">
Ты просишь, кланяясь учтиво и покорно,
Ногою шаркая, подошвою скользя:
"Позвольте!" - А тебе настойчиво, упорно
Ответствуют: "Нельзя".
Нельзя! - И мне был дан ответ того же рода.
Нельзя! - И, сближены нам общею судьбой,
О Гебгардт, помнишь ли, тогда в волнах народа
Мы встретились с тобой?
"Да почему ж нельзя? Проходят же другие!" -
Спросили мы тогда, а нам гремел ответ:
"Проходят, может быть, да это - не такие, -
Для вас тут места нет.
Вы - без протекции. Вы что? Народ небесный!
Ни знатных, ни больших рука вам не далась.
Вот если было бы хоть барыни известной
Ходатайство об вас!
Просили бы о вас пригожие сестрицы,
Колдунья-бабушка иль полновесный брат!
А то вы налегке летите, словно птицы, -
Назад, дружки, назад!"
"Что делать? Отойдем! Нам не добиться счастья, -
Мы грустно молвили, - златой его венец
Нам, верно, не к лицу. Поищем же участья
У ангельских сердец!"
Идем. Вот женщина: открытая улыбка,
Открытое лицо, открытый, милый взгляд!
Знать, сердце таково ж... Приблизились - ошибка!
И тут ступай назад!
"Вход воспрещается", задернута завеса,
Дверь сердца заперта, несчастный не войдет,
А между тем туда ж какой-нибудь повеса
Торжественно идет.
Полвека ты дрожал и ползал перед милой,
Колени перетер, чтоб заслужить венец,
Молчал, дышать не смел, и вот - с последней силой
Собрался наконец.
"Позвольте, - говоришь, - воздайте мне за службу!
Мой близок юбилей". - "Не требуй! Не проси! -
Ответят. - Нет любви, а вот - примите дружбу!"
- "Как? Дружбу? - Нет, merci!
Не надо, - скажешь ты, - на этот счет безбедно
И так я жить могу в прохладной тишине,
Холодных блюд не ем, боюсь простуды, - вредно
Мороженое мне".
Дивишься иногда, как в самый миг рожденья
Нам был дозволен вход на этот белый свет
И как не прогремел нам голос отверженья,
Что нам тут места нет.
Один еще открыт нам путь - и нас уважат,
Я знаю, как придет святая череда.
"Не воспрещается, - нам у кладбища скажут, -
Пожалуйте сюда!"
На дрогах нас везут, широкую дорогу
Мы видим наконец и едем без труда.
Вот тут и ляжем мы, близ церкви, слава богу!..
Но нет - и тут беда!
И мертвым нам кричат: "Куда вы? Тут ограда;
Здесь место мертвецам большим отведено,
Вам дальше есть места четвертого разряда,
А тут - воспрещено!"
Февраль 1857
282. ЗАЧЕМ
Посв<ящено>
Антонине Христиановне Лавровой
Мне ваш совет невыразимо дорог, -
И хоть тяжел он сердцу моему,
Но должен я, скрепясь, без отговорок
Его принять и следовать ему,
Согласен я: чтоб тщетно не терзаться,
Спокойно жить, бесплодно не страдать -
Не надобно прекрасным увлекаться,
Когда нельзя прекрасным обладать.
Зачем смотреть с восторженной любовью
На лилию чужого цветника,
Где от нее не суждено судьбою
Мне оторвать ни одного цветка?
И для чего пленяться мне картиной,
Когда она - чужая, не моя,
Иль трепетать от песни соловьиной,
Где я поймать не в силах соловья?
Зачем зарей я любоваться стану,
Когда она сияет надо мной, -
И знаю я, что снизу не достану
Ее лучей завистливой рукой?
Зачем мечтам напрасным предаваться?
Не лучше ли рассудку место дать?
О, да! к чему прекрасным увлекаться,
Когда - увы! - нельзя им обладать?
1857 (?)
283. МЫСЛЬ
Лампадным огнем своим жизнь возбуждая,
Сгоняя с земли всеобъемлющий мрак,
Пошла было по свету мысль молодая -
Глядь! - сверху нависнул уж старый кулак.
Кулак, соблюдая свой грозный обычай,
"Куда ты, - кричит, - не со мной ли в борьбу?
Ты знаешь, я этой страны городничий?
Негодная, прочь! А не то - пришибу,
Я сильный крушитель, всех дел я вершитель,
Зачем ты с огнем? Отвечай! Сокрушу!
Идешь поджигать?.. Но - всемирный тушитель -
Я с этим огнем и тебя потушу".
- "Помилуй! - ответствует мысль молодая. -
К чему мне поджогами смертных мутить?
Где правишь ты делом, в потемках блуждая, -
Я только хотела тебе посветить.
Подумай - могу ль я бороться с тобою?
Ты плотно так свернут, а я, между тем
Как ты сотворен к зуболомному бою,
Воздушна, эфирна, бесплотна совсем.
С живым огоньком обтекаю я землю,
И мною нередко утешен бедняк.
Порой - виновата - я падших подъемлю,
Которых не ты ль опрокинул, кулак?
Порою сама я теряю дорогу
И в дичь углубляюсь на тысячи верст,
Но мне к отысканью пути на подмогу
Не выправлен твой указательный перст.
Одетая в слово, в приличные звуки,
Я - мирное чадо искусства, науки,
Я - признак единственный лучших людей,
Я - божьего храма святая молитва.
Одна мне на свете дозволена битва
Со встречными мыслями в царстве идей.
И что же? - Где в стычке кулак с кулаками,
Там кровь человечья струится реками,
Где ж мысль за священную к правде любовь
Разумно с противницей-мыслию бьется, -
Из ран наносимых там истина льется -
Один из чистейших небесных даров.
<1858>
285. ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД
Люди - дети, право, дети.
Что ни делайте, всегда
Им всего милей на свете
Вкус запретного плода.
Человек - всегда ребенок,
Говоришь ему: "Не тронь!" -
Из хранительных пеленок
Всё он тянется в огонь.
Иногда с ним просто мука:
"Дай мне! Дай!" - "Нельзя. Тут бука".
- "Цацу дай!" - "Нельзя никак".
Рвется, плачет он. Досада!
"На, бесенок! На!" - "Не надо".
- "Да ведь ты просил?" - "Я - так..."
<1858>
286. ЧТО Ж ДЕЛАТЬ?
Что ж делать? - Судьба приказала
Им вечно друг друга терзать.
Их брачная доля связала,
Узла их нельзя развязать.
Сожительство тяжко обоим,
Где ж брака высокая цель?
А мучить друг друга легко им:
Всё общее - дом и постель.
И всюду они неразлучны,
Друг на друга злобно глядят,
Взаимно несносно-докучны,
Ревниво друг друга следят.
Им страшно, чтоб, рано иль поздно
От "вместе" успев ускользнуть,
Минуты блаженного "розно"
Из них не вкусил кто-нибудь.
Стараясь во всем поперечить
Друг другу и въявь и тайком,
Стремятся свой ад обеспечить,
Несчастье сберечь целиком.
И, скрежетом брани, проклятья
Наполнив и ночи и дни,
Печально смыкают объятья
И верны друг другу они.
Приходит уж старость и древность,
Уж искры угасли в крови,
А всё еще глупая ревность
Грызет их в насмешку любви.
Посмертного злого недуга
В томленье, средь мук без числа,
Две жизни изводят друг друга...
А брака законность цела.
<1858>
287. НАОБОРОТ
Набросать мне недавно случилось
Повесть, что ли, в десяток страниц,
Где немало на сцену явилось
Мною вольно придуманных лиц.
Много качеств нелестных я роздал
Этим лицам и тем наконец
Был доволен, что сам я их создал
И что, как я ни плох, но - творец, -
Что я в очерках вывел фигуры,
Отразив в них подобье людей,
Наугад, наизусть, без натуры,
Артистической силой моей.
Что же вышло? - Сказали иные,
Что обиды я им наношу,
Что пишу с них портреты живые,
С лиц их копии только пишу.
Нет, голубчики! В деле нечистом
Вы ж обиду наносите мне,
Называя меня копиистом,
Где я был сочинитель вполне.
Сами будучи гадки и низки
В непригожих натурах своих,
Вы собой мне подсунули списки
С самородных фантазий моих.
Наобум где рисунок творится -
Виновата ль художника блажь,
Что природа сама тут ложится
Под летучий его карандаш?
<1858>
288. НАД ГРОБОМ О. И. СЕНКОВСКОГО
И он угас. Он блеском парадокса
Нас поражал, страдая и шутя, -
И кто порой невольно не увлекся
Его статьей, как лакомством дитя?
Не дети ль мы!.. Оправив прибауткой
Живую речь, с игрушкой и с лозой,
Он действовал порой научной шуткой,
Порою - в смех завернутой слезой,
И средь трудов болезненных и шуток,
В которых жизнь писателя текла,
Смерть, уловив удобный промежуток,
Свой парадокс над ним произнесла.
К числу потерь еще одну причисли,
Убогий свет! Ликуй, земная тьма!
Еще ушел один служитель мысли,
Друг знания, с светильником ума.
Ушел, умолк - навек, без оговорок.
Прочтем слова последних тех "Листков".
Что он писал!.. Ведь для живущих дорог
И свят завет передмогильных слов.
Он там сказал: "Всё приводите в ясность!
Не бойтесь! Все иди на общий суд!
Нас оградит общественная гласность
От тайных язв и ядовитых смут".
Он осуждал тот взгляд тупой и узкой,
Что видит зло в лучах правдивых дум;
Невежеству и мудрости французской
Он воспрещал давить наш русский ум.
Он уяснял голов тех закоснелость,
Которым сплошь - под навык старых лет -
Родной наш ум является как смелость,
Как дерзкий крик, идущий под запрет.
Он говорил: "Друзья! Не заглушайте
Благих семян! Не тьмите нам зарю,
И нам читать и мыслить не мешайте
На пользу всем, в служение царю!"
Живущий брат! Пошли же на прощанье
Отшедшему, что между нами смолк,
Привет любви, и помни: завещанье
Умершего есть для живущих долг.
Не преграждай благих стремлений века
И светлых искр мышленья не туши!
Дай нам понять значенье человека!
Дай видеть нам бессмертие души!
Март 1858
289. ИЗ. Л. ГР<ИНБЕР>Г
С какой-то невольною грустью, в тиши,
Возводится взор мой уныло
На всё, что исполнено сердца, души
И так привлекательно, мило,
На всё, что, вращаясь в сем мире пустом
Под ясной небес благодатью,
Отмечено в обществе божьим перстом -
Живого таланта печатью,
На всё, что рождает у нас на глазах
Чистейшие слезы участья,
На всё, что под солнцем достойно всех благ,
Всех радостей, всякого счастья...
Я знаю, как редко дается в удел
Достоинству в мире награда;
Не так всё творится средь жизненных дел,
Как было бы, кажется, надо.
Два сердца созвучные порознь идут;
В разрыве - две дружные доли,
А в вечном союзе друг друга клянут
Две жертвы условной неволи.
Красивый свой венчик любовно склоня,
Как часто цветок золотистый
Готов перевиться вкруг дикого пня,
Корою одетого мшистой!
Порою он спрячется в чаще лесной
Да в сумраке там и заглохнет;
На камни вдруг выпадет дождь проливной,
А травка от жажды иссохнет.
Над грязью играет там солнечный луч,
Над зыбью болотной он блещет,
А нива зернистая градовых туч
Под грозною мглою трепещет.
Напрасна мольба и бесплодна борьба:
Бесчувственно вплоть до предела
Ведет с непонятным упрямством судьба
Свое непонятное дело.
И, трепетно вами любуясь подчас,
Все жребии высмотрев строго,
С сердечной боязнью смотрю я на вас -
И думаю, думаю много.
9 мая 1858
293. ГОРНАЯ ДОРОГА
Что за дым клубящийся тут бродит
Ощупью по каменным твердыням?
Где тот горн, откуда он исходит, -
В дольней мгле иль в небе темно-синем?
Чем покрыты страшных стен раскаты
Там - вдали? Какими пеленами?
Словно пух лебяжий, неизмятый
Пышно лег над этими стенами.
Объясните, что всё это значит?
По уступам, с бешеною прытью,
Серебро расплавленное скачет,
Тянется тесьмою или нитью,
Прыщет, рвется, прячется - и снова,
Раздвоясь и растроясь, готово
Прядать, падать, зарываться в глыбах
И сверкать в изломах и в изгибах.
Что за лента между масс гранита
Снизу вверх и сверху вниз извита
И, вращаясь винтовым извивом,
Стелется отлого по обрывам?
Нет! Не грозных