, Ермак, Людовик, Лир, Гамлет,
Цари, что из гробов им к жизни вызывались,
Вторичной смертию все ныне в нем скончались. -
Здесь ревностный денщик великого Петра,
Там бешеный игрок, ревнивый мавр вчера,
Сегодня он - король, вождь ратный иль посланник,
10 А завтра - нищий, раб, безумец иль изгнанник,
Там в пышной мантии, а тут в лохмотьях весь,
Но истинный артист везде - и там, и здесь,
С челом, отмеченным печатаю таланта;
Везде в нем видел мир глашатая-гиганта,
В игре, исполненной и чувства и ума,
Везде он был наш Кин, наш Гаррик, наш Тальма,
Мне видится театр. Все полны ожиданья.
Вдруг - поднят занавес - и взрыв рукоплесканья
Раздался, - это ты, ты вышел, исполин!
20 Обдуман каждый шаг, ряды живых картин -
Его движения и каждый взмах десницы;
В бровях - густая мгла, гроза - из-под ресницы.
Он страшен. На лице великость адских мук.
В его гортани мрет глухих рыданий звук,
Волнуемая грудь всем слышимо клокочет,
И в хохоте его отчаянье хохочет.
Он бледен, он дрожит - и пена на устах,
И, судорожно сжав в трепещущих перстах
Сосуд с отравою, он пьет... в оцепененье
30 Следите вы его предсмертное томленье -
Изнемогает... пал... Так ломит кедр гроза.
Он пал, с его чела вам смотрит смерть в глаза,
Спускают занавес. Как бурные порывы:
"Его! Его! Пусть нам он явится! Сюда!"
Нет, люди, занавес опущен навсегда,
Кулисы вечности задвинулись. Не выйдет!
На этой сцене мир его уж не увидит.
Нет! - Смерть, которую так верно он не раз
Во всем могуществе изображал для вас,
40 Соделала его в единый миг случайный
Адептом выспренним своей последней тайны.
Прости, собрат-артист! Прости, со-человек!
С благословением наш просвещенный век
На твой взирает прах несуеверным оком
И мыслит: ты служил на поприще высоком,
Трудился, изучал язык живых страстей,
Чтоб нам изображать природу и людей
И возбуждать в сердцах возвышенные чувства;
Ты жег свой фимиам на алтаре искусства
50 И путь свой проходил, при кликах торжества,
Земли родимой в честь и в славу божества.
Середина марта 1853
193. Ф. Н. ГЛИНКЕ
Здравствуй, деятель и зритель
Многих чудных жизни сцен,
Музы доблестной служитель,
Наш поэт и представитель
Славных дедовских времен!
Знал ты время, ведал лета,
Как людьми еще был дан
В мире угол для поэта
И певец пред оком света
Чтил в себе свой честный сан.
В лоне мира - песнью мирной
Он страдальцев утешал,
На пиры - нес клик свой пирный,
В бранях - благовестью лирной
Доблесть храбрых возвышал.
Нес в величье он спокойном
Тяжесть дольнего креста, -
Пел ли радость гимном стройным -
Он глумленьем непристойным
Не кривил свои уста;
И не мнил он обеспечить
Беззаконный произвол -
В русском слове чужеречить,
Рвать язык родной, увечить
Богом данный нам глагол.
И над этой речью кровной,
Внятной призванным душам,
Не был вверен суд верховный
Дерзкой стае суесловной-
Дел словесных торгашам.
Грустных новостей в пучине
Мы, поэт, погружены,
Но от прежних лет доныне
Честно верен ты святыне
Благородной старины.
И за то своим покровом
Сохранил в тебе господь
Эту силу - звучным словом,
Вечно юным, вечно новым,
Оживлять нам дух и плоть.
Помню: я еще мальчишкой
Рылся в книжках, и меж них
За подкраденною книжкой
Поэтическою вспышкой
Зажигал меня твой стих;
Слух и сердце он лелеял, -
И от слова твоего,
От семен тех, что ты сеял,
Аромат библейский веял -
Отзыв неба самого.
Ты Карелии природу
В метких ямбах очертил,
Ты Двенадцатому году
В радость русскому народу
Незабвенным эхом был.
И теперь, на нас лишь канул
Бранный дождь, твоя пора
Не ушла: ты вмиг воспрянул
И по-русски первый грянул
Православное "ура".
Средь болезненного века
Жив и здрав ты, - честь! хвала!
Песнь живого человека
И до серба, и до грека
Христианская дошла.
Крест - нам сила, крест - наш разум.
К нам, друзья! - Из-за креста
Мы весь мир окинем глазом
И "на трех ударим разом
Со Христом и за Христа!"
12 мая 1854
194. ВЫПУЩЕННАЯ ПТИЧКА
Еще зеленеющей ветки
Не видно, - а птичка летит.
"Откуда ты, птичка?" - -"Из клетки", -
Порхая, она говорит.
"Пустили, как видно, на волю.
Ты рада? - с вопросом я к ней. -
Чай, скучную, грустную долю
Терпела ты в клетке своей!"
"Нимало, - щебечет мне птичка, -
Там было отрадно, тепло;
Меня спеленала привычка,
И весело время текло.
Летучих подруг было много
В той клетке, мы вместе росли.
Хоть нас и держали там строго,
Да строго зато берегли.
Учились мы петь там согласно
И крылышком ловко махать,
И можем теперь безопасно
По целому свету порхать".
"Ох, птичка, боюсь - с непогодой
Тебе нелегко совладать,
Иль снова простишься с свободой, -
Ловец тебя может поймать".
"От бурь под приветною кровлей
Спасусь я, - летунья в ответ, -
А буду застигнута ловлей,
Так в этом беды еще нет.
Ловец меня, верно, не сгубит,
Поймав меня в сети свои, -
Ведь ловит, так, стало, он любит,
А я создана для любви".
Август 1854
197. ЛЮБОВЬ МУЗЫКАНТА
Посвящено А. Г. Рубинштейну
Царь я, - все звуки - мне слуги покорные,
Войско державы моей.
Будь мне царицей! Глаза твои черные
Царских алмазов светлей.
Полный мечтами и думами гордыми,
В бурном порыве любви
Я всколыхну громовыми аккордами
Жаркие перси твои.
Весь я проникнут восторгом и муками, -
Созданный весь из огня,
Я упою тебя чудными звуками, -
В них ты прочувствуй меня!
В страстном огне, перерывы дыхания
Выразит струн моих звон,
Шепот "люблю", и печатью лобзания
Знойно подавленный стон.
Я облекусь в торжество триумфальное, -
И, как волну к берегам,
Разом всё царство мое музыкальное
Брошу к твоим я ногам.
Между 1848 и 1854
198. РАШЕЛЬ
(НАПИСАНО ПОСЛЕ ПОЯВЛЕНИЙ ЕЕ В РОЛЯХ ФЕДРЫ И ГЕРМИОНЫ)
От берегов тревожных Сены,
Предвозвещенная молвой,
Верховной жрицей Мельпомены
Она явилась над Невой.
Старик Расин взрывает недра
Своей могилы и глядит, -
Его истерзанная Федра
В венце бессмертия стоит,
Гнетома грузом украшений,
10 Преступной страстью сожжена,
И средь неистовых движений
Античной прелести полна.
То, мнится, мрамор в изваянье
Пигмалионовски живой
Томится в страстном истязанье
Пред изумленною толпой.
Из жарких уст волной певучей
Течет речей волшебный склад,
То, металлически гремучий,
20 Он, раздробленный в прах летучий,
Кипит и бьет, как водопад,
То, просекаясь знойным криком,
Клокочет он в избытке сил,
То замирает в гуле диком
И веет таинством могил.
Вот дивный образ Гермионы!
Как отголоски бурь в глуши,
Широкозвучны эти стоны
Пронзенной ревностью души,
30 Один лишь раз, и то ошибкой,
Надежда вспыхнула на миг,
И гордой греческой улыбкой
Прекрасный озарился лик, -
И вновь ударом тяжкой вести
Елены дщерь поражена -
Вся пламенеет жаждой мести, -
Троянка ей предпочтена.
Как вид подрытого утеса.
Что в бездну моря смотрит косо,
40 Чело громадное склоня,
Спокойно страшен звук вопроса:
"Орест! Ты любишь ли меня?"
Под скорбным сердцем сжаты слезы:
"Отмсти! Восстань за свой кумир!
Лети! Рази! Разрушь весь мир!"
Взор блещет молнией угрозы -
Дрожи, дрожи, несчастный Пирр!
В глухих раскатах голос гнева
Мрет, адской гибелью гудя;
50 Ужасна царственная дева,
Как Эвменида... Уходя,
Она, в последнем вихре муки,
Исполнясь мощи роковой,
Змеисто взброшенные руки
Взвила над гневной головой -
И мчится - с полотна текущей
Картиной - статуей бегущей -
Богиней кары громовой.
И при захваченных дыханьях
60 Театра, полного огнем,
При громовых рукоплесканьях
Всего, что жизнью дышит в нем,
Зашевелился мир могильный,
Отверзлась гробовая сень...
Рашель! Твоей игрой всесильной
Мне зрится вызванная тень:
Наш трагик, раннею кончиной
От нас оторванный, восстал
И, устремив свой взор орлиный
70 На твой триумф, вострепетал.
Он близ тебя заметил место,
Где б ты могла узреть его
В лице Тезея, иль Ореста,
Иль Ипполита твоего.
1853 или 1854
199. БЛАГОДАРЮ ВАС ЗА ЦВЕТЫ
Посв<ящено> М. Ф. Ш<такеншнейдер>
Устранив высокопарность
Поэтической мечты,
Проще самой простоты
Приношу вам благодарность
За роскошные цветы,
В виде ноши ароматной,
Усладительной вполне,
С вашей дачи благодатной
Прилетевшие ко мне.
10 Здесь, средь красок дивной смеси,
Ярко блещет горицвет,
Под названьем "барской спеси"
Нам известный с давних лет.
Вот вербена - цвет волшебный, -
Он у древних славен был,
Чудодейственно целебный,
На пирах он их живил,
Кипятил их дух весельем,
Дряхлых старцев молодил,
20 И подчас любовным зельем
В кровь он римскую входил.
Чудный цвет! В нем дышит древность,
Жгуч как пламя, ал как кровь,
Пламенеет он, как ревность,
И сверкает, как любовь.
Полны прелести и ласки
Не анютины ли глазки
Здесь я вижу? - Хороши.
Сколько неги и души!
30 Вот голубенькая крошка -
Незабудка! Как я рад!
Незабвенье - сердца клад.
Вот душистого горошка
Веет райский аромат!
Между флоксов, роз и лилий
Здесь и ты, полей цветок, -
Здравствуй, добрый мой Василий,
Милый Вася - василек!
Сколько венчиков махровых!
40 Сколько звездочек цветных!
И созвездие меж них
Георгин пышноголовых,
Переброшенных давно
В европейское окно
Между множеством гигантских
Взятых за морем чудес,
Из-под светлых мексиканских
Негой дышащих небес.
Я любуюсь, упиваюсь
50 И признательным стихом
За цветы вам поклоняюсь -
И хотел бы, чтоб цветком
Хоть единым распустился
Этот стих и вам явился
Хоть радушным васильком;
Но - перерван робким вздохом -
Он боится, чуть живой,
Вам предстать чертополохом
Иль негодною травой.
23 июня 1854
202. МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
Есть муки непрерывные: не видно,
Не слышно их, о них не говорят.
Скрывать их трудно, открывать их стыдно,
Их люди терпят, жмутся и молчат.
Зарыты в мрак душевного ненастья,
Они не входят в песнь твою, певец.
Их благородным именем несчастья
Назвать нельзя, - несчастие - венец,
Венец святой, надетый под грозою,
По приговору божьего суда.
Несчастье - терн, обрызнутый слезою
Иль кровию, но грязью - никогда.
Оно идет как буря - в тучах грозных,
С величьем, - тут его и тени нет.
Тут - пошлость зол и бед мелкозанозных,
Вседневных зол и ежечасных бед.
Житейский сор! - Едва лишь пережиты, -
&nbs