Горбунов-Посадов Иван Иванович - Песни братства и свободы, том I, 1882-1913 гг

  

  

  

  

  

  

  

  

   Главлит No А 2158.

   Тираж 2000-17 л.

   Зак. No 951.

   Гос. тип. им. Евгении Соколовой. Ленинград. Пр. Красных Командиров, 29.

  

   Иван Иванович Горбунов-Посадов

   "Песни братства и свободы", том I, 1882-1913 гг.

  

   Date: ноябрь-декабрь 2008

   Изд: И.И.Горбунов-Посадов. Песни Братства и Свободы

   и наброски в прозе. (К сорокапятилетию литературной деятельности).

   Том I. 1882-1913 гг., М., Издание автора, 1928.

   OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

  

  

  

   ОГЛАВЛЕНИЕ.

  

   Посвящение

   Молодость (Вместо эпиграфа)

   От автора

  

   1882.

   Из юношеской тетради

  

   1885.

   Во мраке

   Туманного вечера тени

   Минуты отдыха (Из Сюлли Прюдома)

   Только станут поля

   В борьбе (Из Ады Кристен)

  

   1886.

   Я раб

   Мы о любви не говорили с ней

   Памяти Гоголя

   На перепутьи

   На высоте (Из Шарля Бодлэра)

  

   1887.

   Все кончено. Меж нами тень чужая

   У гроба Надсона

   Из песен, связанных с воспоминаниями о С. Я. Надсоне: 1) На взморье. 2) Молодость хоронила тебя

   Я увидал свет

   В Христову ночь

   В семье

   О. Ф. Миллеру

  

   1888.

   Смертным боем

   Звенят бубенчики

  

   1889.

   Памяти друга (Н. В. Емельянова)

  

   1890.

   Молодая жизнь

   Смерть

   Нам жизнь дана

  

   Первое свидание

   Псалом (Из времен гонения на христиан)

  

   1891.

   Гонимая

   Девочка с гусями

   На лесной тропинке

   Памяти Лермонтова

  

   1892.

   Великая пашня

   К матери

   Любовь материнская

   Святая

  

   1893.

   Лопнувшие глаза

   Из песен о голоде: Мать

   Красное солнышко. (Памяти Е. М. Бем)

   Друзьям добра

   Еврейка

  

   1894.

   Кровавые очи

   Земля

   Был вечер, петербургский

   Убийца четырнадцати

   За свободную веру

  

   1895.

   Нет сюжетов

   Крик

   В Берлине

   Памяти народного учителя Е. Н. Дрожжина

  

   1896.

   Чистое белье

   В доме терпимости (Памяти В. М. Гаршина)

  

   1897.

   Две дуэли

   Я шел, одинокий

   В камере No 23

  

   1899.

   Братская кровь

  

   1900.

   В воздухе русском

   На всемирной выставке

  

   1900.

   Ночь под двадцатый век. (Из поэмы "Освобождение человека"):

   1. Вступление

   2. В Берлине

   3. Герой

   4. Марш христиан

   5. Благовещенск

   6. Волки

   7. Царь Капитал

   Смерть приближается

   Гимн братству

  

   1902.

   Свинцовая пыль

   Враги

  

   1903.

   Под гармонику

   Счастлив тот

   Погром

   Когда звездою путеводной

  

   1904.

   Кровь на рельсах. (Из переживаний русско-японской войны)

   Рабовладелец

   На Тульском вокзале

  

   1905.

   Безработные

   Дети в крови. 1) Царь и народ. 2) Птицы на ветках

   В день начала борьбы между царскими войсками и революционе­рами в Москве

   У баррикады

   Рассказ мальчика

   Красное пятно

  

   1906.

   Табачные листья:

   1. Ночью в остроге

   2. Хорошая сигара

   3. "Мужчина, угостите папироской"

   4. "На табак для наших героев"

   5. Табачные рабы

   6. Их рабовладелец

   7. Затянулся

  

   1907.

   Я видел, как он бросил в глаза

   Пять шагов вперед

   Дверь во мраке

   Тот, кто становится между мужем и женою

  

   1908.

   В тюремном карцере

   Вырванные из мрака

   Нет, слуги тьмы

   Ex oriento lux

  

   1909.

   Учительница

   С лопатой

  

   1910.

   Колыбельная (Из Теннисона)

   Студенты (Памяти Л. Н. Толстого)

  

   1911.

   Ах ты, воля, моя воля

   Рынки

   Левой!

  

   1912.

   Мама

   Стачка

  

   1913.

   Учебная стрельба

   Народный учитель

   Ночь с волком. (По Байарду Тайлору)

   Для чего они жили?

   Колыбельная дьявола

   Солдатский марш

   Скорбные очи

   Ты с нами

   Мои преступления

   Есть на Руси великая могила

  

  

  

  

   Посвящаю эту книгу

   моим детям - моей надежде

   и лучшим друзьям моим.

  

   * * *

  

   Молодость милая, молодость, ясная,

   Годы чистейших порывов и слез,

   Молодость светлая, дивно прекрасная,

   Царство великих дерзаний и грез,

  

   Вся ты горение. Вечно тревожная,

   Вся ты стремленье вперед и вперед.

   Нет ничего для тебя невозможного.

   К солнцу орлиный ты, смелый ты взлет.

  

   Молодость, верою пламенной сильная,

   Горы ты сдвинешь рукою своей.

   Чистой, великой любовью обильная,

   Душу отдашь ты для братьев людей.

  

   Нового мира ты светлая вестница.

   Смело, о камни изрезав себя,

   Ты просекаешь сквозь скалы нам лестницы

   Кверху, все выше, все выше, туда,

  

   Где бесконечными светится далями

   Царство великого солнца любви.

   В мире, кровавыми полном печалями,

   Видишь огни ты уж новой земли.

  

   Там, где страшатся, во мгле прозябания,

   К новому миру направить полет,

   Там, где бессильно гниют в ожидании,

   Там ты, с восторженным кличем: "Вперед!"

  

   В море кидаешься смело безбрежное,

   В поисках счастья для мира всего.

   Ждет ли победа иль волны мятежные

   Сломят твой парус и вырвут весло,

  

   Ждет ли чудесная радость свершения,

   Смерть ли за истину новую ждет, -

   Гибель-ль, победа-ль в борьбе достижения, -

   Клич твой один: "Все вперед и вперед!"

  

   Сердца огнем твоим, дивно пылающим,

   Верю, зажжется, сияя, заря

   Над этим миром, в крови утопающим.

   Молодость, молодость, верю в тебя!

  

   18 июля

   1922.

  

  

   ОТ АВТОРА.

  

   Друзья мои давно настаивают, чтобы я собрал и издал мои стихи. Но я все не мог собраться исполнить это. Когда же я, наконец, решил теперь сделать это, то оказалось, что сохранилось да и написано у меня всего за столько лет так мало, что, в сущности, пожалуй, почти что не с чем предстать перед читательским миром. За несколько десятков лет всего сотня какая-нибудь стихотворений!

   Пачка моих стихов с разными набросками моей молодости пропала (старая история!) при одном из обысков в руках царских жандармов. Но больше всего из зарождав­шихся стихов погибло во мне самом, оставшись неоформлен­ными окончательно и не занесенными на бумагу.

   Не имея безумия ничем равняться с глубоко чтимым мною Некрасовым, я одно могу сказать, про себя, схожее с ним, его словами:

  

   "Праздник жизни, молодости годы -

   Я убил под тяжестью труда,

   И поэтом, баловнем свободы,

   Другом лени не был никогда...".

  

   С двадцати трех лет, как-раз в пору расцвета творческих сил, сделавшись работником издательства, издававшего книги для трудового народа, я отдал все мои силы этому делу, став постепенно из книгоноши редактором всего издательства и работая все время над его расширением. А когда на руках поэтому была всегда сотня чужих рукописей, над многими из которых приходилось столько работать, а также сотня набиравшихся книг, также требовавших большой о себе заботы, тогда уже для себя лично не хватало той све­жести мысли, того душевного простора для выбивающегося порою из души ключа вдохновения, какие необходимы для творчества. Так много замыслов, блеснув в душе, остались невыполненными... Вся главная сила душевная выливалась в работу для народного издательства. Конечно, будь у меня дарование большой силы, оно все преодолевало бы и, несмотря на всю заваленность работой, на всю переуто­мленность ею, ключ творчества могуче выбивался бы чрез все препятствия, как это было с Некрасовым. Но такой силы дарования у меня не было. И вот, чрез несколько десятков лет после появления в печати первого моего стихотворения, я выступаю с таким малым багажом, с горькой мыслью о том, что так много было пережито и так мало запечатлено мною! Но так как друзья все горячо настаивают, я удовлетворяю, наконец, их желание, выпуская это небольшое собрание стихов, к которым я присоединил несколько моих набросков в прозе, дополняющих собрание хотя кое-чем, не высказан­ным стихами.

   Собрание моих стихов может появиться только теперь, в послереволюционный период, потому что даже в 1911 году мои сборники "Братская кровь" и "Песнь о рабочем народе" были заарестованы и истреблены судебными властями по требованию царской цензуры.

   Лишь очень малое число моих стихотворений было про­пущено цензурой в журналах, - несколько из них в иска­леченном цензурою виде. Десятка два стихотворений моих печатались в общедоступных копеечных сборничках моих, предназначавшихся для распространения среди трудовых масс, и до обычной обще-читательской среды не доходили. Частице читателей этой среды могли быть известны лишь несколько моих стихотворений, напечатанных в поэтических хрестоматиях "Русская муза" незабвенного П. Ф. Якубовича и "Избранные произведения русских поэтов" В. Д. Бонч-Бруевича. Вышедшая в 1918 году моя поэма "Освобожде­ние человека" в общую продажу почти не поступала и поэтому также известна лишь очень немногим. Таким образом, через столько лет, я появляюсь теперь со своим небольшим собранием стихов как начинающий автор.

   В этом первом томе помещены стихи мои и наброски в прозе, написанные в период времени с 1882 г. по 1913 г. включительно.

   Во втором томе будут помещены стихи мои и наброски в прозе, написанные с 1914 года.

  

  

   1882 г.

  

  

   ИЗ ЮНОШЕСКОЙ ТЕТРАДИ.

  

   Убаюкай меня, дорогая,

   Убаюкай в объятьях своих,

   И, под нежную речь засыпая,

   Я забуду о муках моих,

   Я забуду о жгучих рыданьях,

   Накипевших в усталой груди,

   О вражде, о борьбе, о страданьях,

   Стерегущих меня впереди,

   Я забуду о мгле непроглядной,

   О борцах, погибающих в ней.

   Ведь за речью моей ненаглядной

   Не услышу я звона цепей,

   Не услышу глухих я рыданий

   Их - казненных сынов матерей,

   Не услышу я скрежет терзаний

   Удушонной отчизны моей.

   И на смену кошмаров тяжелых

   Будут сны светозарны мои:

   Не увижу я правды в оковах,

   Не увижу распятой любви.

   Мне волшебное встанет виденье:

   Пробужденная встанет страна,

   После долгих веков угнетенья

   Вся свободы, вся счастья полна.

   Все разбиты тюремные своды,

   Эшафоты в обломках лежат,

   И не цепи, а песни свободы

   Над свободным народом звучат!..

   .........................................................

   Как смешны эти детские грезы!

   О, не радуйтесь глазки родной!..

   Не уймутся душевные слезы,

   Не забудется друг ваш больной.

   Мне ль забыть, даже в этих объятьях,

   Хоть на миг, в упоительном сне,

   О погибших и страждущих братьях,

   О царящей над родиной тьме.

   Мне ль отдаться беспечно покою

   И заслушаться сказок любви,

   Отступив пред трудом и борьбою

   В эти скорбные, мрачные дни.

   Днем и ночью забвенья не зная,

   Я отрекся навек от него,

   И не в силах ничто, дорогая,

   Убаюкать страданье мое.

  

   14 октября

   1882.

  

  

   1885 г.

  

  

   ВО МРАКЕ.

  

   Как ты угрюм, поэт. Поникла голова

   И мрачен грустный взор. Не слышатся, как прежде,

   Из бледных уст твоих могучие слова,

   Зовущие к любви, свободе и надежде.

   Наш лучший друг и брат, твой, полный блеска, стих

   Был светочем во тьме, смертельно нас объявшей,

   И не поверим мы, что навсегда затих

   Твой голос, как набат, из сна нас поднимавший!..

  

   "Нет, петь я не могу, друзья мои, для вас,

   Как некогда я пел... Замолкли песен звуки,

   И прежней мощи нет, и прежний жар угас,

   Душа истомлена от слез и горькой муки.

   Все гордые мечты, все помыслы мои

   О светлом будущем истреблены грозою,

   И вера в торжество свободы и любви

   Разбита, наконец, бессмысленной судьбою.

  

   Над нами гнет навис, как тяжкий свод тюрьмы,

   Как мгла свинцовых туч, как мрак глухой могилы.

   Бессильной злобою отравлены умы,

   И нет в нас мужества и дряхлы наши силы.

   Давно погребена поруганная честь,

   И сетью гнусной лжи страна моя объята.

   Там, щедро деспотам неся донос и лесть,

   Брат нагло предает обманутого брата.

  

   Тот чистый идеал, что нами озарен,

   Преступною рукой фигляры загрязнили.

   Разврат для них любовь, бесправие - закон

   И подлость жгучий стыд всецело заменили.

   Когда к борьбе народ я призывал,

   Презренной клеветой лжецы в меня бросали,

   И дерзкий хохот их разнузданно звучал

   И ответ на мой призыв, исполненный печали.

  

   Как, - значит для того восторженно я нес

   Родной стране плоды заветных вдохновений,

   Чтоб откликом на песнь - дитя священных грез -

   Услышать дикий хор проклятий и глумлений?!

   Как, - значит для того творил я и страдал,

   Горя то пылкою любовью, то враждою,

   Чтоб дикий произвол царил и ликовал,

   Надменно властвуя трусливою толпою?!

  

   Мне чудится, - исчез последний проблеск дня,

   И сердце замерло и опустились руки.

   Допета песнь моя. Быть может, за меня

   Споют про эту ночь народу наши внуки.

   Да, внуки. Лишь они. Все верные сыны

   Иль крепко скованы за каменной оградой,

   Иль в мраке рудников на смерть обречены,

   Иль виселица им за доблесть их наградой.

  

   Нo я еще не раб... Бряцание цепей

   И победителей ликующие крики

   Меня не устрашат, и из груди моей

   Не вырвать им любви, свободной и великой,

   Той пламенной любви, которая зовет

   Отдать себя всего, без старческой боязни,

   Служенью истине, которая ведет

   Без трепета на смерть, на пытки и на казни.

  

   И если жизнь моя ничтожна и больна,

   И если голос мой ослаб для песни страстной,

   Зато, быть-может, смерть изгнанника нужна

   Для братьев гибнущих и родины несчастной.

   Как вождь и как борец, хочу я пасть в борьбе

   И жажду, как поэт, в предсмертном вдохновеньи

   Метнуть моей стране, униженной рабе,

   Последний мой огонь - мой крик освобожденья!

  

  

   * * *

  

   Туманного вечера тени

   Ложились над сонной землею,

   Цветник мой и гроздья сирени

   Давно унизались росою.

   Как мрамор бледна, ты сидела

   С мечтою своей одинокой

   И взором печальным глядела

   Куда-то далеко, далеко...

   А руки небрежно бродили

   По клавишам старой рояли,

   И звуки, как слезы, томили

   И в сумерках робко дрожали.

   Украдкою ночь подходила.

   Под темной ее пеленою

   Мне снилось, что ты говорила

   Как с братом, как с другом, со мною

   Мне снилось, что беглые руки

   Не трогали клавиш забытых,

   И рвались дрожащие звуки

   Из уст твоих полураскрытых.

   То были мольбы об участьи,

   То плакали и речи стыдливой

   Над гробом убитого счастья

   Поруганной скорби порывы.

   И в сердце горело желанье

   Назвать тебя милой сестрою,

   И отклик подать на страданье,

   И плакать с твоею душою.

   Но голос, печальный и нежный,

   Обвитый ночными тенями,

   Сказал мне, как смерть безнадежный,

   Что бездна, что бездна меж нами...

   Сказал мне, что мы бесконечно

   Душою с тобой одиноки.

   Как звезды на небе, мы вечно

   Друг другу безбрежно далеки.

   ................................................

   Ночные, печальные тени

   Цветник мой, как траур, обвили,

   И в трепетных гроздьях сирени

   Холодные слезы застыли.

  

  

   МИНУТЫ ОТДЫХА.

   (Из Сюлли-Прюдома).

   Я отдохну тогда в траве густой и нежной,

   Прильнув к ней головой, глаза полузакрыв,

   Боясь смутить струей дыхания мятежной

   Благоуханье роз и красок перелив.

   Всем существом своим гармонии вселенной

   Отдамся я тогда. Как любящая мать,

   Пусть стережет она мой отдых неизменно.

   И станут, как ручей, мгновения бежать...

   Под голубым шатром, сверкающим лучами,

   Что небо надо мной раскинет в блеске дня,

   Я буду пить эфир блаженными очами,

   И мирной радостью наполнит он меня.

   Мне вспомнятся, как сон, надежды и страданья,

   Охватит мысль мою мечтательный покой,

   И убаюкают меня воспоминанья,

   Как дальних волн морских таинственный прибой...

  

   25 Января

   1885.

  

  

   (На мотив с итальянского).

  

   Только станут поля и леса увядать,

   Только первые листья падут,

   Ты придешь на далеком кладбище искать

   Мой последний, мой душный приют.

  

   Ты найдешь там его меж столетних дубов,

   В уголку, под шатром из ветвей.

   Посмотри, сколько чудных, душистых цветов

   Расцвело на могиле моей!

  

   О, нарви этих роз, этих девственных роз,

   Что из сердца растут моего,

   Для своих белокурых, прекрасных волос,

   Для венка, милый друг, твоего.

  

   Ведь цветы те - то бедные песни мои,

   Недопетые мной на земле,

   И слова беспредельной, бессмертной любви,

   Недосказанной, друг мой, тебе.

  

  

   В БОРЬБЕ.

   (Из Ады Кристен).

  

   Как, по пути с моей мятежною ладьею

   Свою ладью направить ты б желал?!

   Далеко от тебя, оторвана судьбою,

   Под вихрем грозных бурь ношусь я между скал.

  

   О, бойся мрачных вод, окутанных туманом,

   И не вверяй им участи своей, -

   Оставь меня одну бороться с ураганом,

   В грозе, в борьбе, без помощи твоей.

  

   Уж скоро выскользнет из рук моих дрожащих

   И пропадет последнее весло.

   А ты у берега, вдали от бездн кипящих,

   Брось крепкий якорь свой, чтоб вихрем не снесло.

  

   Но если сгибнуть ты в борьбе решил со мною,

   Бросайся, как и я, наперерез волнам, -

   Тогда б мы умереть могли рука с рукою,

   Но слишком поздно жить одною жизнью нам!

  

  

   1886 г.

  

   Я РАБ.

  

   Они велели мне стать перед ними,

   И я стал перед ними, жалкий раб.

   Они велели мне раздеться голым перед ними,

   И я разделся и стоял перед ними полуобнаженный.

   И они заворачивали мое белье и осматривали и ощупывали

   мое тело,

   Как раба, выставленного на продажу на невольничьем рынке.

  

   Нет, в миллионы раз хуже!

   Тело невольника щупали для того,

   Чтобы увидеть, годится ли он, чтобы купить его для труда

   для работы.

   А меня осматривали, глядели мне в глаза, в зубы, щупали

   мои ребра, чтобы увидеть, годен ли я для самого ужасного, самого позорного, гнуснейшего, самого отвратительнейшего дела, какое только может делать человек на земле:

   Они смотрели здоровы ли мои ноги, чтобы бежать со

   шты­ком на брата-человека,

   Крепки ли мои руки, чтобы держать ружье и целиться в

   че­ловеческое сердце,

   Здоровы ли мои глаза, чтобы видеть далеко человека, чтобы

   пуля моя могла попасть ему прямо в череп.

   Они смотрели, крепка ли моя грудь, чтобы вынести поход

   в чужие земли, чтобы там убивать тех, кого назовут

   моими врагами, хотя у меня никогда не было ни одного

   врага на свете.

   Они щупали мое тело, как тело убойной скотины. Они

   на­кидывали на меня мерку, измеряя меня, как скот, как

   бревно или доску.

   Какое право имели они приволочь меня сюда, приказы­вать

   мне стать голым перед ними и щупать, гожусь ли я

   быть убийцей, пушечным мясом?

  &nbs