| Главная » Книги |
Гиляровский Владимир Алексеевич - Стихотворения и экспромты
Гиляровский Владимир Алексеевич - Стихотворения и экспромты
1
2
В. А. Гиляровский
СТИХОТВОРЕНИЯ И ЭКСПРОМТЫ Источник: В. А. Гиляровский. Собрание сочинений в 4 томах. М.: 1999. Том 4.
Оригинал здесь: http://www.booksite.ru.
СТИХОТВОРЕНИЯ * * *
Все-то мне грезится Волга широкая,
Грозно-спокойная, грозно-бурливая.
Грезится мне та сторонка далекая,
Где протекла моя юность счастливая.
Помнятся мне на утесе обрывистом
Дубы высокие, дубы старинные,
Стонут они, когда ветром порывистым
Гнутся, ломаются ветви их длинные.
Воет погодушка, роща колышется,
Стонут сильнее все дубы громадные,-
Горе тяжелое в стоне том слышится,
Слышится грусть да тоска безотрадная...
Что же вы плачете, дубы старинные?
Или свидетели вы преступления,
Кровь пролита ли под вами невинная,
И до сих пор вас тревожат видения.
Или, быть может, в то времечко давнее,
В стругах, когда еще с Дона далекого,
Разина Стеньки товарищи славные
Волгой владели до моря широкого,-
Ими убиты богатые данники,
Гости заморские, с золотом грабленным;
Или, быть может, и сами изгнанники,
Здесь, с атаманом, молвою прославленным,
С удалью буйные головы сложили,
С громкой, кровавой, разбойничьей славою?!
Все то вы видели, все то вы прожили,-
Видели рабство и волю кровавую!
ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
Из стран полуденной России,
Как бурный вешних вод поток,
Толпы крестьян полунагие
На Дальний тянутся Восток.
Авось в том крае малолюдном,
Где спит природа непробудно,
Прекрасна в дикости своей,
Земли и хлеба будет вволю.
И, доброй взысканы судьбой,
Мы переменим горе-долю
На счастье, радость и покой.
Продавши скот, дома в селенье,
Бесплодный клок родной земли
Облив слезами сожаленья,
Они за счастием брели.
Но далека еще дорога,
И плач некормленых детей
Еще тревожить будет долго
Покой и тишь немых степей.
КРАСНЫЙ ПЕТУХ
У нас на Руси, на великой,
(То истина, братцы,- не слух)
Есть чудная, страшная птица,
По имени "красный петух"...
Летает она постоянно
По селам, деревням, лесам,
И только лишь где побывает,-
Рыдания слышатся там.
Там все превратится в пустыню:
Избушки глухих деревень,
Богатые, стройные села
И леса столетнего сень.
"Петух" пролетает повсюду,
Невидимый глазом простым,
И чуть где опустится низко -
Появятся пламя и дым...
Свое совершает он дело,
Нигде, ничего не щадит,-
И в лес, и в деревню, и в город,
И в села, и в церкви летит...
Господним его попущеньем
С испугом, крестяся, зовет,
Страдая от вечного горя,
Беспомощный бедный народ...
Стояла деревня глухая,
Домов - так, десяточка два,
В ней печи соломой топили
(Там дороги были дрова),
Соломою крыши покрыты,
Солому - коровы едят,
И в избу зайдешь - из-под лавок
Соломы же клочья глядят...
Работы уж были в разгаре,
Большие - ушли на страду,
Лишь старый да малый в деревне
Остались готовить еду.
Стрекнул уголек вдруг из печи,
Случайно в солому попал,
Еще полминуты, и быстро
Огонь по домам запылал...
Горела солома на крышах,
За домом пылал каждый дом,
И дым только вскоре клубился
Над быстро сгоревшим селом...
На вешнего как-то Николу,
В Заволжье, селе над рекой,
Сгорело домов до полсотни, -
И случай-то очень простой:
Подвыпивши праздником лихо,
Пошли в сеновал мужики
И с трубками вольно сидели,
От всякой беды далеки.
Сидели, потом задремали,
И трубки упали у них;
Огонь еще в трубках курился...
И вспыхнуло сено все в миг...
Проснулись, гасить попытались,
Но поздно, огонь не потух...
И снова летал над Заволжьем
Прожорливый "красный петух"...
Любил девку парень удалый,
И сам был взаимно любим.
Родители только решили:
- Не быть нашей дочке за ним!
И выдали дочь за соседа,-
Жених был и стар, и богат,
Три дня пировали на свадьбе,
Отец был и счастлив, и рад...
Ходил только парень угрюмо,
Да дума была на челе: "Постой!
Я устрою им праздник,
Вовек не забудут в селе!.."
Стояла уж поздняя осень,
Да ночь, и темна, и глуха,
И музыка шумно гудела
В богатой избе жениха...
Но вот разошлись уже гости,
Давно потушили огни.
- "Пора! - порешил разудалый,-
Пусть свадьбу попомнят они!"...
И к утру, где было селенье,
Где шумная свадьба была,
Дымились горелые бревна,
Да ветром носилась зола...
В глуши непроглядного леса,
Меж сосен, дубов вековых,
Сидели раз вечером трое
Безвестных бродяг удалых...
Уж солнце давно закатилось,
И в небе блестела луна,
Но в глубь вековечного леса
Свой свет не роняла она...
- "Разложим костер да уснем-ка",-
Один из бродяг говорил.
И вмиг закипела работа,
Темь леса огонь озарил,
Заснули беспечные крепко,
Надеясь, что их не найдут.
Солдаты и стража далеко,-
В глубь леса они не придут!..
На листьях иссохших и хвоях,
Покрывших и землю, и пни,
Под говор деревьев и ветра
Заснули спокойно они...
Тот год было знойное лето,
Засохла дубрава и луг...
Вот тут-то тихонько спустился
Незваный гость - страшный "петух"
По листьям и хвоям сухим он
Гадюкой пополз через лес,
И пламя за ним побежало,
И дым поднялся до небес...
Деревья, животные, птицы -
Все гибло в ужасном огне.
Преград никаких не встречалось
Губительной этой волне.
Все лето дубрава пылала,
Дым черный страну застилал,
Возможности не было даже
Прервать этот огненный вал...
Года протекли - вместо леса
Чернеют там угли одни,
Да жидкая травка скрывает
Горелые, бурые пни...
ПЕСНЯ ДОНА
Дон могучий, Дон широкий
Томно-синею водой
По степи бежит далекой,
Блещет яркою струей.
И, журча, катятся воды,
И валы о берег бьют,
И о днях былой свободы
Песни смелые поют.
Все поют! О буйной воле,
О наездах казаков,
О пирах, о тяжкой доле,
О бряцании оков...
Все поют! И песню эту
Кто душой своей поймет,
Пусть несет ее по свету,
Пусть, как Дон, ее поет!
НА СЕВЕРЕ
В стране бурана и метели,
Где слышен только бури вой,
Где сосны старые да ели
Ведут беседу меж собой, -
Там человек бывает редко,
Его пустыни не влекут.
Лишь самоед, охотник меткий
Стрелой каленой, да якут,
Туда являясь для охоты,
Летят по снежным глубинам,
Чрез занесенные болота,
К пустынным моря берегам...
Там рыщет лось, да волк голодный
Себе добычу сторожит.
Да иногда лишь край холодный
Несчастных песня огласит.
Но что печальнее, она ли,
Или волков голодных вой,
Что долетал из снежной дали
До слуха тех певцов порой,
Решить нельзя... А песня льется,
Родной в ней слышится мотив...
Она про родину поется,
Про золото родимых нив,
Родных, оставленных далеко,
Навек покинутых друзей...
Звучит та песня одиноко
Под звон заржавленных цепей!
СТЕНЬКА РАЗИН
I
Гудит Москва. Народ толпами
К заставе хлынул, как волна,
Вооруженными стрельцами
Вся улица запружена.
А за заставой зеленеют
Цветами яркими луга,
Колеблясь, волны ржи желтеют,
Реки чернеют берега...
Дорога серой полосою
Играет змейкой между нив,
Окружена живой толпою
Высоких придорожных ив.
А по дороге пыль клубится
И что-то движется вдали:
Казак припал к коню и мчится,
Конь чуть касается земли.
- Везем, встречайте честью гостя.
Готовьте два столба ему,
Земли немного на погосте,
Да попросторнее тюрьму.
Везем!
И вот уж у заставы
Красивых всадников отряд,
Они в пыли, их пики ржавы,
Пищали за спиной висят. Везут телегу.
Палачами Окружена телега та,
На ней прикованы цепями
Сидят два молодца. Уста
У них сомкнуты, грустны лица,
В глазах то злоба, то туман...
Не так к тебе, Москва-столица,
Мечтал приехать атаман
Низовой вольницы! Со славой,
С победой думал он войти,
Не к плахе грозной и кровавой
Мечтал он голову нести!
Не зная неудач и страха,
Не охладивши сердца жар,
Мечтал он сам вести на плаху
Дьяков московских и бояр.
Мечтал, а сделалось другое,
Как вора, Разина везут,
И перед ним встает былое,
Картины прошлого бегут:
Вот берега родного Дона...
Отец замученный... Жена...
Вот Русь, народ... Мольбы и стона
Полна несчастная страна...
Монах угрюмый и высокий,
Блестит его орлиный взор...
Вот Волги-матушки широкой
И моря Каспия простор...
Его ватага удалая -
Поволжья бурная гроза...
И персиянка молодая,
Она пред ним... Ее глаза
Полны слезой, полны любовью,
Полны восторженной мечты...
Вот руки, облитые кровью,-
И нет на свете красоты!
А там все виселицы, битвы,
Пожаров беспощадных чад,
Убийства в поле, у молитвы,
В бою... Вон висельников ряд
На Волге, на степных курганах,
В покрытых пеплом городах,
В расшитых золотом кафтанах,
В цветных боярских сапогах...
Под Астраханью бой жестокий...
Враг убежал, разбитый в прах...
А вот он ночью, одинокий,
В тюрьме, закованный в цепях...
И надо всем Степан смеется,
И казнь, и пытки - ничего.
Одним лишь больно сердце бьется:
Свои же выдали его.
II
Утро ясно встает над Москвою,
Солнце ярко кресты золотит,
А народ еще с ночи толпою
К Красной площади, к казни спешит.
Чу, везут! Взволновалась столица,
Вся толпа колыхнула волной,
Зачернелась над ней колесница
С перекладиной, с цепью стальной...
Атаман и разбойник мятежный
Гордо встал у столба впереди.
Он в рубахе одет белоснежной,
Крест горит на широкой груди.
Рядом с ним и устал, и взволнован,
Не высок, но плечист и сутул,
На цепи на железной прикован,
Фрол идет, удалой эсаул;
Брат любимый, рука атамана,
Всей душой он был предан ему
И, узнав, что забрали Степана,
Сам охотно явился в тюрьму.
А на черном, высоком помосте
Дьяк, с дрожащей бумагой в руках,
Ожидает желанного гостя,
На лице его злоба и страх,
И дождался. На помост высокий
Разин с Фролкой спокойно идет,
Мирно колокол где-то далекий
Православных молиться зовет;
Тихо дальние тянутся звуки,
А народ недвижимый стоит:
Кровожадный, ждет Разина муки -
Час молитвы для казни забыт...
Подошли. Расковали Степана,
Он кого-то глазами искал...
Перед взором бойца-атамана,
Словно лист, весь народ задрожал.
Дьяк указ "про несказанны вины"
Прочитал, взял бумагу в карман,
И к Степану с секирою длинной
Кат пришел... Не дрогнул атаман;
А палач и жесток и ужасен,
Ноздри вырваны, нет и ушей,
Глаз один весь кровавый был красен,-
По сложенью медведя сильней.
Взял он за руку грозного ката
И, промолвив, поник головой: -
Перед смертью прими ты за брата,
Поменяйся крестом ты со мной.
На глазу палача одиноком
Бриллиантик слезы заблистал,-
Человек тот о прошлом далеком,
Может быть, в этот миг вспоминал...
Жил и он ведь, как добрые люди,
Не была его домом тюрьма,
А потом уж коснулося груди,
Раскалённое жало клейма,
А потом ему уши рубили,
Рвали ноздри, ременным кнутом
Чуть до смерти его не забили
И заставили быть палачом.
Омочив свои щеки слезами,
Подал крест атаман ему свой -
И враги поменялись крестами...
- Братья! шепот стоял над толпой...
Обнялися ужасные братья,
Да, такой не бывало родни,
А какие то были объятья -
Задушили б медведя они!
На восток горячо помолился
Атаман, полный воли и сил,
И народу кругом поклонился:
- Православные, в чем согрубил,
Все простите, виновен не мало,
Кат за дело Степана казнит,
Виноват я... В ответ прозвучало:
- Мы прощаем и бог тя простит!..
Поклонился и к крашеной плахе
Подошел своей смелой стопой,
Расстегнул белый ворот рубахи, Лег...
Накрыли Степана доской.
- Что ж, руби! Злобно дьяк обратился,
Али дело забыл свое кат?
- Не могу бить родных - не рядился,
Мне Степан по кресту теперь брат,
Не могу! И секира упала,
По помосту гремя и стуча.
Тут народ подивился немало...
Дьяк другого позвал палача.
Новый кат топором размахнулся,
И рука откатилася прочь.
Дрогнул помост, народ ужаснулся...
Хоть бы стон! Лишь глаза, словно ночь,
Черным блеском кого-то искали
Близ помоста и сзади вдали...
Яркой радостью вдруг засверкали,
Знать, желанные очи нашли!
Но не вынес той казни Степана,
Этих мук, эсаул его Фрол,
Как упала рука атамана,
Закричал он, испуган и зол...
Вдруг глаза непрогляднее мрака
Посмотрели на Фролку. Он стих.
Крикнул Стенька:
- Молчи ты, собака!
И нога отлетела в тот миг.
Все секира быстрее блистает,
Нет ноги и другой нет руки,
Голова по помосту мелькает,
Тело Разина рубят в куски.
Изрубили за ним эсаула,
На кол головы их отнесли,
А в толпе среди шума и гула
Слышно - женщина плачет вдали.
Вот ее-то своими глазами
Атаман меж народа искал,
Поцелуй огневыми очами
Перед смертью он ей посылал.
Оттого умирал он счастливый,
Что напомнил ему ее взор,
Дон далекий, родимые нивы,
Волги-матушки вольный простор,
Все походы его боевые,
Где он сам никого не щадил,
Оставлял города огневые,
Воевод ненавистных казнил...
ПОЭТ-БРОДЯГА
Не вам понять любовь поэта,
Любовь бродяги-удальца,
Ей мало ласки и привета,
Ей тесен круг большого света,
Ей нет ни меры, ни конца.
Воспитан он в лесах дремучих,
Поэтом стал в глуши степей,
В горах высоких, в грозных тучах
Порывы добыл чувств могучих
И занял волю у морей.
* * *
Я - эоловой арфы струна,
Я - событий предвестник и эхо,
Плачу я, когда плачет страна,
Повторяю я отзвуки смеха.
Слышу шепот нейдущей толпы,
Взрыв вулкана грядущего чую...
По стремнинам вершин без тропы
С облаками в тумане кочую...
ВЛАДИМИРКА - БОЛЬШАЯ ДОРОГА
(Посвящаю И. И. Левитану)
Меж чернеющих под паром
Плугом поднятых полей
Лентой тянется дорога
Изумруда зеленей...
То Владимирка...
Когда-то
Оглашал ее и стон
Бесконечного страданья
И цепей железных звон.
По бокам ее тянулись
Стройно линии берез,
А трава, что зеленеет,
Рождена потоком слез...
Незабудки голубые -
Это слезы матерей,
В лютом горе провожавших
В даль безвестную детей...
Вот фиалки... Здесь невеста,
Разбивая чары грез,
Попрощавшись с другом милым,
Пролила потоки слез...
Все цветы, где прежде слезы
Прибивали пыль порой,
Где гремели колымаги
По дороге столбовой.
Помню ясно дни былые,
И картин мелькает ряд:
Стройной линией березы
Над канавами стоят...
Вижу торную дорогу
Сажень в тридцать ширины,
Травки нет на той дороге
Нескончаемой длины...
Телеграф гудит высоко,
Полосатая верста,
Да часовенка в сторонке
У ракитова куста.
Пыль клубится предо мною
Ближе... ближе. Стук шагов,
Мерный звон цепей железных
Да тревожный лязг штыков...
"Помогите нам, несчастным,
Помогите, бедным, нам!.."
Так поют под звон железа,
Что приковано к ногам.
Но сквозь пыль штыки сверкают,
Блещут ружья на плечах,
Дальше серые шеренги -
Все закованы в цепях.
Враг и друг соединились,
Всех связал железный прут,
И под строгим караулом
Люди в каторгу бредут!
Но настал конец.
Дорога,
Что за мной и предо мной,
Не услышит звон кандальный
Над зеленой пеленой...
Я спокоен - не увижу
Здесь картин забытых дней,
Не услышу песен стоны,
Лязг штыков и звон цепей...
Я иду вперед спокойный...
Чу!.. свисток. На всех парах
Вдаль к востоку мчится поезд,
Часовые на постах,
На площадках возле двери,
Где один, где двое в ряд...
А в оконца, сквозь решетки,
Шапки серые глядят!
ПАМЯТИ А. Н. ПЛЕЩЕЕВА
Пред нами свежая могила...
Иль так природой суждено,
Чтоб все - талант, надежда, сила,
Все было в ней погребено?..
Нет, нет... Не все!
Лишь только тело,
Лишь тленный прах от нас уйдет,
Но мы, друзья, мы верим смело,
Душа в твореньях не умрет!..
Ты нас учил вперед стремиться,
Мрак ненавидеть, верить в свет,
Учил страдать и с тьмою биться,
Учил весь мир любить, поэт!
И не умрут твои творенья,
Живая заповедь твоя:
"Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!".
ЗАПОРОЖЦЫ
У Карла пир. Как моря волны,
Как в бурю грозная река,
Шумят кругом, отваги полны,
Непобедимые войска.
Обносят чаши круговые,
Горит смоленых бочек ряд,
И грозно песни боевые
В туманном воздухе звучат.
Герой войны, любимец славы,
Пирует Карл меж русских нив,
Непобедимы скандинавы,
Пока их вождь бессмертный жив,
И за здоровье дорогое
Того, кто им и друг, и брат,
Пьет лихо войско удалое,
И слышны клики: "Карл, виват!"
И Карл встает. Движенья просты,
Величья полн спокойный вид.
И отвечает он на тосты
И снова пить и петь велит.
А рядом с Карлом, с чашей пенной,
Сидит весь в бархате старик:
Усы седые, взгляд надменный,
То ласков, то суров и дик,
Глаза полны огня и тайны
(Была, знать, доля не легка)...
И снова тосты:
"За Украину, и за Мазепу-старика!"
Пир для него. Привычной лестью
Сумел он Карлу обещать
Свою Украину. Клялся честью,
Что запорожцев грозных рать
| |
| Просмотров: 1537 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры