| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Крымские стихотворения, Страница 2
Шуф Владимир Александрович - Крымские стихотворенияом Аллы начертан был
Молитвы вечный пламень
На сердце, где лишь мрак царил.
Так надпись на плите могил
Хранит надгробный камень.
Века проклятий, злобный смех,
Тот смех, где горечь скрыта,
И первородный мира грех, -
Увы! - письмен не сгладят всех
На сердце, у Ифрита.
Они огнем в груди горят,
И Эблис полон страха,
Нездешней мукою объят,
Пока тех слов палящий яд
Сотрет рука Аллаха.
О, голос правды, о Коран,
Земных племен спасенье,
Благая весть народов, стран!-
Твой стих святой Ифриту дан,
Как совесть, - в обличенье!
___________
* Эблис - дьявол, Ифрит - проклятый.
XVI
Ars amandi.
Наивным юношей о женщине мечтая,
Ее себе я прежде рисовал,
Как совершенный, чистый идеал.
То Беатриче, то Мадонна Пресвятая,
Она являлась, красотой блистая,
И рай сулила мне... И думал я,
Что ей нужна любовь наивная моя!
Невинный, светлый сон! Младенческие грезы!
О, на алтарь ее я приносил
С тех пор не мало лучших чувств и сил,
И находил шипы одни у милой розы.
Не тронут сердца ей любовь и слезы,
Ей искренность покажется смешна, -
Такой святой любви не оценит она.
К ней подходи шутя, с улыбкой хладнокровной,
С оценкой трезвою, и, не любя,
Сам заставляй ее любить себя
Поддельной страстностью и сдержанностью ровной,
И, бросив вздор идиллии любовной,
На струнах сердца, без наивных слез,
Играй, как опытный и тонкий виртуоз.
Так, часто перед пестрой публикой на сцене
Иной актер, искусства ветеран,
Давно забывший боль сердечных ран,
Красиво говорит о счастье, об измене,
И, пред Джульеттою склонив колени,
Он декламирует у милых ног
Сто раз им сказанный, горячий монолог.
XVII
Судьба.
Судьба костлявою рукой
К земле меня пригнула
И давит грудь мою тоской,
В глаза нуждой взглянула.
Ужель в борьбе я изнемог?
Кулак я поднял сжатый,
Ударом сшиб колдунью с ног,
Расправился с проклятой!
Но вот, как рыцарь, предо мной
Она с копьем и в броне, -
Я с ним скрестил мой меч стальной,
Несусь за ним в погоне.
Не долго длилася борьба,
Сражен боец суровый!
Но переменчива судьба, -
Идет в личине новой.
Она теперь в лице твоем,
Прекрасная подруга,
И признаюсь, с таким врагом
Приходится мне туго.
Я погибаю, жизнь кляня,
Исходит сердце кровью, -
Судьба осилила меня,
Сразив - твоей любовью!
ХVIII
***
Мне снилось, что я умирал.
Открылась в груди моей рана,
И серые выступы скал
Терялись в обрывках тумана.
И полон был мир тишиной....
Седою вершиной кивая,
Как черный монах, надо мной
Стояла сосна вековая.
И странной печали полна,
Склонясь в облаченье угрюмом,
Меня утешала она
Своим примиряющим шумом.
XIX
Постоялый двор в горах.
Постоялый двор я встретил
Ночью темной на пути.
Сквозь окно, дрожащ и светел,
Огонек манил зайти.
Спящий люд, чужие лица,
Неприветливый ночлег,
И у двери вереница
Чьих-то брошенных телег.
Мерно вол и конь усталый
Сено хрупкое жуют....
Вот, мой путник запоздалый,
Бедный кров твой и приют.
Одинокий и бездомный,
Скрыв печальные мечты,
В непогоду, ночью темной
До ночлега бродишь ты!
XX
Утро.
Как хороши вы, гор вершины!
Хребет ваш мощный, как титан,
Стоит, еще до половины
В седой закутанный туман.
Но и объятый грозной мглою,
Прорезав облачный завес,
Восстал он гордой головою
К лазури царственных небес.
И на челе его, блистая
И разгораясь горячей,
Уже корона золотая
Видна из солнечных лучей.
XXI
Цыганенок.
Развалился у дороги, -
Зной и солнце нипочем, -
Цыганенок босоногий,
Греясь огненным лучом.
Загорелый, смуглокожий,
Весь в лохмотьях - не беда!
Нет, такой веселой рожи
Я не видел никогда.
Как твоей свободной
Позавидовать я рад,Детство встретивший в неволе
Тесных, каменных оград!
XXII
Караджа*.
1.
Семья.
Гор пустынна вышина.
Нет ни шороха, ни гула....
И чиста, и холодна,
В небесах лазурь блеснула.
Загорается рассвет.
На распутье к водопою
По траве росистый след
Вьется узкою тропою.
В редком воздухе, дрожа,
Трель звенит и плачет где-то:
То встречает караджа
Приближение рассвета.
Над скалами легче грез,
Со ступеней на ступени
Замелькали диких коз
Пробегающие тени.
Вот одна, вот две и три...
Рожки их, головки, шея
В бледном золоте зари
Четко видятся, темнея.
Это самка и самец
И детеныш их безрогий
Взобралися на зубец
Голых скал, где спуск отлогий.
Близ самца стоит она
И головкою своею,
Грациозна и стройна,
Оперлась ему на шею.
Тихо. Ясны гор края,
Чуть синеют их отроги...
Бродит чутких коз семья
Без боязни и тревоги.
Не глядит по сторонам
Осторожно и пугливо, -
А в выси, подобно снам,
Тучки мчатся торопливо.
Вдруг в волшебной тишине
Грянул выстрел... струйка дыма
Закурилась в стороне
И застыла, недвижима.
Вздрогнув, дикая коза
На колени вмиг упала...
Капля крови, как слеза,
Робко брызнула на скалы.
Вот вскочила... и за ней
Мчатся козы в вихре страха,
Через трещины камней
Часто прыгая с размаха.
Только вслед дымится пыль,
Да обвал гремит по скатам,
И трепещущий ковыль
Никнет на поле примятом.
_______
* Караджа - дикая коза.
2.
Смерть.
Там, где вьются лишь орлы,
И всех выше гор пороги,
Скрылись в тень крутой скалы
Козы, полные тревоги.
На траве лежит одна,
Кровью теплой истекая;
На губах ее видна
Пена легче, чем морская.
Унялся здесь скорый бег,
Быстрых ног слабеет сила.
Смерть, скликая на ночлег,
Жертву новую скосила.
Часто, часто дышит грудь,
И, одеты тенью ночи,
На лазурь спешат взглянуть
Потухающие очи.
И в очах тех отражен
Божий мир в красе бывалой:
Тучки легкие, как сон,
Зелень трав, лазурь и скалы.
И, прощаясь с ними, взор,
Полный слез и тайной муки,
Смотрит в даль родимых гор,
Как в предчувствии разлуки.
Но не слышен тяжкий вздох,
С уст не сходит крик стенящий, -
Не дал их суровый Бог
Твари темной и дрожащей.
Смерть ее тиха, нема.
Жизни нет и в ней - свободы...
И в глазах туманит тьма
Неба меркнущие своды.
Жизнь уходит, точно тень,
Точно дым, бегущий в поле;
Но на этот ясный день
Наглядеться б доле, доле!..
Солнце вышло. Все вокруг
Расцвело и заблестело.
Чуть печалит горный луг
Холодающее тело.
Ноги вытянув, лежит
Труп козы среди бурьяна.
Тупо смотрит из орбит
Глаз стеклянный, вскрылась рана.
Жадно тянется к сосцам
Лишь детеныш оробелый,
Да по скалам, тут и там,
Блещут солнечные стрелы.
Поднял голову самец,
Потянул он воздух дико,
И в горах, с конца в конец,
Зазвенело эхо крика.
ХХIII
Шаир.
Седобородый и слепой
Шаир поет перед толпой.
Поет он про любовь Ашика,
Поет про битвы Кор-Оглу.
Наряд и песнь его - все дико,
Но грусть проходит по челу.
Звенит сааз.
Рыдает песня, замирая:
"Была прекрасней пальмы рая
Моя Эльмаз!"
Мелькает теней вереница,
На очаге пылает жар.
Суровы сумрачные лица
Кругом собравшихся татар.
Звенит сааз:
"Ты ярче звезд, пышнее розы.
Тебя не тронут грусть и слезы,
Эльмаз, Эльмаз!"
Гортанный голос, звуки песен, -
Все незнакомо, странно мне.
Кружок внимателен и тесен,
Кофейня дремлет в тишине.
Звенит сааз:
"Фонтан мой высох, жизнь уныла.
Ужель меня ты разлюбила,
Эльмаз, Эльмаз!"
Где взял, старик, ты звуки эти, Напев свой грустный и простой?
То всплески моря на рассвете,
То листьев шум в тени густой!..
Звенит сааз:
"Алла велик! В стране далекой
Я не забуду, одинокий,
Тебя, Эльмаз!"
XXIV
Кальян.
В полдень знойный и лучистый
Я люблю цветной диван,
Кофе с гущею душистой
И узорчатый кальян.
Тлеет жар благоуханный,
И хрустальные края
Перевил чубук сафьянный,
Как очковая змея.
Блещет медь, горя звездою,
И, курясь, пахучий дым
Над прозрачною водою
Тает облаком седым.
И слетаясь издалека,
В струйках дыма; как во сне,
Грезы пестрые Востока
Вьются, ластятся ко мне.
Ты, ключ мудрости арабской,
Опьяняя, как гашиш,
Жизни суетной и рабской
Мне забвение даришь!
XXV
Коран.
Завет священный Магомета,
Ты, поэтический Коран!
Страница каждая согрета
В тебе светилом знойных стран.
Я слышу роз благоуханье,
Тебя читая в тишине,
Фонтанов медленных журчанье
И листья пальмы шепчут мне.
И нет в их шепоте печали;
Твердит он сладко сердцу вновь
Про женщин в белом покрывале
И сладострастную любовь.
Твой человек, как сын природы,
Естествен, молод и здоров.
Не даром царства и народы
Сошлись на твой могучий зов!
В твоем ученье сени рая
Не тонут в облачной дали,
И песни гурий, замирая,
Звучат так близко от земли.
Мистерий тайных Византии
И мрачной готики здесь нет, -
Летит под своды голубые.
Как стрелка, стройный минарет.
Вот зодчество! В борьбе искусства
Его, быть может, превзойдет
Лишь простота и ясность чувства
Живых классических красот.
Но здесь иная дышит сила.
В мечетях видятся ясней
Мир Авраама, Измаила,
Патриархальность первых дней.
Свежей пустынного потока,
Светлей, чем аравийский ключ,
Коран твой, о, пророк Востока!
Он чист, прозрачен и могуч!
И человек, как все в творенье,
Согретый слов твоих огнем,
Коран твой чтит в благоговенье,
Земное счастье видя в нем.
XXVI
Кипарис.
Окутанный дымкою черной,
В величии траурных риз,
Один у расселины горной
Над морем стоит кипарис.
Он темен, но тени он мало
Прохожему даст на пути:
Жжет солнце, кругом него скалы,
Защиты под ним не найти.
Шел мимо мулла. Озадачен,
Он стал перед деревом вдруг:
"Не слишком ли, друг мой, ты мрачен?
Чтоб быть веселей тебе, друг? -
И с лысины пот в заключенье
Отерши, решает улем: -
Дать тень мне - дерев назначенье,
Иначе цвести им зачем?"
И следом шел грек-христианин.
Устал он... зной, солнце палит...
Хотел отдохнуть здесь... и странен
Ему кипариса был вид.
"Смоковницы той ты бесплодней! -
Сказал он, скрывая свой вздох, -
Так проклят будь клятвой Господней!"
Но что ж? - Кипарис не засох.
Отдавшись таинственным думам,
Лелея свой сумрачный сон,
Как прежде, в молчанье угрюмом
Стоял над дорогою он.
XXVII
Туман.
С моря плывут облака белоснежные,
Легкие, мглистые тучки безбрежные
Никнут к волне.
Волны лазурные, волны туманные...
Движутся смутные образы странные,
Точно во сне.
Замки, фигуры и лица слагаются,
Реют насмешливо и разлетаются,
Тонут на дне.
Шутят ли это недобрые гении?
Тени ль китайские там в отдалении
На полотне?
Или сама это жизнь с треволнением,
Сменою образов, вечным движением
Видится мне?
Плакать, смеяться ли? Жить ли
обманами?
Солнца давно не видать за туманами
Там в вышине.
ХХVIII
Таврида.
Там, где когда-то храм Дианы
Смотрелся в синюю волну,
Я был, и сонные фонтаны
Журчали мне про старину.
Вдоль скал куреньем фимиама
Дымились тучки при луне, -
Колонны мраморные храма
В их очертаньях снились мне.
Вились там скользкие ступени,
И я спускался к морю вниз,
Где мирты спали, точно тени,
И цвел угрюмый кипарис.
Я видел стан и лик неясный
Сквозь листья лавра у ручья...
Не Ифигении ль прекрасной
Там встретил бледный образ я?
Вникая в шепот Нереиды,
Смотря на скалы и цветы,
Я узнавал в чертах Тавриды
Далекой Греции черты.
Так археолог, отрывая
Обломки урны из земли,
На них глядит, и, как живая,
Быль встанет в прахе и пыли.
XXIX
Мимоза.
Тень узорчатой мимозы,
Всплески моря, день лучист...
Навевает тихо грезы,
Чуть шумя, эфирный лист.
Или это сказкой чудной
Усыплен я в летний зной? -
Вьется тканью изумрудной
Легкий полог надо мной.
Смех звенит... играя, фея
Уронила локон свой,
И поник он, зеленея,
У меня над головой.
Но едва я тронул локон,
Отряхнув с него алмаз, -
Вмиг свернулся, вмиг поблек он,
Образ трепетный погас!
XXX
Миндальное дерево.
Деревце милое с листвою нежною!
Ветви твои мне дают,
Злому бродяге с душою мятежною,
Кров и тенистый приют.
Выйдет ли солнце палящее, туча ли
Сменит ненастием зной,
Думы ль придут, что мне сердце измучили,-
Ты, все в цветах, надо мной!
Молча любуюсь тобой я с улыбкою,
Скрывшись от жгучего дня, -
Странно мне думать, что зеленью зыбкою
Ты защищаешь меня.
XXXI
Романс.
Не сон ли был, не греза ли ночная,
Свиданья час над зеркалом реки?
Чуть шепчет сад, тебя напоминая,
И сердце вновь исполнено тоски.
Не тень ли ты, не призрак ли прекрасный?
Стояла ты в слезах передо мной,
И легкий стан, и весь твой образ ясный
Был озарен серебряной луной.
Не бред ли те ласкающие речи
И поцелуй, сказавший про любовь,
Не сон ли был восторг той первой встречи?
И этот сон едва ль приснится вновь!
ХХХII
Мария.
Стансы.
Безмолвный сад и аромат, -
Цветов душистых тонкий яд,
Волнуют, властвуют, томят,
И о прошедшем говорят.
И подчинен, смущен, влюблен,Былого счастья вижу сон.
Прекрасен он, печален он, -
На веки в сердце схоронен.
Цветы цветут, что было тут,
Они мечтам передают.
Тут был мой храм, любви приют.
Хранитель сладостных минут.
Царила мгла, и ночь была
Так ароматна, и тепла.
Мария здесь, чиста, мила,
Мне поцелуй свой отдала.
Былые дни - прошли они.
Воспоминания одни
Остались мне... В ночной тени
Цветут цветы, горят огни...
ХХХIII
Бубенчики.
Чары, чары зимней ночи!
День-деньской умчал тень дум.
Светят звезды - милой очи,
Тройка мчится наобум.
Я любим ли? Сердцем понят
Буду ль я, мой друг, твоим?
Чу! - бубенчики трезвонят:
"Да, да, да! Любим, любим!"
Перекличка, перебранка, -
Точно спор у них о том,
Что опять вернусь, беглянка,
Я один, один в мой дом!
Ах, уйми их спор бранчливый!
Нынче звонче, горячей
Пусть звучит любви счастливой
Поцелуй во тьме ночей!
Пусть с тобой забуду день я,
Тень печали, жизни шум! -
Ты прогонишь, как виденья,
Время, бремя черных дум!
&n 
| |
| Просмотров: 393 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры