sp; Ты суетами весь вскружен еще людскими
И думаешь меня с собою тож кружить?
Я б и тебя от них желал освободить,
Не только самому еще им быть причастну.
Нет, полно глупостям людским мне быть подвластну,
Хочу и для себя на свете я пожить.
Кружися ты, а я хочу в покое быть.
Несносно мне смотреть на суеты все стало.
Мне скуку уж и то несносную нагнало,
Как я подумаю, кружившись в куче той,
Что ум теряет свой, гоняясь за мечтой.
Ведь то одно уже и скучно и несносно
И чести самыя, по правде, так поносно,
Когда на глупость ту поближе посмотреть,
Ведь должно со стыда, как говорят, сгореть.
Возьми лишь ты одни о праздниках поклоны,
От коих никакой отбыть нет обороны,
И прямо посмотри, что делают в те дни.
Ведь дурости тогда увидишь ты одни.
Встав до заутрени ты в праздник, уберися
И так, как бешеный, ты по городу мчися.
Карета хоть в щепы, хоть лошади падут
Иль самого тебя, взбесившись, разобьют.
Глаза с бессонницы вид кажут пьяной рожи
Иль на подбитые на всех на вас похожи.
Там, смотришь, колесо долой на всем скаку,
Там - оси пополам, карета на боку.
Постромки тут трещат, завертки тамо рвутся,
Кареты взапуски с каретами несутся,
А промеж них, глядишь, еще и сани вмиг,
Откуда ни взялись, вперед туда же шмыг.
Иной на бегуне последний рубль проскачет,
Хоть дома с голоду его хозяйка плачет.
При бережи своих уставленных кудрей
Тот без щеки, другой без носу, без ушей.
Шум, свист по городу и вопли раздаются
И вдоль и поперек по улицам несутся.
"Ступай, ступай, скоряй!" - повсюду слышен звук,
И топот лошадей, и лишь каретный стук.
Вся сила конская в пары уж исчезает
И город облаком, как мраком, покрывает.
И всё на тот конец, поклон чтоб развезти,
Как будто чтоб себя тем от беды спасти.
Скачи от барина ты одного к другому,
А поглядишь, так ты скакал лишь по-пустому:
Боярин к барину другому ускакал,
И ты его уже, к несчастью, не застал.
К несчастью подлинно: назавтре он косится
И ищет, чтоб к тебе по делу прицепиться.
Спасение твое - покорность лишь пред ним.
Нет, благодарен я советам всем твоим.
Не выманишь меня в неволю ты из воли.
И не хочу своей переменить я доли.
Блаженнейшая жизнь в свободе состоит,
И всех тот больше, кто никем не повелит.
Я со двора иду тогда, когда мне нравно,
И то туда, где мне приятно и забавно,
А не стоять, как раб, пред барином каким,
Который раб опять пред барином другим.
Ну что? Чему ты рад? - Тут смеху нет нимало.
Я правду говорю - тебе смешно лишь стало.
А мне так, право, нет, и всякий скажет то ж,
Кто на глупца своим рассудком не похож.
Скажите, отчего то идолослуженье
Давно презренное у нас обыкновенье?
Когда бы знали вы, как думают о том
Бояра знатные, зря в праздник ваш содом,
И каково они о всех тех рассуждают,
Поклоны отдают и кои принимают, -
Престали б больше вы поклонов развозить,
Чтоб низкого об вас бы мнения не быть.
Дивлюсь, что вас они на двор еще пускают,
Уж скучны вы им всем, хоть вас и принимают.
К поклонам низка страсть лишь в маленьких чинах
И в низких мыслию и разумом душах.
А мне порукой кто, чтобы? мне над собою
Их повелительми не видети толпою?
Куды я с головой своей поспел тогда?
Ведь скажешь подлинно, что встань, ни ляг - беда.
Без всякия вины виновником ты будешь,
Коль к командиру быть ты в праздник позабудешь,
А чтоб опасности избавиться мне сей,
Живу я для себя и для моих друзей.
Вот шутку лишь тебе я рассказал едину,
А истинну тебе открыть ли мне причину,
Зачем не хочется мне более служить?
Но нет, причин мне всех не переговорить.
САТИРА
НА ЧЕСТНЫХ И УЧЕНЫХ ЛЮДЕЙ, ЧТО ОНИ К МЕСТАМ ГОСУДАРСТВЕННЫМ
НЕ СПОСОБНЫ, ИЛИ САТИРА НА ИЗРЕЧЕНИЕ НЕК<ОЕГО> ... , ЧТО ЛУЧШЕ
К МЕСТАМ ОПРЕДЕЛЯТЬ ЛЮДЕЙ НЕ ЗНАЮЩИХ, А СМИРНЫХ
То подлинно, что так, ты правду говоришь,
И так, как должно, Клит, на это ты глядишь:
Несносен в обществе разумный иль ученый.
Ведь в обществе вся связь - друг другу угождать
И в нужде помощи друг другу подавать.
А от ученого иль умного когда
Дождешься этого плода?
По книгам только он и по уму живет,
А в прочем так ни в чем ему и ну?жды нет.
Когда случится, что кто спроста погрешит
Или нарочно кто, случится, что сшалит,
Он без пощады уж того и охуждает
И как негодного во обществе марает.
Не без чего еще, они же всё хотят
По службе важные места собой занять.
Пропали бы мы все, куды бы нам деваться,
Ведь прямо бы пришло с сумою всем таскаться!
Теперь таки и мы и сами наживаем,
Да и других своей наживой соделяем,
И так взаимну мы угодность всем творим:
И сами мы берем, и брать другим велим.
Ведь и пословица старинна говорит
И в пользу общу вот как поступать велит:
Друг обо друге жить, а бог-де обо всех.
А у ученого и то уж будет грех,
Когда за дело брать ты станешь должну плату.
А про казенну уж не говори утрату,
Не смей и про нее подумать никогда,
А то беда.
Ведь молвить правду, так ужель казна разорится,
Что тот или другой от ней поущечится?
И, Клит! Не нами началось и кончится не нами,
Один бог без греха, а нам не быть богами.
Нет, подлинно что так, как некто рассуждал
И по местам людей служить распределял:
Что лучше смирных-де к местам определять,
А не ученым их и умным отдавать.
НА КОРЫСТОЛЮБИЕ
Корыстолюбие, погибель смертных всех
Среди дней горести, печали и утех,
Неистовств злая мать, погибельная страсть,
Всем смертным на земле лютейшая напасть,
Рушительница благ и общего покоя,
Предмет царей, раба, министра и героя,-
Доколь людей тебе несчастными творить,
Терзать, тиранствовать и целый свет губить?
Сие чудовище, по свету простираясь,
Пределов оного повсюду прикасаясь,
Лежит, из уст своих пуская сладкий мед,
За коим страшные змии ползут вослед.
Из челюстей своих яд огненный пускает,
Которым, выпустив, всех смертных заражает,
Сокровища уж все имея под собой,
Но вечно алчный взор не насыщает свой.
Сим ядом смертные на свете заразились
И против естества злодейством воружились.
При нем нет ближнего, при нем нет и родства,
И рушится при нем порядок естества.
При нем долг дружбы друг ко другу забывает
И брату брат себя злодеем объявляет.
И плачет сирота во бедности своей
И гибнет, но никто, никто не внемлет ей.
Тьма гласов страждущих вселенну наполняют,
Но тщетно помощи, рыдая, ожидают.
Не чувствует никто другого <...> напасть,
Лишь всякий чувствует его тиранску власть.
Но возведем свой взор в злаченые пределы,
Где исходящие из уст слова суть стрелы,
Которы, излетев, тьму смертных прободают
И лютостью своей погибель устрояют.
Там царствы целые в пустыни обращенны,
Народы их в крови своей там потопленны,
И что причиною? Чтоб алчность насытить
И, мня заграбить всё, всего себя лиш<ить>.
ПИСЬМО К г. К., СОЧИНИТЕЛЮ САТИРЫ I
Ну вот, не правду ли тебе я говорил,
Как не хотел, чтоб в свет сатиру ты пустил?
Кто правду говорит - злодеев наживает
И, за порок браня, сам браненым бывает.
Кто, говорят, ему такое право дал,
Чтоб он сатирою своею нас марал?
Вот как твои теперь злодеи рассуждают,
И о тебе вот так они все заключают:
Он хитрый человек, опасный, вредный, злой.
И бегают тебя, как язвы моровой.
Другие хоть в тебе тех качеств не находят,
Да только вот тебе в проступок что приводят:
Пускай бы, говорят, что хочет он писал,
Да только б никого лицом не называл,
В смертельный грех тебе сие одно считая,
Но, впрочем, разные их толки оставляя,
Я тоже говорю, что в этом ты не прав.
Ты, вором Вредова в сатире въявь назвав,
Ему назвать других воров чрез то мешаешь
И способов его чрез это всех лишаешь,
Чтоб собственный порок на ближнего сложить
И многих и других с собою обличить.
Пожалуй, этого не делай ты вперед.
Тот, кто сатирою порочных осмехает,
Не называя въявь, число их умножает:
Всяк на свой счет тогда насмешку ту берет,
Кто внутренно себя виновным признает.
Когда же именно кого ты называешь,
Как будто большего числа глупцов не знаешь,
И тот, кто от твоей сатиры бы дрожал,
Подумает: "Я прав, меня он не считал".
Вот Рубов, например, Косницкий, Канпаровский,
Весевкин, Ликошев, Храстов и Флезиновский,-
Все, сколько б ни было писателей дурных, -
Когда б не назвал ты всех поимянно их,
Ужли дотудова б они так дерзки были
И собственну хулу к другим бы относили?
Какой ты человек! Что, разве мудрено,
Когда им знания и вкусу не дано?
Когда б ворона крик свой гнусным почитала,
То б с пеньем соловья его бы не мешала.
А это сносно ли со стороны сносить?
И дерзость надобно такую прекратить.
И там, где соловьям вороны петь мешают,
Там без пощады их и ловят и гоняют.
А что бездельников кольнул я пером, -
Кто честен, думаю, не будет мне врагом.
Когда бы на меня кто, например, озлился,
Что мной глупец или бездельник обличился,
То стану и его равно подозревать
И тож бездельником или глупцом считать,
И имя и дела его изобличая.
А если про кого хоть явно не скажу,
Тихонько на того хоть пальцем укажу,
Дам свету знать о нем, дела его вещая,
Такими новые картины умножая.
ПИСЬМО
Вот как, мой друг, судьба играть изволит нами;
Мы нехотя ее окованы цепями.
Я полагал было себя определить,
Чтоб сходно с склонностью моею век прожить:
В науках, например, приятных упражняться
И светских всех сует как можно удаляться,
То с равнодушием об оных размышлять,
А иногда пером их тайно осмеять
Да Львов мне не дал жить, как жить бы мне желалось
(Отчасти он и прав, мне после показалось).
"Послушай, - он сказал, - совета моего:
Без денег ум не ум и знанье ничего,
А от наук одних ты не разбогатеешь
И потеряешь то еще, что ты имеешь.
Стихам себя хотя утешно посвятить,
Да бойся по миру ты от стихов ходить.
Нет, сделай наперед себе ты состоянье".
Итак, вхожу теперь в большое то познанье,
Как деньги, сильну власть всего, приобретать
И ими всем тогда по воле управлять.
Представь себе, что я чрез деньги делать стану:
Всё будет моему покорствовать карману.
Вот первое, что я хочу тогда начать:
Хвостов подкуплен быв Фонвизина ругать,
Я передам ему, чтоб больше не бранился,
Стихи бы не срамил и сам бы не срамился:
"Чем больше будешь ты Фонвизина бранить,
Тем больше будешь ты его чрез брань хвалить.
Ты сам его, скажу, хоть втайне почитаешь,
Да въявь затем бранишь, что плату получаешь".
И мой Хвостов тогда не только замолчит,
Но брань подкупщику он тут же сочинит.
В театрах, например, я сколько их ни знаю,
Так неустройство в них большое примечаю;
А чтоб порядок в них с устройством виден был,
Я <в> ложи и партер за всех бы уплатил
И впуск позволил бы иметь по рассмотренью,
Сказавши зрителям-невежам к устыженью:
"Вы, кои Талию сбираетесь смотреть,
Уж полно вам пред ней в невежестве шуметь,
Слова ее глушить рассказами своими
И зрителям скучать нелепостьми такими
Те, кои, зная вкус в играх богини сей,
Приходят ей внимать, а не шуметь пред ней, -
А вы, сюда вошед зачем, не зная сами,
Ступайте тешиться вы с прочими глупцами.
Театр вам говорит: ступайте прочь отсель
Смотреть на игрища в опальный карусель!"
Вот так бы всяко зло, где только показалось,
Чрез выкуп деньгами всё больше уменьшалось
Карману царскому, ты скажешь, должно быть,
Когда чрез деньги зло хотеть всё выкупить,
Нет, силам буду я своим собразоваться;
Иному злу уж злом и будет оставаться.
Когда б казна царей зло выкупать могла,-
Так уж давно следов не видели бы зла.
ОДА НА ПОДЬЯЧИХ
Подьячих всяк бранит, поносит
И род их плутовским зовет
И им в ругательство возносит,
Что меры их бездельствам нет,
Что будто всяк от них страдает
И от крючков их погибает,
Что, словом, все беды от них -
Вот как описывают их.
Однако, прямо коль признаться,
Напрасно столько их бранят,
Досадуют на них и злятся,
Казнить и вешать их хотят.
Я тотчас пользу их представлю
И вас самих сказать заставлю -
Не в пользу ль многим плутни их,
Хотя и злобствуют на них?
Иные случаи бывают,
Где нужна много помощь их, -
Тут просят их, тут и ласкают
И вспоможенья ждут от них,
Коль перетолковать уставы,
Коль превратить закон и правы
Иль обмануть в суде судей
Для пользы собственной своей.
Когда на конной торг бывает
И если лошадь кто купил,
Указ тогда повелевает,
Чтоб пошлину тот заплатил
Но если дорог конь случится,
Ведь пошлиною разорится
Подьячий тотчас даст совет.
Конь в сто рублев за рубль пойдет.
Когда кто в плутнях обличится,
За кои самый кнут грозит,
С подьячим должно подружиться:
Он плутни в честность превратит,
Он по указам обвиняет
И по указам оправдает:
Что криво - назовет прямым,
Что прямо - назовет кривым.
Напрасно на подьячих взносят,
Что взятки будто бы дерут,
И честь подьяческу поносят, -
Они отнюдь их не берут.
Все вот о них что утверждают
И вот чем пуще нападают,
Ссылаясь на указы в том,
И все хотят, чтоб их кнутом.
Указы взятки запрещают
И строго взыскивают их;
Подьячие и наблюдают
Законов строгость точно сих:
Брать взятки взятками не можно
(Вот что заказано неложно),
Подарки же по дружбе брать -
На то указа не видать.
Не должно на подьячих злиться
И честь их столько порицать,
Когда просить от них случится,
Чтоб в нужде помощи подать.
Бояра сами их не любят,
Но почесть им они ж сугубят,
Чтобы напастей избежать
И от крючков их не страдать.
Подьячие весьма полезны,
Хоть что про них ни говорят:
Они бездельникам любезны,
Пусть честные их все бранят.
Давно б иной кнута отведал,
Давно б законов власть изведал,
В бездельствах ставши обличен,
Не быв подьячим защищен.
Итак, к подьячим прибегайте,
Которым кнут и впредь грозит,
Как можно взятки им давайте:
Они спасенье вам и щит;
Они вам век защитой будут
И вашу дружбу не забудут,
Доколь пребудет в них живот
И их не изведется род.
ОДА НА НЕИСТОВСТВА ЛЮДСКИЕ
Воображая прямо свет,
Ужасен мне он станови?тся,
Что добродетели в нем нет,
Что всюду зло лишь только зрится.
Мы люди - и губим людей,
Затеи злы - против затей,
И зло от нас и к нам стремится.
Кого сегодня мы браним,
Кого сегодня порицаем,
С тем завтре ж дружно говорим,
Того же завтре мы ласкаем
И ту же поврежденну честь,
Сплетая нову ложь и лесть,
Честей всех лучшей называем.
В обманах вечных жизнь ведем,
От лести к лести переходим
И только в обращеньи сем
Мы утешение находим.
Кого как лучше провести,
Других столкнув, себя взвести, -
Вот в чем мы век свой весь проводим.
Воззря на тьму неистовств сих,
На страшны действия людские,
На гнусность дел и мыслей их,
На их сердца и души злые,
Я человечества страшусь;
Сам человек, себя боюсь,
И тени страшны мне людские.
ОПИСАНИЕ ЧАСТНОЙ СКУПОСТИ
"Кремнев в отчаяньи! Что сделалось ему?
Поможем, братцы, мы несчастному сему.
Что сделалось тебе, Кремнев?" - всяк вопрошает,
Кремнев лишь то твердит и только отвечает:
"О, горе мне! беда! и зляе всех мне бед!
Час от часу уж день короче становится.
Так сколько должно свеч сожечь, чтоб осветиться!
Пришло именье всё мне положить на свет.
Вот что меня теперь терзает, мучит, рвет.
Лишь вспомню - как ножом по горлу кто черкает
И всю мою во мне утробу раздирает".
Так, помощи тебе не можно учинить,
Коль хочешь зимний день ты в летний претворить.
ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ПСАЛМА ЛОМОНОСОВА
Можно ли, что обитает
В доме светлом близко звезд,
Что из смертных населяет
Пребыванье злачных мест
Тот, кто ходит препорочно,
Криво на людей глядит
И коварным сердцем, точно
Как языком, говорит;
Кто словами всех прельщает,
А на деле всем во вред;
Сети хитрые сплетает,
Чтобы в них увяз сосед;
Призирает всех лукавых,
Гонит искренних рабов
И притворством всех неправых
Держится коварных слов;
Дел прегнусных не стыдится,
Людям тьму сплетает бед,
И тем больше веселится,
Чем он больше сделал вред.
ОДА
НА СЛАВНУЮ ПОБЕДУ,
ОДЕРЖАННУЮ ПОБЕДОНОСНОЮ АРМИЕЮ
ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА
НАД НЕПРИЯТЕЛЕМ ПРИ ГОРОДЕ ЖУРЖЕ,
И НА ЗАВЛАДЕНИЕ ОНОГО ГОРОДА
ФЕВРАЛЯ 4-ГО ДНЯ 1770 ГОДА
Воспой, о Муза! снова ныне
Дела героев росских нам,
Что в славу нашей монархине,
Дай волю разным голосам.
Делам ее примеров нет,
Чему дивится целый свет.
Что сделать веки не могли,
То малая частица оных
Днесь учинила в самых новых,
Где чудеса произошли.
Как на бурливом океане
Волны за волнами бегут,
Так славные днесь россияне
Победу за победой ждут.
Когда орканы разъяренны,
А разъярясь, неутомленны
И в недрах океана рыть.
Подобны россы сим орканам,
Что с Мустафою агарянам
Грозят их гибелью покрыть,
Трясенье за трясеньем стало
У них от росских сильных рук,
И ужас, страх им удвояло
Екатерины имя звук.
Тут попраны совсем злодеи,
Истреблены их все затеи,
И бегством мало лишь спаслось:
Российски Марсовые дети
Мечом что не достали в сети,
В Нептунов край отправилось.
Минерва, россов героиня,
Премудрость воинам соделить,
Их неусыпна монархиня,
Чтоб стадо срацин поразить.
Марс с мусульманами играет,
Как прах повсюду рассевает
Посредством росских громов сил.
Уж не толпами в россы рвутся,
Нет, бегством, думают, спасутся;
Но кто из них не жертвой был?
Так в мире действует Спаситель,
Храня против неверных сил,
Своей всей церкви защититель,
Екатерину укрепил
Десницею над врагом сильной,
Премудростию изобильной,
Чтоб мусульманов покорить.
Се ныне вся Европа видит,
И весь земной наш шар услышит,
Чтоб Мустафе покорну быть.
Восхищены днесь подданные,
И слезы радости текут;
Играют лиры согласные,
Монархине хвалу поют.
Брега Невы-реки смеются,
Воздвигнуться с своих мест рвутся,
Свои тем чувства доказать.
Во всех сердцах пылает радость,
Предметы мыслей, воинов храбрость,-
Чем вовсе Мустафу пожрать.
Виват! все дети возглашают,
Екатерина, наша мать,
И агарян тем ужасают,
Стремясь оружием попрать.
Враги хоть сильно разъяренны
И от врагов же поощренны,
Мнят тьмою толп победу взять;
Но лишь едва на то польстятся,
Как воины россов все стремятся
Самих их обращати вспять.
От ига агарян жестоких
Валлохия свобождена,
Твоих слез ток унять прегорьких
Державе Росской вручена.
Молдавия, как ты страдала,
С тобою купно воздыхала;
Но век сей грозный ваш протек.
Россия всех вас избавляет,
От тяжких бремян свобождает,
Что Мустафа носить прорек.
Уж агаряне днесь теряют
Обширность областей своих,-
Герои россов их лишают,
Побед распространяя сих.
Валлохию не удержали,
Как Хотина лишенны стали,
Сколь ни был сильно укреплен.
Мустафа с ужаса трепещет
И мнит, что он еще обрящет,
Как будет Стамвуля лишен.
ОДА
НА СЛАВНУЮ ПОБЕДУ, ОДЕРЖАННУЮ ПОБЕДОНОСНЫМ ОРУЖИЕМ
ЕВ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА НАД ТУРКАМИ И ТАТАРАМИ
ПРИ УСТЬЕ РЕКИ К