| Главная » Книги |
Полонский Яков Петрович - Братья, Страница 2
Полонский Яков Петрович - Братьяy">
В котором изредка да проявлялось
Подавленное чувство: нас пленял
То цензор, пропустивший строчку с бранью.
То удалец с невежливою дланью,
Которого за подвиг в часть вели.
Конечно, эти времена прошли...
Но москвича знакомая фигура
Мне их напомнила - ну, для чего
Ползешь ты в Рим, широкая натура!
Я думал, молча глядя на него.
25
Бесплодных мест не находил он раем
И к вечеру дорогою заснул.
"Мы спать медведю вовсе не мешаем", -
Поляк, смеясь, по-английски шепнул
И поглядел, что думает механик.
Механик думал то же, что ботаник,
А именно: не будь святой отец -
Такой святой - была бы наконец
Железная дорога, - потеряли
Мы целый день. - И эта мысль у них
Возникла разом. - Yes! {Да! (англ.)} - они сказали
Друг другу и не слушали других.
26
Итак, он спал: но, навостривши уши
При слове "Рим" (как будто звук родной
Расшевелил Илюшина) Илюшин
Протер глаза. Ба! месяц над горой,
И в воздухе заметна перемена;
Картуз свалился, а его колено
Стучит в колено дамы, перед ним
Сидящей в экипаже. Одержим
Каким-то бесом, мой земляк в окошко
Уткнулся и никак понять не мог,
За что синьоры маленькая ножка
Его носком ударила в сапог.
27
Он извинился. Мастер волочиться
За юбками всех стран и всех племен,
На этот раз он не успел влюбиться
В синьору - был ужасно утомлен.
Прошедшей ночью он (прошу покорно
Вообразить), как ехал из Ливорно,
Совсем не спал - составился кружок,
Играли в карты, - он отстать не мог:
Шумели волны, - палуба качалась,
А он выигрывал - ему везло.
Вот почему весь день ему дремалось
И хмурилось румяное чело.
28
Бог знает, почему неравнодушен
К столице папы и его судьбам,
По стогнам Рима двигался Илюшин,
Как бы не веря собственным глазам.
И он молчал, и спутники молчали,
Но те и так давно уж сознавали,
Что нет у них ни общего добра,
Ни общей пользы, что, друзья вчера,
Они сегодня могут оказаться
Врагами, если о мечтах своих
Им как-нибудь случится проболтаться, -
Мечты одних враги мечтам других.
ГЛАВА 2
1
Мечты, мечты!., в них семя каждой страсти,
Любовь, - вражда, - гром пушек, - звуки лир,
Политика и бред у них во власти,
Во власти весь волнующийся мир, -
Одни цветут - другие увядают
И - сильные бессильных вытесняют
Из царства жизни: - кто-то победит!
Дарвин! ты прав; смерть жизни не грозит,
Она грозит живущим, - применяя
Закон твой к нашим роковым мечтам,
Я вижу, как друг другу жить мешая,
Они подчас мешают жить и нам.
2
Они и мне мешают - это ясно.
Какой мечтою (черт ее возьми!)
Я с юных лет так часто, так напрасно,
Был увлекаем на борьбу с людьми?
Зачем ищу любви в ее отраве,
Зачем пишу, не доверяя славе,
Спокойствием зачем не дорожу?
Зачем опять с поэмой выхожу
На прежнюю унылую дорогу?
Ведь если братья не побьют меня
Каменьями, - и это слава богу!
Иль этого еще не знаю я?..
3
Один Илюшин это вряд ли знает,
Он так отстал, что никаких стихов
Ни на какой трактат не променяет.
Что делать! - и не глуп, да бестолков,
Хоть в русском государстве и не новость
В одном лице и ум и бестолковость.
- Вот, вспомнил он, писал мне бедный брат
Из Рима - года два тому назад.
А я не отвечал - он, может статься,
Уж и не в Риме. В Лондон, может быть,
Откочевал... Ну, глуп же я, признаться -
Ну что бы написать... иль хоть спросить?
4
А улица все _у_же и все _у_же. -
Как темный коридор, она ведет
С площадки на площадку - неуклюжий,
Влекомый клячами стуча ползет
Казенный омнибус; кой-где мелькает
Огонь за сторон; месяц озаряет
То угол кровли, то стекло в окне,
То белую афишу на стене.
Вот чует нос, запахло гарью плошек...
Опять фонтан, - опять журча дугой
Бежит струя, - нечаянно двух кошек
Спугнув с крыльца, - кондуктор свищет: стой!
5
Приехали. - Гостиница. Какая?
- "Минерва", говорят. - "Ну все равно,
Минерва так Минерва, - вылезая,
Сказал Илюшин, - мне давным-давно
Пора на боковую, да покуда
Глаза глядят и закусить не худо.
Синьора! Вы куда? Который час?"
- Одиннадцать. - "Я проводил бы вас,
Да города не знаю, - извините".
- Mersi, - прощайте! мне не далеко.
- "Прощайте, ну, а вы меня ведите
В буфет. А есть ли нумер?" - Высоко
6
Под самой кровлей, - молвил camerieri,
Держа фонарь и освещая им
На лестницу растворенные двери.
"Oh! sacre bleu! Что я за херувим,
Чтоб забираться на небо... Нельзя ли
Пониже". - No, signor {*}, вы опоздали...
{* Нет, синьор (ит.).}
- "А я чем виноват, что опоздал!"
- Ничем, синьор. - "Какой же это зал?"
- Столовая. - "Ну хорошо, а это?"
- А это номер очень дорогой,
Здесь граф живет. "И будет жить все лето?"
- А может быть. - "Ну, дуй его горой! -
7
А это?" - Это номер... но немножко
Он неудобен. - "Это отчего?"
- Да оттого что темный, без окошка.
Хотите взять, я отопру его.
"Так без окошка!" - Да, синьор, прохлада
В Италии, и говорить не надо,
Как дорога; за это за одно
Дают нам деньги, и зачем окно?
Писать хотите? - вот вам освещенье
Из коридора, только в коридор
Дверь отворите. -
"Сделай одолженье
Мой чемодан сюда". -
- Si, si, signor!.. {*}
{* Да, да, синьор!.. (ит.)}
8
Поужинав, как следует, в столовой,
И наконец пройдясь по хересам,
Земляк мой в номер свой ушел, готовый
Упасть в объятия Морфея, - там,
Немедленно раздевшись, он, нимало
Не думая, улегся; одеяло
Отбросил и накрылся простыней;
Но в этом странном номере был зной
Еще душнее. - Мысленно ругаясь,
Он сбросил все, что только сбросить мог,
И так лежал, в раздумье погружаясь,
Как гладиатор или полубог.
9
Но (выражаясь не высоким слогом)
Земляк мой, по телесной красоте,
И гладиатором, и полубогом
Мог показаться только в темноте.
Для гладиатора - помят немного,
И слишком пошловат для полубога.
Он мог бы, как герой, поездку в Рим
Назвать труднейшим подвигом своим,
Во-первых, жалуясь на поясницу,
Он, чтоб уехать, врал своим друзьям,
А во-вторых, уехать за границу
Не мог, не расплатись то векселям.
10
И вот достиг он цели. - Что же надо
На первый раз? - Какая быть должна
За этот подвиг первая награда?..
Конечно, ничего первее сна
Не может быть, - а он заснуть не может,
То беготня людей его тревожит,
То он ворчит, что номер без окна,
То чем-то кислым пахнет, - то слышна
Как будто музыка: не то гитара,
Не то рояль, - то до утра
Боится он задохнуться от жара -
И в душу лезет глупая хандра.
11
Когда все стихло - мой неугомонный
Земляк с досады настежь дверь открыл,
И долго, полутрезвый, полусонный,
С самим собой о чем-то говорил.
И долго, взор свой упирая в стену,
Глядел, как на завешанную сцену.
Но вот настала тьма, - фонарь потух, -
Вдали ударил час, - пропел петух.
Вот наконец - впотьмах за дверью шорох
Почудился, - чу! - скрыпнул башмачок...
Илюшин мой, конечно, был не промах,
Но к счастию порыв свой превозмог.
12
Черт с ней! подумал он - не до скандала...
(Он, может быть, и сделал бы скандал,
Да побоялся римского кинжала,
Иль тайного соперника). Нахал -
Он был не в духе - совесть обуяли
Воспоминанья, - думы погружали
Его не в сон, а в жизнь былую: - Рим
Был позабыт, - Москва плыла над ним
Во всей красе, - плыла, шумя садами,
Трактирами, фонтанною водой
И банями, - плыла, блестя крестами
И башнями, - и стал Илюшин мой
13
Чуть не стонать, - припомнилася Даша,
Погибшая ревнивица, - одна
Из многих тех, которым юность наша,
Неблагодарная, так неверна,
Которым за минуты наслажденья
Мы рано платим холодом презренья,
Или как вещь, наскучившую нам,
Передаем с рук на руки друзьям.
Плач этой Даши у его постели,
И этот лепет, что в ушах горит,
Как видно, в эти две иль три недели
Его поездки не был им забыт.
14
Припомнились прогулки, тройки, сани,
Гуляк полночных пьяная семья,
И хор цыган с гитарами, и Тани
Разбитый голос: "Ты коса ль моя",
И карты - и картежные несчастья,
И тот, который принимать участья
В его разгуле не хотел, не мог,
Как будто у него другой был бог,
Или ему капризная природа
Дала иное (с тем чтоб погубить), -
Ну, словом, брата - в эти два-три года
Житья-бытья не мог он позабыть.
15
И у Илюшина глаза горели,
И лепетал он: брата поскорей!
Давайте брата! - ну как в самом деле
Уехал он куда-нибудь, злодей!
А ну как скажут: с горя да с печали
Игнаша, брат ваш, - поминай как звали...
Отправился. - Куда? - Да как сказать!
Велел вам остальное промотать
И умер нищим. - Там его жилище
Посмертное. - Ищите - он зарыт
На старом католическом кладбище
И, как изменник, русскими забыт...
16
Забыт! И темнота его душила
И говорил он - то с самим собой,
То с невидимкой: - Друг мой - брат мой милый!
Что ты поделываешь? что с тобой?
Ведь ты талант... большой талант, Игнаша!
И верь мне, будет жизнь твоя, как чаша,
Полна любви и всяческих проказ;
Ведь ты не глуп, - умнее во сто раз
Меня, болвана. Ты сосредоточен,
А я горяч, - но есть душа у нас
Обоих, и тебя люблю я очень - очень -
Не может быть, чтоб ты в нужде угас.
17
Гляди, червонцы! - тетка отказала.
Четыре тысячи... в продажу лошадей
Пустил... дом заложил - играл, - сначала
Мне не везло. - Я целых пять ночей
Не спал, - потом фортуна улыбнулась
И знатный куш я выиграл, - проснулось
Желанье покутить - да вспомнил честь
И воздержался, - значит, воля есть...
Характер - братец! - Жизнью упиваться
Илюшину никто б не помешал!
Но - надо мне с тобою расквитаться,
Бери, что есть - пока не промотал.
18
На этом, разумеется, Илюшин
Не кончил бреда. Ясно, что мечтой
О позабытом брате был нарушен
Мечтательный души его покой;
Иной тоски душевные припадки
Бывают хуже всякой лихорадки,
Но так расчувствоваться, как земляк,
Способен всякий. - Ночь, вино, тюфяк,
Усталость, тишина, воспоминанья.
Расстроенные нервы и тепло,
Все это вместе с жаждою свиданья
Ему расчувствоваться помогло.
19
Иной давно уж ядом сожалений
Успел свои надежды отравить,
Без боли не выносит впечатлений,
Давно боится верить и любить,
Давно не спит - а утром, поглядите,
Какой веселый - и не 
| |
| Просмотров: 309 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры