bsp; Наполненъ онъ туда надеждою идетъ:
Какъ рѣчка быстрая по камешкамъ крутится,
И рѣзко бѣгучи играюща катится,
Въ такой стремительной и свѣжей быстротѣ,
Влюбивш³йся Акантъ спѣшитъ ко красотѣ.
Нашель: она ево хотя не ненавидитъ,
Но прежней живности въ пастушкѣ онъ не видить;
На сердцѣ у нея любовь, на мысли стыдъ,
Одно пр³ятно ей, другое духъ томитъ.
Хотя любовница была и не привѣтна,
Любовь ея къ нему со всѣмъ была примѣтна.
Никакъ дражайшая ты грудь мою плѣня,
И тайну вывѣдавъ сердита на меня?
Не будешь никогда Акантъ ты мнѣ противенъ;
Такъ что же здѣлано, что твой такъ духъ унывенъ?
Ахъ, чѣмъ твою, ахъ, чѣмъ я дружбу заплачу!
Не вѣдаю сама чево теперь хочу.
Отказъ за всю твою любовь тебѣ нахаленъ:
Досаду принесеть и будешь ты печаленъ:
А естьли ласку я тебѣ употреблю,
И выговорю то, что я тебя люблю;
Ты будешь требовать - люблю, не требуй болѣ!
Пастушка! Можетъ ли пр³ятно то быть поле,
Въ которомъ мягкихъ травъ не видно никогда,
И наводняетъ лугъ весь мутная вода?
Сухая вить весна не можетъ быть успѣшна,
Сухая и любовь не можетъ быть утѣшна.
Въ какой я слабости Акантъ тебѣ кажусь!
Не только рощи сей, сама себя стыжусь.
Прекрасная уже день клонится ко нощи;
Способствуетъ намъ мракъ и густота сей рощи.
Пойдемъ туда - постой - что дѣлать будемъ тамъ?
Тамъ будомъ дѣлать мы то что угодно намъ.
Колико ты Акантъ и дерзокъ и безстыденъ!
Но ахъ, ужо мой рокъ, мнѣ рокъ уже мой виденъ.
Пойди дражайшая и простуди мнѣ кровь;
Увы! - умѣръ мой стыдъ, горячая любовь!
Предходитъ онъ: она идетъ ево слѣдами,
Какъ ходятъ пастухи къ потоку за стадами.
Сопротивляется и тамъ она еще,
Хотя и вѣдая, что то уже вотще,
Но скоро кончилось пастушкино прещенье,
И слѣдуетъ ему обѣихъ восхищенье.
НИРЕНА.
Пошедъ пастушки въ лѣсъ, орѣхи тамъ щипали,
И въ полдни утомясь въ лужайкахъ тамо спали.
Влекутъ и пастуховъ красавицы туда,
Куда на Понтѣ вѣтръ, туда течетъ вода.
Вкусняе та трава, гдѣ мягкой лугъ тучняе:
Тѣ слаще ягоды, которыя сочняе:
Которая кому изъ дѣвушекъ мила,
Такъ та себя тово и находить вела.
И мягки муравы и травочки зѣлены,
Влюбивш³йся Дорантъ топталъ ища Нирены,
Нирена отошла къ журчащей тутъ рѣкѣ,
И отъ подругъ спала подъ ольхой въ далекѣ.
Смущается пастухъ, лѣсъ темный ненавидитъ;
Противенъ онъ ему; Нирены въ немъ не видитъ.
Находитъ на конецъ подъ ольхой на лужку,
Нирену на крутомъ, у рѣчки, бережку.
Красавица ево подъ древомъ размѣталась:
Во образѣ ея богиня тутъ мѣчталась;
Когда Адониса во сѣти завела,
И сердце смертному, влюбленна, отдала.
Горячность лютую любовникъ ощущаетъ,
И восхищаяся красавицей вѣщаеть:
Представьте грац³и возлюбленной во снѣ,
Утѣхи нѣжныя приличныя веснѣ:
Во сновидѣн³и упрямство побѣдите,
И во Цитерск³й храмъ Нирену поведите,
И обольщен³емъ и силою мѣчты,
Стѣлите по пути душистыя цвѣты!
Но ахъ, почто красы дражайшей разбираю!
Разборомъ только симъ я болѣе згараю;
Мой жаръ меня, мой жаръ на муки осудилъ:
Сей гласъ хоть былъ и тихъ, пастушку разбудиль.
Встревожилася грудь, затрепѣтали члѣны,
Во восхищен³и прекрасныя Нирены,
И только въ оный мигъ была она бодра,
Въ который вспрянула съ зѣленаго одра.
А вспрянувъ ото сна хотя она и рдѣлась,
Не вѣдала сама куда упорность дѣлась:
И какъ противъ любви была она лиха,
Толико стала вдругъ не злобна и тиха.
Во тихости ему, за дерзость, но пѣняетъ,
И наглости ево она не обвиняетъ;
Такъ онъ дерзаетъ ей свои сказать бѣды:
Пастушка, я томлюсь какъ рыба безъ воды:
Вездѣ тебя люблю, вездѣ тобою стражду:
Такъ агнецъ мучится терпящ³й жаромъ жажду.
Пасомому скоту несносны тѣ часы,
Коль нѣтъ ни дождика ии свѣж³я росы.
Излишн³я жары намъ лѣтомъ досаждаютъ,
Когда зефиры паствъ и насъ не прохлаждають.
И солнце на всегда на небеси горя:
Къ прохладѣ и оно спускается въ моря.
Пастушка крѣпости во сердцѣ не находитъ,
И руки жалостно со взорами возводитъ.
Свидѣтель моево стѣнанья въ мѣстѣ семъ,
О лѣсъ, то знаешь ты, вздыхала ль я о немъ,
И сердце было ли къ нему минуту злобно:
Но ахъ, вздыхалъ ли онъ и обо мнѣ подобно:
Видалъ ли и меня онъ такъ когда во снѣ,
Съ какою нѣжностью въ сей часъ приснился мнѣ:
И естьли грудь ево о мнѣ когда вздыхала;
Такъ часто ли с³е дуброва ты слыхала:
И часто ль онъ мое здѣсь имя нарицалъ.
Симъ именемъ всякъ часъ я воздухъ проницалъ,
Драгая! Ты влекла мой духъ вездѣ съ собою:
И всѣ с³и мѣста наполненны тобою.
Пастушка пастуху тутъ руку подаетъ;
И въ восхищен³и кипяща воп³етъ:
Такъ я не льстивому вручаюся злодѣю;
Вручаюся тому, кѣмъ я сама владѣю.
ЗЕНЕИДА.
Младой пастухъ любилъ пастушку незговорну,
И младостью ея любви своей упорну.
Съ пастушкой сей на лугъ скотину онъ гонялъ,
И коей часто онъ несклонностью пѣнялъ:
Не можетъ приманить малиновку во клѣтку,
Пархающей въ близи то съ вѣтки то на вѣтку:
И только рыбка та на уду попадетъ,
Сорвется и опять во глубь воды уйдетъ.
Сама она ему пути къ любви являетъ:
Являетъ, и ево въ путяхъ остановляетъ.
Какъ только пастуха воспламенитъ любовь,
И только закипитъ ево вспаленна кровь,
Любезная ево отъ робости застынетъ,
И распаленнаго въ мучен³и покинетъ.
При токахъ жаждущ³й струи зря той воды;
Или взирающ³й во алчѣ на плоды,
Коль пищѣ иль питью коснутися не смѣетъ,
Не меньше ли сего мучен³е имѣетъ?
Сидѣла дѣвушка подъ тѣн³ю древесъ,
Плела вѣнокъ: пастухъ вѣнокъ ея унесъ,
И скрылся отъ нея въ кустарники густыя,
Въ лужайки дальныя отъ стада, и пустыя:
И Зенеиды ждетъ возлюбленныя тамъ.
Не будетъ ли, мнитъ онъ, цитерск³й тамо храмъ.
Клеона тутъ любовь надеждою питаетъ:
Хоть сердце и дрожитъ; но въ нѣжномъ жарѣ таетъ.
Онъ живо вображалъ себѣ утѣхи тѣ,
Къ прелѣстной коихъ ждалъ онъ тамо красотѣ.
Пастушка ищуща вѣнка въ лѣсу мѣдлѣетъ,
А сердце въ пастухѣ тревожится и тлѣетъ.
Нашла ево и съ нимъ плетенный свой вѣнокъ.
Отъ шутки едакой вся збилася я съ ногъ.
Уставша дѣвушка подъ тѣнью вяза сѣла:
А ужъ ея судьба на ниточкѣ висѣла.
Пастухъ любезную какъ прежде лобызалъ;
Но лобызаючи поболѣе дерзаль.
Отъ етова она жаръ лишн³й получила:
И отъ излишества съ травы она вскочила.
Стремится убѣжать, но жаръ бѣжать мѣшалъ,
И былъ приятенъ ей хотя и устрашалъ.
Она отъ пастуха не резво убѣгаетъ;
Такъ онъ бѣгушую въ минуту достигаетъ.
Любовникъ говоритъ, трепещущ³й стѣня:
За чѣмъ ты такъ бѣжишь, драгая отъ меня.
Поступокъ таковой мнѣ видѣть не утѣшно:
Отъ волка агница бросается такъ спѣшно,
И птица отъ стрѣлка: стрѣлокь ее пронзеть..
А хищный овцу звѣрь изловитъ и грызетъ:
А я тебѣ бѣды ни малой не желаю;
Къ утѣхѣ и твоей разженный я пылаю,
И только за тобой гоняюся любя;
Люби меня и ты, какъ я люблю тебя:
А ты миляе мнѣ, всево что есть на свѣтѣ,
Какъ розовый цвѣтокъ всево прекрасней въ лѣтѣ,
Клеонъ не приключай ты мнѣ сево стыда!
Пастушка стыдъ пройдетъ какъ быстрая вода:
Рѣпейникъ пропадеть, исчезнетъ ето зѣлье,
А ты почувствуешъ гоня ево веселье.
Оставь дни скучныя, начни иной ты вѣкь.
Нежалостливѣйш³й ты вижу человѣкъ.
Нежалостлива ты, когда ты такъ упорна.
Иль мало я еще пастухъ тебѣ покорна?
Покорност³ю сей со всѣмъ измученъ я;
Вонзи въ меня сей ножъ, вонзи вотъ грудь моя;
Душа моя тобой, несносно, огорчилась.
Склонись иль дай мнѣ смерть! Пастушка умягчилась.
ЕГЛЕЯ.
Взаимственно въ любви прекрасная Еглея,
Ко Мерису давно на паствѣ нѣжно тлѣя,
Старалася сей жаръ изъ сердца истребить
Усиливаяся противясь не любить.
И какъ она ему холодности являла,
Надъ страстью во умѣ побѣду прославляла,
Хотя и никогда не отлучалась страсть,
Надъ етой дѣвушкой имѣя полну власть.
Приятности очей, какъ можно, удаляетъ,
Не рядится, ни что красы не умаляеть:
Ни пѣсенъ голосомъ сирены не поетъ,
Ни грац³й въ короводъ ко пляскѣ не зоветъ;
Ни что прелѣстною ей быти не мѣшало,
И все ея красу лишь только возвышало.
Малѣйшсй склонности пастухъ не испросилъ:
И жалобу свою въ тоскѣ произносилъ:
Куда ни возведу свои печальны взоры,
И рощи и луга, лѣса, и долъ и горы,
Вѣздѣ жестокости Еглеины твердитъ;
Вѣздѣ спокойств³е и жизнь мою врѣдять.
Что должно забывать, я то воспоминаю:
Вздыхаю на лугу, въ дубровѣ я стонаю,
Не вижу никогда такова я часа,
Въ которой бы меня не мучила краса,
Пронзившая меня прелѣстными очами,
Какъ солнце съ небеси воздушный край лучами.
О ней лишъ думаю: и мысли нѣтъ иной,
И зракъ ея всегда на памяти со мной.
Пустѣли бъ безъ нея луга с³и, мнѣ мнится;
Еглея лишъ въ умѣ, Еглея мнѣ и снится.
Я цѣль нещаст³ю и року я игра.
О сновидѣн³е мной зримое вчера!
О сонъ, приятны³й сонъ, прошедш³я мнѣ нощи!
Мѣчтан³е с³е ввѣряю вамъ я рощи,
Я кое отущалъ благотвореньемъ сна:
Въ потокѣ чистыхъ водъ здѣсь мылася она.
Нагое видѣлъ я ея прекрасно тѣло,
Доволя зрѣнье тѣмъ, чево оно хотѣло:
И какъ на мягк³я рѣки сея брега,
Ступила въ муравы изъ водъ ея нога.
Узрѣвъ меня уже Еглея не пужалась:
Хотя стыдилася, однако не чужалась.
Любовью жаркою пастушкинъ духъ пылалъ:
А я имѣлъ то все чево ни пожелалъ:
И только лишь мое желанье увѣнчалось,
Утѣхи радости и все съ мечтой скончалось.
Со сладост³ю чувствъ сокрылись красоты,
А я во пропасти низвергся съ высоты.
Такъ Флору гонитъ прочь Еолъ глаза нащуря,
И премѣняется съ приятствомъ сельскимъ буря:
Такъ спящ³й жаждущ³й питье боговъ п³етъ.
Тогда когда предъ нимъ болотной капли нѣтъ.
Еглея день отъ дня въ суровствѣ умягчилась,
И Мериса уже въ послѣдокъ не дичилась.
Одолѣваться ей не стало больше силъ,
И чувствуетъ она, колико онъ ей милъ.
Надежда пастуху отраду обѣщаетъ,
А онъ возлюбленной с³и слова вѣщаетъ:
Доколѣ звѣрствуетъ твой мнѣ какъ волч³й взглядъ.
Поспѣетъ ли когда мной жданный виноградъ?
За то ль свирѣпа ты, что грудь моя покорна?
За то ли что люблю, толико ты упорна?
Когда на стебл³и цвѣточки заблестятъ,
Трудолюбивыя и пчолы къ нимъ летятъ:
Стремится и олень къ источнику пролиту,
Желѣзная игла стремится ко магниту,
Струи играючи на низъ и ко брегамъ,
А овцы ко густой долинѣ по лугамъ.
Не все ль то, что чему маня къ себѣ ласкаетъ,
Естественно къ себѣ тѣ виды привлекаетъ?
Но что ни говорю, въ любови, я стѣня,
Все слабо, ежели не любить ты меня.
Ты зришь мою любовь: а зря ее хахочешь.
Чево же отъ меня, чево ты Мерисъ, хочешь?
На етотъ твой вопросъ, Еглея, я молчу;
Ты ето вѣдаешь, сама чево хочу.
Терпѣнью моему не стало больше мочи.
Пастушка жалится и потупляетъ очи.
Довольно что пронзилъ мою ты Мерись грудь:
Не требуй отъ меня еще чево нибудь,
И во желан³и старайся быть умѣрень,
Или клянися мнѣ, что вѣчно будеть вѣренъ.
Клянется онъ, и ей касаяся горитъ.
Еглея ни чево уже не говоритъ;
Уже пастушкина упорства не осталось,
И исполняется, что въ ночь ему мѣчталось.
ОКТАВIЯ.
Несмѣлый Аристей стоная ежечасно,
И жалуясь на рокъ пуская стонъ напрасно,
Октав³и, любви своей, не открывалъ,
И ею бывъ любимъ, любилъ и унывалъ.
Пастушку и Филинтъ какъ онъ любилъ подобно,
Хотя о страсти зналъ онъ дружеской подробно.
Со Аристеемь жилъ онъ дружно будто братъ;
Но страсть любовная впустила въ сердце ядъ.
Онъ страсти своея ни чѣмъ не утоляетъ:
Отца Октав³и въ послѣдокъ умоляетъ,
Сказавъ о дочери ему свой тяжк³й стонъ:
И соглашается на бракъ дочерн³й онъ.
Нещастный Аримтей въ отчаян³и тонетъ;
Любезная ево ему подобно стонетъ;
Октав³и онъ милъ, ему мила она.
Не свѣтло солнце имъ и не ясна луна:
Журчатъ въ унын³и л³ющ³ясь потоки,
И вѣтры тих³я Бореи имъ жестоки:
Синѣютъ во очахъ зѣленыя луга,
Въ ушахъ шумятъ лѣса и стонутъ берега.
Филинтъ на паствѣ семъ скотиной изобиленъ:
Октав³я робка, отецъ во власти силенъ,
И не извѣстна ей любовника любовь,
Колико ни горитъ во Аристеѣ кровь.
Не зритъ Октав³я себѣ взаимной страсти;
Но не противится отцовой сильной власти.
Колико Аристей, Филинту, ни пѣняль,
Филинтъ намѣрен³й своихъ не отмѣнялъ.
Уже плачевный день, день брачный наступаетъ,
Невѣста во слезахъ горчайшихъ утопаетъ:
Уже Цитерск³й храмъ на холмѣ возвышенъ,
И благовонными цвѣтами украшенъ,
Гдѣ лавры сей талать прохладно осѣняли,
И вѣтв³я свои ко крышкѣ преклоняли.
Насталъ Октав³и, насталъ ужасный часъ:
Любовникъ къ ней идетъ, уже въ послѣдн³й разъ;
Ни мыслей, ни рѣчей своихъ не учреждаетъ,
И горьк³я тоски ни чѣмъ не побѣждаеть:
Почти безъ памяти къ Октав³и подшелъ.
Въ какомъ отчаяньи любезну онъ нашелъ!
Растрепанна, глаза на небо простираетъ,
Терзаетъ волосы, блѣднѣетъ, обмираетъ,
И пастуха узрѣвъ любима у себя