| Главная » Книги |
Горбунов-Посадов Иван Иванович - Песни братства и свободы, том I, 1882-1913 гг, Страница 14
Горбунов-Посадов Иван Иванович - Песни братства и свободы, том I, 1882-1913 гг,
Как столько-столько лет назад,
Мне говорит сквозь жизни гул мятежный,
И светит мне небесно кроткий взгляд.
О, мама милая! Жива ты, жива ты! Вечно
Душа твоя сияет предо мной
И с нежною любовью бесконечной
Ведет меня незримою рукой.
Ты в муках родила меня. Над бездной
Висела ты. Спустившись над тобой,
Уже схватила смерть рукой своей железной
Тебя, но сжалилась над мной.
Потом... вся жизнь твоя полна была печали,
Но ты была! И в жизнь мою лила
Свой тихий свет. Лучи любви сияли,
И свет любви ты в сердце мне зажгла.
Ты всех любить, понять, прощать учила.
Полны страданий были дни твои.
Безмерно ты страдала. Но любила
Безмерно ты людей сквозь муки все свои.
Меня учила ты прислушиваться чутко
К страданиям чужим и горю их внимать
Не с сожалением холодного рассудка,
Но с жаждой жизнь свою отверженным отдан,
Учила ты подслушивать страданья
Незримые... Нет в мире их страшней!
О, никому неслышные рыданья, -
Нет муки нас мучительно больней!
Как часто сердце брата истекает кровью
Здесь, подле нас, за нашею стеной...
Сестра здесь гибнет с распятой любовью
Под жизни пьяною, звериною ногой, -
А мы, мы крепко спим с душой своей глухой!
Чем больше ты сама страдала,
Тем за других страдала ты сильней.
Все боли, всю нужду, все скорби ты узнала,
И тряпочкой последнею своей
Делилась ты и душу раздавала
Кто счастьем в жизни был тебя еще бедней.
Любовь твоя в жестокой жизни нашей
Безумно попрана, поругана была.
Каких страданий ты испила чашу!
Какой любви ты свет до гроба мне лила!..
И душу свет наполнил тот мою,
И, в переполненной жестокостью отчизне,
Я вышел в путь служить, чем только я смогу,
Лишенным радости и света в этой жизни.
СТАЧКА.
(Из дневника рабочего).
Января 5-го.
Шесть недель уж длится наша забастовка.
Две недели наши дети голодают.
Две недели в наших сумрачных жилищах
Очаги пустые не пылают.
Видеть жен измученных так больно...
Но детей, детей так бесконечно жалко!
Тают, тают!.. Под морозной бурей
Гибнет так весенняя фиалка!
Января 10-го.
Голод! Голод! Все назойливей к нам в двери
Зверь, не знающий пощады, он стучится.
В истощенных, нежных детских жилах
Водянистей все, слабей все кровь струится.
Матери без слез глядеть не могут
В детские о хлебе плачущие очи.
"Хлебца, мама! Дай нам хлебца, мама!"
Просыпаясь, дети молят в мраке ночи.
А она что сделать может? Только сердцем
Разрываться, глядя на их муки,
И во сне все слышать эти просьбы,
Видеть детские протянутые руки.
Января 12-го.
Все проедено. Поддержка нам союзы,
Но ведь нас, бастующих, так много!
И растут-растут терзанья и сомненья,
И растет в нас тяжкая тревога...
О, неужели после стольких дней страданья,
Детских мук, всех жертв, борьбы всей, всех усилий,
Мы сдадимся пред тираном-Капиталом
В червяков раздавленных бессильи?!..
Января 16-го.
Нет! Нет сил смотреть, как дети голодают!
Точно похорон унылых вереница
Дни ползут. Все впалее, все больше
Детские глаза и все прозрачней лица...
Января 18-го.
Самый слабый уж не выдержал... Сегодня гробик
Мы снесли в мучительном молчаньи...
Завтра мы сдадимся! Мы не можем больше
Видеть эти детские страданья!..
------------
Января 19-го.
Телеграмма.
Стачечному Комитету.
Всех детей бастующих товарищей берем к себе на все время забастовки.
Просим немедля приготовить детей к отъезду.
Подробности сообщат выезжающие делегаты.
Высылается поезд с провизией.
------------
Спасены! Как солнца луч ворвался
В мрачные рабочие кварталы!
Спасены! Теперь ты нас не сломишь,
Власть царя и бога-Капитала!
Наши братья, трудовые братья,
Нас спасают братскою любовью!
За борьбу мы не заплатим больше
Детской смертью, бедной детской кровью!
Бедняки как мы, для наших деток
У себя они отнимут хлеба!
Есть же свет, есть Братства свет великий
Под тобой, безжалостное небо!
Января 20-го.
Не расскажешь радость наших женщин!
Лица их бескровные сияют.
На устах счастливая улыбка!
Руки нам в восторге пожимают!
А детишки!.. и боятся, и смеются,
Радостно рассказам тех внимая,
Кто живал в чудесном царстве Юга,
В этом царстве голубого рая,
Где полно все солнца, песен, аромата,
Где звенят гитары, плачут мандолины,
Где осыпят детские головки
Белыми цветами ветки апельсина,
Где обвеет запахом их чудным
Золотой лимон и нежный померанец,
Где на их худых, зеленых щечках
Вспыхнет сразу радостный румянец!
Января 21-го.
Да не греза ль это, да не бред ли это?
Нет! Еще, еще о том же телеграммы!
"Выезжают". "Выехали". - Завтра
Их встречать мы будем рано, рано.
Января 22-го.
Со знаменами сегодня на вокзале
Мы товарищей-спасителей встречали,
И рабочих гимнов мощные раскаты
Как победный марш по городу звучали.
Вот они! Свисток и клубы пара!
Вот они, сверкая черными глазами,
К нам с подножек, шумные, сбегают,
Весело целуются с детями!
Наш язык они почти не знают.
Их язык не знаем мы. Но звуки
Их речей полны такой любовью!
Братски так нам руки жмут их руки!
Января 24-го.
День отъезда детей
...Все уже в вагонах. Дети плачут
И сквозь слезы улыбаются, смешные!
Там их солнце южное пригреет,
Обласкают волны голубые!
Там для них, детей нужды и горя,
Хоть на миг заблещет праздник жизни.
Никогда они его не знали
На груди у мачехи-отчизны.
Там они сияющему морю,
Как мечте, как сказке, засмеются!
Там они впервые всей душою
Солнцу, жизни, детству улыбнутся!
Дни счастливые промчатся там стрелою,
И всю жизнь, как сны волшебной сказки,
Всю-то жизнь им сладко сниться будут
Юга, солнца, моря свет и ласки!.
Сами, как ребята, и смеясь и плача,
Провожающим мы бросились в объятья.
.........................................................
Дан свисток. Шумят уже вагоны...
О! спасибо вам, спасибо, братья!
А теперь - теперь бороться будем
До победы или смерти с голода! Мы знамя
Высоко рабочее поднимем,
Разожжем борьбы великой пламя!
Февраля 15-го.
Ура! Мы победили. Фабриканты сами вступили с нами в переговоры. Да здравствует великое международное братство рабочих! В нем наша сила и победа. Его знамена все выше и выше поднимутся над миром. Братство победит все.
1913 г.
УЧЕБНАЯ СТРЕЛЬБА.
Пушечные выстрелы, проклятые пушечные выстрелы потрясают дом.
Кабинет, где я работаю, сотрясается от пушечных залпов.
Я отвечаю им залпами своих строк о всемирном человеческом братстве.
------------ Братья-люди! поднимитесь и ответьте одним великим
могучим кличем всемирного братства
На преступные пушечные залпы.
Ответьте великим провозглашением всемирного братского
союза всех народов, всех людей, -
И тогда они - проклятые пушки - замолчат навеки!
НАРОДНЫЙ УЧИТЕЛЬ.
Средь тундры сибирской, в промерзлой пустыне
Поселок заброшен глухой.
Прикован к нему он, не могший с царизмом
Ужиться свободной душой.
Учителем был он, и в темной отчизне
Он сеял познания свет.
К сияющей знаньем и разумом жизни
Он детям прокладывал след.
И в царстве холопства, штыка, произвола,
В удушливом царстве цепей
Он строил свободную, новую школу
Для новых, свободных людей.
И школа была та вся творчеством детским,
Вся счастьем для детской души,
Вся полная жизни и радости светлой,
Труда, и игры, и любви.
Он нового в школе творил человека -
Любовного брата людей,
Свободного сына грядущего века
Сверженья всех рабских цепей.
Но было то в рабской России. Шпионы,
Доносы и злоба вокруг...
И вот он, живой, в этой снежной могиле,
Народный заступник и друг.
За тысячи верст от родимых селений
Жандармы его увезли
За то, что всю душу он отдал народу
Несчастной, забитой земли.
Он луч был всходящего солнца над Русью,
Он жизнь был во тьме гробовой.
За это, затравленный, сгибнуть он должен
В сибирской пустыне глухой.
Всю ночь его кашель терзает. Разбило
Страданье спаленную грудь
И скоро безвременно рано погаснет
Борьбы его пламенный путь.
Чужая рука его в мерзлую землю
Зароет без слез и любви,
И вьюга Сибири одна лишь завоет
Над ним причитанья свои.
Из сел, где учил он, светил он и бился
С народною тьмой вековой,
Никто не придет и не скажет спасибо
В пустыне ему ледяной.
Безвестна могила, покрыта снегами,
Но сеял кто полной рукой
Великое семя любви и познанья,
Тот в мире бессмертен душой.
Душа его в детских, им нежно любимых,
Им ярко зажженных сердцах,
И новая жизнь в них стучится уж в мире
Сквозь дикость, сквозь рабство и страх.
И нету награды и счастья нет выше,
Как он, все стремленья свои
Отдать для великой победы над мраком,
Для светлой победы любви!
НОЧЬ С ВОЛКОМ.
Сядь ко мне на колени, моя дорогая малютка.
Слышишь, как дождь льет и хлещет и бьет по крыше в черной, как смоль, вечерней мгле. И как ветер в роще рычит, ревет и бушует.
Ну, а теперь помолчи и послушай... А потом поцелуй меня покрепче за мой рассказ.
------------ Твой отец заблудился тогда в ночи, черной как смоль, как этот вечер, в бурю, такую же страшную бурю, как та, которая сейчас ревет за нашим окном.
Высоко на пустынных скалах, где крадется дикарь за зверем,- за волком в лесу, за медведем в кустах, - там на узкой тропинке застигла меня эта ночь, непроглядная ночь. Дождь и ночь облегли все кругом. Ветер, как бешеный, рвал и метал и трещал ветками навеса из высоких елей, спускавшегося над моей тропинкой.
Я тащился по узкой тропе во мгле, оглушенный, избитый ветками елей, хлопавших под бешеными порывами ветра.
Падая от усталости, я нащупал большую ель с густо насаженными огромными сучьями. Сзади ели была каменная стена скалы. Я вполз туда, чтобы укрыться от бешеной бури, от яростного ливня, от страшных порывов ветра.
Через мгновение я почувствовал, что я не один.
Что-то зашелестело во мраке.
И два зеленые глаза сверкнули во мгле.
Это волк был там со мною.
Маленькая моя, не пугайся. Не бойся.
Я и волк сидели тут бок-о-бок в эту долгую, долгую ночь, укрытые от страшной непогоды.
Волк прижался ко мне своим мохнатым мехом.
Каждый из нас согревал другого своим телом.
Каждый чувствовал в этой бурной тьме, что человек и животное - братья.
А когда вокруг нас перестали трещать, ломавшиеся под ударом вихря, ветви елей, предостерегая нас о возможности гибели, -
Когда вокруг нас забрезжило сырое, ненастное утро,
Мы пошли своими дорогами из нашего ночного убежища.
------------ Дорогая моя, поцелуй меня за мой рассказ.
Слышишь, как ветер все ревет и ревет.
Нам с тобой тут так тепло,
А как бешено выла буря тогда, в ту бурную, страшную ночь, на пустынных скалах,
Когда мы с волком прижимались, как братья, друг к другу!
По Байарду Тайлору.
ДЛЯ ЧЕГО ОНИ ЖИЛИ?
Они жили в самой глубине столичного дна.
Он с обваренной паром грудью, с чахоткой она.
Их каморка была темна, сыра, грязна,
Вся смрадом пеленок, смрадом человеческим вся полна.
Их рабочий день был одиннадцатичасовой работой,
Их жизнь - вечной нуждой, вечной гнетущей заботой.
Он был когда-то молодой, рослый, сильный, статный.
Она цвела здоровьем, мила как цветок, с улыбкой нежно-приятной.
Ничего, ничего от этого у них не осталось.
Он пил. И она, порою, до пьяна напивалась...
Где-то были поля, где-то был свет звезд, где-то ярко светило солнце.
Вечный сумрак злой глядел в их подвал, в их оконце.
Днем вечный шум машин, вечное станков вкруг них грохотанье,
А вечером портерной лавки ослепительное сиянье, -
В пьяном тумане поскорей, посильней забыться.
А дома в постель, не видя грязи, вони, нищеты, свалиться.
Сегодня, как завтра, и завтра, как вчера...
Вся жизнь какая-то темная, грязная, мертвая, пустая дыра...
В этой нищете, в этом мраке, в этом смраде они детей рожали.
Дети были как тени. И как тени они исчезали.
Он сначала, она за ним, безвременно рано свалились.
Над их могилой солнце сияло и звезды приветно светились,
Но они, как и при жизни, их не видали.
На дне ямы, в нищенском пятом разряде, они без снов теперь спали.
Ничто не разбудит их вновь для рабской, нищей, каторжно-тяжкой жизни
В их рабской, темной, как тюрьма, как крышкой гроба забитой, отчизне.
А ведь он и она в жизнь для чего-то великого, для чего-то
прекрасного посланы были!
Но судьба, и братья-люди, и сами себя они растоптали,
раздавили, убили...
Для чего они жили?!.. Для чего они жили?!..
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЬЯВОЛА.
Спи, дитя,
Бай, баю!
Это я, старый дьявол Европы,
Колыбель качаю твою.
Бай, баю!
Спи, надежда Германии,
Немецкое дитя,
Немецкая кровь,
Немецкая душа.
Ты так сладко спишь,
Улыбаясь во сне.
Ты видишь свою мать,
Ее ласку, ее любовь.
Когда ты подрастешь,
Я научу тебя убивать -
Хорошо, хорошо,
Лучше всех в мире!
Спи, дитя.
Бай, баю!
Это я, старый дьявол.
Колыбель качаю твою.
Бай, баю!
Там за Вогезами, за Маасом,
Спит французское дитя
И видит райские сны,
Небесные виденья.
Маленький француз
Так сладко спит.
Ему снится мать,
Ее ласка, ее любовь.
Когда француз подрастет,
Я научу его убивать -
Хорошо, хорошо,
Лучше всех в мире!
Спи, дитя.
Бай, баю!
Это я, старый дьявол Европы,
Колыбель качаю твою.
Бай, баю!
Когда француз вырастет,
Ты пойдешь и убьешь его.
Ты видишь, дитя:
Его колыбель вся в крови.
В старой детской,
Где он лежал ребенком,
Обезумевшая старая мать
Закачает пустую колыбель.
Когда ты вырастешь,
Француз придет и убьет тебя.
Ты видишь, дитя:
Твоя колыбель вся в крови.
Спи, дитя.
Бай, баю!
Это я, старый дьявол,
Колыбель качаю твою.
Бай, баю!
В старой детской,
Где ты лежал ребенком,
Обезумевшая старая мать
Закачает пустую колыбель.
Удар за удар!
Ненависть за ненависть!
Что может быть милей
Сердцу дьявола?
Спи, надежда Германии,
Спи, упованье Франции,
Пока один из вас не проснется
На штыке у другого!..
Спи, дитя.
Бай, баю!
Это я, старый дьявол Европы,
Колыбель качаю твою.
Бай, баю!
СОЛДАТСКИЙ МАРШ.
Бей, барабан! Под звуки твои
Скоро весь мир потонет в крови!
Мы, солдаты, должны одно лишь знать:
Убивать, умирать! Умирать, убивать!
Ноги все, как один, поднимаем.
Все рабы. Все, как один, шагаем.
Руби! Бей! Стреляй! Коли! Режь! Кроши!
Штык обломается, зубы вонзи!
Ты для того и родился и рос,
Чтоб чрез тебя реки крови и слез
В мире пролились, чтоб с диким лицом
Шел ты на братьев сквозь пушечный гром.
Да, человек для того лишь живет,
Штык, чтоб воткнуть человеку в живот.
Были мы люди, стали мы звери.
Заперты к братству, к свету нам двери.
Ноги все, как один, поднимаем.
Все рабы. Все, как один, шагаем.
Бей, барабан! Под звуки твои
Скоро весь мир запляшет в крови!
СКОРБНЫЕ ОЧИ.
Они сходятся, мужчины и женщины,
Сходятся, вьют семейное гнездо, рожают детей
И - увы - так часто опять расходятся.
Порою это глубокая супружеская драма,
Полная страданий,
Порою это легкомысленный каприз:
Сошлись, бог знает, зачем,
Разошлись, бог знает, почему.
Порою расходятся с окровавленным сердцем,
Годы, годы трепещущим потом от муки.
Порою расходятся равнодушные, холодные,
Легко забывающие друг друга,
Забывающие всю прошлую жизнь вместе,
Как пронесшиеся куда-то тучи и бури,
Как случайно пролетевшие облака.
Порою супруги расстаются так легко...
Но позади них остаются чьи-то скорбные очи,
Чьи-то души,
С мучительной болью переживающие это расставанье.
Из чьих-то сердец незримо капают капли крови.
Чьи-то сердца навсегда остаются надломленными на всю жизнь...
Это очи, это сердца бедных детей,
Детей разошедшихся, бросивших друг друга родителей.
Порою рана в сердце мужа давно закрылась,
Другая привязанность давно выросла на месте забытой прежней.
Порою сердце жены наполнилось
Новой любовью, новым счастьем...
Но дети, бедные дети разорванной, растоптанной любви,
Дети разбитого счастья, -
В глубине их взора живет неисцелимая скорбь.
Пред одним ребенком встает покинутый, дорогой, милый отец,
Перед другим - брошенная милая, дорогая мать.
Может-быть, он даже не очень хороший был отец,
Может-быть, она даже не очень хорошая была мать,
Но ничто, ничто не может вырвать горя от их разрыва
Из детского сердца.
Бедные дети разорванных, растоптанных,
В тысячах случаев так безумно легкомысленно разорванных
и растоптанных браков,
Дети с надорванным сердцем -
Это цветы, навсегда уже надломленные.
И как жестоки те, которые обрекают на эти страданья
Бедную детскую душу!
ТЫ С НАМИ.
Ты с нами всегда, дорогая моя,
Дочурочка наша родная.
Нам райская, нежная светит улыбка твоя,
К нам тянутся ручки твои, обнимая...
------------
Усталые, грустно домой мы бредем,
И грезится все нам, что птичку родную мы дома найдем,
Что выбежишь ты, вся сияя, навстречу,
И ручки обнимут, и звонкие, милые речи
Польются ручьями...
То греза... Нет, нет, то не греза! Ты с нами!
Ты с нами всегда. Там - в могилке твоей
Лишь перышки птички вспорхнувшей моей,
Но сердце, ведь, с нами, - мы слышим, как бьется нам с мамой оно,
Любви бесконечной полно.
Обрушатся ль нового горя удары на нас,
Ты с нами всегда в наш страдания час...
И плачешь ты с нами, и шепчешь нам нежные ласки свои,
И раны смягчают нам теплые слезы твои.
Когда же нам радость минутно блеснет из-за туч,
Всегда в ней любви твоей светится солнечный луч
И в сердце твой радостный смех нам звучит, как, бывало,
На мамы коленях ты с ней без конца хохотала.
&nbs 
| |
| Просмотров: 469 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры