Хемницер Иван Иванович - Полное собрание стихотворений

y">  

  

   В сатиру:

   И только временщик лишь новый появится,

   Стихами стихоткач воспеть его стремится.

   Тотчас он и герой, и победитель стал,

   Хоть неприятеля родяся не видал,

   Тотчас защитник муз, покров их, защититель,

   О пользе своего отечества рачитель.

   Тотчас он сделался не тот, каким он был,

   Как скоро лишь в число временщиков вступил,

   И словом, человек он быв, стал чуть не богом,

   Так вознесут его своим пииты слогом;

   Так ищущие в нем, чтоб милость получить,

   Стремятся все его до неба возносить.

   Так хвалят все того, кого и знать не знали

   И имя коего родяся не слыхали.

   "Вот верный раб царю, вот добрый человек!

   Теперь-то потечет златой повсюду век".

   Но о! ласкателей прегнусная хвала!

   Коль близко съединена с тобою их хула.

   Едва временщика судьбина пременилась,

   Вся лесть в ругательство опять об<оро>тилась.

   Сегодняшну хвалу в брань завтра превращают

   И постоянны лишь в непостоянстве пребывают.

  

  

   * * *

  

   <............. >

   И, пишучи стихи, печется лишь о том,

   Чтобы не написать ему их по пустом.

   Что нужды до того, чтобы стихи хвалили?

   Лишь только б за стихи мне щедро заплатили.

   И, пишучи стихи, вперед располагает,

   Какое слово что за плату обещает.

   Вот это слово мне побольше принесет,

   Поставлю я ого, а в том надежды нет.

   Сто крат иную мысль пременит он другою,

   Да лишь не лучшею, а только же дурною,

   Напишет и ценит, цена мала - чернит.

   А если тот его не щедро наградит,

   Кого стихами он своими вздумал славить,

   То вдвое он его за то уж обесславит

   И, осердившися за скупость на того,

   Не станет ввек писать стихов уж на него.

  

  

   * * *

  

    "Ты говоришь: "Да кто велит ему писать?"

   Что ж? Разве с голода и впрям ему пропасть?

   Не редкий бы еще теперь без места был,

   Когда бы чрез стихи его не получил.

   Крестинные ли то иль свадебные были,

   Которы умного читателя бесили

   И кои своего толь гнусного творца

   Пред светом обличили подлеца".

   - "Речь не о том.

   Бесчеловечного урода

   Зови отцом народа;

   Сквернавку первую красавицей зови..."

   - "Нет, право, не потачь; на речи все смотреть,

   Так с голоду подчас придется насидеться".

   - "Всё это хорошо, да полно, вот что страшно:

   Куда годишься ты от критиков..."

  

  

   * * *

  

   Не мог бы сытость ты со гладом различити,

   Не мог бы нужного себе ты испросити

   И принужден был ввек сорокой щекотать.

  

  

   В сатиру куда кстати:

   Сие было и я старался испытать,

   Увидя, что стихи убытку нет писать,

   Но нет, и в сем труде успеху не бывало -

   Везде мне и во всем таланту, знать, не стало.

   Пошел, отстал опять от стихотворства я

   И стал кривитель прав иль сделался судья.

  

   ПЕРЕВОД САТИРЫ БОАЛО К УМУ

  

   С тобой, мой ум, теперь хочу поговорить:

   Пора мне слабости твои тебе открыть;

   Довольно я молчал и их таить старался

   И, им потворствуя, сам часто заблуждался.

   Доколе будешь ты, скажи мне...

  

   В САТИРУ О РАЗУМЕ

  

   Кто умным быть себя <...> не вображает?

   .............

   Иного ум в мошне, другого в благородстве,

   Другого в знатности, иль в росте, иль в дородстве.

   Тот сидя за столом умен, наевшись сыто,

   И таинство ему природы всей открыто.

   Другой под лентою, с блистательной звездой,

   Умен, велик, мудрец и в случае герой.

   Тот шестерней когда в карете разъезжает,

   Умняе никого себя не вображает.

   Тот, перстнем на руке сот в десять возблистав,

   Мнит смертным всем давать умом своим устав.

   Тот, вползши кое-как в чертоги позлащенны,

   Мнит: все теперь пред ним животные презренны.

   Вот как о разуме нередко разумеют,

   Другого же об нем понятья не имеют.

   По мненью многих, ум лишь в деньгах состоит.

   Другой мнит: "Я умен затем, что чин имею", говорит.

   А я так о уме не тако понимаю,

   И только то себе я правилом считаю:

   Глупец - глупец, хоть будь в парче он золотой,

   А кто умен - умен в рогоже и простой

  

  

   САТИРА НА ИДУЩИХ ПРОТИВУ УЧЕНЫХ ЛЮДЕЙ,

   ИЛИ НА СЕБЯ САМОГО

  

   Ну, разум мой, скажи, к чему твой труд стремится,

   К чему ты день и ночь над книгами трудишься

   И над науками ты день и ночь сидишь,

   Почти не пьешь, не ешь и по ночам не спишь.

   Не думаешь ли ты наукой отличиться

   И знати и чинов науками добиться?

   Скажи, пожалуй, мне, какая мысль твоя?

   Мне кажется, что так, не отгадал ли я?

   Когда то подлинно и я не ошибаюсь,

   Так чрезвычайно я тебе в том удивляюсь.

   Смешон до крайности ты кажешься мне быть,

   Когда позволишь мне ты правду говорить:

   Слыхал ли ты, чтоб кто был счастлив по науке,

   Не жил бы в нищете, не умер бы во скуке?

   Никак; не думаю, чтоб ты про то слыхал.

   А ежели когда такой пример бывал,

   Так был лишь он один...

  

  

   * * *

  

   Хотя и говорят, что свет умняе стал

   Против того, каков он в старину бывал,

   Однако и про нас глупцов еще осталось.

   Дурачество другим по временам сменялось.

   Дурачество всё есть, да вид переменяет.

  

  

   * * *

  

   Мы из дурачества в другое переходим

   И во страстях одних всю жизнь свою проводим.

   Прошедшие деля когда вообразим,

   То ясно, кажется, достойных смеха зрим.

   И подлинно, себя мы осмехаем сами

   И, всё то  рассмотрев, зовем себя глупцами.

   Предпринимаем ввек того уж не творить,

   Что б новую могло нам глупость изъявить.

   Но случай лишь едва удобный нам предстанет,

   Как прежде обманул, и ныне тож обманет.

   Так человек гласит: "Коль глуп тогда я был,

   Что я на глупости такие послужил;

   Ведь ясно было то, как я не догадался?

   И как я этого избегнуть не старался?

   Как я себе смеюсь! о глупый человек"

   Нет, друг мой, не сердись, а знай: таков ты век.

   От глупости одной к другой ты переходишь

   И, прежней смеючись, другую вновь заводишь.

  

  

   В ГОРОДЕ ОБРАЩЕНИЕ ЛЮДЕЙ

  

   С людьми ты должен обращаться,

   С которыми должно всяк час притворствовать,

   Которые всяк час пременный лик имеют:

   Иное говорят, другое разумеют.

  

  

   В САТИРУ НА ЗЛОУПОТРЕБЛЕНЬЕ

  

   У нас хотя чины и въявь не продают,

   Но тоже без заслуг по дружбе так дают.

  

  

   В САТИРУ О ЧЕСТНОСТИ

  

   О чести всяк твердит, всяк имя чести знает,

   Но редкий оную на деле исполняет.

  

  

   * * *

  

   Зимою стужу мы несносной называем,

   А летом жар и зной и с солнцем проклинаем,

   И как на свете ни живем,

   Век настоящим мы довольны не бываем.

  

  

   В сатиру:

  

   Иной кудрям своим вид пол-луны дает,

   Другой <...> в кольцо их гнет,

   И если кудри кто, как он, не подвивает,

   Без знанья человек и в свете жить не знает.

  

   Ведь без покровительства никак не проживешь, а его разными способами обресть стараются. - Способы должно отчасти упомянуть, а особливо тех подлецов, кои выклонить и выстоять хотят милость у тех господ, у коих милости ищут, а я так, будучи неприятель этого раболепства, бегу его; а вы ведь этого не любите, хотя бы я чрез это и хотел милость вашу выиграть. Я от природы молчалив, а потому бы вам я только скуку навел, предстоя вам подобно какому-нибудь бюсту; а чтоб вам угодить хотя несколько, так по крайней мере пусть говорят вместо меня мои сказки и басни.

   Давно мне хочется вам угодить, мил<остивый> гос<ударь>: вы меня принимали всегда так милостиво; все, кои тем же самым приемом пользуются, по крайней мере угождают вам остротою своих разговоров тогда, как вам они надобны, чтобы разбить мысли ваши, отягченные теми делами, кои решением войны и мира в государстве содержат и распоряжают. Я у вас всегда бываю лишним, а вы таки меня всё приглашаете да приглашаете. Ведь вам скучно и смотреть-то на меня, и я больше вам скукою и в тягость, нежели в удовольствие; нет, милостивый государь, я никак не способен беседу вашу увеселить. Но чтобы хотя сколько-нибудь вам угодить и милость вашу заслужить, так я нашлю на вас басен моих: они вместо меня вам что-нибудь наговорят. Мы там, коровы, лисицы и все <... > наговорите ж господину этому что-нибудь. Дело с бездельем надобно мешать, чтобы дух не отяготить и после важных трудов отдохнуть. Да смотрите ж хорошенько, как можно больше вздору, да только умного однако ж, не глупого вздору; а иначе и на глаза мне больше не кажитесь и никогда уже не льститесь, чтоб с вами я вперед знакомства стал иметь, когда вами барин этот недоволен будет.

  

   Одно животное желало дойти до счастия, чтоб иметь доступ до двора Львова и быть причастну его тайнам. Дошло оно до того. При первом случае важном, когда настояла надобность отправить посольство ко льву-другу и соседу, который войну объявить готовился, употребил лев это животное. Лев тот не выпустил от себя то животное и принудил его открыть все тайны и потом посадил в заточение. Вот каково причастну царским тайнам быть! Опасно в царской тайне быть.

  

   Льву хотелось завесть войну с своим соседом; и чтоб зверей подбить на свою сторону и ввести в свое намерение, то разными приманками на то пошел, как нарядами зверей низких и простых в шкуры важнейших и знатнейших зверей. Лисицу нарядить хотел тоже в кожу знатную. Однако лисица сказала ему: "Да что, разве под этою кожею моя кожа переменится, и разве я не та ж лисица? И разве кожа эта меня защитит от зубов другого льва? Нет, я благодарна. Чужой я кожи для наряда не хочу и, чтоб остаться целой, на войну нейду" Так-то приманивают людей крестами да лентами (кресты и перстни). Однако они не так умны, как это лисица.

  

  

   У льва был зверинец насажен разными зверями для пищи льва и приставлены были собаки стражами. Лисице не по нутру, что у этих верных приставов поживиться нечем было: наговаривать льву на собак и взносить всякое на них преступление. Лев хоть лев, а слабость также есть. Лев был столько слаб, что поверил лисице и отдал ей на произвол выбрать приставов, кого она хочет. Лисица приставила осла. С тех пор и начала таскать из зверинца сколько хотела, и льву кусок, лисице два. И, став слаба зверинца стража, пошла со всех сторон покража Лев получал кусок, лисица два куска. Бояря! вот образ ваших приказчиков и управителей.

  

  

   Собака нашла кость, и как на ней мяса не было, то повертела ее в зубах и бросила. Лисица нашла ту же кость, разгрызла ее и нашла в ней мозг, который выела. Не бывает ли это самое и с сочинениям? Невежда, не входя в смысл хорошей книги, оставляет ее и не читает, а умный пользу открывает. (В книге, иногда и весьма хорошей, невежда полезного не находит, а умный в той же самой пользу открывает.) Сколько сочинений подвержены той же участи!

  

   Рыбу и раков ловят с огнем; и рыба и раки на огонь или, лучше сказать, на свет идут, а между тем шедши на свет, в мережу попадет. Вот приманчивость многих лжеучителей: они так блистательно свои уверения и учения показывать умеют, а людей между тем не на свет выводят, а в тьму ввергают.

  

   Лев, главный председатель судейского места, отпустил полезного члена из судей, затем что он его пристрастию угодить не хотел. Место было весьма хорошо занято исправным и добрым судьею; но потом стало занято судьею презлым и пренегодным. Лев, отпускал прежнего судью, сказал: святое место пустым не будет. Ошибка в том большая - утверждать: свято<е> мест<о>-де пустым не будет. Бесспорно, что пустым не будет, да дело в том, каков кто место то займет. Неловко там лисице быть, где надлежало бы собаку посадить. (Или: ужли осла там посадить, где надлежит лисице быть?)

  

   Хозяин некий, имея зверя дикого на цепи в доме, вздумал этого зверя спустить с цепи и дать ему ходить на воле, во-первых, из жалости к зверю, а сверх того считая, что зверь, может быть, уже обрусел. Итак, спустили зверя с цепи; и зверь, увидя себя на воле, стал по склонности своей врожденной всех терзать, кто ни попался, так что и хозяину досталось самому. Дать волю хорошо, да должно знать кому. И с зверя цепь отнюдь не надобно снимать, пока не будешь ты, что обрусел он, знать. Так, например, народ, получа, быв в рабстве, волю, как зверь с цепи сорвется. Народ, не будучи обуздан нравственным чувством добра или зла, как дикий зверь, с цепи сорвется.

  

   Дорожный денег нес мешок. Случилось, что встретились ему несколько других дорожных, из коих одни давно ремесло разбойничье отправляли. Но были и такие, которые никогда подобного греха не знали. Первые, по склонности своей, тотчас на видимую добычу броситься хотели; но другие уговаривать их разными способами. Да что, ни слуху нет, ни послушанья. Словом, бросились на прохожего, и деньги отнимать, за ними и святоши тоже: "А нам чего смотреть, если так? - Пускай же, если так, и мы достанем часть". Всяк после этого скажи и думай смело: всяк человек то есть, когда о деньгах дело.

   (Начало: Ручайся за людей! скажи: тот добр, тот худ. Все ошибешься, неровен час. Тот двадцать лет все был хорош: найдет час, что все в ничто обратится. ) Над, кем не действует прибыток?

   При этой басни мне пришел другой род людей, поважняе этих. Я их не назову: всяк может сам добраться. Так точно видеть мне случалось, что те, которые против разграбления целых государств шли, после туда ж в помощники пристали.

  

  

   Сельди, будучи преследуемы китами, от них ушли, а вместо того в мережи людей попали. Подумаешь: ничто от людей не уйдет, и даже до сельдей все не ушло от людей.

  

   И от людей всё не ушло,

   И даже до сельдей.

  

  

  

   Один бедняжка искал счастия своего во всем и всеми образы, да не мог никак дойти, чтоб счастия найти. Случилось ему найти вещь, до которой, как слышал он, государь его весьма охотник был. Пошел он ко двору, с тем чтоб эту вещь вручить прямо своему государю, чтоб тем вернее до него дошла. "Отведаю счастие в последний раз: авось-либо найду". Иногда такие вещи пропадают, когда через других вручаемы бывают. Случился час, что государь его показался, и он вещь ему эту вручил. Государь ее принял с отменною милостью и велел ему при дворе остаться; однако должно знать, что, вместо одной милости от государя, сносил он из зависти от придворных, для чего не через них до государя дошел, тысячу неприятностей и напастей.

  

  

  

   Одна травка стояла на открытом поле без всякой защиты, так что ветр и всякая другая непогода делала с нею что хотела. Другая травка стояла под защитою дома, под кровлею, в тени, в тишине, и защищена от всего. Меж этими травками часто бывали упреки в превосходстве состояния, величаясь одна перед другой. Как обыкновенно, хорошее состоянье спесь рождает. Травка на поле сносила это все, не без огорченья однако ж. Да только в ответ говорит траве под домом: "Увидим, что конец наш окажет". Что ж случилось? Дом упал, дерево с собою повалил и траву задавил, которая под домом стояла. (Под защитою большого человека хорошо быть, пока самого его бог милует; а ежели на него несчастие придет, то вместе с ним и тот, кто под его защитой жил, падет) (то и тот, кто счастьем его счастлив был, пропадет).

  

  

   Один человек, завидуя счастию больших бояр, что бывают всегда вместе с царем и в его секретах, дошел старанием своим до того счастия, что был в первых секретах. Первый и был посажен вечно в заточение, чтобы вместе с ним и секреты на свет не вышли.

  

  

  

   Дерево представить с плодами, на которое ветер всею силою устремлялся, и, дерево будучи сильное, ничего ему сделать не мог, а только плоды с него срывал. Нравоучение то, что ветер - невежество, которое, самому дереву не могши ничего сделать, срывает с него плоды, и хотя кажется, что чрез то плодам и дереву вред наносит, но вместо того в цену их вводит, потому что иной достать бы плод с дерева не мог, упалое подымает.

   Достоинство иного сочинения не столько бы разбирали, если бы его Сорбонна и инквизиция не жгла.

  

   А книга хороша была -

   Сорбонна ведь ее сожгла.

  

   А где Сорбонны и инквизиции нет, там есть невежи, которые точно то ж самое делают, что делают те.

   Полно, католики один из догматов веры, то есть чистилище, и в том наблюдают, что сочинения жгут, однако их цель в этом случае хотя и не то, чтобы им придать важность, но то, чтобы их истребить.

   Il ne faut jamais persécuter aucune folie soit superstition, secte ou quelconque autre: c'est l'exciter d'avantage, il faut la laisser aller sans faire semblant d'y prendre garde ou sans les traiter de conséquente. Tout ce qu'on peut faire, c'est de la rendre ridicule.

   <Никогда не надобно преследовать никакой глупости, суеверия, секты или чего-либо подобного: это значило бы возбуждать ее более; надо оставлять ее в покое, не подавая вида, что замечаешь ее и считаешь чем-то важным. Можно позволить себе только одно - сделать ее смешною.>

  

  

  

   Дурака заставь богу молиться, он и лоб разобьет. Велели одному поститься и молиться, чтобы постом к молитвой сподобиться царства небесного. Дурак стал молиться и поститься, считая, что он в небо попадет; а как простаков всегда на все довольно бывало, то он и думал, что тотчас ему въяве небо и растворится, потому что он это наставление толковал прямо по словам. Но видит, что все с ним не сбывается переселение на небо; стало ему скучно. Раз идет он мимо колодезя и остановился перед ним, и видя небо и себя как в зеркало, подумал, что тут-то он небо и сыскал, которое ему давно уж обещали, но где оно, не указали, и что так близко, не сказали. И в полной радости, что небо он увидел, бросился в колодезь и там еще теперь.

  

   В пословице ведь говорится:

   Дурак вещь всякую навыворот берет;

   Заставь кто дурака молиться -

   Дурак и лоб себе, моляся, разобьет.

   Для дурака ни в чем числа ни меры нет.

  

  

   Солнце осердилось на океан за то, что он не раз делал на земли или, лучше сказать, плодам солнца вред и опустошение; начало спускаться с высоты своей и его жечь, так что ажно океан весь закипел, а от этого, что океан должен был закипеть, сварились все в нем животные. Так между ссорой двух больших все маленьким достается. Меж ссорой двух больших всегда меньшой теряет.

  

   Был меж зверей выбор отрядить какого-то зверя к управлению местом, и местом важным; отряд этот поручен был от льва приближенным к нему зверям. Они выбрали осла к управлению местом. Другие звери, помельче и не так важные, сколько те, удивились странному этому выбору и спросили их, для чего они назначили глупейшую из них скотину: ведь сыскались бы поумняе. На что отряжающие, чтоб намерения свои коварные и хитрые скрыть, сказали: "Осел хотя не так, не как вы, умен, да он смирен". Другие звери им на это отвечали: "Это правда, с глупым легче жить; что хочешь можно делать: он вопреки ни в чем не будет говорить".

  

  

   Звери такие-то убегали такого-то зверя точно так, как убегает большая часть людей умного человека.

  

   Басню написать на сод<ержание>: il faut chasser le diable par le diable. Или: на злого человека злого надобно напустить, чтоб от него избавиться.

  

   Когда мухи досаждают, то, чтоб от них отбиться, лучшее средство - поставить им пищу, и они тебя покинут и обратятся все на поставленное для них лакомство.

  

   Скажи, пожалуй, мне, мой друг, к чему ты стараешься собрать сведения и разум твой просветить, и день и ночь над книгами сидишь? Какое тебе утешение в том, когда тебя, умного, вдруг толпа невежд окружит, с которыми ты неминуемым образом по должности или но службе, или по другим обстоятельствам дело иметь должен? Тем досаднее, тем несноснее тебе и преимущество твоего ума, и ты сам себе несносен быть должен. Если же ты думаешь тем отличиться перед другими и дойти чести, почтения, богатства и пр., то ты ошибаешься. Посмотри-ка на того глупостью утучненного откупщика; загляни в родословную его: кто он был и кто он теперь есть? Книгами ли, умом ли он нажил те золотые горы, под коими его кладовые стонут, моты, имеющие у него кредит, пресмыкаются, и пред которым нередкий из знатных молчит и ему же кланяется? Посмотри на пирования его, к которым приглашены, однако ж, те только, кои громаду его золотых гор поддерживать за пристойное от него награждение должны: где в день пиршества повара и с поваренками должны были все свое искусство истощить, чтоб превосходительный желудок нагрузить, а на другой день лекаря всего города должны были столько же стараться все труды повара изгнать вон из утучненной утробы для облегчения; а ты, над книгами своими сидя, бываешь ли хотя простым куском хлеба сыт? Конечно, нет. Пускай, говоришь ты, я богат от ума не буду, так по крайней мере чины и честь заслужу. Неправда и то. Голос откупщиковых денег сильняе предстательствовать будет за него, нежели за тебя все твои науки, разум, благородство, добродетели и все достоинства, какие только ни придумай. Пустое! Уж будто чины продавать можно за деньги, как игрушки?

   Того не знаю я, однако точно так...

  

   Сатиру какую-нибудь начать вот так: "Нет, что-то мне на ум ни<ка>кая картина сатирная не попадется, бывало-таки я вздумаю про того, про другого..." и начать описывать в самом деле лицы или поступки их, а потом, довольно описав, кончить, сказывая, что как не приходит на ум ничего, то должен я, принявшись было за перо, бросить его безо всего.

  

  

   О вы, которые хотите достигнуть до хороших мест и счастие свое сделать, не прямыми достоинствами сего ищите, нет, сим путем до того вы не дойдете, а старайтесь боярам угождать, их слабость, склонности и страсти узнавать и в том им только угождайте; и действие то продолжайте при каждой перемене командира при каком месте. Готовьте, при перемене оного, новые поклоны, внимайте прихотей его законы: того старайтесь лошадью прельстить, другого трубкою иль девкой уловить.

   Когда же вы лишитесь прежнего, коего нравы, охоту, страсти, склонности вы вызнали, и, следовательно, н опасности находитесь потерять своего места и близки того, чтоб по миру идти, хотя вы те ж заслуги и достоинства имеете, которые и прежде имели, однако чтобы удержаться при своем месте и не лишиться пропитания н должной пищи, разведывайте нового своего командира, как и прежнего, и старайтесь в милость к нему новую войти; самые его слабости да будут вашим орудием ко уловлению его, и сие уловление заступит место всех достоинств.

  

   Иной счастие свое получает чрез то, что сидит для компании у больного мужа и занимает его во удовольствие здоровой жены, которая выигрывает случай между тем препровождать время с здоровыми мужчинами. (Сие поместить должно в сатиру ту, которая описывать будет, коль разными путями люди так называемое свое счастье находят, состоящее в титлах и богатствах.)

  

   Ищу песчинку, былинку, которой твои дражайшие стопы касались; но ищу в неизвестности тщетно. Увы! Когда бы та былинка одушевленною сделаться могла; когда бы возгласила <... > взял бы я хотя ее вместо тебя к отраде души моей и тог час кончил бы жизнь свою и положил бы с собою во гроб.

  

   Если бы мы в республике жили, я бы вам посвятил эту трагедию как патриоту; но теперь приношу ее вам как мудрому и ревностному воли государской исполнителю.

  

   В трагедию:

  

   Мне ль должно днесь вздыхать,

   Мне ль знати эту страсть,

   Но что любовь, и что ее возможет власть.

  

   В комедию ввести черту подобострастия каких-нибудь подлецов подчиненных. Между прочим и ту, когда командир чихнет, то все из всех углов кинутся опрометью на сцену ему поклониться; причем некоторые с усердия попадают.

  

  

  

   Милостивой государыне Марье Алексеевне Дьяковой. Впервые -изд. 1779 г, под названием "Милостивой государыне N... N.. N... покорнейшее приношение". В экземпляре, принадлежавшем Н. А. Львову, вместо "N... N... N..." - "Марье Алексеевне Дьяковой". Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 3. В дальнейших изданиях в названии вместо полного имени и фамилии указывались только инициалы: "М... А... Д...". В рукописях Хемницера сохранились стихотворные и прозаические наброски и варианты посвящения. Приводим по автографу один из вариантов(в изд. Грота, стр. 112, опубликовано с неточностями):

  

   ...Вот каково, когда к чему кто не родился.

   Я счастием давно, сударыня, уж льстился,

   Чтоб басни с сказками мои вам посвятить,

   А посвящая их, притом вас похвалить,

   Иль голос вам других приятно повторить,

   Сказать вам, например, как всяк вас почитает,

   Кто хоть слыхал об вас, не только кто вас знает,

   И что... Но вот уж я и стал...

   Волтер! Ведь ты не раз, хваля кого, солгал,

   Хоть ты б способности своей на час мне дал,

   Чтоб истину я здесь с приятностью сказал

   И то, сударыня, что б было вас достойно;

   А лучше не хвалить, когда хвалить нестройно.

   Нет, видно, помощи не будет от него,

   А мне уж не сказать вам больше ничего.

   И для того труд мой, пожалуйте, примите,

   А мне назваться прикажите

   Покорнейшим всегда покорным вам слугой.

  

   См. также примеч. к наброску "К басням моим приношение кому-нибудь впредь", стр. 356.

   М. А. Дьякова (1753-1807) - дочь сенатского обер-прокурора А. А. Дьякова; впоследствии жена Н. А. Львова (см. вступит. статью, стр. 13-14).

   Приятелям моим привык я угождать. Имеются в виду Н. А. Львов, В. В. Капнист и Г. Р. Державин.

   Старик - персонаж из басни Хемницера "Робята своевольные".

   Бедняк - из басни "Богач и бедняк".

   Отдай Дьяковой нас в покров - т. е. под покровительство.

   Медведь - из басни "Медведь-плясун".

   Свинья - из басни "Два соседа".

   Корова - из басни "Мужик и корова".

   Слоны - из басни "Лев, учредивший совет".

   Уродлива станица - стая уродливых существ.

   Жена - из басни "Тень мужня и Харон".

  

   Писатель. Впервые - изд. 1779 г., стр. 1. В изд. 1799 г. не вошло. Основная идея басни заимствована, по-видимому, из басни немецкого баснописца Христиана Фюрхтеготта Геллерта (1715-1769) "Der Maler" ("Живописец"). Помещая эту басню на первое место в сборнике, Хемницер как бы заранее давал отпор возможным литературным противникам.

   Не казался - не нравился.

   Не ласкался - не надеялся.

  

   Дерево. Впервые - изд. 1779 г., стр. 6. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 16. В. Ф. Кеневич указал на сходство этой басни с одноименной басней И. А. Крылова ("Библиографические и исторические примечания к басням Крылова". СПб., 1878, стр. 141). Нужно уточнить, что это сходство более сюжетное, чем идейное. У Крылова ставится общечеловеческая проблема - отношение молодых к старикам. Идея басни Хемницера - шаткость, неустойчивость положения высокопоставленных особ при царском дворе. Осмысливая в связи с этим судьбу маленького человека, он писал в одной заметке: "Когда большой боярин интригою другого упадет, что весьма часто меж ними бывает, то я не боюсь, не будучи к нему привязан, что с ним вместе и я упаду" (архив Грота). На эту тему поэт предполагал написать басню, прозаический план которой сохранился в его бумагах (см. Приложения, стр. 288).

   Зевес, или Зевс (греч. миф.) - верховный бог, царь и отец богов и людей.

   Вулкан (римск. миф.) - здесь: бог подземного огня.

  

   Пожилой гадатель. Впервые - изд. 1779 г., стр. 8. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 18. В посмертных изданиях (за исключением изд. Грота) - под заглавием "Гадатель", с изменениями ст. 7-9, 13 и без заключительных четырех стихов.

  

   Обоз. Впервые - изд. 1779 г., стр. 10. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 20.

  

   Отец и сын его. Впервые - изд. 1779 г., стр. 11. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 21. В изд. 1779 г. начало и конец басни читаются:

   ст. 1-3:

  

   Был отец, имел он сына,

   А сын был уже детина,

   И говорит отец: Ну, сын, уж бы пора

  

   ст. 18-19:

  

   Боюсь, что взявши я жену,

   Не взял бы с<атану>.

  

   Два соседа. Впервые - изд. 1779 г., стр. 12. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 22.

   Пока все животы судьям перетаскали - т. е. всё свое состояние, имущество.

  

   Тень мужня и Харон. Впервые - изд. 1779 г., стр. 15. Печ. по изд. 1782 г., ч. 1, стр. 25. Начиная с 1811 г. во всех изданиях, включая изд. Грота, печаталось под заглавием "Тень мужа и Харон". В изд. 1779 г. после ст. 18 был