| Главная » Книги |
Горбунов-Посадов Иван Иванович - Песни братства и свободы, том I, 1882-1913 гг, Страница 8
Горбунов-Посадов Иван Иванович - Песни братства и свободы, том I, 1882-1913 ггtify"> "Когда ж увидала, какой ты усталый,
"Какой ты тревожный и сердцем больной, -
"Так жалко мне стало тебя! И глубоко,
"Навеки в душе я сказала себе:
"Пойди - раздели с ним весь путь тот далекий,
"Всю жизнь в непрестанном труде и борьбе!
"Лишь именем разным его называя,
"Одно мы ведь любим, мой милый, с тобой, -
"Ты - долго стремясь и ища и страдая,
"Я - только-что в жизнь чуть вступая душой.
"Пусть ночь надвигается... Пусть все грознее
"Становятся кручи... Тем ярче зажжет
"Свой свет идеал нам... Тем тверже, сильнее
"Он вместе теперь нас вперед поведет!
"Я всюду, родной мой, пойду пред тобою,
"Я путь твой обвею дыханьем любви,
"Я кроткою лаской тебя успокою,
"Усталые крылья расправлю твои"...
Какими же тут мне ответить словами?
Что может сказать мое сердце?.. Оно
Молитвою светлой одной и слезами
Безмолвного, чудного счастья полно...
В КАМЕРЕ No 23.
О, как тяжела ты, тюремная мгла!
Каким же сегодня ты камнем давящим
На бедное сердце ее налегла!
Как тяжек был день весь под жаром палящим,
Но ночь тяжелее...
Давно уже тьма
Окутала камеру траурным флером...
Так хочет забыться она... И нет сна...
Недвижным, тоскливым, измученным взором
Глядит она в сумрак... Давно уж огни
Погасли в тюрьме, и темно, как в могиле...
Сегодня опять ведь допросом, они
Всю душу изранили ей, истомили...
Все тело как будто разбито. В очах
Холодные, тяжкие слезы застыли...
И в сердце ее, как и в этих стенах,
Темно, как в холодной могиле.
О, если бы кто-нибудь близкий, родной,
Склонился внезапно с участьем над нею...
Одно только слово бы ласки простой, -
И стало б светлей и теплее!..
О, если б на миг хоть к родной ей груди
Прильнуть бы, заплакать, свободно рыдая!
Но нет никого, никого... Впереди
Одна только ночь лишь немая,
Бессонная, долгая, долгая ночь...
...............................................
Но чья это светлая тень к изголовью
Прижалась ее?!..
О, с какою любовью
Глядишь ты, родная, на бедную дочь!
Как чудно во мраке полночном горят
Небесно-прекрасные очи!
Как сладко в безмолвии ночи
Небесные речи звучат:
"Всюду, девочка моя милая...
Всюду, девочка моя кроткая,
На тебя я, незримая,
С беспредельной любовью смотрю.
За стеною острога унылого,
За холодной железной решеткою
Я с тобою, дочурка любимая.
Я и днем ведь в душе у тебя говорю
И во мраке ночном я всегда ведь с тобой,
Ангел мой дорогой!
------------ О, я знаю всю муку, всю муку твою
За других, в этих клетках в мученьях сгорающих
И в безумии голову в стены свою
Разбивающих...
Твои муки о жертвах, во мраке ночей
Страшных, зверских, быть-может, расправ палачей
В этих клетках кругом ожидающих ...
Не терзай так жестоко себя их страданьем, -
Береги свои силы, голубка моя!
Много, много суровых, больших испытаний
На пути ожидает далеком тебя.
Всей душой, для народа раскрытою, смело
По дороге моей ты так рано пошла,
И за мною тебя за народное дело
Та дорога в тюрьму привела.
Я горда, я счастлива тобою безмерно,
Дочь - товарищ во всем - в, идеале, в труде!
Знаю я: друг народа скромнейший, но верный,
Никогда не изменишь ему ты в борьбе.
По тропе по своей, пробивая упорно
Путь народу к великому свету, пойдешь
Ты сквозь мрак, удушающий родину, черный,
К новой мысли народ поведешь!
Побори-ж в себе муку тюрьмы неисходную!
Все до капли, все силы, родная, свои
Сбереги для великого дела народного,
Для свободы великой, великой любви!
...........................................................
Усни... Ты, ведь, так исстрадалася
В эти ночи бессонные...
Усни... Мама крепко к тебе прижалася...
Закрой твои милые глаза истомленные...
.........................................................
Спи, - ведь, мама с тихой ласкою
Распростерла крылья нежные
Над твоей головкой бедною...
Спи, - и цепью безмятежною
Обовьют тебя прекрасные
Сны небесные, сны ясные...
Сны, как утро весны, золотистые,
Как весенняя травка, душистые,
Унесут тебя к нам, в наше небо безбурное,
Вечно светлое, вечно лазурное!..".
------------ И как в детстве, под теплою мамы рукой,
Светлой, радужной дремы полна,
Засыпала она в колыбельке родной, -
Так забылась на койке тюремной она...
Ночь плывет... И всю ночь, до тюремной зари,
Чьи-то очи над нею так чудно горят,
Чьи-то речи над нею так сладко звучат,
Расточая ей милые ласки свои!..
------------ А на утро засовы опять загремят,
И с тюремною, бледною, жалкой зарей
Снова глянет в глаза ее мертвой тоской
Бесконечный, тюремный, безжалостный ад.
1899 г.
БРАТСКАЯ КРОВЬ.
"Право отнимать жизнь у человека принадлежит одному богу, и люди не должны присваивать себе этого права".
Виктор Гюго.
Вчера был чудный день. С утра в мое окно
Весна лазурная любовно засияла.
Забилось сердце, радостью полно,
И в даль, куда-то в даль неудержимо звало...
Вчера все утро я, беспечный как дитя,
Бродил по улицам, смотря, как расцветают
Подснежники в садах, и весело следя,
Как тучки по небу проносятся и тают...
Был час обеденный, когда передо мной
Большая улица предместья развернулась.
Гудел свисток на фабрике... домой
Голодная толпа рабочих потянулась...
Шли мальчики-ткачи, тянулися потом
Толпы мужчин, измученных трудом,
Невольничьим трудом, как ночь однообразным,
Неделю согнутых над вечным колесом
И отдыхающих в разгуле безобразном.
Шли девочки-работницы... они
Шутили весело и солнцу улыбались
И под лучом его румяными казались.
Но в жалких лицах их виднелось ясно мне,
Что бедные цветы оборваны жестоко,
Что пьяное насилье и разврат
На всех углах добычу сторожат,
И сердцу детскому знаком уж яд порока.
Шли матери-работницы, спеша
К голодным деточкам... Их грустная душа
Полна была забот и не было ей дела,
Что юная весна везде цвела и пела
Миллионом голосов, что теплый ветерок
Уж где-то колебал лазоревый цветок
И тихо трепетал в былинках воскрешенных.
Нет, только личики малюток изнуренных
Виднелись матерям сквозь нежный блеск весны.
Минуты жалкие на отдых им даны,
Что-б только добежать до деток истомленных,
Чтоб только увидать их бедный, жадный взгляд
И покормить скорей... и поспешить назад, -
Туда, где над станком, без солнца, без свободы,
Ползут за днями дни и за годами годы...
И старая тоска вливалася в меня,
Как-будто на лазурь смеющегося дня
Внезапно лег покров холодного тумана
Я брел задумчиво, и вдруг весь вздрогнул я: -
За мною раздались раскаты барабана.
Солдаты шли... На остриях штыков
Горело солнце яркими лучами.
Блеск ружей, звуки труб и мерный стук шагов
Веселою рекой катились перед нами.
Солдаты были молоды. Их взгляд,
Казалось, говорил, как бесконечно рад
Из них был каждый вырваться на волю,
Погреться в золотых сияющих лучах,
Забыв тяжелую, бессмысленную долю, -
Угрюмый плен в казарменных стенах.
У многих мысль прикована была
К родимой стороне, к полоске сиротливой,
Где отдохнувшая кормилица-земля
Зовет к себе соху, где пахарь терпеливый
В просохшие поля собрался выезжать
И брата, бедного солдата, вспоминает;
Где часто о сынке грустит старуха-мать
И слезы горькие с невесткой проливает.
У многих вид задумчив был и мрачен,
Но сотни шли, веселия полны:
Ведь музыка гремит, ведь воздух так прозрачен,
Ведь молоды они, красивы и сильны!
Затихла музыка, но шумно вкруг солдат,
Протягивая к ним восторженно ручонки,
Теснилася гурьба оборвышей-ребят,
И с жадностью в мундир впивались их глазенки.
Всем было весело... И легче стало мне...
И я шагал с толпой за стройными рядами,
Любуясь вместе с ней, в душевном полусне,
Лазурным знаменем и яркими штыками.
Как вдруг по манию начальника руки,
Аккорды музыки пред войском раскатились,
Сверкнули в воздухе штыки
И ружья к бедрам плавно опустились.
Кого ж войска приветствовали там?
Меж сумрачных казарм, у церкви величавой,
Стояла статуя победоносной Славы,
Поднявшись гордо к небесам.
И пушки грозными, тяжелыми рядами
Вздымаясь к Славе от земли,
Как тигры хищные, у ног ее легли,
Зияя страшными пастями,
И на щите пред ней чернели имена
Солдат, в боях за родину погибших,
Врагов отечества безжалостно губивших, -
Их память славою для родины полна!
И вспомнил я, зачем собралися толпой
Все люди эти, - бодрые, живые,
Такие славные, такие молодые...
Зачем идут они под барабанный бой,
Зачем в руках их, созданных для плуга,
Орудья смерти страшные блестят,
Зачем идут они, как дети, стройно в ряд,
Готовые стрелять и в недруга и в друга.
Тиранов плеть, как стадо, загнала
Их в школу страшную убийства и дала
Им в руки этот штык и сумку со свинцом.
Чтоб трепетал народ пред властным палачом,
Чтоб человек, их брат, виновный только в том,
Что он рожден в Берлине, а не в Туле,
Пал окровавленным, раздутым мертвецом
От их удара иль от пули!
И сердце тяжко сжалось... Вкруг меня
Опять исчез весь блеск ласкающего дня,
И трупами покрытая равнина
Открылась предо мной, и эти же полки
В огне, в дыму! И щелкают курки,
И эти юноши и в грудь, и в мозг, и в спину
Бьют пулями одних и, как мясник скотину,
Так юношей других пронзают их штыки!
Где доброта их лиц? Где молодости ясной
Улыбка и привет их юной простоты?
Одною злобою полны теперь ужасной
Их искаженные черты!..
Во мгле их ослепленного сознанья
Нет ни к живым, ни к мертвым состраданья!
Топча недвижные глаза своей ногой,
Остервенелою бегут они толпой,
Гонимые безумными вождями,
И бьют опять и бьют без счета, без конца,
Кроша в куски кровавыми штыками
Детей забытого небесного отца,
Давя их пушками...
Но правда ли над нами
Есть где-то бог? Неужли и в сердцах
Он есть еще?!.
Спокойно в небесах
Неслися облака прозрачными грядами...
Как мирно там!..
А здесь?.. Здесь стройными рядами
Идут они учиться убивать,
Не чувствуя, что тех, кого зовут врагами,
Рожала также в муках мать
И выходила их своей святой любовью!
Их кровь - ее, ведь, кровь... И этой бедной кровью
Зальют они поля, когда им закричат:
"Вот это все враги! Стрелять, когда велят!".
Неужли этот мрак вражды бесчеловечной,
Сковавшей нашу мысль, и совесть, и любовь,
Над нами будет длиться вечно
И вечно будет литься кровь?
Нет, нет, не может быть! Уже во всех концах -
Я слышу - проповедь звучит освобожденья!
Соединимся ж все, чтобы во всех сердцах
Разжечь огонь и двинуть пробужденье!
Встань, человечество! Довольно столько лет
Ты пресмыкалося у грязных ног насилья:
Пора тебе свои распутать крылья,
Пора тебе любви увидеть свет!
Встань, человечество! и навсегда скажи:
"Мы - люди-братья! В нас одна душа от века!
Мы не хотим вонзать ни пули, ни ножи
В грудь брата-человека!
Не станем мы сквернить оружьем наших рук!
Мы жаждем скорбными, иссохшими сердцами
Не яростной вражды, не подлых этих мук, -
Мы жаждем царства божьего над нами!
Братоубийцами не будем больше мы,
Не обагрим земли родной людскою кровью.
Тогда, отец, из царства этой тьмы
Заблудших нас прими к себе с любовью!
Тогда, отец, казарм и крепостей,
Штыков и бомб не будет между нами, -
Тогда из бешено-боровшихся зверей
Твоими станем мы счастливыми сынами!
Напечатано было в сборнике "Братская Кровь", уничтоженном царскою цензурою.
1900 г.
* * *
В воздухе русском мне вечно слышна,
В ветра над русской деревней рыдании
В шуме лесов все звучит мне она -
Песня о вечном народном страдании.
Ветер осенний по селам ревет:
"Подати! Подати! Подати!". Молотом
В сердце то слово колотит. Встает
Призрак зловещий раззора и голода.
Дети ревут - нипочем не унять...
Власти за подать Буренку любимую
Отняли. Всех их вскормила, как мать.
Взяли под нож под мясницкий родимую!
Баба ревет: "Ведь последних овец
За недоимки забрали, проклятые.
Видно, хотят раззорить нас в конец".
Тучами горе нависло над хатами.
В город для подати хлеб трудовой
Тащит мужик. За гроши он там сбудется,
И в кабаках по дороге домой
Пьяному рабская жизнь позабудется.
Прожил отец в угнетеньи и тьме,
Света и детям не знать в их бессчастии.
Бродят в их маленьком детском уме
Грезы о школе, как сказочном счастии...
Школа далеко. Куда им добресть!..
Нету обувки... нет теплой одеженки...
Зиму на печке им с дедом сидеть.
Нету им к знанью, нет к свету дороженьки
Плачет тяжелой, ненастной слезой
Небо над избами сирыми, темными...
Матери плачут, и льются рекой
Горькие слезы их горя огромного.
Рекруты с гиком проходят селом.
Пьяная песня гремит, разливается.
Мать и сноха вся в слезах пред окном...
Сердце от муки-тоски надрывается.
Завтра в солдаты сынка увезут,
Сделают деспотов рабской охраною.
Душу ему искалечат - вернут
Дерзким бездельником с болью поганою.
Труд твой и скарб твой и жизнь вся твоя,
Русский народ, вся чужая, вся связана.
Все отдавай, что хотят от тебя,
Делай, дыши и умри, как приказано.
Год за годами проходят века...
Где ж человечная доля, свободная?
На цепь в тюрьме вековой заперта
Рабская русская доля народная!
НА ВСЕМИРНОЙ ВЫСТАВКЕ.
1.
Я на всемирной выставке в Париже в преддверии XX века.
Французский Военный Отдел.
У входа два молодцеватых сержанта-артиллериста.
В центре отдела поднимают свои черные пасти огромные пушки Крезо и Шнейдер, великие произведения европейского гения, европейской культуры.
Эта культура в высшем своем напряжении не придумала ничего лучшего, как эти орудия величайшего человекоистребления, из ужасных жерл которых глядят на меня тысячи человеческих трупов, тысячи сел и городов, которые будут уничтожены этими пушками, глядит бездна грядущих ужасающих мук человеческих!
Франция нагло, безобразно хвалится здесь этими чудовищными орудиями истребления рода человеческого перед другими нациями, павильоны которых пестрой толпой окружают французские павильоны.
"Смотрите - вот что у меня есть для вас!" - кричит Франция всему миру. Франция, среди которой родились великие человеколюбцы - Виктор Гюго, Ламене, Паскаль - Франция знает, что сейчас больше всего почитается во всем мире:
Сильный кулак с бомбами, занесенный над остальным человечеством и требующий самой большой доли в общем мировом грабеже.
Наполеон - вот это дело! Толстой - вот чепуха!
2.
Напротив Военного Отдела Отдел Французского Красного Креста.
Гениально устроенный механизм: Военный Отдел пробивает людей пулями, бомбами, гранатами, уродует их, убивает. Отдел Красного Креста подбирает недобитых Военным Отделом, перевязывает, подлечивает и, если они не стали уже ни на что негодными обрубками, отсылает их опять убивать друг друга.
Убийство и Милосердие - компаньоны одной акционерной компании под фирмой "Все для войны! Все для отечества!".
Первый компаньон, Военная Власть, перебив тысячи, изувечив тысячи, сдает их на руки второго компаньона Красного Креста. Красный Крест кладет тысячи пробиты пулями, но оставшихся живыми, солдат на чистые простыни, надевает на них чистое белье, лечит и выхаживает для новой бойни, а тысячи ни на что уже не годных существ, отрезав им руки и ноги, пускает ковылять или ползать по свету, вымаливая подаяние. "Подайте инвалиду, герою войны!".
У входа в отдел Красного Креста стоят две сестры милосердия в белых чепцах с крестами и кружками для пожертвований.
Жертвуйте, граждане! У государства, выбрасывающего миллиарды на подготовку человекоистребления, не хватает денег на подготовку бинтов и костылей для тех, кого оно изуродовало войной. Жертвуйте на операционные столы для будущего резанья рук и ног у безумных рабов великого французского государства!
И граждане жертвуют: отдав на армию и флот десятки, сотни тысяч франков причитающихся с них налогов, граждане бросают, умиляясь над своим милосердием, в кружку красного креста грош на бинты и костыли для несчастных, которые дадут изувечить себя во славу своего великого отечества.
------------ Этот Военный Отдел и отдел Красного Креста - это гвоздь, вершина всемирной выставки в преддверии XX века.
Убийство и Милосердие стоят на этой вершине, как верные друзья, делающие одно и то же общее дело, - две стороны одного и того же сумасшедшего дома, безумного и гнусного вертепа, на вывеске которого написано: "Европейская цивилизация. Торговый дом коммерции и братоубийства".
Париж. Август
1900.
1901 г.
НОЧЬ ПОД ДВАДЦАТЫЙ ВЕК.
(Из поэты "Освобождение человека).
1.
ВСТУПЛЕНИЕ.
И крови вступает он, двадцатый, гордый век!
Свободы и любви блаженным сновиденьем
Являлся он тебе, культурный человек,
И начинает... преступленьем!
В тот миг, когда средь нас двенадцать бьет часов
И мир восторженно век разума встречает,
Век братства всех людей, сверженья всех оков,
Среди Трансвальских гор, ползя из-за кустов,
Брат брату в грудь холодный штык вонзает.
Когда в надеждою исполненных сердцах
Мы смело предаем забвенью все печали,
Там нет угла в разграбленных домах,
Где б мать не плакала о сгибших сыновьях,
Где б дети об отце убитом не рыдали!
Убийц же их из английских церквей
Священники молитвой ободряют,
И Лондон, как богов, встречает их вождей,
И леди нежные Трансваля палачей,
Покрытых кровью жертв, цветами осыпают!
А там, где в берега цветущих Филиппин
Бьет синий океан жемчужною волною,
Где спорит мир земной с небесной красотою,
Америки свободный гражданин
Свободу душит жадною рукою.
Его освобождать отправил Мак-Кинли,
Иуда в маске Вашингтона,
И на ухо шепнул: "А ночью умертви
Свободу их опять... И смело водрузи
Над мертвой звездные знамена!".
С тех пор лишь подлое бряцание оков
И стон глухой с несчастных островов
Доносятся... И мир спокойно наблюдает,
Как под ударами республики штыков
Спартак там кровью истекает!
2.
В БЕРЛИНЕ.
Двенадцать с башен бьет часов.
Берлин горит веселыми огнями.
Как сказка, как мечта, сияет ряд дворцов.
И даже смрадные трущобы бедняков
Полны волшебными мечтами...
Двадцатый век накормит их детей...
Не надо будет больше продаваться
Их дочерям... От голода смертей
Не будет каждый день случаться
В берлогах их... Двадцатый век в сердцах
Владык их, богачей, разбудит божий страх.
В них стыд зажжет могучий пламень века,
И в пролетарии, задавленном рабе,
Они признают брата-человека,
Во всем подобного себе.
------------
Пока рабов пьянят безумные мечты,
Счастливые умеют наслаждаться.
.......................................................
Сияет графский дом. Брильянты и цветы,
Сверканье женских плеч - все манит здесь отдаться
Возвышенным восторгам красоты.
Как хороша графиня молодая!
Как весело в ее блистающей руке
Шампанское вздымается, играя
Жемчужной пеною в граненом хрустале!
И о бокал ее звенят, звенят бокалы:
"Желаем, чтоб скорей, скорей вернулся к вам
"Счастливый ваш жених, герой, покрытый славой,
Отмстив за нашу честь китайским дикарям!..".
Прелестною улыбкою, полна
Любви своей мечтами, отвечает
На шум приветственный, счастливая, она.
И туш за тушем музыка играет.
3.
ГЕРОЙ.
А там, за океанами, за тысячи, тысячи верст, в эту ночь, на куче цыновок, в загаженном, обесчещенном храме лежит в эту ночь, храпя в пьяном сне, ее счастливый жених, лейтенант имперских войск, посланных мстить за умерщвление толпой китайской черни посла великой Германии.
Не око за око, не зуб за зуб, но тысячи желтых должны заплатить жизнью за голову одного германца. И лейтенант уже много недель самоотверженно борется для славы 
| |
| Просмотров: 390 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры