Бенедиктов Владимир Григорьевич - Стихотворения, Страница 3 - Книги

; Что светит богом на земле.

Удел их высших наслаждений

Не в блеске злата и сребра,

Но посреди благотворении,

В священных подвигах добра!

Так, перейдя сей дольней жизни

Добром запечатленный путь,

Она взлетела - отдохнуть

В своей божественной отчизне.

Тяжелый опыт превозмочь

Судьба при жизни ей судила, -

Она давно невесту-дочь

В тот мир нетленный отпустила.

И, переждав разлуки срок,

Спеша к родимой на свиданье,

Она другую на прощанье

Земле оставила в залог,

Чтоб там и здесь свой образ видеть

И, утешая лик небес,

Земли печальной не обидеть,

Где светлый быт ее исчез!

11 декабря 1842

153. МОНАСТЫРКАМ

ПРИ ВЫПУСКЕ 1842

Вот он, муз приют любимый,

Храм наук, обитель дев,

Оком царственным хранимый

Вертоград страны родимой,

Счастья пламенный посев,

Юных прелестей рассадник,

Блага чистого родник,

Неземных даров тайник,

Гроздий полный виноградник,

10 Небом дышащий цветник!

Это - мир, где жизнью вешней

Веет, дышит круглый год;

Это - мир, но мир не здешний,

В нем гроза цветов не рвет,

Вихрь не зыблет сей теплицы,

Терн не входит в сей венец, -

Чисты белые страницы

Этих бархатных сердец.

Здесь тлетворное страданье

20 Не тревожит райских снов,

Здесь одно лишь - обожанье,

Тайнам неба подражанье.

. . . . . . . . . . . . .

Срок придет, и под крылами

Разлучительных минут

Пред несметными очами

Многоцветными лучами

Девы белые блеснут;

Группой радужно летучей

30 Промелькнут, волшебный клир

Морем трепетных созвучий

Обольет прощальный пир;

И из райского чертога

Разлетится племя роз,

Оставляя у порога

В благодарность перлы слез.

Так, до дня миросозданья,

В слитный сплавлено венец,

Рдело божие сиянье,

40 Но едва изрек творец,

И творения убранство,

Звезды, перлы естества,

Вспыхнув, брызнули в пространство

С диадемы божества;

И, простясь одна с другою

И облекшись в благодать,

Стали розно над землею

Миру темному сиять;

И во мгле земного быта

50 Есть для каждого одна, -

Тайна жизни в ней сокрыта

И судьба заключена.

Так, но грозный миг разлуки, -

Чуя славу впереди,

Сжаты огненные звуки

В поэтической груди;

Зреют, спеют молодые,

Долго на сердце лежат -

Срок наступит, и родные

60 Крупным хором задрожат,

Хлынут звонкою слезою,

И, рассыпаны певцом,

Эти звуки под грозою

В мир уходят за венцом!

Срок настал: из врат науки,

Из священной глубины

Излетайте, божьи звуки,

Звезды русской стороны!

Свет проникнут ожиданьем, -

70 Взвейтесь, дивные, в эфир

И негаснущим сияньем

Очаруйте бедный мир!

1842

155. ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ А. П. Г<АРТОНГ>

Когда в ее очах небесных пламень блещет

И полный, звонкий стих в устах ее трепещет,

То бурно катится, сверкает и звучит,

То млеет, нежится, струится и журчит, -

Я жадно слушаю страстей язык могучий

И таю под огнем пронзительных созвучий;

Всё глубже ноет грудь, и сердцу горячей,

И просится слеза из каменных очей.

Конец 1830-х- начало 1840-х годов

160. ПОРЫВ

Нет, милые друзья, - пред этой девой стройной

Смущаем не был я мечтою беспокойной,

Когда - то в очи ей застенчиво взирал,

То дерзостный мой взор на грудь ее склонял,

Любуясь красотой сей выси благодатной,

Прозрачной, трепетной, двухолмной, двураскатной.

Роскошный этот вид и гордость на челе

Являли мне тогда богиню на земле.

Я вас не понимал, - мне чужд был и несроден

Ваш чувственный восторг. От дум земных свободен,

Я чувство новое в груди своей питал:

Поклонник чистых муз - желаньем не сгорал

Удава кольцами вкруг милой обвиваться,

Когтями ястреба в пух лебедя впиваться -

Нет! - Жрец изящного - я мыслил: в этот миг

К чему мне звуков дар, гремучий мой язык?

О, если бы теперь, сим видом упоенный,

Я был сын древности, ваятель вдохновенный!

Блеснул бы в этот миг мне Фидия венец,

Луч яркий божества во грудь мою проникнул,

"Вот перси дивные! - тогда бы я воскликнул. -

Подайте мрамор мне! Подайте мне резец!"

И с мраморной скалы я б грубый череп скинул,

И перси из нее божественные вынул,

И жизнью облил их. Казалось бы, оне,

Сокрыв огонь страстей в бездонной глубине,

На миг оцепенев под искусом желанья,

Наполнились волной мятежного дыханья,

И, бурный вздох в себе стараясь удержать,

Готовы - закипеть, хотят - затрепетать;

И всё, что в них влекло б к земному обольщенью,

Слегка полузакрыв кудрей волнистых тенью,

Богини чистый лик я вывел бы светло

И думу строгую ей бросил на чело,

Лоб смертный, подходя, вдруг вспыхивал, как пламень,

И, дерзкий, мнил обнять богоподобный камень.

Но, взоры возведя на светоносный лик,

Мгновенно б головой преступною поник,

Молитву произнес в ограду от волнений

И, бледный, преклонил дрожащие колени.

<1845>

163. ОНА БЫЛА ДОБРА

Забуду ли ее? - Она вилась, как змейка,

Сверкая искрами язвительных очей,

А всё ж была добра мне милая злодейка,

И за свою любовь я благодарен ей.

Мою докучливость она переносила,

Мое присутствие терпела; даже грусть,

Грусть вечную мою, глубокую - щадила,

Страдать позволила и говорила: "Пусть!

Пускай он мучится! Страдание полезно.

Пусть любит он меня, хоть любит нелюбезно!

Пускай надеется! Зачем ему мешать

И вдохновляться мной, и рифмы совершать?

Для песен пламенных ему я буду темой,

И он потешит нас гремучею поэмой!"

Я пел, - и между тем как с легкого пера

Катился бурный стих, мучительный и сладкой,

Она, лукавая, смеялась... но украдкой -

Итак, - не правда ли? - она была добра?

<1846>

164. ЦВЕТОК

Есть цветок... его на лире

Вечно славить я готов.

Есть цветок... он в грустном мире

Краше всех других цветов.

То цветок не однолетний:

Всё милее, всё приветней

Он растет из году в год

И, дивя собой природу,

По семнадцатому году

Полной прелестью цветет.

Он подъемлется так статно,

Шейка тонкая бела,

А головка ароматна,

И кудрява, и мила.

Он витает в свете горнем,

И, пленительно живой,

Он не связан грязным корнем

С нашей бедною землей.

Не на стебле при дорожках

Неподвижно одинок -

Нет, - на двух летучих ножках

Вьется резвый тот цветок.

От невзгод зимы упрямой

Жизнь его охранена

За двойной ревнивой рамой

Светозарного окна, -

И, беспечный, он не слышит

Бурь, свистящих в хладной мгле:

Он в светлице негой дышит,

Рдеет в комнатном тепле.

Непонятное растенье!

Нежен, хрупок каждый сгиб:

Лишь одно прикосновенье -

И прелестный цвет погиб!

Увлекая наши взоры,

Слабый, ищет он опоры,

Но страшитесь! Он порой,

Томный, розово-лилейный,

Дышит силой чародейной,

Колдовством и ворожбой.

Полный прелести, он разом

Сердце ядом напоит,

Отуманит бедный разум,

Обольстит и улетит!

<1848>

167. ДОГАДКА

Когда ты так мило лепечешь "люблю",

Волшебное слово я жадно ловлю;

Оно мне так ново, и странно, и чудно;

Не верить мне страшно, а верить мне трудно.

На праздное сердце певца твоего,

Быть может, ты кинула взгляд сожаленья

И, видя в нем глушь, нищету, запустенье,

Размыслила: "Дай я заполню его!

Он мил быть не может, но тихо, бесстрастно

Я буду ласкать его сирый порыв;

Не боле, чем прежде, я буду несчастна,

А он - он, быть может, мной будет счастлив!"

И с ангельским, кротким, небесным приветом

Ко мне обратился твой дружеский взор,

И в сердце моем, благодатно согретом,

Мечты и надежды воскресли с тех пор.

<1848>

170. <Л. Е. Ф.>

Есть два альбома. Пред толпою

Всегда один из них открыт,

И всяк обычною тропою

Туда ползет, идет, летит.

Толпа несет туда девице -

Альбома светлого царице -

Желаний нежные цветы

И лести розовой водицей

Кропит альбомные листы.

Там есть мечты, стихи, напевы

И всякий вздор... Но есть другой

Альбом у девы молодой, -

Альбом тот - сердце юной девы.

Сперва он весь как небо чист,

Вы в нем ни строчки не найдете,

Не тронут ни единый лист

В его багряном переплете.

Он - тайна вечная для нас,

Толпа сей книжки не коснется, -

Для одного лишь в некий час

Она украдкой развернется, -

И счастлив тот, кто вензель свой,

Угодный ангелу-девице,

Нарежет огненной чертой

На первой розовой странице!

Между 1842 и 1850

172. КАК ХОРОША!

Перед _нею_ умиленьем

Свято теплилась душа,

И, проникнут упоеньем,

Я шептал с благоговеньем:

"Боже мой! Как хороша!"

Но чрез миг, пред милым ликом

Страстным пламенем дыша,

Задрожав в восторге диком,

Пал я ниц с безумным криком:

"Черт возьми! Как хороша!"

Между 1842 и 1850

173. УЖИН У КАРДИНАЛА РИШЕЛЬЕ Комната в гостинице на дороге из Парижа в Рюэль, где находится загородный дом кардинала-министра. В камине разведен огонь. Пожилой человек сидит у камина и просушивает измокшую свою одежду. Это - Гоше, незначительный парижский ремесленник из улицы Сен-Дени. От времени до времени видны

проблески молнии и слышны раскаты грома.

Гоше

(один)

Какая буря! Черт возьми!

Досадно! Вот и остановка!

Вот так-то с бедными людьми

Всегда бывает, - всё неловко,

Всё не под стать, везде беда.

Сам бог немилостив к ним - да!

Где нужно вёдро - шлет им бурю.

Знать, не для бедных создан свет!

Молния и гром.