| Главная » Книги |
Шуф Владимир Александрович - Крымские стихотворения, Страница 13
Шуф Владимир Александрович - Крымские стихотворенияign="justify"> Раз в густой тени мимозы,
Где в кустах со всех сторон,
Расцветая, рдели розы,
Я заснул и видел сон.
Сад роскошный, сад султанский.
Я бегу за мотыльком, -
Но на нем мундир гражданский
С золотым воротником.
Над фиалкой благовонной
Я нагнулся, - вот-те на!
В амуниции казенной
Оказалась и она!
Вижу дальше пруд хрустальный,
И над прудом дуб стоит,
Но тот дуб официальный
И суровый принял видь:
Зевса взгляд, лицо-пергамент,
И слетают громы с губ:
"Тут не сад-с, а департамент,
И сановник, а не дуб!"
V
АНАХОРЕТ
Анахорет живет в пустыне
Среди пещер и диких скал.
Палату бросив, я отныне
Анахоретом новым стал.
Дышу цветочным ароматом,
Вкушаю мед и ем акрид,
Но что остался я за штатом
Мне не поставят здесь на вид.
В траве росистой, вдоль откоса
Брожу я тихо над холмом.
Здесь не предложит мне вопроса
Никто о звании моем.
Лучам луны, заре янтарной
И скромным звездам нет причин
Смотреть в мой список формулярный
И любопытствовать про чин.
VI
ЕЕ ЗДЕСЬ НЕТ!
Полуопущенные шторы,
Полузавянувший букет, -
Все говорит, туманя взоры:
"Ее здесь нет!"
Ее здесь нет, но ароматом
Ее духов здесь ночь полна,
В цветах, в конверте, нервно смятом, -
Везде она!
В раскрытых нотах дремлют трели,
Миниатюрный башмачок,
Сейчас забытый у постели,
Так одинок!
Я обнял стан ее, взяв в руки
Изящный, розовый корсет...
Но это сон, мечты и звуки, -
Ее здесь нет!
И в круглом зеркале меж окон
Я вижу, сев за туалет,
Лукавый взгляд, пушистый локон...
Ее здесь нет!
VII
ВИДЕНИЕ
Пила целый праздник родимая Русь, -
Руси есть веселие пити, -
А сколько пила, я решить не берусь:
Не хватит в фантазии прыти.
Бочонков от пива и ведер вина
И водок различнейших штофы,
Наливок, настоек не вложишь сполна
В короткие, звучные строфы.
Один пономарь мне рассказывал сам,
(С причетником шел он, заикой),
Как змей, цветом зелен, взлетел к небесам,
Простершись над Русью великой.
Дубравы и степи, и Волгу реку
Одел он своими крылами,
И рек пономарь, направляясь к шинку:
"Святые угодники с нами!"
Но тут, спотыкнувшись - попутал знать враг,
Нечистому все на забаву, -
Упал пономарь одесную в овраг,
Причетник - ошую, в канаву.
VIII
СУД ЧЕСТИ
Современная легенда
На соборе на союзном
Журналисты заседали,
Уличив Ивана Гуся*,
Чести суд над ним свершали.
Этот Гусь литературный
Провинился не на шутку:
Гусем будучи, в газете
Выдавал себя за "утку".
Псевдоним избрав подобный
И явясь в утином виде,
Все журнальное сословье
Он подверг большой обиде:
Ведь с пером его гусиным
И с писательскою честью
Званье "утки" несовместно, -
"Утка" пахнет ложной вестью.
И в судилище союзном,
В судной зале из "Шайлока",
Восседал на возвышенье,
Суд, задумавшись глубоко.
Пан Спасович, Манасеин,
Соловьев и Короленко
С Фан-дер-Флитом сели рядом,
Не хватало лишь Кривенко.
В красных шапках и тиарах,
В горностаях, в платье алом,
Кто смотрел суровым дожем,
Кто надменным кардиналом.
У дверей стояла стража,
И от праздного народа
Скабичевский с алебардой
Охранял ступени входа.
"Подсудимого введите!" -
Рек Спасович, и, не труся,
Стража храбрая втащила
Обвиняемого Гуся.
Вид ощипанный имел он
И смотрел на судей глупо,
Опасаясь очевидно
Быть зарезанным для супа.
"Как зовут вас, отвечайте!" -
Возгласил Спасович строго.
"Гусь!" - ответил подсудимый
И сконфузился немного.
"Как же "Гусь" В газете "Уткой"
Назывались вы в начале?" -
Возмутился Короленко.
"Ну, хорош Гусь!" - все вскричали.
"Никогда я уткой не был! -
Гусь ответил: - Гусь я, птица!
И пером моим гусиным
Не исписана страница.
Суд замолк в недоуменье.
Гусь пред ними или утка, -
Разрешить вопрос подобный
Оказалося не шутка.
Но Спасович рек: "Вы Утка
По словам молвы стоустой,
И, лишив за это чести,
Суд решил вас съесть с капустой!
"Протестую!" - Гусь воскликнул,
Тут судебная ошибка!
О моей гусиной чести
Заблуждаетесь вы шибко.
Честный Гусь пред вами, судьи!
Не писатель я, клянуся:
Вместо Гуся вам, Ивана,
Подменили просто гуся.
Ах, я к вашему сословью
Преисполнен дружбы жаркой,
На Сенной вчера я куплен
Вашей собственной кухаркой!
И расправив шумно крылья,
Гусь с ужасным гоготаньем
Прямо выпорхнул в окошко,
Пролетев над всем собраньем.
Рот разинул тут Градовский,
Стал Спасович недвижимо,
И решили судьи хором:
"Честь и гусь неуловимы!"
_________________
* Эта пародия написана и напечатана в журнале "Шут" до открытия "суда чести" в Петербурге. По странному стечению обстоятельств первый суд был учинён над писателями Гусевым и Федоровым. Автор не имел в виду намекать на фамилии.
IX
САНКЮЛОТЫ
Что Адам был санкюлотом, -
Знают все, но он в раю
Листьев трепетным оплотом
Наготу прикрыл свою.
И примеру подражая
Прародителя, как он,
Носим мы вне сеней рая
Тьму различных панталон:
Черных, палевых, с раструбом,
Узких, с кантами лампас,
И остались в виде грубом
Лишь дикарь и папуас.
Но природа хочет верно,
Чтобы наг был человек,
Наградив нас нянькой скверной,
Черствой бедностью на век.
Хуже мачехи природа
Стала к нам, и факт не нов,
Что уж треть людского рода
Снова ходит без штанов.
X
ВСТРЕЧА
Спускаясь с горной вышины,
Тонувшей в синей дали,
Я встретил стадо. Чабаны
Баранов с паствы гнали.
Махали длинные крюки,
Бараны жались стадом,
И бились врозь их курдюки
Растерянно над задом.
И что же? Верьте или нет, -
Я разглядел в отарах
Знакомых мне с давнишних лет
Приятелей двух старых.
Один был мой первейший друг,
Друг прочный, без обмана,
И с сердцем тучным, как курдюк
Отборного барана.
Другого я знавал в Москве.
О, у него не мало
Идей, великих в голове
Отчаянно блеяло!
Уже хотел я - так был рад -
Облобызать их в губы,
Но, обернув ко мне свой зад,
Бараны... были грубы.
Ну, как же верить мне в мечты
О дружбе недвуличной,
Когда друзья, как все скоты,
Бывают неприличны?
XI
ЛИТЕРАТУРНАЯ ЗАСУХА
Настали дни летней засухи,
Совсем измельчала печать.
Газеты печальны и сухи, -
В них даже "воды" не видать.
Я в толстых журналах, бывало,
Любил созерцать "глубину", -
Там Гиппиус рыбкой играла,
И Флексер там делал волну.
Там лопались мысль и идея,
Едва пузырек их всплывал,
И камнем, на дне зеленея,
Там Пынин тяжелый лежал.
Там наш Боборыкин маститый
Казался большим карасем,
И прелести тайной, сокрытой,
Как много там было во всем!
От зноя лучей раскаленных
Все высохло, вкруг ни души,
И хор публицистов зеленых
Чуть квакает в летней тиши.
ХII
ТРОМБОН
Мережковский и Волынский
И поэт из Минска - Минский
С Зинаидой Гиппиус
Пишут всласть, не дуют в ус.
Декадентской чепухою,
Философской ерундою
Околесиц и турус
Производят гром и трус.
Едут славные андроны,
И трубят о них тромбоны,
Прославляют ум и вкус
И приводят муз в конфуз.
В целом мире звуки рога
Раздаются через мрак,
Вторит тропик Козерога,
Повторит руладу Рак.
ХIII
К НИМ
О женщины! О милый, слабый пол!
Меня вы так безбожно обокрали,
Что я, как нищий, беден стал и гол,
И нарядился в рубище печали.
Одни украли деньги у меня,
Другие - сердце, третьи - труд и время,
И, лишь покой мой дешево ценя,
Оставили в груди страданий бремя -
Хранил еще одну свободу я,
Как ценный клад, сберечь ее мечтая;
Но ручка к ней протянута твоя,
И вот - прости, свобода золотая!
XIV
ХРАМ СЛАВЫ
Прямо к площади фасадом,
В новом стиле, величавый,
С кассой ссуд и с биржей рядом
Возвышается храм Славы.
Нет в нем ниш, колонн собора,
Барельефов Муз и Граций,
Но есть вывеска: "Контора
Браков и рекомендаций".
В этом новом Пантеоне,
У блистательного входа,
За прилавком на амвоне
Восседает важно Мода.
Мода, и она же - Слава,
Снисходительная дама,
И при ней на стуле справа
Секретарь ее - Реклама.
На стенах венки и ленты,
И афиши представлений,
А в окне висят патенты
На талант и даже... гений.
И в часы аудиенций
Здесь все критики журналов
Выдают род индульгенций
С важным видом кардиналов.
Не блеснет еще Аврора,
Bcе толпятся здесь до света:
С беллетриста - до актера,
До последнего поэта.
Все стремятся к общей зале
С золочеными дверями,
Где на чудном пьедестале
Их поставят... вверх ногами.
XV
ЯЙЦА
(Посвящается Н. Н. Фигнеру).
Известно всем, - начнем ab ovo, -
Что для певцов и для певиц
Съесть парочку сырых яиц
Весьма полезно и здорово.
Однажды, изучая роль,
Тенор di grazia фальцетом
Брал неудачно si-бемоль,
Но тонко рассуждал при этом:
"Что значить голос? - Звук пустой!
Важней для тенора - манеры,
А пластикой и красотой
Я обладаю свыше меры".
Но пред трюмо став в позу, он
Открыл внезапно прыщ под носом
И не заметил, развлечен,
Как в дверь вошел лакей с подносом.
- Вот-с яйца! - доложил слуга.
- Что? Яйца? Тухлые наверно?
Вскричал певец в испуге: - Скверно!
Сюрприз от публики! Ага!
- Нет, свежие-с! Вы мне велели
Принесть яиц вам... - Ай, ай, ай!
Ведь это правда, в самом деле,
А я подумал... ну, ступай!
И отпустив слугу с приветом,
Он яйца съел, и без греха
Взял смело si-бемоль фальцетом,
Пустив эффектно петуха.
ХУI
ПАЯЦЫ
Вдоль по стогнам Петрограда
Смех, рулады, оживленье,
И процессий маскарада
Триумфальное движенье.
Арлекины, пульчинелли
Там с паяцами искусства
Бьют в тазы, пускают трели,
Проявляя много чувства.
Машут дамы из окошек,
Шум стоит, подобный аду, -
Будто двести тысяч кошек
Распевают серенаду.
И в челе у карнавала
По ликующей столице
Едет сам Леонкавалло
С погремушкой, на ослице.
XVII
МУЗЫКАНТ
Под окна мои утром рано
Явился "оркестр подвижной":
С тарелками род барабана
Тащил музыкант за спиной;
Шарманка в руках, и свирели.
Подвязаны ко рту ремнем,
Пускали отчаянно трели.
В бубенчиках шлем был на нем.
Тряс шлемом он, дергал ногами,
И уши терзал он мои...
Ах, был он, сказать между нами,
Совсем точно Цезарь Кюи!
XVIII
ЛЯГУШКИ
У зацветавшего пруда
Она и он вдвоем сидели,
Тут было нечто вроде мели,
И зеленелая вода.
Прижавши к сердцу лапку нежно,
Он страстно квакал перед ней
О вечной верности своей
И о любви - столь безнадежной.
Сентиментальностью она
Хоть не грешила - между нами, -
Но сильно хлопала глазами,
Как будто вправду влюблена.
- О, ни одна, клянусь вам, жаба
Вам не равна среди болот! -
Она разинула свой рот
И что-то пропыхтела слабо.
- Как чуден ваш зеленый цвет,
И эти пятнышки на брюшке...
Такой пленительной лягушки
И в самой грязной луже нет! -
Раздувшись, полная томленья,
Она сказала только: "Квак!".
- Я весь ваш! Дайте мне лишь знак -
Подпрыгну я от восхищенья! -
Пруд точно грезил в полусне.
Над ним дымились струйки пара,
И у воды влюбленных пара
Вздыхала томно при луне.
Что дальше, - я не обнаружу,
Храня лягушечий секрет...
Но тут был прерван tete-a-tete
Паденьем камешка в их лужу.
XIX
ДЩЕРИ ПРОРОКА
(Восточная легенда)
Раз землю в старину
Постигло наводненье,
И лишь пророку Ну
Аллах послал спасенье.
Единственная дочь
Осталась у пророка,
И был он ей не прочь
Взять мужа, - воля рока!
Но дочь его, одну,
Просили в жены трое.
Всем обещал им Ну
И слово дал святое.
Как быть? Пришла беда!
Трех жен им взять откуда?
И Ну пророк тогда
Большое сделал чудо.
Осла с собакой в дев
Преобразил он мигом.
Но ими овладев,
Мужья томились игом:
Упрямилась одна,
Другая - зла ужасно,
И лишь была жена
У третьего прекрасна.
Свершило много зла
Пророка вероломство,
И к женам перешла
Натура их в потомство.
У всех несносный нрав,
Жен мало без порока...
И счастлив муж, избрав
Прямую дочь пророка!
XX
НА ВЫСТАВКЕ КАРТИН
С тоской бродя среди картин,
Лишенных мысли, чувства,
Шедевр увидел я один,
Чистейший перл искусства!
Наивной грации полна,
Изящное созданье,
"Головка женская" одна
Влекла мое вниманье.
То был прекрасный идеал
Пред бледною картиной...
Таких ресниц не написал
Художник ни единый!
Но что всего важней: она
Смотрела, говорила,
И отстранясь от полотна,
Сказала: "Очень мило!"
XXI
У ОКНА В ЕВРОПУ
Пред окном с архитектурой
Села дева, сняв платок,
И любуется культурой,
Опершись о локоток.
Вон там женских прав немножко,
Вон - глядит - прогресс идет...
И подсолнухи в окошко
На Европу знай плюет!
ХХII
СОН В МАЙСКУЮ НОЧЬ
Луна восходит золотая,
И ночь так дивно хороша.
О чем-то, радости не зная,
Давно грустит моя душа.
И сердце бедное напрасно
Хочу я грезой обмануть...
Моя сильфида, ты прекрасна!
Приди хоть ты ко мне на грудь!
Готов сейчас же клятву дать я,
Что я люблю тебя одну.
Твоей прически или платья -
Клянусь тебе - не изомну!
Конечно, звезды - эти глазки,
Конечно, меньше ножки нет,
И, разумеется, как в сказке,
Ты фея гор - под тридцать лет.
Моя Титания! Я знаю:
Ревнив супруг твой, Оберон,
Но вед с соседом после чаю
Сыграет в карты роббер он.
XXIII
ПОХОРОНЫ МОТЫЛЬКА
Дети, мрачны и унылы,
Хоронили мотылька,
Положив на край могилы
Два зеленые венка.
Точно деятель известный,
Мотылек быль погребен,
И кружок малюток тесный
Шел в кортеже похорон.
Взявшись за руки, с цветами
Через сад малютки шли,
Как цветы прелестны сами,
И коробочку несли.
В той коробочке, как в гробе,
Мотылька скрывался прах;
Пели гимн его особе,
Как на всех похоронах.
Полно, глупенькие дети!
Честь такая велика...
Часто, впрочем, с помпой в свете
Мы хороним "мотылька".
XXIV
ОБМАН
В темный сад бегут дорожки,
Сон ночной приснился въявь...
Поскорей, Лаура, рожки
Мужу старому наставь!
На скамейке под сосною
Обойму твой гибкий стан,
Приласкаю, успокою, -
Это сон, а сон - обман!
| |
| Просмотров: 466 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры