| Главная » Книги |
Мей Лев Александрович - Стихотворения, Страница 9
Мей Лев Александрович - Стихотворенияign="justify"> А с самим собой думушку думает:
"Вот постой, налетят, так узнаешь ты -
Сколько жен по кибиткам их возится
Да и как из намета-то ханского
Отпускаются бабы - с рук на руки
Ханским ближникам, ханским печальникам,
А уж я за тебя, за голубушку,
Отвалил бы казны не жалеючи..."
6
Загорелося утро по-летнему,
Загорелось сначала на куполе,
А потом перешло на верхушки древесные,
А потом поползло по земле, словно крадучись,
Где жемчужинки, где и алмазиаки
У росистой травы отбираючи.
Куманика перловым обсыпалась бисером;
Подорешник всей белою шапкой своей нахлобучился
И поднял повалежные листья, натужившись;
С Осетра валит пар, словно с каменки, -
Значит, будет днем баня опарена...
У Николы Корсунского к ранней обедне ударили...
И княгиня проснулась под колокол...
К колыбели птенца своего припадаючи,
Целовала его, миловала и пестовала,
И на красное солнышко вынесла,
На подбор теремной, на светелочный.
Вот стоит она с ним, смотрит на поле,
На лес, на реку, смотрит так пристально
На дорогу, бегучую под гору.
Смотрит... пыль по дороге поднялася...
Скачет кто-то, и конь весь обмыленный...
Ближе глянула - ан Ополоница,
Не приметил княгини б, да крикнула,-
Осадил жеребца, задыхается...
А княгиня Евпраксия опрашивает:
"Где же князь мой, сожитель мой ласковый?"
Замотал головой Ополоница:
"Не спросила бы, не было б сказано.
Благоверный твой князь Федор Юрьевич,
Красоты твоей ради неслыханной,
Убиен от царя, от Батыя неистового!"
Обмерла-окочнела княгиня Евпраксия,
К персям чадо прижала любезное
Да с ним вместе с подбора и ринулась
На сырую мать-землю, и тут заразилася до
смерти...
И оттоле то место Заразом прозвалося,
Потому что на нем заразилася
С милым чадом княгиня Евпраксия.
7
В это время Батый, царь неистовый,
На Рязань поднял всю свою силу безбожную
И пошел прямо к стольному городу;
Да на поле его вся дружина рязанская встретила,
А князья впереди: сам великий князь,
Князь Давид, и князь Глеб, и князь Всеволод, -
И кровавую чашу с татарами роспили.
Одолели б рязанские витязи,
Да не в мочь было: по сту татаринов
Приходилось на каждую руку могучую...
Изрубить изрубили они тьму несметную,
Наконец утомились-умаялись
И сложили удалые головы,
Все как билися, все до единого,
А князь Юрий лег вместе с последними,
Бороня свою землю и отчину,
И семью, и свой стол, и княжение...
Как объехал потом царь Батый поле бранное,
Как взглянул он на падаль татарскую -
Преисполнился гнева и ярости
И велел все пределы рязанские
Жечь и грабить, и резать без милости
Всех - от старого даже до малого,
Благо их боронить было некому...
И нахлынули орды поганые
На рязанскую землю изгоном неслыханным,
Взяли Пронск, Ижеславец и Белгород,
И людей изрубили без жалости,
И пошли на Рязань... Суток с четверо
Отбивались от них горожане рязанские,
А на пятые сутки ордынцы проклятые
Ворвались-таки в город, по лестницам,
Сквозь проломы кремлевской стены и сквозь
полымя;
Ворвалися и в церковь соборную, -
Там убили княгиню великую,
Со снохами ее и с княгинями прочими,
Перебили священников, иноков;
Всенародно девиц осквернили и инокинь;
Храмы божьи, дворы монастырские -
Все пожгли; город предали пламени;
Погубили мечом все живущее, -
И свершилось по слову Батыеву:
Ни младенца, ни старца в живых не осталося...
Плакать некому было и не по ком...
Все богатство рязанское было разграблено...
И свалило к Коломне ордынское полчище.
8
Ox ты, степь, ты приволье раздольное,
Молодецкая ширь необъездная,
Поросла по яругам ты тальником
И травой-муравой приукрасилась.
Хорошо на просторе тебе, неоглядная,
Залегать, не оря и не сеючи,
А шелковым ковром зеленеючи!..
Где река пробежит, там и затоны,
Где лесок проскочил, там и забега
Зверю всякому, там же и гнездышко
Птице всякой пролетной, привычливой;
А охотнику - знай да натягивай
Тетиву у лука круторогого
Аль спускай с рукавицы, где воззрился, сокола...
Едет по степи витязь Евпатий, да невесел...
На руке дремлет кречет остроженный,
От болгар в самой Индии добытый.
Дремлет кречет, клобук отряхаючи
И крылом поводя, а не видит он,
Что сорвались две цапли с болота соседнего.
Он не видит, а витязь и видел бы,
Только, знать, самому затуманила
Очи зоркие греза налетная...
И не грезится - словно бы въявь ему видится...
Вот как есть город Новгород-Северский...
И Десна... и народу у пристани чуть не
с полгорода:
Цареградские гости приплыли с товарами,
Да один привезли - продавать не указано,-
Отдавать по завету великому...
А товар-то - царевна-красавица:
Не снималася с синего моря лебедушка
Не алела в бору неотоптанном ягодка
Супротив византийской царевны Евпраксии...
Полюбилася крепко царевна Евпатию,
Да и Федору-князю она полюбилася:
Оба ездили втепоры в Новгород-Северский.
Князь зазнобой своею Евпатию каялся,
Только милому брату крестовому
Ничего не промолвил Евпатий... не ведала
Ни о чем даже ночь-исповедница...
Да любовь не стрела половецкая:
Из груди ее разом не выдернешь...
Одолела кручина истомная витязя,
Проводила его от Рязани к Чернигову
И поехала рядом у стремени
По полям, по степям неизведанным:
Не уехать от ней, не избыть ее
Ни мечом, ни крестом, ни молитвою...
За истомой сердечной и греза горячая
Правит след и манит к себе витязя
Что не белой рукой - бровью писаной,
Не шелковой косой - речью ласковой...
Едет с поля Евпатий домой, да не к радости:
На пороге его поджидает давно Ополоница.
9
От Коломны ордынцы пошли прямо к Суздалю;
Стан разбили на Сити-реке, ради отдыха
И дележки добычею русскою.
Хан позвал на совет к себе Нездилу,
А уж тот и вконец отатарился:
Нет отлики от прочих улусников.
Порешили: ждать князя великого Суздальского,
Положить всю дружину на месте, где оступятся,
А потом и пойти к Володимеру
И другим городам - на разгром на неслыханный,
На грабеж и резню беспощадную.
Говорит нечестивому Нездила:
"Только мне побывать бы вот в Суздале,
Указал бы тебе я, наместнику божию,
Где хранится казна монастырская,
И церковная утварь, и кладь княженецкая".
- "Что же? - хан говорит. - Нешто за морем?
Как возьмем на копье их улус, ты указывай,
А себе и бери десятиною".
Бил челом хану грозному Нездила
И пошел из шатра на ночевку кибитную,
А в кибитке семья его ждет новобранная:
Старых жен отдал хан ему целую дюжину...
Полуночь... Афанасию Прокшичу Нездиле
Мягко спать на коврах и на войлоках,
Да и сны-то такие любовные...
То приснится квашонка, тряпицей накрытая,
И стоит-то в подполье у гостя невзрачного,
А заглянешь в нее - вся насыпана жемчугом;
То валяется шлем под кустом под ракитовым,
Занесен снегом-инеем, всмотришься -
Ан ведь княжеский он, в Цареграде чеканенный,
Весь серебряный, только что черными пятнами
Запеклась на нем кровь благородная;
То приснится, что суздальский ризничий
Головою кивает ему, вызываючи
На сговор и беседу потайную.
Да уж это не снится, а подлинно
Войлок подняли... Смотрит во все глаза Нездила,
Видит: старец седой, в одеянии инока,
Ликом схож на икону Николы Корсунского,
Из кибитки рукой его манит таинственно.
Вылез Нездила к иноку, стал его спрашивать:
"Что ты, старче? Чего тебе надобно?"
Поглядел на него старец пристально
И ответствует так: "Душу грешника
От погибели вечной спасти покаянием".
Засмеялся в ответ ему Нездила:
"Видно, ты без ума и без разума,
Что полуночью бродишь по стану воинскому
И дерзаешь тревожить сановников?
Видишь: грешную душу спасти ему надобно!
Знай: ордынцы таких соглядатаев
На чумбурах, что псов омерзительных, вешают.
Погоди: мы вот завтра допросимся -
Где ты caм-то, святоша, спасаешься?"
- "Не тебе, - говорит ему старец, -
допрашивать
Божьих слуг, а тебя им допрашивать.
Ты скажи мне: какой лютой казнию
Подобает казнити изменника
И предателя, братоубийцу,
Окаянного кровопролителя,
Осквернителя храмов господниих,
Святотатца и бесоугодника?
На земле нет и казни такой: только дьяволам
Во геенне она уготована.
Ведай: ждут и тебя муки адские,
Но господь милосердый тебе покаянием
Дозволяет спастися от вечной погибели..."
Весь затрясся от гнева и ярости Нездила
И на старца хотел было ринуться,
Да не мог шевельнуться, как будто к земле
прирос.
Указал ему старец десницею на небо
И промолвил: "Одними молитвами
Неповинно тобою погубленных
Князя Федора, с княжичем и со супругою,
Благоверной княгиней Евпраксией,
Бог приемлет твое покаяние
И меня ниспослал к тебе вестником,-
Содрогнись и покайся, о чадо заблудшее,
И молися: заутра с денницею
Ты предстанешь на страшный суд господа,
А земной суд и казнь начинаются..."
С этим словом исчез он - и вся земля дрогнула...
10
Ходенем пошло поле окрестное,
И сыр-бор зашатался вот словно под бурею...
Налетела ль она, многокрылая,
Или сила иная на ставки татарские,
Только ломятся ставки и валятся,
Только стон поднялся вдоль по стану
ордынскому.
Загремели мечи о шеломы каленые;
Затрещали и копья и бердыши;
От броней и кольчуг искры сыплются;
Полилася рекой кровь горячая...
Варом так и варит всю орду нечестивую:
Рубят, колют и бьют - кто? - неведомо.
Тут ордынцы совсем обеспамятели,
Точно пьяные или безумные.
Кто ничком лежит - мертвым прикинулся,
Кто бежит вон из стана - коней ловить,
А и кони по полю шарахнулись -
Ржут и носятся тоже в беспамятстве.
Тут все стадо ревет - всполошилося;
Там ордынки развылись волчихами;
Здесь костер развели, да не вовремя:
Два намета соседние вспыхнули.
А наезжая сила незримая
Бьет и рубит и колет без устали, -
Слышно только, что русские витязи,
А нельзя полонить ни единого...
Вопят батыри в страхе и ужасе:
"Мертвецы, мертвецы встали русские,
Встали с поля рязанцы убитые!"
Сам Батый обоялся... А Нездила
Уж у хана в шатре, уж опомнился
От того от ночного видения,
Говорит: "Только взять бы какого: разведаем -
Мертвецы или люди живые наехали?"
Говорит он, а дрожь-то немалая
Самого пронимает, затем что все близятся
Стон и вопли к намету Батыеву,
Все бегут в перепуге улусники
От невидимой силы, неведомой...
"Повели, хан, костры запалить скоро-наскоро
И трубить громче в трубы звончатые,
Чтобы все твои батыри слышали,
Да пошли поскорее за шурином
Хоздоврулом", - Батыю советует Нездила.
Хан послушался: трубы призывные грянули,
И зарей заиграло в поднебесье зарево.
В пору в самую близко от ставки Батыевой
Пронеслася толпа русских витязей,
Прогоняя татарву поганую
И топча под копытами конскими;
Да вдогонку ей стрелы, что ливень,
посылались, -
И упали с коней наземь пятеро.
Подбежали ордынцы к ним, подняли
И к Батыю свели. Хан их спрашивает:
"Вы какой земли, веры какой, что неведомо
Почему мне великое зло причиняете?"
И ответ ему держат рязанские витязи:
"Христианской мы веры, дружинники
Князь Юрья Рязанского, полку Евпатия
Коловрата; почтить тебя посланы -
Проводить, как царю подобает великому".
Удивился Батый их ответу и мудрости
И послал на Евпатия шурина
И полки с ним татарские многие.
Хоздоврул похвалялся: "Живьем возьму,
За седлам приведу к тебе русского витязя".
А ему подговаривал Нездила:
"За седлом!.. Приведешь его к хану у
стремени".
И поехали оба навстречу к Евпатию...
А заря занималася на небе,
И оступились полки... У Евпатия
Всей дружины-то было ль две тысячи -
Вся последняя сила рязанская, -
А ордынцы шли черною тучею:
Не окинуть и взглядом, не то чтоб
доведаться -
Сколько их?.. Впереди Хоздоврул барсом
носится.
Молодец был и батырь: коня необгоннее
И вернее копья у ордынцев и не было.
И сступились полки... На Евпатия
Налетел Хоздоврул, только не в пору:
Исполин был Евпатий от младости силою -
И мечом раскроил Хоздоврула он на-полы
До седла, так что все, и свои, и противники,
Отшатнулись со страхом и трепетом...
Рать ордынская дрогнула, тыл дала,
А всех прежде свернул было Нездила,
Да коня под уздцы ухватил Ополоница.
Только глянул боярин Евпатий на Нездилу,
Распалился душой молодецкою
И с седла его сорвал. А Нездила
Стал молить его слезным молением:
"Отпусти хоть мне душу-то на покаяние!"
Отвечает Евпатий: "Невинен ты -
Мать сырая земля в том виновница,
Что носила такое чудовище:
Пусть и пьет за то кровь твою гнусную...
Ты попомни княгиню Евпраксию
И колей, старый пес, непокаянно!"
Тут взмахнул над шеломом он Нездилу
И разбил его о землю вдребезги;
Сам же кинулся вслед за ордынцами
И догнал их до самой до ставки Батыевой.
Огорчился Батый и разгневался,
Как узнал, что Евпатий убил его шурина,
И велел навести на Евпатия
Он пороки, орудия те стенобитные...
И убили тогда крепкорукого,
Дерзосердого витязя; тело же
Принесли перед очи Батыевы.
Изумился и хан, и улусники
Красоте его, силе и крепости.
И почтил хан усопшего витязя:
Отдал тело рязанским дружинникам
И самих отпустил их, примолвивши:
"Погребите вы батыря вашего с честию,
По законам своим и обычаям,
Чтоб и внуки могиле его поклонялися".
11
По зиме Ингорь-князь из Чернигова
Прибыл в отчину, в землю рязанскую,
И заплакал слезами горючими,
Как взглянул на пожарище стольного города.
Подо льдом и под снегом померзлые,
На траве-ковыле обнаженны, терзаемы
И зверями и птицами хищными,
Без креста и могилы, лежали убитые
Воеводы рязанские, витязи,
И семейные князя, и сродники,
И все множество люда рязанского:
Все одну чашу смертную выпили.
Повелел погребать их князь Ингорь
немедленно;
Повелел иереям святить храмы божий
И очистить весь город; а сам он с Воронежа
Тело князя Феодора Юрьича
Перенес к чудотворцу Корсунокому,
И княгиню Евпраксию, с сыном их княжичем,
Схоронил в одно место, и три креста каменных
Над могилой поставил. С тех пор прозывается
Николай Чудотворец-Заразским святителем,
Потому что на месте на том заразилася
Вместе с сыном княгиня Евпраксия.
Где честная могила Евпатия -
Знают ясные зоря с курганами,
Знала старая песня про витязя,
Да и ту унесло ветром-вихорем.
Ох ты, батюшка, город Зарайск
новоставленный!
На крутой на горе ты красуешься,
На Осетр на реку ты любуешься
И глядишься в нее веселехонек,
Словно вправду не знаешь, не ведаешь -
Где ты вырос, над чьими могилами?..
Знать, гора и крута, да забывчива,
Знать, река и быстра, да изменчива,
А правдива запевка старинная:
"На святой Руси быль и была,
Только быльем давно поросла!"
(1859)
ПЕСНЯ ("Что ты, зорька...")
Что ты, зорька, что, рожд'енница желанная,
Что ты бледная такая и туманная,
Не в приборе и без алого повойничка?
Али чуешь по околице покойничка?
Ты, бывало, нарождаешься
Вся в алмазы убираешься, -
И бегут потемки прочь;
А под вечер в избу белую
К нам заглянешь - просто целую
При тебе не спал бы ночь...
Было, зорька!.. Быль бывалая...
Да ведь быль - печать не малая,
Позабыть о ней невмочь...
Ни на что бы не гляделося...
И скорее бы хотелося
Долю в свете проволочь.
Что ж ты, зорька, что, рожденница желанная,
Что ты бледная такая и туманная,
Не в приборе и без алого повойничка?
Видно - чуешь по околице покойничка?
(1859)
ПЕСНЯ ("Как наладили: Дурак...")
Как наладили: "Дурак,
Брось ходить в царев кабак! "
Так и ладят всё одно -
"Пей ты воду, не вино -
Вон хошь речке поклонись,
Хошь у быстрой поучись".
Уж я к реченьке пойду,
С речкой речи поведу:
"Говорят мне: ты умна,
Поклонюсь тебе до дна:
Научи ты, как мне быть,
Пьянством люда не срамить?
Как в тебя, - мою реку,
Утопить змею-тоску?
А научишь - век тогда
Исполать тебе, вода,
Что отбила дурака
От царева кабака! "
(1860)
ПО ГРИБЫ
Рыжиков, волвяночек,
Белыих беляночек
Наберу скорёшенько
Я, млада-младёшенька,
Что для свекра-батюшки,
Для свекрови-матушки:
Перестали б скряжничать -
Сели бы пображничать.
А тебе, постылому,
Старому да хилому,
Суну я в окошечко
Полное лукошечко
Мухомора старого,
Старого - поджарого...
Старый ест - не справится:
Мухомором давится...
А тебе, треклятому,
Белу-кудреватому,
Высмотрю я травушку,
Травушку-муравушку, -
На постелю браную,
Свахой-ночкой стланую,
С пологом-дубровушкой,
Да со мной ли, вдовушкой.
(1860)
ПЕСНЯ ("Ты житье ль мое...")
Ты житье ль мое,
Ты бытье ль мое,
Ты, житье-бытье мое ли горемычное!
Что хозяйкой быть,
За седым ходить -
Молодешеньке мне - дело непривычное...
Ох, ты милый мой,
Разудалый мой!
Научи меня с недолей потягатится:
Не топить избы,
Не слыхать журьбы,
Со постылым, старым мужем не якшатися.
(1860)
ПЕСНЯ ("Как вечор мне, молодешеньке...")
(В. В. Крестовскому)
Как вечор мне, молодешеньке,
Малым-мало ночью спалося,
Малым-мало ночью спалося -
Нехороший со привиделся:
У меня бы на прав'ой руке,
Что на малом на миинчике,
Распаялся жар-зол'от перстень,
Выпал камешек лазоревый...
Знать, что мой мил'ой угадчивый,
С нами, девками, назойливый,
Из белых из рук выпадчивый,
Со белой груди уклонливый!
(1861)
ЛЕШИЙ
(Николаю Ивановичу Липину)
Двойным зеленым строем,
Вдоль узкого проселка,
Под снежной шапкой дремлет
И с'осенка и ёлка;
Осина коченеет
И дрогнет от мороза.
И вся в слезах алмазных
Плакучая береза;
Их предки - в три обхвата,
Поодаль от опушки,
Взнесли над молодежью
Маститые макушки;
Вдали дубняк; да Леший -
Всех выше головою:
Рога торчат сквозь космы;
Копыта под землею...
То всех деревьев выше,
То ниже мелкой травки,
Чт'о топчут чуткой ножкой
Букашки и козявки;
Владыка полновластный
Зеленого народа,
Он всей лесной державе
Судья и воевода.
Зимою он сугробы
В овраги заметает,
А тропки и лисицам
И зайцам прочищает;
И снегом он обносит
Берлогу медвежонка,
И вьет мохнатой лапой
Гнездо для вороненка;
И волку-сыромахе
Он кажет путь-дорогу,
И, насмех доезжачим
И звучному их рогу,
И стае гончих, зверя
В трущобе укрывает...
А к осени деревья
Он холит-сберегает:
Под корень их валежник
И палый лист, вязанкой,
Кряхтя, валит с плеча он
Над белою белянкой,
Над рыжиком и груздем,
Над тонкою опёнкой
Укроет; проберется
К грибовницам сторонкой.
И филином прогукнет,
И в чаще, за кустами,
Засветит, что волчиха,
Зелеными глазами.
В орешнике змеею
Шипит он для потехи,
Чтоб девушки у белок
Не сняли все орехи.
Дед долго и любовно
По лесу ходит-ходит,
Порой с былнки малой
По часу глаз не сводит.
И все он настороже
С зари до полуночи,
Пока уж напоследок
Не выбьется из мочи.
С зашитым подаянием,
Бродяга ждет, - дед стукнет
На целый лес дубинкой,
Конем заржет, аукнет,
Грозой и буйным вихрем
Вдоль п'о лесу, -
И в самую трущобу
Недоброго загонит;
Там будет сыт бродяга
До третьего до Спаса:
У яблонь и у пчелок
Накоплено запаса...
А в лес зайдет охотник -
Опять стучит дубинка,
И прячется в трущобе
Вся дичь и вся дичинка...
Всего любезней весны
Для деда: припадает
К сырой земле он ухом
И слышит - всё копает,
Всё роется под склепом
Своей темницы тесной,
Всё дышит жаждой жизни
И силою воскресной:
И травка, и муравка,
И первые цветочки,
И первые на волю
Пробившиеся почки.
Вот всё зазеленело;
Летучими цветками
И бабочки и мушки
Порхают над лугами;
Жужжа, роятся пчелы;
Поют на гнездах птицы,
И н'а небе играют
Весенние зарницы.
Дед долго и любовно
По лесу ходит - ходит,
Порой с былинки малой
По часу глаз не сводит.
И всё он на сторожке -
С зари до полуночи,
Пока уж напоследок
Не выбьется из мочи...
Устанет, притомится,
И спать придет охота -
Уйдет в дубовый остров,
В любимое болото:
Там тина - чт'о перина,
Там деду, ночью тихой,
Зыбучая постеля
С русалкой-лешачихой.
Для ней-то он осоку
В зеленый полог рядит;
Для ней медвежьи ушки,
Вороньи глазки садит;
Для ней и незабудки -
Ковром узорно-шитым;
Для ней и соловейки
По ветлам и ракитам.
Для ней-то под Купалу,
Полуночью росистой,
И папортник без цвета
Цветет звездой лучистой.
Сюда уж не добраться
Ни вершникам, ни пешим...
И спит он... Да летает
Недобрый сон над Лешим...
И снится деду, будто
По всей его дуброве
Чудн'ое чт'о творится.
И все как будто внове...
Что мчится издалека
Неведомая сила
И старую трущобу
Всю лоском положила:
Подсечен, срублен, свален
И сгублен топорами,
Кругом весь остров стонет
Дрожащими ветвями;
Что пр'осека с полвёрсту
Идет поверх болота,
И вдалеке сверкает
Зловещим оком что-то,
И мчится-мчится-мчится,
И ближе подлетает:
Пар из ноздрей и искры;
След полымя сметает.
Шипит-шипит и свищет.
И, словно змей крылатый,
Грозит чугунной грудью
Груди его косматой...
Проснулся, глянул, - видит:
Не остров, а площадка;
Дубов - как не бывало:
Всё срублено, всё гладко...
Засыпано болото
Песком, дресвой и щебнем,
И мост над ним поднялся
| |
| Просмотров: 541 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры