Фет Афанасий Афанасьевич - Вечерние огни, Страница 17 - Книги

div align="justify">

Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья

И улечу.

На книжке стихотворений Тютчева

Вот наш патент на благородство,

Его вручает нам поэт;

Здесь духа мощного господство,

4 Здесь утонченной жизни цвет.

В сыртах не встретишь Геликона,

На льдинах лавр не расцветет,

У чукчей нет Анакреона,

8 К зырянам Тютчев не придет.

Но муза, правду соблюдая,

Глядит: а на весах у ней

Вот эта книжка небольшая

12 Томов премногих тяжелей.

Полонскому

Спасибо! Лирой вдохновенной

Ты мне опять напомнил дни,

Когда, не зная мысли пленной,

Ты вынес, отрок дерзновенный,

6 Свои алмазные огни.

А я, по-прежнему смиренный,

Забытый, кинутый в тени,

Стою коленопреклоненный,

И, красотою умиленный,

10 Зажег вечерние огни.

Графу Льву Николаевичу Толстому

При появлении романа "Война и мир"

Была пора, своей игрою,

Своею ризою стальною

Морской простор меня пленял,

Я дорожил и в тишь и в бури

То негой тающей лазури,

6 То пеной у прибрежных скал.

Но вот, о море! властью тайной

Не все мне мил твой блеск случайный

И в душу просится мою;

Дивясь красе жестоковыйной,

Я перед мощию стихийной

12 В священном трепете стою.

XII

A. H. Майкову

На сочувственный отзыв о переводе Горация

Кто сам так пышно в тогу эту

Привычен лики облачать,

Кому ж, как не тебе, поэту,

4 И тень Горация встречать?

На Геликон ступя несмело,

От вас я блеска позайму,

Гордясь, что сам, хоть неумело,

8 Но вам обоим руку жму.

XIII

Учись у них - у дуба, у березы;

Кругом зима. Жестокая пора!

Напрасные на них застыли слезы,

4 И треснула, сжимался, кора.

Все злей метель и с каждою минутой

Сердито рвет последние листы,

И за сердце хватает холод лютый;

8 Они стоят, молчат; молчи и ты!

Но верь весне. Ее промчится гении,

Опять теплом и жизнию дыша,

Для ясных дней, для новых откровений

12 Переболит скорбящая душа.

XIV

Смерти

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,

Где мукам всем конец и сладок томный хмель;

Вот почему я вас без страха ожидаю,

4 Ночь безрассветная и вечная постель.

Пусть головы моей рука твоя коснется

И ты сотрешь меня со списка бытия,

Но пред моим судом, покуда сердце бьется,

8 Мы силы равные, и торжествую я.

Еще ты каждый миг моей покорна воле,

Ты тень у ног моих, безличный призрак ты.

Покуда я дышу, ты мысль моя - не боле,

12 Игрушка шаткая тоскующей мечты.

С бородою седою верховный я жрец,

На тебя возложу я душистый венец,

И нетленною солью горящих речей

4 Я осыплю невинную роскошь кудрей.

Эту детскую грудь рассеку я потом

Вдохновенного слова звенящим мечом,

И раскроет потомку минувшего мгла,

8 Что на свете всех чище ты сердцем была.

XVI

Ты так любишь гулять;

Отчего ты опять

Робко жмешься?

Зори - нет их нежней,

И таких уж ночей

6 Не дождешься.

"Милый мой, мне невмочь,

Истомилась всю ночь,

Тосковала.

Я бежала к прудам,

А тебя я и там

12 Не сыскала.

Но уж дальше к пруду

Ни за что не пойду,

Хоть брани ты.

Там над самой водой

Странный, черный, кривой

18 Пень ракиты.

И не вижу я пня,

И хватает меня

Страх напрасный,

Так и кажется мне,

Что стоит при луне

24 Тот ужасный".

XVII

Я видел твои млечный, ммаденческий волос,

И слышал твои сладко вздыхающий голос

И первой зари я почувствовал пыл;

Налету весенних порывов подвластный,

Дохнул я струею и чистой и страстной

6 У пленного ангела с веющих крыл.

Я понял те слезы, я понял те муки,

Где слово немеет, где царствуют звуки,

Где слышишь не песню, а душу певца,

Где дух покидает ненужное тело,

Где внемлешь, что радость не знает предела,

12 Где веришь, что счастью не будет конца.

XVIII

Говорили в древнем Риме,

Что в горах, в пещере темной,

Богоравная сивилла

Вечно-юная живет,

5 Что ей все открыли боги,

Что в груди чужой сокрыто,

Что таит небесный свод.

Только избранным доступно,

Хоть не самую богиню,

10 А священное жилище

Чародейки созерцать.

В ясном зеркале ты можешь,

Взор в глаза свои вперяя,

Ту богиню увидать.

15 Неподвижна и безмолвна,

Для тебя единой зрима

На пороге черной двери -

На нее тогда смотри!

Но когда заслышишь песню,

20 Вдохновенную тобою,

Эту дверь мне отопри.

XIX

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

4 Детски задумчивый взор,

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый,

8 Влево бегущий пробор.

Солнце садится, и ветер утихнул летучий,

Нет и следа тех огнями пронизанных туч;

Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий,

4 Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.

Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений,

Только закат будет долго чуть зримо гореть;

О, если б небо судило без тяжких томлений

8 Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть.

XXI

Вольный сокол

Не воскормлен ты пищей нежной,

Не унесен к зиме в тепло,

И каждый час рукой прилежной

4 Твое не холено крыло.

Там, над скалой, вблизи лазури,

На умирающем дубу,

Ты с первых дней изведал бури

8 И с ураганами борьбу.

Дразнили молодую силу

И зной, и голод, и гроза,

И восходящему светилу

12 Глядел ты за море в глаза.

Зато, когда пора приспела,

С гнезда ты крылья распустил

И, взмахам их доверясь смело,

16 Ширяясь, по небу поплыл.

XXII

Сад весь в цвету,

Вечер в огне,

Так освежительно-радостно мне;

Вот я стою,

Вот я иду,

8 Словно таинственной речи я жду.

Эта заря,

Эта весна

Так непостижна, зато так ясна!

Счастья ли ноли,

Плачу ли я,

12 Ты благодатная тайна моя.

XXIII

Не вижу ни красы души твоей нетленной,

Ни пышных локонов, ни ласковых очей,

Помимо я гляжу на жребий отдаленный

4 И слышу приговор безжалостных людей.

И только чувствую, что ты вот тут - со мною,

Со мной! - и молодость, и суетную честь,

И все, чем я дышал, - блаженною мечтою

8 Лечу к твоим ногам младенческим принесть.

XXIV

Страницы милые опять персты раскрыли;

Я снова умилен и трепетать готов,

Чтоб ветер иль рука чужая не сронили

4 Засохших, одному мне ведомых цветов.

О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой,

От этих пылких жертв и подвигов святых

Лишь тайная тоска в душе осиротелой,

8 Да тени бледные у лепестков сухих.

Но ими дорожит мое воспоминанье;

Без них все прошлое - один жестокий бред,

Без них один укор, без них одно терзанье,

12 И нет прощения, и примиренья нет.

XXV

Еще одно забывчивое слово.

Еще один случайный полувздох,

И тосковать я сердцем стану снова

4 И буду я опять у этих ног.

Душа дрожит, готова вспыхнуть чище,

Хотя давно угас весенний день,

И при луне на жизненном кладбище

8 Страшна и ночь, и собственная тень.

XXVI

Теперь

Мой прах уснет, забытый и холодный,

А для тебя настанет жизни май;