| Главная » Книги |
Сумароков Александр Петрович - Эклоги, Страница 9
Сумароков Александр Петрович - Эклогиnbsp; Уже покоятся и рощи и луга.
И солнце утомясь прохладствуетъ во Понтѣ:
Спокойств³е во всемъ пространномъ горизонтѣ:
Страдаю только я, въ с³и часы, да ты;
Жалѣй меня, жалѣй себя и красоты!
О лютый Пер³яндръ! Невинность исчезаетъ:
Вручаюся тебѣ - пастухъ на все дерзаеть,
Не споритъ Тулл³я, гоня упрямство прочь,
И въ иступлен³и препровождаетъ ночь,
Въ весел³и пребывъ со пастухомъ безъ спора
Доколѣ невзошла на паство къ нимъ аѵрора.
ЦЕНIЯ.
Ромей и Цен³я на паствѣ жили купно;
Но сердце дѣвушки сей было не приступно.
Всѣ знали что къ любви пастушка несклонна:
Ни взорами когда была она винна;
Но вдругъ младая кровь ея разгорячилась:,
Ромея, Цен³я, поменѣе дичилась.
А вѣдая пастухъ суровости ея,
Въ желан³и своемъ таился отъ нея.
Престала быть она, какъ прежде, горделива;
Но не престала быть ни скромна ни стыдлива:
И мнитъ: когда Ромей съ любовью подойдетъ:
Что онъ суровости въ ней больше не найдетъ.
Прошла ея зима окончились морозы,
И распускаются благоуханны розы.
Грудь тлѣеть, таетъ кровь, перемѣнился нравъ:
Рабяческихъ она лишается забавъ:
Бѣгъ рѣзвый въ запуски пастушка презираетъ,
Мѣтан³емь мѣча и въ жмурки не играетъ;
Но думаетъ, какъ ей вѣнокъ распорядить,
И въ праздникъ какъ себя прелѣстняй нарядить,
Какъ пѣсню ей пропѣть вниман³ю удачняй,
И сохранити ладъ во пляскѣ поприятннй.
Имѣла Цен³я во всемъ премѣнный видъ,
Приятны робости и миловидный стыдъ.
Но сколько духъ ея Ромеемъ сталъ ни нѣженъ,
Сего не вѣдая любовникъ безнадеженъ:
И устремляется любити и молчать.
Пастушка вздумала уже сама зачать,
И не теряя дней любовнику предаться,
Коль онъ напуганный не можетъ догадаться,
Шлеть, Цен³я, ево чтобъ вишенъ ей принесъ,
И слѣдовать за нимъ сама по вишни въ лѣсъ.
Пастушка, гдѣ ихъ взять? Вить вишии не созрѣли:
Вчера въ лѣсу я былъ: мои глаза то зрѣли.
А я такъ видѣла, что вишни налились.
Не знаю, Цен³я, отколь они взялись!
Ромей, не хочешь ты меня и въ томъ послушать.
Не станешь ты сама незрѣлыхъ вишенъ кушать.
Пойдемъ, пойдемъ со мной, пойдемъ по тѣмъ мѣстамъ:
И будь надеженъ ты, что сыщемъ вишни тамъ.
Пойдемъ, передъ тобой, я, Цен³я, безспоренъ.
Ромей и мой тебѣ и мой сталъ духъ покоренъ.
И се сквозь густу тьму угрюмыхъ самыхъ тучъ,
Ромею возс³ялъ свѣтлѣйш³й съ неба лучъ:
Ненастная ему погода премѣнилась.
Кахъ Флора нѣжная къ Зефиру преклонилась,
Съ такою нѣжностью и Цен³я къ нему,
Для восхищен³я и сердцу и уму.
И какъ бы зрѣлый плодь въ лѣсу томъ былъ ни пышенъ:
Идутъ во темный лѣсъ они не ради вишенъ,
Ни пѣсни разныхъ птицъ ушамъ перемѣнятб,
Ни благовонныя гвоздички обонять,
Ни зрѣньемъ тамо струй прозрачныхъ побѣждаться;
Но сладостью любни по волѣ наслаждаться.
И нрежде нежели туда они дошли,
Уже премножество утѣхъ они нашли,
О коихъ самь Еротъ въ пути былъ имъ радѣтель,
И весь зѣленый лугъ лобзан³я свидѣтель.
И лишъ коснулися они дубровѣ той,
Въ минуту овладѣль онъ сею красотой,
Липъ были вѣты³я иа мѣсто имъ покрова,
А что тамъ дѣлалось, то знаеть та дуброва.
ЕМИЛIЯ.
У чистыя рѣки Емил³я сидѣла,
И на Валер³я сидящая глѣдѣла.
Прозрачна, говоритъ, она с³я вода,
А сквозь твою я грудь не вижу никогда.
Любовь ко мнѣ твою мнѣ твой языкь вѣщаетъ,
Но то ль твое ко мнѣ и сердце ощущаетъ?
Ахъ! Естьли бъ ты могла Емил³я то зрѣть,
Ты бъ стала и сама подобно мнѣ горѣть.
И нѣжныя любви сей дѣвушкѣ къ доводу,
Съ ноги ея башмакъ снявъ черпаетъ имъ воду:
П³етъ изъ башмака и чая какъ п³еть,
Что нектаръ во уста изъ башмака л³етъ.
Коль я тебя любить стремлюся не на вѣки;
Пускай поятъ меяя водою мутной рѣки:
И ежели любовь моя не толь чиста,
Какъ текшая теперь вода въ мои уста,
И съ сердцемъ ежели с³и не сходны толки,
Мою скотину всю пускай похитятъ волки.
Цѣль мыслей ты моихь, и свѣтъ моихь очей.
Душа моихъ забавъ, всѣхъ дѣйств³й, всѣхъ рѣчей.
Гоняю я своихъ овецъ на тѣ дороги,
Гдѣ мягкую траву твои топтали ноги,
И жаждой въ жаркой день томимыхъ на лугу,
Гдѣ ты купаешься, на томъ пою брегу:
Не утренней зарей златятся долъ и горы;
Твои мнѣ, кажется, златятъ ихъ только взоры:
Цвѣтокъ и зѣлени младая мать, весна,
Тобой, а не собой въ очахъ моихъ красна.
И пусть по гробъ мой я, коль въ етомъ лицемѣрю,
Жить буду въ городахъ, - но сей я клятвѣ вѣрю.
Слыхала я о томъ какъ люди тамъ живутъ:
Притворство дружествомъ, обманъ умомъ зовутъ,
Что въ тумѣ хитраго и льстиваго народа,
Преобразилася совсѣмъ у нихъ природа:
Что кончилися тамъ златова вѣка дни.
Хранимъ, Валер³й, ихъ, лишь только мы одни.
Люблю тебя, люблю, Валер³й, я сердечно:
И отъ сего часа твоею буду вѣчно.
По сихъ рѣчахъ пастухъ пастушку цѣловалъ:
И умножая жаръ различно миловалъ.
Въ горячности сама Емил³я кипѣла,
И жався дерзости любовничьи терпѣла.
Пустился искрами огонь пастушкѣ въ кровь;
Конечно и пожаръ произведетъ любовь.
Какъ воскъ отъ пламени уже пастушка таеть,
И во любовникѣ супруга почитаетъ.
Привелъ во нѣжную Емил³ю онъ сласть,
И тшится простирать надъ ней и далѣ власть.
Но сколько склонностей пастушка ни являетъ,
Вѣнецъ любви своей до завтра оставляетъ.
А онъ откладыватъ ни хочетъ ни чего:
Не хочетъ отойти до завтра безъ тово.
Валер³й мѣсто все открыто здѣсь и наго.
Иль нѣть, любезная, здѣсь мѣста и инаго.
Востань, востань со мной сидящая съ травѣ;
Въ кустарникѣ найдемь и мягче муравы.
Со всей онъ нѣжностью любезну принуждаетъ,
И на конецъ ея упорство побѣждаетъ.
Встаетъ Емил³я: съ ней Грац³и встаютъ:
И птички на кустахъ походъ ея поютъ.
Судьба въ сей часъ ево вздыхан³е кончаетъ;
Емил³я ему желан³е вѣнчаетъ.
ОЛИМПIЯ.
Адрастъ Олимп³и въ любви не лицемѣрить;
Олимп³я любви Адрастовсй не вѣритъ.
Клянется онъ; но льзя ль то истинной почесть;
И клятвы и хвалы сплетаетъ часто лѣсть.
Пастушка дуала о томъ и въ страсти зрѣло,
Храня сокровище. Оно доколѣ цѣло:
И говоритъ себѣ: какъ яблоко спадетъ;
Ниспадъ уже опять на древо не взойдетъ.
Не дамъ горячности надъ нѣжнымъ сердцемъ власти
И страсть покорна мнѣ, не я покорна страсти.
Не ввѣрюсь пастуху, доколь небуду знать,
Что подлинно любовь велитъ ему стонать.
Проста пастушка та, котора допускаетъ
До крайности къ себѣ тово кто ей ласкаетъ,
И не намѣряся въ любви съ ней вѣчно жить,
Стремится вѣчный стыдъ на дѣвку возложить,
Для утолѣн³я любовнаго пыланья,
Ко исполнен³ю минутнаго желанья:
И утѣшаяся одну минуту съ нимъ,
По жаркомъ пламени густой оставитъ дымъ,
А онъ цвѣтокъ сорвавъ, ругаяся кидаетъ;
Цвѣточикь брошенный въ презрѣньи увядаетъ.
Ругателю сему на щотъ ея успѣхъ:
А ей отъ всѣхъ людей надъ нею только смѣхъ.
Пренебрегаетъ ту пчела зелену лозу,
Съ которыя сорвутъ благоуханну розу.
Приятняй и очамъ потокъ который чистъ,
И лѣсъ доколь на немь не пожелтѣетъ листъ.
Не хищнику и плодъ во огородѣ зрѣетъ:
Младая агница для волка ли жирѣетъ!
Не буду я склонна, доколь не извѣщусь,
Не тщетною ли я въ любви надеждой льщусь,
Не суетну ли мысль имѣю я весельемъ,
Не горькую ль палынь прнемлю сладкимъ зѣльемъ,
Не для обмана ли въ любви Адраста трудъ,
Не тѣ ль бѣру грибы, отъ коихъ мухи мрутъ,
У коихъ въ пестротѣ негодства утаенны:
Прелѣстны зрѣн³ю, но ядомъ напоенны?
Пришла она туда, гдѣ онъ овецъ пасетъ,
Зефиръ отколѣ къ ней вздыхан³е несетъ.
Не даръ любовнику Олимп³я приноситъ;
Собачки у нево ево любимой просить.
Едва онъ слезъ тогда то слыша не л³етъ;
Однако ей свою собачку отдаетъ.
Но то и зляй она собачку ту отъемлетъ,
А о горячности Адрастовой не внемлетъ,
Какъ будто все ни что, что ею онъ горить.
Пошла, а онъ тогда, остався, говоритъ:
По виду одному Олимп³я дѣвица,
Въ истиннѣ она лютѣйша сама львица,
Ни малой жалости не чувствуетъ она:
Не такъ свирѣпствуетъ морская глубина,
Когда во октябрѣ бываетъ буря строга,
Не такъ зима хладитъ во знакѣ Козерога,
Не такъ противный вѣтръ упорствуетъ судамъ,
Не столько страшенъ волкъ въ полуночи стадамъ,
И можетъ быть сама она не больше лѣпа,
Колико мнѣ за всю любовь мою свирѣпа.
Пастушка искусивъ въ любови пастуха,
Поворотилася и стала не лиха.
Собачку отдая даеть ему и руку,
И обѣщается любовну кончить муку.
Желанный получилъ любви Адрасть успѣхъ;
Но то преддвѣр³е еще прямыхъ утѣхъ.
Какъ день сокроется и снидетъ солнце въ бездну,
Не въ томъ ужь видѣ онъ свою найдеть любезну:
Въ одѣждѣ кроющей прелѣстну наготу,
Онъ зритъ любовницу, но зритъ еще не ту.
Спускающееся сокрылось солнце въ понтѣ:
Въ крови ихъ жаркой огнь и мракъ иа горизонтѣ.
Пастушка жмурится хотя въ очахъ и мракъ,
Колико кровь кипитъ, мятется столько зракъ.
Касается Адрастъ любовницыной славѣ,
Ко восхитительной и общей имъ забавѣ,
Пылаетъ тѣхъ минутъ сильняй за мигомъ мигъ,
И се съ любовницей любовникъ сей достигъ,
Отвергнувъ отъ себя далеко грусти люты,
Сладчайшей чувств³ю во естествѣ минуты.
РОЗАЛIЯ.
Я плакала во весь сей вѣчеръ востѣня;
Увы! Аристомонъ не любитъ ужъ меня;
Севодни не былъ здѣсь: день клонится ко нощи,
О вы кустарники и вы густыя рощи,
Свидѣтели къ нему горячности моей,
Ждала ль Розал³я когда судьбины сей!
Нѣтъ мѣста гдѣ бы я любовью не горѣла,
Или бы гдѣ ево на памяти не зрѣла:
Нѣтъ тропки гдѣ бы мой забылъ когда то духъ,
Какъ сердцу моему любезенъ сей пастухъ.
И какъ во пламени душа ево пылала,
Коль онъ чего желалъ, и я тово желала.
Не радости свои воспомню, но бѣду,
Когда себѣ сей часъ на мысли приведу,
Въ который жизнь моя въ иную претворенна,
Какъ я весь презря стыдъ ставъ вѣчно покоренна;
И утоляюща ево горячу страсть,
Давала надъ собой Аристомену власть.
С³я судьбина мнѣ тогда не предвѣщалась:
А я всѣмъ чувств³емъ горяща восхищалась,
Дрожа и множа жаръ любезнаго и свой.
Страдай, Розал³я, рыдай теперь и вой!
Аѵроры нѣжностью дуброва озарилась,
Въ полудни Фебъ кипѣль, и буря водворилась:
Въ горячности своей, лишилась я ума:
Что онъ не вѣренъ сталъ, я зрѣла то сама.
Нанина взоръ ево и сердце обольстила;
Вчера ево она, играя, щекотила,
И къ удовольств³ю любви и красотѣ.
Ужъ будетъ ощущать она утѣхи тѣ,
Которыми себя доволила я прежде:
Въ такой ли я ево любя была надеждѣ!
С³и Розал³и плачевныя слова
Внимали древеса въ дубровѣ и трава:
Ей вѣтры тих³я стонати не мѣшали,
Хотя дыхан³емъ ея не утѣшали.
Пастушка въ ревности находитъ ядъ измѣнъ;
Однако вѣрный къ ней пришелъ Аристоменъ.
Весь день стрѣлялъ я птицъ, какъ былъ день сей ни жарокъ:
Рябинныхь я дроздовъ принесь тебѣ въ подарокъ.
И вотъ еще тебѣ душистыя цвѣты;
Да что скажи мнѣ такъ задумалася ты?
Мнѣ думается то, что ты меня обманешъ
Когда съ Наниною играть не перестанешъ:
Нанина хороша, а я тебѣ вѣрна;
Да ты жъ не говорилъ тово что я дурна.
Отсутств³емъ тоску с³ю ты мнѣ сугубишь
Конечно ужъ меня ты болѣе не любишь.
Покинь, дражайшая, Нанину и тоску;
Состроена твоя вся ревность на пѣску;
Въ невѣрныхъ ты меня любовникахъ не числи;
Не выйдешь изъ моей, доколь я живъ, ты мысли.
Аристоменъ тебя я въ этомъ не таюсь:
Измѣны твоея какъ смерти я боюсь.
Тебѣ то можетъ быть покажется и дико;
Но щаст³е мое тобою такъ велико,
Что я твой жаръ ко мнѣ чту участью богинь.
Люби меня, люби; но ревность ты откинь:
Не омрачай своихъ довольств³й горькой думой:
Не тьми прекраснаго дня тучею угрюмой.
Кукушкинъ крикъ тогда досаду подаетъ,
Когда малиновка съ ней купно запоетъ.
Противно чувств³ю, и сердце все заноетъ,
Когда съ дыхан³емъ Зефира волкъ завоетъ.
Отбросила она пустыя пѣни прочь,
И услаждалася любов³ю всю ночь.
Былъ прошлый вѣчерь ей всево на свѣтѣ зляе;
Но ночь была всево на свѣтѣ ей миляе.
СИЛЬВАНИРА.
Вѣщаетъ дѣвушка воставшая отъ сна:
О ты начавшаясь прекрасная весна!
Мнѣ мнится что меня и ты возненавидишь,
Не сильваниру ты во шалашѣ семъ видишь.
Возвращена твоя на паство красота,
Покрыта зѣлен³ю въ долинахъ нагота,
Одѣлися уже и рощи и дубровы,
И дуб³я древн³я тобою стали новы,
Примается за плугъ оратель не лѣнивъ,
Смягчающ³й хребты желѣзомъ жесткихъ нивъ;
И груды снѣжныя во буяракахъ таютъ,
Зефиры, нѣжася, со птичками летають,
Сокрылся зимн³й хладъ и удаленъ морозь,
Отсель со узами благоуханныхъ розъ,
Аѵрора на лугахъ, со Флорой, заблистала,
Но я уже не та, не та уже я стала.
О ты вчерашн³й день, и ты о темной лѣсъ!
Не будете ль вы мнѣ источниками слезъ;
Когда съ Тимантомъ я подъ тѣнью утѣшалась,
Въ жару забыла всо чево тогда лишалась;
Жестокой пламень весь разсудокъ поядаль,
И опаляемый цвѣточикъ увядалъ.
Мнѣ только страсть одна сокровище мѣчтала,
Какъ наглая рука одѣжды отмѣтала:
Мной дерзко овладѣвъ, какъ лодкой бурный токъ 
| |
| Просмотров: 360 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры