| Главная » Книги |
Полонский Яков Петрович - Братья, Страница 8
Полонский Яков Петрович - Братья Родной отец, не то, вот те клянусь,
Что я тебя на старости покину
И в Питере в гусары запишусь.
36
- А я не дам ни гроша. - Ну, украду,
Тогда ты сам отправь меня в острог.
И буду я родному не в усладу
Преклонных лет, а в горе да в упрек.
Старик не ожидал такого слова
И хоть по-прежнему глядел сурово,
Но мялся и дрожал. "Вот, черт возьми,
Что делать мне с проклятыми детьми!
Ведь он, пострел, что если вдруг такую
Отколет штуку"... - думал он, косясь;
И допил чай, и молча в образную
Отправился, вздыхая и крестясь.
37
И к мачехе явился наш Илюшин.
- Послушайте, сказал он, - не шутя,
Я вас люблю. Как рыцарь вам послушен,
Вы - милая... Но я уж не дитя,
Которое вы можете обидеть.
Я кое-что уж начинаю видеть...
Но я отца не стану огорчать...
Я промолчу... но только с уговором:
Вы, в качестве влиятельной жены,
За брата похлопочете, в котором
Талант и ум признать и вы должны.
38
И сделал дело Алексей Илюшин:
Всех напугал. Отец благословил
Игната в путь и вдруг неравнодушен
К Игнату оказался, стал он мил
Родительскому сердцу; видно, тупость,
И часто неразлучная с ней скупость,
Когда их вдруг нежданно поразят,
Дают-таки изрядный суррогат
Той теплоты, что скрыта в нас. И сына
Червонцами и образом святым
Снабжая, скудоумный старичина
Чуть не рыдал, когда прощался с ним.
39
Игнат, не ждавший этой благодати,
Был также чем-то смутно поражен;
Зато Алеша, кстати и некстати
Готовый деньгам задавать трезвон,
Пошел к приятелям; три сотни занял
И за Петровским парком дачу нанял;
Будь он богат, прощальный этот пир
Он задал бы на весь крещеный мир.
Чтоб на своем поставить, всем рискуя
Он был готов до ямы снизойти,
И говорил: - Игнаша! не могу я,
Не выпивши, сказать тебе: "прости!"
ГЛАВА 6
1
Для юношей-художников все мило -
И розы, и крапива: все они
Влюбляются; но сердцу их постыло
Однообразье, и хотя их дни
Случайными удачами богаты,
Они на вид унылы, простоваты,
То ненавидят всех, тр любят всех,
То с грустью смотрят на чужой успех,
То восторгаются. Есть исключенья, -
Но мой Игнат отчасти был таков:
В иные дни страдал он от сомненья,
В иные слепо верить был готов.
2
Порой не выносил он блеска, шума,
Порой балы в собраньях посещал;
Но и тогда томительная дума
Его не покидала: он блуждал
Рассеянно, на ветреные речи
Не отвечал, казалось, новой встречи
Искал глазами; но чего хотел?
Чего искал? сказать бы не сумел, -
Быть может, взгляда, полного вниманья,
Быть может, лучезарной красоты,
Достойной пламенного обожанья,
Быть может, воплощения мечты,
3
Мечты, и самому ему неясной.
Никем любим он не был, несмотря
На то, что юности его опасной
Для сердца женщин, жаркая заря
Сияла пробуждающим рассветом.
В Москве никто ни лаской, ни приветом
Его немой тоски не разогнал.
Недаром он мечтой перелетал
На дальний юг, за снежные вершины:
"Там, - думал он, - монументальный Рим
И лавры, и фонтаны, и руины,
И - бредил он, - там буду я любим...
4
"Там кисть Брюллова молнии с вулкана
Похитила, там Гоголь создавал
Нам типы мертвецов, там Иоанна
Крестителя Иванов созерцал...
Там, - думал он, - источник вдохновенья...
Туда, туда! Создатель, дай терпенья!
Не выношу я жизни мелочной,
Холодной, грязной, вялой и тупой".
И вот уже отъезд его назначен,
И вот уж брат зовет его кутить.
Игнат мой рад, взволнован, озадачен,
На все готов, всем хочет угодить.
5
Кутить в Москве неловко показалось,
По случаю великопостных дней,
И за город по их следам, помчалось
Семь троек, семь ямских больших саней.
Минуя Триумфальные ворота,
Летит стремглав веселая забота,
И ночь, и вихрь навстречу ей летят,
На хомутах бубенчики звенят,
Разбрасывая снег, стучат подковы,
Под шапками торчат воротники,
И слышен смех и говор: "Что вы! что вы
Шалите!" - и в ногах лежат кульки.
6
Ночь белая на них сквозь сон глядела,
При лунном свете падала метель,
И у Игната (видно, кровь кипела)
Распахивалась теплая шинель.
Вот дача: в зале музыка играет,
Нетопленая зала помогает
Гостям резвее быть, вину пьяней.
Всех впереди шумит Алеша: Гей!
И множество свечей (местами сальных)
По ломберным столам кругом зажглось,
И, внемля завыванью скрипок бальных,
Слетели с дам салопы: началось!
7
Тут были две цыганки, две сестрицы,
И Даша, первой молодости цвет,
И Палагея, прямо из больницы
Махнувшая к Алеше на банкет;
Тут доктор медицины был, с гитарой
На алой ленте; тут, гуляя с парой
Румяных граций, толстый казначей
Забыл, что он трех взрослых дочерей
Плешивый папенька; тут полицейский
Какой-то шляпку женскую надел;
Студент орал: "Быть иль не быть!" армейский
Корнет играл Офелию и пел...
8
Все было глупо, шумно и беспечно;
Игнат был в этом мире новичок;
Он, может быть, и тронут был сердечно,
Но предпочел забраться в уголок;
То улыбался он, то брови хмурил,
Какой-то балагур с ним балагурил,
Какой-то литератор под хмельком
Ему шептал с таинственным лицом:
"Ты гений, гений! Верь ты мне, все шансы
На стороне успеха - будем пить..."
Распущенность! в тебе есть диссонансы,
И музыкой их вряд ли заглушить,
9
И трезвая душа их чутко слышит,
И хочется заплакать ей, когда
Хрипливый смех в лицо ей спиртом дышит
Или разврат, под маскою стыда.
Старается в любви ее уверить.
Как юноша, не мог он лицемерить.
Чтоб позабыться, лишнее он пил
И все-таки был, видимо, уныл.
Уже пред ним за бешеным канканом
Последовал трепак - гудел, дрожал
Паркетный пол. В азарте полупьяном
Иной плясал, иной рукоплескал.
10
Но в это время в залу проскользнула
Неведомая гостья; на нее
Одна лишь Даша искоса взглянула,
И мысленно спросила: "Это чье
Сокровище явилось?"... Гостья, вея
Ночною влагой, как ночная фея.
Попавшая к сатирам на банкет.
Дрожала, и не мудрено: паркет
Гудел, трещал, Алеша мчался, топал,
И развевались волосы его,
И страшный шум был, каждый выл и хлопал,
Лишь брат молчал, любуясь на него.
11
А гостья шла, и зимней ночи холод
Лежал румянцем на ее лице;
Румянец этот был, как утро, молод
И свеж, как роза в свадебном венце;
Прильнувшие к ее кудрям снежинки
Растаяли в алмазы; до косынки,
До самых плеч ее, со всех сторон
Спадали кудри, русые, как лен;
Ее глаза не изменяли цвета, -
И при свечах ясна была лазурь,
Лазурь, напоминающая лето
В дни жаркие без пыли и без бурь.
12
В лиловом платье, с лентой над пробором,
В надорванных перчатках, шла она,
Скользя по лицам неспокойным взором,
И постепенно делалась бледна.
Ее никто не знал; но что за дело
До незнакомых граций там, где смело,
Без всяких рассуждений, всякий мог
Девицу пригласить на вечерок?
В ее чуть подвижных и тонких бровках
Чуть-чуть сквозила... (как бы это вам
Сказать?..) та смелость, что в иных плутовках
Так нравится печальным острякам.
13
В ней было артистическое что-то,
Какою-то умильной простотой
Прикрытое кокетство иль забота
Владеть другими так же, как собой.
Она была или актриса, или
Одна из тех, которых вы любили
С бессовестной надеждой на успех,
Толкали в грязь, и золотили грех
Наследственный наследственным карманом.
Что привело ее на сей банкет?
Боязнь найти измену в друге пьяном,
Иль жажда веселиться в двадцать лет?
14
Игнат не мог не обратить вниманья
На эту гостью. Никого она
Не поражала; но очарованья
Невыразимого была полна.
Она его пронзила томным взглядом,
Прошла, сняла перчатку, села рядом,
С усильем не глядела на него,
Задумалась, - бог знает отчего, -
С Алешей, кажется, переглянулась;
Тот молча отошел, шепнул двум-трем:
Студент вздохнул, цыганка улыбнулась,
И гости их оставили вдвоем.
15
Кто с кем заговорил, уж я не знаю.
Кокетливый, но скромный разговор
На прозу я легко перелагаю;
Но как поймать в размер невинный вздор!
Их разговор, однако же, по счастью,
Стал понемногу проникаться страстью.
К его плечу припавши головой,
Как голубок к стене ему родной,
Она его о чем-то умоляла.
Он долго, долго отвечать не мог;
Но все больней, в чаду и в шуме зала,
Звучал ее певучий голосок.
16
- "Глазам не верю: господи! ужели
Все это бред и больше ничего!.."
И слушал он, ему над ухом пели:
"А помнишь, помнишь, мимо моего
Окна ты шел и я тебе кивала!"
- "Окна! какого?" - "Помнишь, я гуляла
С тобой по маскараду и любить
Клялась..." - "Когда?" - хотел ее спросить
Игнатий; но уж ум его терялся,
И замер на устах его вопрос:
Позвали к ужину, - он отказался,
И брат ему шампанское принес.
17
Шампанское! ты страсти убиваешь
У гастронома, да у старика,
Но в юности ты пламя раздуваешь,
И делаешь пожар из огонька.
Игнат мой пьет и чокается с нею.
И ей клянется, и зовет своею
Возлюбленной, душой души своей,
И плачет, и целует руки ей,
Благодарит ее, - весь пыл и трепет, -
За что?! за то, что в жизни в первый раз
Его души коснулся страсти лепет.
Заря любви ужели занялась,
18
И занялась пред самою разлукой?!
Все, все, о чем безумно он мечтал,
Ужель окончится безумной мукой?
Уж гаснут свечи, бледен дымный зал,
Зари играют золотые струйки
По отпотевшим стеклам; шубы, чуйки,
Салопы разбираются гостьми...
Чу! Тройки скачут. "Где же, черт возьми,
Мои калоши?" - слышен голос сонный.
- "Прощай, Игнат!" - И стоя на крыльце,
Как призрак бледный, как дитя влюбленный
Он утирает слезы на лице.
19
Стоит с открытой грудью... "Улетела!
И я - не полетел за ней вослед!
Влюблен, люблю, - и никому нет дела!
Любим, - и никакой надежды нет!
Разлуки ночь - в ночь первого свиданья!
За что, за что такое наказанье!"
Алеша мог утешить бы его,
Но сам глядел на брата своего,
Как сильно пьяный, мутными глазами,
И будь он трезв - кто знает? может быть,
Успел бы он двумя-тремя словами
Все рассказать и бездну обнажить...
20
Уж по снегам, следам ночной метели,
Давно струилась розовая мгла,
Вдали кресты церквей, как пламя, рдели,
И разносили звон колокола.
Они поехали... домой, конечно;
Веселие, как ночь, недолговечно,
| |
| Просмотров: 316 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры