Сыпь орех в лукошки - близко посиделки.
Тут-то погуляют парни удалые,
Тут-то насмеются девки молодые!..
Дочь в гостях за прялкой песни распевает,
А старуха дома ждет да поджидает;
Огоньку добыла - на дворе уж ночка -
Долго засиделась у соседей дочка...
Оттого и долго: парень приглянулся
И лихой бедою к девке подвернулся;
А с бедою рядом ходит грех незванный...
Полюбился парень девке бесталанной,
Так ей полюбился, словно душу вынул,
Да и насмеялся - разлюбил и кинул.
Позабыл голубку сизокрылый голубь -
И остались бедной смех мирской да прорубь...
Вспомнила русалка - белы руки гложет;
Рада б зарыдала - и того не может;
Сотворить молитву забытую хочет -
Нет для ней молитвы - и она хохочет...
Только, пробираясь не село в побывку,
Мужичок проснулся и стегает сивку,
Лоб и грудь и плечи крестно знаменует,
Да с сердцов на хохот окаянный плюет.
(1849 - 1856 гг.)
ПРЕДАНИЕ
ПРЕДАНИЕ - ОТЧЕГО ПЕРЕВЕЛИСЬ ВИТЯЗИ
НА СВЯТОЙ РУСИ
(сибирская сказка)
Выезжали на Сафат - реку, на закате красного солнышка,
Семь удалых русских витязей,
Семь могучих братьев названных:
Выезжал Годенко Блудович, да Василий Казимирович,
Да Василий Буслаевич, -
Выезжал Иван - гостинный - сын, -
Выезжал Алеша-Попович - млад, -
Выезжал Добрыня - м'олодец, -
Выезжал и матерой казак,
Матерей казак Илья Муромец.
Перед ними раскинулось поле чистое, -
А на том на поле старый дуб стоит,
Старый дуб стоит, кряковястый.
У того ли дуба три дороги сходятся:
Уж как первая дорога ко Нову-городу, -
А вторая-то дорога к стольному Киеву, -
А что третия дорога ко Синю морю далекому...
Та дорога прямоезжая, прямоезжая дорога, прямопутная:
Залегла та дорога ровно тридцать лет, -
Ровно тридцать лет и три года.
Становилися витязи на распутии,
Разбивали бел-полотнян шатер,
Отпускали коней погулять по чисту полю.
Ходят кони по шелковой траве-мураве,
Зеленую траву пощипывают,
Золотою уздечкой побрякивают,
А шатре полотняном витязи опочив держ'ат.
Было так - на восходе красного солнышка,
Вставал Добрыня-молодец раньше всех,
Умывался студен'ой водой,
Утирался тонким п'олотном,
Помолился чудну образу.
Видит Добрыня за Сафат-рекой бел-полотнян шатер:
В том ли шатре залег Татарченок,
Злой Татарин-бусурманченок -
Не пропускает он ни конного, ни пешего,
Ни езжалого доброго молодца.
Седлал Добрыня своего борзого коня;
Клал на него потнички,
А на потнички коврички,
Клал седельце черкасское,
Брал копейце урзамецкое,
Брал чингалище булатное, -
И садился на добра коня.
Под Добрыней конь осержается:
От сырой земли отделяется,
Выходы мечет по мерн'ой версте,
Выскоки мечет по сенн'ой копне.
Подъезжает Добрыня ко белу шатру
И кричит звучным голосом:
"Выходи-ка, Татарченок, злой Татарин
бусурманченок:
Станем мы с тобой смертный бой держать!"
Вт'апоры выходит Татарин их бела шатра
И садится на добра коня.
Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися, -
Слеталися-сходилися два уд'алые витязя...
Ломалися копья их острые,
Разлетались мечи их булатные:
Сходили витязи с добрых коней
И хватались в рукопашный бой.
Правая ножка Добрыни ускользнула,
Правая ручка Добрыни удрогнула, -
И валился он на сыру землю.
Скакал ему Татарин на белы груди,
Порол ему б'елы груди,
Вынимал сердце с печенью.
Было так - на восходе красного солнышка,
Встал Алеша-Попович раньше всех,
Выходил он на Сафат-реку,
Утирался тонким п'олотном,
Помолился чудну образу.
Видит он коня Добрынина:
Стоит борзый конь, только н'е весел, -
Потупил он очи во сыру землю:
Знать, тоскует он по хозяине,
Что по том ли Добрыне-молодце.
Садился Алёша на добра коня, -
Осержался под ним добрый конь,
Отделялся от сырой земли,
Метал выходы по мерной высоте,
Метал в'ыскоки в сенной копне.
Что не бель во полях забелелася -
Забелелася ставка богатырская;
Что не синь во полях засинелася -
Засинелись мечи булатные;
Что не крась во полях закраснелася -
Закраснелася кровь с печенью.
Подъезжает Алёша ко белу шатру -
У того ли шатра стоит Добрыня-молодец,
Очи ясные закатилися,
Руки сильные опустилися,
На бел'ых грудях запеклася кровь.
И кричит Алёша зыным голосом:
На честной бой, на побраночку! "
Отвечает ему татарченок:
"Ох-ты, гой еси Алёша-Поповаич - млад!
Ваши роды неуклончивы,
Неуклончивы ваши роды, неустойчивы -
Что не стать тебе со мной бой побеждать".
Как в'озговорит на то Алёша-Попович млад:
"Не хвались на пир идучи,
А хвались с пиру идучи".
Вт'апоры выходит татарин из б'ела шатра
И садится на добра коня.
Не два в поле слеталися,
Не две тучи небе сходилися, -
Сходилися-слеталися два уд'алые витязя:
Ломалися копья их острые.
Разлетались мечи их булатные,
И сходили они с добрых коней,
И хватались в рукопашный бой.
| |
| Просмотров: 449 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры