iv align="justify"> Дорога - ад, чернее ваксы;
Извозчик за угол скорей
На кляче тощенькой своей
Свернул - от столь же тощей таксы,
Прочтенной им в чертах лица,
К нему ревущего с крыльца.
Забрызган с первого же шага,
Пешком пускается бедняга,
И очень рад уже потом,
70 Когда с товарищем он в паре
Хоть как-нибудь, тычком, бочком,
На тряской держится "гитаре":
Так называют инструмент
Хоть звучный, но не музыкальный,
Который в жизни сей печальной
Старинный получил патент
На громкий чин и титул "дрожек",
И поглядишь - дрожит как лист,
Воссев на этот острый ножик,
80 Поэт убогий иль артист.
Я сам... Но, сколь нам ни привычно,
Всё ж трогать личность - неприлично
Свою тем более... Имен
Не нужно здесь; итак - NN,
Визитных карточек навьючен
Колодой целою, плывет
И, тяжким странствием измучен,
К дверям по лестнице ползет,
Стучится с робостью плебейской
90 Или торжественно звонит.
Дверь отперлась; привет лакейской
Как раз в ушах его гремит:
"Имеем честь, дескать, поздравить
Вас, сударь, с праздником"; молчит
Пришлец иль глухо "м-м" мычит,
Да карточку спешит оставить
Иль расписаться, а рука
Лакея, вслед за тем приветом,
И как-то тянется слегка,
100 И, шевелясь исподтишка,
Престранно действует при этом,
Как будто ловит что-нибудь
Перстами в области воздушной,
А гость тупой и равнодушный
Рад поскорее ускользнуть,
Чтоб продолжить свой трудный путь;
Он защитит, покуда в силах,
От наступательных невзгод
Кармана узкого проход,
110 Как Леонид при Фермопилах.
О, мой герой! Вперед! Вперед!
Вкруг света, вдаль по океану
Плыви сквозь бурю, хлад и тьму,
Подобно Куку, Магеллану
Или Колумбу самому,
И в этой сфере безграничной
Для географии столичной
Трудись! - Ты можешь под шумок
Открыть среди таких прогулок
120 Иль неизвестный закоулок,
Иль безымянный островок;
Полузнакомого припомня,
Что там у Покрова живет,
Узнать, что самая Коломня
Есть остров средь канавных вод, -
Открыть полярных стран границы,
Забраться в Индию столицы,
Сто раз проехать вверх и вниз
Через Надежды Доброй мыс.
130 Тут филолог для корнесловья
Отыщет новые условья,
Найдет, что русский корень есть
И слову чуждому "визиты",
Успев стократно произнесть
Извозчику: "Да ну ж! вези ты!"
Язык наш - ключ заморских слов:
Восстань, возрадуйся, Шишков!
Не так твои потомки глупы;
В них руссицизм твоей души,
140 Твои родные "мокроступы"
И для визитов хороши.
Зачем же всё в чужой кумирне
Молиться нам? - Шишков! Ты прав,
Хотя - увы! - в твоей "ходырне"
Звук русский несколько дырав.
Тебя ль не чтить нам сердца вздохом,
В проезд визитный бросив взгляд
И зря, как, грозно бородат,
Маркер трактирный с "шаропёхом"
150 Стоит, склонясь на "шарокат"?
Но - я отвлекся от предмета,
И кончить, кажется, пора.
А чем же кончится всё это?
Да тем, что нынче со двора
Не еду я, останусь дома.
Пускай весь мир меня винит!
Пусть всё, что родственно, знакомо
И близко мне, меня бранит!
Я остаюсь. Прямым безумцем
160 Довольно рыскал прежде я,
Пускай считают вольнодумцем
Меня почтенные друзья,
А я под старость начинаю
С благословенного "аминь";
Да только вот беда: я знаю -
Чуть день настанет - динь, динь, динь
Мой колокольчик, - и покою
Мне не дадут; один, другой,
И тот, и тот, и нет отбою -
170 Держись, Иван - служитель мой!
Ну, он не впустит, предположим;
И всё же буду я тревожим
Несносным звоном целый день,
Заняться делом как-то лень -
И всё помеха! - С уголками
Иван обеими руками
Начнет мне карточки сдавать,
А там еще, а там опять.
Как нескончаемая повесть,
180 Всё это скучно; изорвешь
Все эти листики, а всё ж
Ворчит визитная-то совесть,
Ее не вдруг угомонишь:
"Вот, вот тебе, а ты сидишь!"
Неловко как-то, неспокойно.
Уж разве так мне поступить,
Как некто - муж весьма достойный
Он в праздник наглухо забить
Придумал дверь, и, в полной мере
190 Чтоб обеспечить свой покой,
Своею ж собственной рукой
Он начертал и надпись к двери:
"Такой-то-де, склонив чело,
Визитщикам поклон приносит
И не звонить покорно просит -
Уехал в Царское Село".
И дома дал он пищу лени,
Остался целый день в тиши, -
И что ж? Потом вдруг слышит пени:
200 "Вы обманули - хороши!
Чрез вас мы время потеряли -
Час битый ехали, да час
В Селе мы Царском вас искали,
Тогда как не было там вас".
Я тоже б надписал, да кстати ль?
Прочтя ту надпись, как назло,
Пожалуй, ведь иной приятель
Махнет и в Царское Село!
Апрель 1856
241
Увы! мечты высокопарной
Прошел блаженный период.
Наш век есть век утилитарный, -
За пользой гонится народ.
Почти с младенчества изведав
Все тайны мудрости земной,
Смеемся мы над простотой
Своих отцов и добрых дедов;
Кряхтим, нахмурив строгий взгляд,
10 Над бездной жизненных вопросов,
И каждый отрок наш - философ,
И каждый юноша - Сократ.
У нас всему дан путь научный,
Ходи учебным шагом кровь!
Нам чувство будь лошадкой вьючной,
Коровкой дойною - любовь!
Не песен мы хотим любовных, -
Нам дело подавай, поэт!
Добудь из следствий уголовных
20 Нам занимательный предмет!
Войди украдкой в мрак темницы,
В вертеп разбоя, в смрад больницы
И язвы мира нам открой!
Пусть будет висельник, колодник,
Плетьми казненный огородник,
Ямщик иль дворник - твой герой!
Не терпим мы блестящей фразы,
Нам любо слово "обругал"
И пуще гибельной заразы
30 Противен каждый мадригал;
И на родных, и на знакомых
Готовя сотни эпиграмм,
О взятках пишем мы в альбомах
Цветущих дев и милых дам,
Но каюсь: я отстал от века, -
И мне ль догнать летучий век?
Я просто нравственный калека,
Несовременный человек;
До поздних лет мне чувство свято,
40 Я прост, я глуп, и - признаюсь! -
Порой, не видя результата,
Я бредням сердца предаюсь,
Мечтой бесплодною взлелеян,
Влачу страдальческую грусть,
Иными, может быть, осмеян - -
Я говорю: бог с ними! Пусть!
Но в мире, где я всем измучен,
Мне мысль одна еще сладка,
Что если Вам я и докучен,
50 То Вы простите чудака,
Который за предсмертной чашей,
Как юбилейный инвалид,
На прелесть молодости Вашей
С любовью старческой глядит
И, утомленный жизни битвой,
В могильный скоро ляжет прах
С миролюбивою молитвой
И словом мира на устах.
24 декабря 1856
242. ВОЙНА И МИР
Смотришь порою на царства земли - и сдается:
Ангел покоя по небу над миром несется,
Всё безмятежно, безбранно, трудится наука,
Знание деда спокойно доходит до внука;
В битве с невежеством только, хватая трофеи,
Борется ум человека и копит идеи,
И ополчавшийся некогда дерзко на веру
Разум смиряется, кротко сознав себе меру,
И, повергаясь во прах пред могуществом божьим,
Он, становясь в умилении веры подножьем,
Злые свои подавляет насмешки над сердцем,
С нищими духом - глядишь - стал мудрец одноверцем.
Мысли крыло распускается шире и шире.
Смотришь - и думаешь: "Есть человечество в мире.
Господи! Воля твоя над созданием буди!
Слава, всевышний, тебе, - образумились люди,
Выросли дети, шагая от века до века,
Время и мужа увидеть в лице человека!
Мало ль он тяжких, кровавых свершил переходов?.
Надо ж осмыслиться жизни в семействе народов!"
Только что эдак подумаешь с тайной отрадой -
Страшное зло восстает необъятной громадой;
Кажется, демон могучим крылом замахнулся
И пролетел над землей, - целый мир покачнулся;
Мнится, не зримая смертными злая комета,
Тайным влияньем нарушив спокойствие света,
Вдруг возмутила людей, омрачила их разум;
Зверствуют люди, и кровию налитым глазом
Смотрят один на другого, и пышут убийством,
Божий дар слова дымится кровавым витийством.
Мысли божественный дар углублен в изысканья
Гибельных средств к умножению смертных терзанья,
Брошены в прах все идеи, в почете - гремушки;
Проповедь мудрых молчит, проповедуют - пушки,
И, опьянелые в оргии дикой, народы
Цепи куют себе сами во имя свободы;
Чествуя в злобе своей сатану-душегубца,
Распри заводят во имя Христа-миролюбца;
Злобствует даже поэт - сын слезы и молитвы.
Музу свою окурив испареньями битвы,
Опиум ей он подносит - не нектар; святыню
Хлещет бичом, стервенит своих песен богиню;
Судорог полные, бьют по струнам его руки, -
Лира его издает барабанные звуки.
"Бейтесь!" - кричат сорванцы, притаясь под забором,
И поражают любителей мира укором;
Сами ж, достойные правой, прямой укоризны,
Ищут поживы в утробе смятенной отчизны.
Если ж иной меж людьми проповедник восстанет
И поучительным словом евангельским грянет,
Скажет: "Покайтесь! Исполнитесь духом смиренья!" -
Все на глашатая грозно подъемлют каменья,
И из отчизны грабителей каждый вострубит:
"Это - домашний наш враг; он отчизны не любит".
Разве лишь недр ее самый смиренный снедатель
Скажет: "Оставьте! Он жалкий безумец-мечтатель.
Что его слушать? В безумье своем закоснелом
Песни поет он тогда, как мы заняты делом".
"Боже мой! Боже мой! - думаешь. - Грусть и досада!
Жаль мне тебя, человечество - бедное стадо!
Жаль..." Но окончена брань, - по домам, ратоборцы!
Слава, всевышний, тебе, - есть цари-миротворцы.
<1857>
245. ВЕРЮ
Верю я и верить буду,
Что от сих до оных мест
Божество разлито всюду -
От былинки вплоть до звезд.
Не оно ль горит звездами,
И у солнца из очей
С неба падает снопами
Ослепительных лучей?
В бездне тихой, черной ночи,
В беспредельной глубине
Не оно ли перед очи
Ставит прямо вечность мне?
Не его ль необычайный
Духу, сердцу внятный зов
Обаятельною тайной
Веет в сумраке лесов?
Не оно ль в стихийном споре
Блещет пламенем грозы,
Отражая лик свой в море
И в жемчужине слезы?
Сквозь миры, сквозь неба крышу
Углубляюсь в естество,
И сдается - вижу, слышу,
Чую сердцем божество.
Не оно ль и в мысли ясной,
И в песчинке, и в цветах,
И возлюбленно-прекрасной
В гармонических чертах?
Посреди вселенной храма,
Мнится мне, оно стоит
И порой в глаза мне прямо
Из очей ее глядит.
<1857>
246. БЕЗДАРНЫЙ
Эх, горе мое, - не дала мне судьба
Ни черствого сердца, ни медного лба.
Тоска меня душит, мне грудь надрывая,
А с черствым бы сердцем я жил припевая;
При виде страданий, несомых людьми,
Махнул бы рукою, - да прах их возьми!
Ничто б за живое меня не задело:
Те плачут, те хнычут, а мне что за дело?
А медный-то лоб - удивительный дар, -
С ним всё нипочем, и удар не в удар;
Щелчки и толчки он спокойно выносит,
Бесстыдно вторгаясь, бессовестно просит,
К стене стенобитным орудьем пойдет
И мрамор с гранитом насквозь прошибет;
Другие во мраке, а он - лучезарен.
Ах, я бесталантен, увы, я бездарен, -
Из милых даров не дала мне судьба